В это было трудно поверить, но Ларисино тело удержало в памяти науку аниматора. Все те волны и шаги, что она разучивала вслед за ним, неосознанно всплыли сейчас, и Лариса, впервые в жизни по-настоящему раскрепощенная, начала со знанием дела импровизировать под музыку. Ее, казалось бы, до скуки предсказуемое тело вдруг начинало стильно изгибаться или задорно и быстро переступать, ритмично смещать корпус то вправо, то влево и даже совершать движения руками, которые прежде во время танцев чувствовали себя неуместными довесками. А в довершение всех чудес Лариса то и дело ловила на себе заинтересованные взгляды других танцующих.
К слову сказать, греки (точнее, их внешность) успели произвести на Ларису двоякое впечатление. Греческие девушки показались ей очень симпатичными, округло-стройными, если только можно так выразиться; их тела были словно налиты жизненными соками. Но чем ближе к среднему возрасту, тем более сухими становились фигуры, но по сравнению с прямо противоположной тенденцией у ее соотечественниц, Лариса находила это очень гармоничным. А вот при взгляде на юношей она с удивлением отмечала две вещи: как часто у тех встречается классический греческий профиль; и как часто у них же встречается животик, несмотря на юный возраст, уже нависающий над джинсами. Да, попади сюда Виталий, он казался бы юркой ящерицей среди симпатичных черепашек…
Лариса осеклась, не успев додумать мысль до конца. Он танцевал метрах в трех от нее, и было просто удивительно, что Лариса еще успела поймать на себе какие-то взгляды - все внимание соседей по дискотеке было адресовано оказавшемуся тут волею судеб аниматору. И той девушке, которая изгибалась в танце напротив него.
Она наверняка была не гречанка, скорее всего - туристка, немка или шведка. Натуральная блондинка с холодными и светлыми, как северные моря, глазами; стать валькирии и гибкая быстрота движений - как у полотнища флага на ветру. Может быть, она гимнастка? Выполняя боковую волну, девушка сгибалась чуть ли не пополам, и восхищение во взгляде Виталия становилось все более катастрофическим. Он делал все, что только можно сделать во время быстрого танца, чтобы показать, что у тебя есть партнерша: совершал волну одновременно с девушкой, но в противоположную сторону, подхватывал заданный ею шаг и усложнял его движениями рук или, наоборот, сам задавал движение и жестами предлагал немке к нему присоединиться. Та, сверкая улыбкой, легко повторяла все, что он предлагал. Это была настолько блестящая и гармоничная пара, что в какой-то момент она завладела вниманием танцпола целиком, и вместо толпы участников танцующие образовали кольцо зрителей вокруг Виталия и его партнерши.
В тот вечер, плавно перешедший в ночь, Ларисе вновь пришлось убедиться в том, что женщины-учителя - самые сильные на свете. Столько часов подряд ритмично двигаться, изображая непринужденность, отвечать на шутки Вики, тоже заметившей аниматора, шутить в ответ самой и все это время знать, что даже если она сейчас и обнаружит перед Виталием свое присутствие, ровным счетом ничего от этого не изменится: он, самое большее, приветливо кивнет в ответ, а потом вновь поведет свою немку угощаться к барной стойке и будет пытаться с ней объясниться наполовину улыбками, наполовину жестами и парой фраз на изломанном до безобразия английском языке.
"А что, если предложить им услуги переводчика?" - такая мысль, подкрепленная горьким смешком, возникла у Ларисы ближе к утру. Четверть часа назад Вика предложила ей закончить развлекательную программу и отправиться на лайнер - она заметно притомилась. Самой же Ларисой владела странная смесь ощущений, испытываемая ею, пожалуй, впервые в жизни: на фоне усталости ее то и дело лихорадило от возбуждения, а отчаяние поминутно сменялось надеждой. Именно так, должно быть, чувствует себя человек, проводящий долгожданный отпуск у моря в пасмурную и ветреную погоду, когда малейший проблеск солнца сквозь темное шествие туч заставляет его с надеждой встрепенуться: "А вдруг? А вдруг?" Сквозь грохот музыки Лариса прокричала Вике, что хочет остаться. Отправляясь ловить такси, подруга улыбнулась ей сочувственно, но с пониманием.
А Виталий и его партнерша казались неутомимыми. На них уже перестали обращать такое пристальное внимание, как поначалу - обоих уже, видимо воспринимали не как участников дискотеки, а как потрясающий элемент ее оформления. Впрочем, когда к пяти часам утра все Ларисины чувства вылились в одну горькую безысходность, немка начала подавать признаки усталости, и надежда, которую принято хоронить в последнюю очередь, прошептала Ларисе о том, что ее еще рано отправлять на вечный покой.
Хотя на что она, собственно, имела право надеяться, если ей оставалось провести в клубе еще максимум полчаса? Имела ли она право надеяться вообще? И где критерий того, на что человек имеет право? Можно ли в принципе хоть чего-нибудь требовать от судьбы или нужно стиснув зубы и скрепя сердце довольствоваться тем скудным ассортиментом, что она тебе предлагает? И имеет ли смысл хоть раз взбунтоваться против того, как мало хорошего выпало на твою долю?
Лариса хорошо помнила последствия такого бунта в изгнавшем ее пансионате, но сейчас ей вновь хотелось… Нет, не бунтовать и не требовать, а просто попробовать… Попробовать остаться в клубе до тех пор, пока время будет это позволять, а потом обнаружить свое присутствие перед Виталием и вернуться на лайнер в такси вместе с ним. И может быть, даже разговориться по дороге.
Прошло полчаса, в течение которых Лариса просидела на табурете в баре, пытаясь не уснуть, и, потягивая из бокала минеральную воду, следила за Виталием. Странно, но он не подавал ни малейших признаков того, что куда-то торопится. В половине шестого, начав не на шутку нервничать, Лариса вдруг поняла, почему аниматор ведет себя так спокойно: очевидно, реальное время отплытия, о котором известно персоналу лайнера, не совпадает с тем, которое сообщили туристам. Ведь туристам свойственно опаздывать, поэтому время отплытия для них и должно быть обозначено на час раньше фактического. Да, наверняка лайнер отходит в семь. Лариса успокоилась и продолжала наблюдать. Теперь она могла надеяться, что немка выбьется из сил раньше, чем она сама, а стало быть…
Тут произошло непредвиденное. Без четверти шесть Виталий взглянул на часы и изменился в лице. Отчаянно попытавшись что-то объяснить немке жестами и, наконец, попросту махнув рукой на прощание, он пулей вылетел из клуба. Лариса едва успела выскочить на улицу вслед за ним. Виталий тщетно вертел головой то вправо, то влево вдоль пустого проспекта, пытаясь засечь взглядом отсутствующее такси. Лариса подбежала к нему.
- Виталий, здравствуйте! Вы меня помните?
Аниматор обернулся на ее голос с такой надеждой в глазах, что Ларисе даже стало стыдно, что она ничем не может ему помочь.
- Я тоже с лайнера "Олимп", тоже опаздываю, - поспешно добавила она.
- Да, конечно, вы еще в конкурсе победили, - пробормотал Виталий, пытаясь быть вежливым, но от волнения плохо соображая. - Ну же, ну! Ловись рыбка, большая и маленькая! - воскликнул он, заприметив вдалеке машину и выставив вперед руку с поднятым большим пальцем.
Несмотря на всю критичность ситуации, Лариса не могла не рассмеяться - он еще шутит! Машина, однако, промчалась мимо - это было не такси. Лариса и Виталий посмотрели друг на друга с отчаянием, и в эту секунду Ларисе до смерти захотелось обнять его и утешить. И замереть в его объятиях, забыв и про время, и про отходящий от причала лайнер.
В этот момент, словно deus ex machina, возле них остановилось такси и пару секунд спустя, сорвавшись с места, помчалось в Пирей. Никакого разговора в машине, на который так рассчитывала давеча Лариса, у них не получилось: оба поминутно глядели на часы и кусали губы. Правда, машина неслась на хорошей скорости по практически пустым улицам, но все же, но все же…
- Шесть, - странным, словно неживым голосом уронил Виталий.
- А у вас не спешат часы? - с ужасом спросила Лариса. Ее собственные показывали без двух минут шесть.
Виталий покачал головой.
Несколько минут спустя их высадили у причала. Оба сломя голову бросились к тому месту, где должна была возвышаться белая громада "Олимпа", и почти сразу безнадежно остановились. Белый силуэт океанского лайнера вдали, озаряемый ясным утренним солнцем, стал самым кошмарным зрелищем, которое Ларисе когда-либо доводилось видеть.
- Ой, бля!.. - простонал Виталий, опускаясь на парапет набережной и закрывая лицо руками. Лариса чувствовала себя не лучше, однако она никогда не смогла бы так четко и лаконично выразить овладевшие ею эмоции.
Чудовищно долго - не менее получаса - ушло у них на поиск портовой администрации. Все, к кому они лихорадочно обращались с вопросом, были сонными, неприветливыми, не могли двух слов связать по-английски и тыкали пальцами в разные стороны. Наконец, когда администрация была найдена, Ларисе потребовалось еще как минимум десять драгоценных минут, чтобы объяснить, в какую они влипли историю. Потом стали связываться по рации с капитаном корабля. Но тот просьбу вернуться в порт за опоздавшими после целого часа пути воспринял почти как шутку. Это был один из самых ужасных по степени эмоционального накала разговоров в Ларисиной жизни, усугубленный жгучим чувством вины и полным отсутствием поддержки со стороны ее товарища по несчастью, который галантно предоставил даме вести переговоры. Все веские аргументы, включая стоимость сжигаемого топлива и бешеные тарифы за стоянку в пирейском порту, были на стороне капитана, и прошибить его эмоциями было практически невозможно. - Единственное, что я могу сделать, - сказал он, несколько смягчаясь, - подобрать вас на обратном пути. Мы остановимся возле острова Кея - он лежит у нас по курсу. Ненадолго, на полчаса, не больше. Это будет через три дня - одиннадцатого числа. Вам придется самостоятельно добираться до острова и ждать там часов с восьми утра.
- Это далеко? - с ужасом спросила Лариса, мгновенно нарисовав в уме картину десятилетних странствий Одиссея.
- Нет, один из ближайших к Афинам островов. Там ждите в порту Корисса - мы пришлем за вами шлюпку с лайнера. Если у вас нет денег, обратитесь в российское консульство, они должны помочь.
- Помогут они, как же! - мрачно усмехнулся Виталий, когда разговор был окончен и Лариса передала его содержание. - У вас есть какие-нибудь деньги? А то у меня - ни копейки.
- Это ничего, у меня с собой около трехсот евро, - успокоила его Лариса.
- Да? - Виталий немного ожил. - Тогда живем! Мы можем поселиться в хостеле.
Это слово казалось Ларисе смутно знакомым, но только смутно.
- Ну, это такая гостиница для студентов с минимальными удобствами. Но вы не волнуйтесь: там гораздо приятнее, чем в каком-нибудь совковом пансионате.
- Я не волнуюсь, - заверила его Лариса, у которой были свои счеты с пансионатами, - тем более что выбирать не приходится.
Они вновь поймали такси, водитель которого, к счастью, немного объяснялся по-английски, и Лариса попросила отвезти их в какой-нибудь хороший хостел. По иронии судьбы, точка назначения находилась прямо по соседству с ночным клубом, где они танцевали еще полтора часа назад.
- Вы ведь говорите по-английски? - спросил Виталий, который взялся руководить процессом. - Тогда попросите у них одно место в комнате на четверых для женщин и одно - в комнате на четверых для мужчин.
- На четверых? - переспросила Лариса. Таких "удобств" не было даже в пансионате.
- Ну да, здесь ведь все по-простому: есть комнаты на четверых, на шестерых, на восьмерых; чем больше народу, тем дешевле.
- А на двоих у них нет номеров?
- Есть, конечно. Но тогда нам придется жить вместе.
- А вы что-то имеете против? - с виду непринужденно спросила Лариса, стараясь не выдавать бешеный приступ волнения.
- Нет, что вы! - смешался Виталий. - Я просто подумал, что это вы, наверное, не захотите…
- Ну почему же? Раз уж мы оказались в такой ситуации… По-моему, со знакомым человеком жить приятнее, чем с тремя незнакомыми.
- Ага, - неопределенно отреагировал аниматор.
Лариса проснулась около часу дня, чувствуя себя не то чтобы разбитой, а скорее до ужаса расслабленной и неспособной мыслить ясно. Виталий еще спал. Взволнованная той нежностью, что она испытала при виде своей мечты, размеренно дышащей на соседней кровати, Лариса всматривалась в его лицо.
У нее впервые была возможность спокойно приглядеться к нему в тишине и при свете дня. Без банданы у Виталия оказался высокий лоб - Лариса и не думала, что это так изменит его внешность. Повязка на голове, надеваемая для танцев, превращала лицо аниматора в стереотип, открытый лоб же сразу создавал индивидуальность. Волосы у него, к полной неожиданности, оказались слегка вьющимися, и Лариса пришла к заключению, что лицо у мужчины ее мечты не такое простое, как ей показалось вначале. О теле она по-прежнему могла сказать не больше и не меньше, чем раньше, - до самой груди оно было укрыто простыней. Единственным новым открытием стало лишь то, что Виталий носит крестик - золотой, весьма изящной работы, на красивой цепочке с необычным плетением. Серьгу в его левом ухе - блестящий, явно искусственный золотистый камешек на винте - она, разумеется, видела и раньше, но только сейчас смогла отметить, что комплект украшений у аниматора хорошо подобран.
Считается, что спящие люди чувствуют, когда на них кто-то пристально смотрит, но Виталий спал так, словно Ларисы вообще не было в комнате. Посидев возле него еще немного, она направилась в ванную.
Когда она вернулась, Виталий сидел на кровати уже одетый и потирал лоб, как будто от интенсивного трения могли вспыхивать ценные мысли.
- Влипли мы с вами, конечно, - сказал он вместо приветствия, мельком глянув на Ларису.
- Да… - растерянно отозвалась она, не желая развивать эту больную тему. И вдруг ей пришло в голову, что последствия их опоздания для аниматора могут быть куда серьезнее, чем для нее самой, всего-то потерявшей три дня из программы.
- Вас за это уволят? - с тревогой спросила она.
Виталий усмехнулся:
- Пока не знаю.
- Трудно, должно быть, устроиться в такое место?
- Ой, не сыпьте соль на раны! - со вздохом попросил он, отправляясь умываться.
Время завтрака они давно проспали, но на кухне к ним все же отнеслись сочувственно и выделили порцию еды. Завтрак в хостеле был континентальным - булочки, масло, повидло, кофе, что никак не соответствовало понятию о завтраке для русского человека, тем более после целой ночи танцев и целого утра лихорадочной беготни. Неудовлетворенность была прямо-таки написана у Виталия на лице, но он молчал, и Лариса понимала, как нелегко ему сейчас приходится: жить за чужой счет и так не сахар, а уж за счет женщины, практически тебе незнакомой…
- Послушайте, Виталий, - сказала она, стараясь придать своему голосу как можно больше энтузиазма, - вы ведь наверняка не первый раз в Афинах?
- Ну да, - безрадостно отреагировал тот.
- Значит, вы должны знать, где тут можно хорошо и недорого позавтракать.
За то радостное оживление, которое вспыхнуло в его глазах, она готова была отдать все оставшиеся деньги. Во время второго завтрака, который по времени совпадал с обедом, Ларисе показалось, что Виталий наконец-то пришел в себя. Он пару раз пошутил и даже прокомментировал меню: мусака мало чем отличается от обычной мясной запеканки, а вот блюдо с немыслимым названием "тзатзики" - это высший пилотаж! Типа йогурта с мелко нарубленными огурцами и зеленью. Кстати, на вареную рыбу нужно выжимать лимон и поливать ее оливковым маслом, иначе будет не вкусно.
- Вы что, никогда не бывали в рыбном ресторане? - с удивлением спросил он, видя неловкие попытки своей спутницы последовать его совету.
Ларисе стало не по себе от этого вопроса. Не рассказывать же аниматору горькую правду о том, что она не может позволить себе ничего, кроме низкобюджетных забегаловок и что этот круиз стал для нее первым прорывом в совсем иную жизнь.
- Нет, - вместо всего этого ответила она. - Я вообще первый раз в Греции.
- Да, но рыбные рестораны есть где угодно - во всех средиземноморских странах. Ну и в Москве, конечно.
…И он, должно быть, регулярно в них наведывается. Ну еще бы, с таким-то образом жизни! Ночью - зажигательные танцы, днем - комфортабельный отдых, ни тебе быта, ни рутины, ни безденежья, ни одиночества… Ларисе хотелось верить, что зависть, которую она испытывает к аниматору, имеет исключительно белую окраску.
- Вы давно занимаетесь танцами? - спросила она. Ей до смерти хотелось разузнать, как люди приходят к такому завидному образу жизни.
- Лет с восьми, - ответил он.
- Надо же! А я именно с этого возраста занимаюсь английским.
Виталий не проявил ответного интереса - он опустошал тарелку с жареными осьминогами.
- А на "Олимпе" давно работаете?
- Второй год.
- А до этого? Если не секрет, конечно.
Виталий пожал плечами:
- Не секрет. До этого я танцевал в одном коллективе, довольно известном, кстати. Потом сам ставил танцы разным группам, которые в подтанцовке у эстрадных звезд, и преподавал в одном месте в центре Москвы. Теперь вот здесь.
- Здесь условия лучше?
- Конечно. А работа - куда легче.
Лариса временно умолкла. Ей хотелось расспросить еще очень о многом: в каком известном коллективе работал Виталий раньше, подтанцовкам каких звезд ставил танцы и где именно преподавал; а также о том, кто привел его в детстве в танцевальную студию, и как складывался его дальнейший путь, но ей не хотелось быть назойливой, а аниматор явно не горел желанием поддерживать беседу.
Какое-то время они ели молча, и вкуснейшие блюда греческой кухни становились для Ларисы просто кусками еды. Неожиданно Виталий сам обратился к ней:
- Послушайте… Как вас зовут?
- Лариса.
- Лариса, я хотел бы попросить у вас взаймы пятьдесят евро. Сами понимаете, в чужой стране без гроша в кармане… Разумеется, когда мы доберемся до "Олимпа", то подсчитаем все расходы, и я отдам вам ровно половину того, что мы здесь потратили.
Лариса почувствовала себя так неловко, словно не Виталий просил у нее взаймы, а она у него. Она тут же протянула ему оранжевую купюру.