Удивительно, но малолитражка тут же резко принимает вправо, прижимается к обочине. Но открыть дверь Люба не успевает - его руки обхватывают ее лицо, а губы запечатывают рот. Вот и продолжай дискуссию в таком невыгодном положении!
Конечно же, она не собиралась так просто это спустить ему с рук. И не планировала отвечать. И даже хотела сопротивляться, не разжимая губ и упираясь ладонями в плечи. Все без толку. И спустя минуту салон оглашает первый тихий стон. Делай это, да, вот так! Ты знаешь, как мне нравится…
- А теперь, - он все-таки оторвался от ее губ, но дыхание уже привычно тяжелое, - скажи это еще раз. Скажи еще раз! - он буквально рычит. - Скажи, что я тебе противен, и ты меня не хочешь!
- Скотина!
- А ты-то как меня бесишь!
- Звероящер!
- Стерва!
Красная малолитражка резко, с пробуксовкой колес, трогается с места, вливаясь в поток машин.
- Кем ты меня считаешь? Своей личной игрушкой? Ты полагаешь, что если ты… ты стал моим первым, то теперь я обязана быть с тобой, исполнять твои прихоти?! Что ты имеешь право вот так вот врываться в мою жизнь, хватать и тащить куда-то, лишь потому, что тебе… тебе приспичило?! Я только этого достойна в твоих глазах?! Знаешь, я такого от тебя не ожидала. Если бы я знала, что ты будешь так обо мне думать, я бы никогда… Не думала я, что все выйдет вот так! - она начала говорить зло, на нерве, заводя себя, но отчего-то не вышло выдержать этот тон и последние слова звучат обиженно-горько.
На протяжении всего ее гневного монолога он стоит, низко опустив голову, словно школьник перед распекающим его учителем. И лишь на последних словах резко вскидывается, а потом шагает к ней, такой расстроенной, такой беззащитно красивой. Прижимает к себе и произносит негромко:
- Нет. Все не так, как ты говоришь.
- А как?!
- Вот так, - первый нежный поцелуй приходится в висок. А потом - скула, веко, кончик носа и, наконец-то - губы. Все так же нежно и томительно неторопливо. Приговаривая между поцелуями, как наговор, как заклинание: "Вот так. Вот так". Вот так. И сопротивляться этой магии совершенно невозможно.
Он выложился на двести процентов. Прислушиваясь к каждому ее вздоху. Не сводя взгляда с лица. Замечая малейшую дрожь тела. Не позволяя себе, думая лишь о ней, только о ней. И отпустил себя ровно тогда, когда почувствовал, какая она мягкая и расслабленная в его руках. И не только в руках - там, где соединились их тела, она тоже перестала болезненно сжиматься, доверившись ему. И нет и следа слез на лице, и ее бедра так мягко подаются ему навстречу. Вот тогда он себя отпустил. Воздержание длиной в несколько месяцев, их с Любой два предыдущих раза, во время которых он только заводился как сумасшедший в холостую… В общем, оргазм его накрыл как хорошая волна: ослепил и оглушил. Таких ярких и сильных ощущений он и припомнить не смог - потом, когда способность соображать вернулась. А сначала просто лежал рядом и дышал, как выброшенная на берег рыба. Было нереально хорошо, и в тот момент ничего не хотелось. Вообще. Но потом он все же собрался с мыслями.
- Ты как? - он смотрит на нее, лежащую рядом с ним.
- Нормально, - она отвечает ровно, глядя в потолок.
- Нормально и…? - Ник поворачивается всем телом к ней, подперев голову рукой.
- И не больно, - все так же глядя в потолок.
- Не больно - и все?
- Ну… - она склоняет голову набок, прижимаясь к плечу щекой, будто с этой точки ракурс лучше. - В конце стало даже… немного приятно.
- Капец, - он со стоном откидывается обратно на подушку. - Вот сейчас у меня образуется комплекс неполноценности размером с Гренландию!
- Почему? - он все-таки умудрился оторвать ее от созерцания потолка.
- Потому что это самый большой в мире остров!
- Молодец! Садись, пять тебе по географии. А комплекс неполноценности-то тебе зачем?
- И без него бы прекрасно обошелся.
- Ну и?…
- Я лежу в постели с самой красивой девушкой, которую только видел в своей жизни. У нас только что был секс. И единственное, что она почувствовала со мной - это "в конце стало немного приятно". Кто я после этого? Лузер!
- Ну, извини, - невесело усмехается Люба. - Что ж делать… если я такая… невосприимчивая. Фригидная, видимо, - блещет познаниями. - Не зря же до таких лет… хм… в девках засиделась.
- Люб, ты несешь бред.
- Угу. А ты с Гренландией - образец адекватности.
Она снова переключает внимание на потолок.
Похоже, выбор у него очень простой. Или смириться с этим взглядом в потолок и "невосприимчивостью". Или попытаться шугануть своих тараканов. Ник вздохнул. Нет ничего труднее, чем бороться с собственными комплексами. Живучи, сволочи.
Глава седьмая, посвященная обоюдному сеансу психотерапии и его последствиям
Нет, он мог, в принципе. Когда опаздывал утром, мог за Варькой допить кофе из ее кружки. Или промокнуть лицо полотенцем, которым недавно пользовался после бритья отец. И даже особых неприятных ощущений не испытывал. Ведь это все-таки свои люди. Семья. Но в целом, одного непреложного факта это не отменяло. Ник Самойлов был довольно брезглив. "Патологически брезглив", - утверждал отец. "Он просто очень чистоплотный мальчик", - так пыталась оправдать его мать. Они оба были правы. Ник действительно очень щепетильно относился к вопросу гигиены. В первую очередь, своей собственной. А что касается других… Он и в самом деле брезглив, что уж тут поделаешь. Причем, на работе это никак не сказывалась. Во-первых, там строгие санитарные нормы. А во-вторых… Это же дети, и они имеют право, и они, в конце концов, болеют, и именно поэтому… С взрослыми все обстояло иначе.
Такая классная штука, как секс, заставила его пересмотреть свои гигиенические требования к другим. Пришлось, потому что секс - слишком хорошая вещь, чтобы отказываться от нее из-за каких-то внутренних заморочек. Но некоторые табу у него укоренилась под черепной коробкой прочно. Ему нравились поцелуи. Ему нравилась женская грудь - он вообще в девушках больше всего ценил именно красивую грудь и с удовольствием отдавал ей должное, если она того стоила - руками и даже губами и языком. Но к области женских… как он сам тогда сказал Любе "хм… гениталий" он предпочитал прикасаться исключительно предназначенной для этого частью собственного тела. Непременно облаченной в средство защиты. Только так. Глубокий петтинг и оральный секс были его персональными табу. Он просто не мог. Знал это точно - что не сможет прикоснуться к другому человеку… к девушке… там. Ртом. И даже пальцами, наверное. Но губами, языком - точно не сможет. Потому что он патологический - видимо, отец прав. Впрочем, ради справедливости стоит сказать, что сам он с удовольствием отдавался в умелые и ласковые женские руки и губы. Не настаивал, но если партнерша хочет - почему нет? Но сам… Нет. Нет. Нет! Намеки игнорировал, на прямые просьбы отвечал решительным отказом. Обычно особых обид и недопонимания это не вызывало. А вот сейчас… сейчас, похоже, он просто обязан сделать это.
- Ник, у тебя такое выражение лица… Ты теорему Ферма в уме решаешь? Или просто в туалет хочешь, но стесняешься сказать?
- Я не из стеснительных, - буркнул он. - И в туалет не хочу.
- А что тогда?
- Поцеловать тебя хочу.
- Слушай, - начала она нерешительно. - Я больше не хочу. Сегодня. Правда. Не принимай на свой счет, но…
- Помолчи, а? Пожалуйста, - легко прихватывая зубами ее нижнюю губу, - помолчи.
Он собирался с духом долго. Потом вдруг вспомнил, что он уже трогал ее там. В первый раз. Но тогда он просто обязан был… хоть как-то ее подготовить. Растянуть. И сделал это, даже не раздумывая. Ник вздрогнул от этого воспоминания. А ведь неприятно не было! Совсем. Даже, скорее, наоборот.
Его рука двинулась от груди, которую он только что с искренним удовольствием ласкал под аккомпанемент ее стонов. Вниз, по животу. Пальцы замерли все-таки, у самого начала тонкой полоски волос. Но потом… все же решился.
- Ник, не надо, - голос ее прозвучал как-то жалобно. - Пожалуйста, не надо…
Нет, мало того, что ему приходиться с собой бороться, так и она ему еще сопротивляется!
- Пожалуйста, - он вернул Любе ее же слово. Нажал пальцами чуть сильнее. - Пожалуйста.
Она совсем жалобно всхлипнула. И впустила его.
Узкая линия коротко подстриженных волос, наверное, темных - он не смотрел. Гладкая кожа по обе стороны от нее. А потом - только гладкая кожа. Влажная, теплая. Люба еще раз всхлипнула и попробовала свести ноги, но он уже не позволил. Черта с два! Раз он зашел так далеко. Во всех смыслах. И зайдет еще дальше. Обязан. Отступать уже, пропади все пропадом, поздно!
В голове вдруг всплыли лекции по гинекологии на пятом курсе, на которых они ржали как идиоты и подкалывали девчонок-сокурсниц. Даже картинки соответствующие всплыли из памяти. И названия. Латинские, по какому-то капризу памяти! Вот это labia majora pudendi. Двинул дальше пальцами… потом должны быть labia minora pudendi. Оказывается, не так уж и страшно. Особенно, если воспринимать это как учебное пособие по анатомии женского тела. И в Любиной чистоплотности он отчего-то не сомневался. И еще странным образом помогало осознание того факта, что до него никто там не… что только он там… что это только для него и… Мысли стали путаться, он еще чуть-чуть шевельнул пальцами, Люба вздрогнула и…
Это все оказалось чистым враньем и не имеющими под собой никаких оснований мужскими байками. Что клитор найти трудно. Чего там искать? Вот же он - невозможно не заметить упругую влажную выпуклость под пальцами, как раз там, где и положено быть. Не думая толком, что делает, он погладил тихонько, и тут Люба совсем громко всхлипнула, изогнулась и выдохнула: "Дааа…". Именно в этот момент у него начисто вымело из головы всю латынь вместе с анатомическими пособиями. И заодно сорвало крышу.
Единственным его пособием стали ее стоны и всхлипы, перемежающиеся редкими словами: протяжное "Да", хриплое "Вот так", требовательное "Сильнее!". И легкие движения бедрами навстречу его руке. И ее тонкие пальцы, сминающие простынь. Закрытые глаза, прикушенная нижняя губа, бисеринки пота над верхней. Редкие судороги, искажающие лицо. В какой-то момент он вдруг понял, что ему всего этого катастрофически мало. И сделал то, на что, как он полагал, неспособен - физически и психологически. Сделал это совершенно добровольно, легко. И с огромным удовольствием.
Ее пальцы переместились на его затылок, его - на ее соски, чуть сжав. А дальше… дальше все случилось так быстро, что он не сразу осознал. Что произошло с Любой. И что он явился причиной этому.
Она вздрагивала долго, все никак не могла успокоиться. А он лежал, прижимаясь щекой к ее животу - ошарашенный, опустошенный, не верящий еще до конца в произошедшее. Ни капли не жалеющий о том, что недавно сделал. И осознавший вдруг, что только что у него было самое яркое сексуальное переживание - после собственной потери невинности, наверное. Да он, в каком-то смысле, еще раз сейчас лишился невинности. И это было круто. Это было просто офигенно!
- Люб… - он наконец-то подтянулся к ней наверх, попутно совершенно с другим чувством оглядев ее тело. С чувством триумфатора и хозяина. - Ты… тебе же было хорошо, да?
Теперь она смотрит в стену. Да что ж за наваждение-то такое! Чувство триумфа как-то поблекло.
- Да, - тихо, не поворачивая к нему лица.
- Ты… - он упрямо хочет услышать это от нее! Имеет право! Заработал. Да просто хочет, чтобы она это сказала. - Ты кончила?
- А что, так непонятно?
- Ну…
- Я должна обязательно это сказать?
Он начинает раздражаться. Что, это только для него, после всех его страхов и борьбы с собственными тараканами, все было ТАК? Только у него крышу сорвало?
- Я бы хотел услышать. Между прочим, я делал это первый раз в жизни! И… Например, я, когда делаю какую-то операцию в первый раз, вместе с Владимиром Алексеевичем… Вот, недавно делали - фундопликацию по Ниссену… Так он мне обязательно разбор устраивает - что так, что не так, на что обратить внимание. Вот.
У нее начинают дрожать плечи.
- Разбор, значит, нужен… Скажи мне, Ник, - она там, похоже, давится от смеха. - Врачи все такие потешные в постели? Или это ты один такой уникум?
- Понятия не имею, - отвечает он совсем обиженно.
А она, все еще посмеиваясь, наконец-то поворачивается к нему. Улыбающаяся, с румянцем на щеках, с прилипшей ко лбу темной прядью. Невероятно красивая. И вдруг порывисто прижимается к нему всем телом, прячет лицо ему в шею и сбивчивым шепотом на ухо:
- Очень, Ник. Очень хорошо было. Никогда так… Тоже в первый раз и… Спасибо.
От ее слов в груди становится тепло, даже горячо. Так, будто там распустилось маленькое персональное солнце. Он поворачивает голову, чтобы найти губами изящное ушко.
- Еще позволишь мне… так?
- Да, - отвечает она все так же тихо, смущенно, но уверенно. - Только не сейчас, наверное. Хорошо?
- Хорошо. А, можно, я сам тогда еще раз?…
Вместо ответа Люба целует его в шею и плотнее прижимается бедрами. Боже мой… Черт побери… Как же с ней офигенно!
Часам к восьми вечера следующего дня до него, наконец-то, дошло, что она ему не позвонит сама. Мало ли что он тоже привык, что обычно ему первому перезванивали. А не перезвонили - ну так и не больно надо. Но это же Люба Соловьева! Хрен она позвонит сама первая. А ему хотелось слышать ее. И видеть. И просто - хотелось. Весь день одергивал себя, заставляя сосредоточиться на работе.
Еще два часа он обламывал собственную гордость. А потом не выдержал и позвонил. Занято. Через пару минут - снова занято. Через пять минут - все еще короткие гудки. С кем можно столько трепаться по телефону?! Она взяла трубку только ближе к одиннадцати.
- Привет.
- С кем так долго по телефону разговаривала?!
Люба не торопилась с ответом. Он чертыхнулся про себя.
- С Марком, - наконец-то соизволила ответить.
- Ну и как? Наворковалась? - да что он несет?! Но остановиться не может - что-то вдруг стало остро жечь внутри.
- На х*р посылала.
Теперь замолчал он. Если Люба… Люба!.. с ее литературным образованием и редакторской должностью позволяет себе так выражаться… Он, конечно, рад это слышать, что уж перед собой-то притворяться, но, похоже, этот урод ее достал.
- Чего так долго? С первого раза не понял?
- Угу. И со второго.
- Бедняжка.
- Марк?!?
- Ты!
Она мягко рассмеялась. Он улыбнулся, устраивая удобнее голову на подушке.
- Ну, если что - я тебя в этом решении всецело одобряю и поддерживаю.
- Если что - твое одобрение мне не требуется. Ну, а ты, - она вытянулась поверх одеяла, - что полезного сделал?
- Ничего. Бездельничал. Лежу вот в постели. Вспоминаю. И… думаю о тебе.
Сказал и замолчал удивленно. Он никогда не говорил с девушками так. Об этом. О чем там разговаривать? Делать надо. Да он особо и не умеет - говорить, в смысле.
- А о чем… конкретно… думаешь? - голос ее звучит как-то странно. Будто он ее… взволновал своими словами. Ник прикрыл глаза и продолжил удивлять сам себя. И Любу заодно.
- О том, как ты лежала вчера на этой постели. Без одежды. Как ты выглядела, когда… Знаешь… подушка еще пахнет тобой, - ого, кажется его понесло. И ему это нравится, похоже.
- Самойлов, - она говорит как-то… с какой-то внезапной хрипотцой, - а ты в "сексе по телефону" не подрабатываешь?
- Что, узнала голос? - хохотнул Ник, ей не удалось застать его врасплох.
Люба ответно рассмеялась.
- Так это ты, мой могучий Супермен в облегающем трико, - произнесла она нарочито томно. - Твоя кошечка-царапка по тебе так скучала, сладкий.
- Я тоже по тебе скучал, - ответил вдруг он совершенно серьезно.
Снова она молчит. И снова он ругается про себя на свою несдержанность, внезапную откровенность. А потом она отвечает - так неожиданно, что у него перебивает дыхание от ее слов.
- Ник, знаешь… Мне… мне было очень хорошо с тобой. Правда. Ты хотел вчера, чтобы я сказала. Так вот, - она вздохнула, словно решаясь. - Я кончила вчера. Когда ты меня… - она все-таки задохнулась своими словами, их откровенностью. Ник не сдержался и выругался. Капец какой-то. Придется еще раз идти в душ. В холодный.
- Ты чего там ругаешься?
- У меня из-за тебя стояк, - сказал прямо. Удивляться уже перестал - тому, что говорит об этом. Тому, что его несет и, главное, в каком направлении. Этому совершенно новому желанию говорить с ней, хотя бы говорить с ней так откровенно. Раз уж нельзя Любу вот прямо сейчас подмять под себя и… Он застонал.
- Так все плохо? - он не знает, но ее там тоже несет. И она тоже там замирает от каждого слова, прижимая плотнее телефон к уху. И для нее это все тоже в первый раз. Вот такие откровенные разговоры. Раньше просто не было повода и не с кем. А с ним…
- Дискомфортно, знаешь ли! А мастурбация - это давно не наш метод. Так что придется страдать и терпеть.
- А что - когда-то это был ваш метод?!
- Все мальчишки делают это, - Ник ничуть не обескуражено хмыкнул. - В определенном возрасте. Но это было давненько и, боюсь, я уже порядком подзабыл технику.
- Кошмар, - он не видит, но она там теперь улыбается от уха до уха. - Вы ужасно порочны, Николя!
- А что, воспитанные дамы этого не делают?
- Фи! Конечно, нет! И, вообще, я не понимаю, о чем ты говоришь!
- Да? - Ник усмехается. - А скажи мне, Любаша, где сейчас твои руки?
Тут только до нее доходит, что свободную руку она неосознанно зажала между бедрами. Черт знает сколько времени назад, кажется, почти с самого начала разговора с ним. Но это не потому… не то… Она резко засовывает руку под подушку.