Я вытаскиваю из корзинки полотенце и выпрямляюсь. От этого слова - "замуж" - у меня сохнет во рту. Все обзаводятся семьёй, как только заканчивают своё образование, таков обычай. "Брак - это Порядок и Стабильность, признак Здорового общества" (см. Книга Тссс, "Основы Общественного Порядка", стр. 114). Но всё равно, при мысли об этом моё сердце начинает бешено колотиться, будто муха об стекло. Я никогда не прикасалась ни к одному парню - любой физический контакт между Неисцелёнными противоположного пола строго запрещён. Если честно, то я никогда даже не разговаривала ни с одним парнем дольше пяти минут, если не считать моих родственников, дяди Уильяма и Эндрю Маркуса - помощника в дядином магазине "Стоп-н-Сейв", который вечно ковыряется в носу и вытирает сопли о пакет с замороженными овощами.
Ах да, если я не наберу нужного количества баллов - о Боже, молю Тебя, ниспошли мне эти баллы! - моя свадьба состоится вскоре после того, как я пройду Исцеление - не позже, чем через три месяца. А это значит, что мне предстоит брачная ночь...
Запах апельсина по-прежнему силён, и желудок снова подпрыгивает. Зарываюсь лицом в полотенце и глубоко дышу, стараясь удержаться от рвоты.
С первого этажа доносится перестук тарелок. Тётушка вздыхает и поглядывает на часы.
- Мы должны выйти из дома через час, - говорит она. - Так что давай, пошевеливайся.
Глава 3
Боже, помоги нам твёрдо стоять на ногах,
А глазами яснее видеть дорогу
И помнить всегда об ангелах падших,
Что пытались взлететь,
Но, опалённые солнцем,
Крылья теряя, низверглись
В море, откуда возникли.
Господь, не дай мне оторваться от земли,
Помоги видеть ясно мой путь,
Чтобы мне не споткнуться.- Псалом 24 (из "Молитв и Размышлений", Книга Тссс)
Тётушка настаивает на том, чтобы сопровождать меня до лабораторий, которые, как и все государственные учреждения, расположены вдоль набережной: ряд зданий, таких снежно-белых, таких сверкающих, что кажется, будто это сам океан оскалил на тебя зубы. Когда я была ещё маленькой и только-только поселилась у тётушки Кэрол, она самолично водила меня в школу каждый день. Мы-то с мамой жили у самой границы, и путаные, тёмные улицы портовой части города, насквозь провонявшие тухлой рыбой и другими отбросами, приводили меня в священный ужас. Мне всегда хотелось, чтобы тётушка взяла меня за руку, но она не делала этого никогда. Только и оставалось, что, сжав кулаки, следовать за завораживающим шорохом её вельветовых брюк, со страхом ожидая момента, когда на вершине холма наконец покажется Женская Академия св. Анны - мрачное каменное здание, со стенами, испещрёнными трещинами и выбоинами, словно изветренные лица рыбаков и портовых рабочих.
Удивительно, как всё меняется. Тогда я боялась улиц Портленда и не желала отходить от тётушки ни на шаг. А теперь я так хорошо их знаю, что могла бы бродить по ним с закрытыми глазами. К тому же сегодня мне больше всего на свете хочется остаться в одиночестве. Хотя океана не видно - он скрывается за извивами улиц - но я отчётливо ощущаю его запах, и мне сразу становится легче. Солёное дыхание моря делает воздух плотным и осязаемым.
- Помни, - в тысячный раз талдычит тётушка, - они захотят узнать о тебе всё как о личности, выявить твою индивидуальность; так-то оно так, но мой тебе совет: придерживайся-ка лучше стандартных ответов - и возможностей сделать хорошую партию у тебя станет намного больше.
Тётя всегда рассуждает о браке словами, напрямую заимствованными из Книги Тссс, такими как "долг", "ответственность", "непоколебимость" и прочее в том же духе.
- Да-да, поняла, - говорю я.
Мимо нас проносится автобус с гербом Академии св. Анны на боку, и я быстро отворачиваюсь, пряча лицо: наверняка сейчас Кара Макнамара и Хилари Паркер пялятся в грязные окна, хихикают и тыкают в меня пальцем. Все знают: у меня сегодня Аттестация. В этом году их производится всего четыре, так что всё плотно расписано наперёд.
Тётя заставила меня накраситься, и теперь у меня такое ощущение, что кожа лоснится, будто покрытая слоем жира. Полюбовавшись на себя в зеркало в ванной, я пришла к выводу, что похожа на рыбу, особенно с этакой причёской - волосы прилизаны и зашпилены целой кучей металлических заколок. Ни дать ни взять рыба, у которой из головы торчат рыболовные крючки!
Я ненавижу краситься, никогда не интересовалась тряпками и всяким там блеском для губ. Моя лучшая подруга Ханна думает, что я тронутая. Ещё бы ей так не думать. Сама-то она - невероятная красавица. Ей и делать ничего не надо - закрутит кое-как свои белокурые волосы в узел на затылке, а выглядит, как королева красоты. Я не урод, но и не красавица. Так, где-то посередине. Глаза ни карие, ни зелёные - и того и другого по чуть-чуть. Я не худая и не толстая. Единственное, что обо мне можно сказать с полной определённостью: я коротышка.
- А если они, не приведи Господь, спросят о твоих родственниках, отвечай, что едва знакома с ними...
- Угу, - отсутствующе мычу я, лишь вполуха слушая её наставления. Жарища. Для июня - слишком жарко. Чувствую - поясница и подмышки мокры от пота. Хорошо ещё, что я утром извела на себя весь флакон дезодоранта.
Справа от нас лежит Каско-Бей, окаймлённый островами Пикс и Грейт Даймонд - на них возвышаются башни с обзорными площадками. А за ними - открытый океан. А за ним - все эти разлагающиеся, гибнущие страны с городами, в которых царит Зараза.
- Лина! Да ты хоть слушаешь, что я говорю? - Кэрол вцепляется мне в плечо.
- Синий, - заученно отвечаю я. - Мой любимый цвет синий. Или зелёный. - Чёрный - слишком мрачный, красный слишком кричащий, розовый - слишком инфантильный, а оранжевый может нравиться только полному недоумку.
- А как ты проводишь своё свободное время?
Я аккуратно освобождаюсь от её захвата.
- Мы же уже об этом сто раз говорили!
- Лина, это очень важно. Сегодняшний день, возможно, самый важный в твоей жизни!
Я испускаю тяжкий вздох. Далеко впереди видна ограда с воротами, окружающая правительственные лаборатории. Ворота медленно, с визгом открываются. Уже образовались две отдельные очереди: у одних ворот стоят девушки, у других, футах в пятидесяти - ребята. Я прищуриваюсь против солнца, пытаясь высмотреть знакомых, но океан так сверкает, что я полуослепла - в глазах пляшут тёмные пятна.
- Лина! - взывает тётушка.
Набираю в лёгкие побольше воздуха и начинаю тараторить наизусть то, что репетировали миллион раз:
- Мне нравится работать в школьной газете. Интересуюсь фотографией, потому что она останавливает и запечатлевает мгновение. Нравится гулять с друзьями и посещать концерты в Диринг Оукс Парк. Я хорошо бегаю и два года была заместителем капитана команды по кроссу. Мне принадлежит школьный рекорд в забеге на пять тысяч метров. Я часто сижу с детьми - младшими членами нашей семьи, потому что мне очень нравятся дети.
- И брось строить гримасы! - одёргивает меня тётушка.
- Я обожаю детей, - повторяю я, наклеив на лицо улыбку. Сказать по правде, я "обожаю" не всех детей. Только Грейси. А вообще дети - суетливые, толкучие и крикливые, вечно всё хватают, пускают слюни и ходят под себя. Но я знаю: когда-нибудь мне придётся заиметь собственных детей. Когда-нибудь.
- Так-то лучше, - бурчит Кэрол. - Давай дальше.
Я заканчиваю:
- Мои любимые предметы - математика и история.
Тётушка удовлетворённо кивает.
- Лина!
Оборачиваюсь. Из автомобиля своих родителей выпрыгивает Ханна: золотая волна волос, тончайшая туника спала с загорелого плеча... Все, кто стоит в очереди, и девчонки, и мальчишки, обернулись и не сводят с неё глаз. Такая уж у Ханны власть над людьми.
- Лина, подожди!
Ханна мчится ко мне, неистово размахивая руками. Позади неё машина начинает производить суперсложные манёвры: туда-сюда, туда-сюда, и так несколько раз, пока не разворачивается на узкой подъездной аллее носом в ту сторону, откуда приехала. Она чёрная и лоснящаяся, как пантера. Мне довелось несколько раз прокатиться вместе с Ханной - я тогда чувствовала себя настоящей принцессой. Автомобили имеются теперь только у очень немногих людей, да и у них они не всегда ездят: нефть отпускается строго по норме и стоит баснословно дорого. Кое у кого из среднего класса тоже есть машины, но они просто стоят во дворах памятниками былой эпохи - бесполезными и мёртвыми, на новеньких шинах - ни малейшего признака износа.
- Привет, Кэрол! - выпаливает Ханна, подбежав к нам. Из её полураскрытой сумки выпадает какой-то журнал. Ханна наклоняется, поднимает его - оказывается, это одно из правительственных изданий, "Дом и семья". В ответ на мои вопросительно выгнутые брови, подруга корчит гримаску: - Мама заставила! Сказала, мне нужно прочесть его, пока буду ждать своей очереди. Сказала: это произведёт нужное впечатление на аттестаторов. - Ханна суёт палец в рот и изображает рвотные потуги.
- Ханна! - шепчет тётушка. Ого, как она возмущена! Я даже пугаюсь - Кэрол крайне редко теряет самообладание. Она крутит головой по сторонам, будто опасаясь, не затаился ли кто из аттестаторов или регуляторов на ярко освещённой утренней улице.
- Не беспокойтесь, они за нами не шпионят... - Ханна поворачивается спиной к моей тётушке и беззвучно, одним ртом, добавляет для меня: "...пока" - после чего расплывается в улыбке.
Очереди между тем становятся всё длиннее, выползают за ворота на улицу. Стеклянные двери отворяются и оттуда выходят медсёстры с планшетками для письма в руках. Они сопровождают очередников внутрь, в комнаты ожидания. Тётушка легонько, как птичка, касается ладонью моего локтя.
- Лучше становись-ка в очередь, - говорит она, уже успокоившись. Хорошо бы и мне подзанять у неё хоть капельку спокойствия. - Да, Лина... - спохватывается она.
- Что? - Ой, что-то мне нехорошо. Лаборатории, кажется, отодвинулись куда-то вдаль, они такие ослепительно белые, что я и взглянуть толком на них не могу; асфальт тоже жарко сияет под лучами. Солнце - так и вовсе не солнце, а гигантский прожектор.
Слова "Самый важный день в твоей жизни" никак не идут из головы.
- Удачи! - Тётя выдаёт свою коронную улыбку продолжительностью в одну миллисекунду.
- Спасибо, - отзываюсь я. Я была бы не против, чтобы Кэрол добавила что-нибудь ещё, типа: "Я уверена - ты со всем справишься" или "Постарайся держать себя в руках", но она лишь стоит, помаргивает, на лице - каменно-непроницаемое выражение. Словом, как всегда.
- Не беспокойтесь, миссис Тидл, - подмигивает мне Ханна. - Я прослежу, чтобы она не облажалась слишком сильно. Обещаю.
Вся моя нервозность куда-то улетучивается. Ханна так беспечна, так откровенно плюёт на предстоящее... Словом, ведёт себя как обычно.
Мы направляемся к лабораториям. Ханна высокая - почти пять футов девять дюймов, поэтому когда мы шагаем рядом, мне приходится идти вприпрыжку, иначе я за ней не угонюсь. При этом я чувствую себя как утка - вверх-вниз, вверх-вниз, ну, точно как утка на волнах. Но сегодня я не обращаю на это внимания. Какое счастье, что Ханна со мной! Иначе наломала бы я дров.
- О Господи, - говорит она. - Твоя тётя, похоже, относится ко всей этой канители чересчур серьёзно!
- Но ведь это действительно очень серьёзно.
Ну, вот и хвост очереди. Кое-кто мне смутно знаком: нескольких девочек я встречала в школе, а вон тех парней видела, когда они гоняли в футбол на заднем дворе Спенсер Преп, школы для мальчиков. Один из них смотрит на меня и выгибает брови, мол, чего уставилась? Я тут же отвожу взгляд и чувствую, как жарко вспыхивает лицо, а в животе что-то противно скребётся. "Через пару-тройку месяцев у тебя будет постоянная пара", - твержу я себе, но эти слова так же бессмысленны, так же нелепы, как игра в Мэд Либс, в которую мы, бывало, играли в детстве. Там надо было наобум заполнять пропуски в тексте, и тогда получалась сущая ересь, типа "Мне нужен скоростной банан" или "Дай мне твой мокрый башмак для горячей выпечки".
- Да знаю, я знаю! Уж поверь, я прочитала Книгу Тссс от корки до корки, как и все прочие. - Ханна сдвигает солнцезащитные очки на лоб и, часто, по-кукольному хлопая ресницами, лепечет приторным голоском: - "День Аттестации - это волнительный ритуал перехода, долженствующий подготовить тебя к будущему, полному счастья и стабильного партнёрства". - Она корчит забавную рожицу, дёргает головой, и очки падают обратно ей на нос.
- А сама ты разве так не думаешь? - шепчу я.
В последнее время Ханна ведёт себя странновато. Она всегда была не такая, как все - более откровенная, независимая, бесстрашная. Это одна из причин, почему я очень хотела с ней подружиться. Я-то сама застенчива, боюсь сказать или сделать что-нибудь не то. Ханна - полная противоположность.
Но в последнее время она совсем распоясалась. Во-первых, учиться стала кое-как, во-вторых, её несколько раз вызывали на ковёр к ректору за то, что она огрызалась на замечания учителей. А иногда она вдруг останавливается прямо посреди фразы - просто закрывает рот, словно налетела на невидимый барьер. И ещё я частенько подлавливаю её на том, что она смотрит на океан с таким видом, будто хочет броситься в волны и плыть, плыть...
И вот теперь я смотрю в её ясные серые глаза, вижу, как упрямо сжимается её рот, и ощущаю укол страха. На ум приходит картина: моя мать на секунду застывает в воздухе, перед тем как камнем упасть в океан. Вспоминаю лицо девушки, прыгнувшей с крыши лаборатории несколько лет назад, её щёку, прижатую к асфальту... Прогоняю от себя мысли о болезни. Ханна не больна! Не может быть больна. Я бы знала.
- Если бы они действительно хотели, чтобы мы были счастливы, они оставили бы нам право на выбор, - ворчит она.
- Ханна, - резко говорю я. Критику существующей системы я воспринимаю как самое тяжёлое оскорбление. - Возьми свои слова обратно!
Она поднимает руки вверх:
- Да ладно, ладно, сдаюсь! Беру обратно.
- Ты же знаешь - из свободного выбора никогда ничего хорошего не выходило. Вот, смотри, что творилось в старину: полный хаос, насилие, война. Несчастные люди!
- Ну я же сказала - забираю обратно! - Она улыбается, но я всё ещё сержусь и отвожу от неё глаза.
- К тому же, - продолжаю я выговаривать, - они таки дают нам выбор!
Обычно аттестаторы присылают тебе список из четырёх-пяти рекомендуемых кандидатов, и остаётся только выбрать одного из них. Таким образом, все довольны и счастливы. С тех пор, как Процедура стала обязательной и браки устраиваются административным порядком, в Мэне случилось меньше десятка разводов, а по всем Соединённым Штатам - меньше тысячи. И то почти во всех случаях один из супругов был заподозрен в симпатизёрстве, а, значит, развод необходим и одобряется обществом.
- Ограниченный! - возражает она. - Нам разрешают выбирать только из тех, кого за нас уже выбрал кто-то другой!
- Любой выбор ограничен, - отрезаю я. - Такова жизнь.
Она открывает рот, но вместо того, чтобы пуститься в споры, заходится смехом. Потом берёт меня за руку и пожимает её - два быстрых и два медленных пожатия. Это наш старый сигнал, мы выработали его ещё во втором классе. Когда одна из нас испугана или обижена, или ещё что-нибудь в этом роде, то этот знак как бы говорит: "Я здесь, с тобой, всё будет хорошо".
- О-кей, о-кей. Брось дуться. Я обожаю Аттестации, о-кей? Да здравствует День Аттестации!
- Ну вот, уже лучше, - говорю я, хотя по-прежнему раздражена и немного испугана.
Очередь постепенно подвигается. Мы уже миновали железные ворота с их изысканным украшением в виде навитой поверху колючей проволоки и теперь топчемся на длинной подъездной аллее, ведущей в различные лабораторные комплексы. Наша цель - корпус №6-С. Парни идут в 6-В, так что обе очереди начинают отдаляться друг от друга.
Чем ближе мы ко входу, тем сильнее ощущаются порывы кондиционированного воздуха, когда растворяется стеклянная дверь и гомон ожидающих на несколько мгновений стихает. Это просто чудо - словно тебя на секунду окутали ледяной глазурью, наподобие эскимо. Я поворачиваюсь навстречу прохладному потоку и приподнимаю свой конский хвост - пусть затылок проветрится. Ну что за проклятая жара! У нас дома нет кондиционера, только скрипучие вентиляторы на длинной ножке, которые издыхают к середине ночи. Да и то - большую часть времени Кэрол запрещает нам ими пользоваться: они жрут слишком много электричества, говорит она, нечего деньги на ветер выбрасывать!
Ну вот, скоро и наша очередь. Из здания выходит медсестра со стопкой планшеток и снопиком авторучек и раздаёт их тем, кто поближе ко входу.
- Пожалуйста, будьте внимательны и заполните все необходимые графы в анкете, - объявляет она, - включая и вашу медицинскую и семейную историю.
Сердце у меня подскакивает к самому горлу. Тщательно разлинованная страница с названиями граф - фамилия, имя, инициал среднего имени, настоящий адрес, возраст - представляется мне лабиринтом запутанных линий. Хорошо, что Ханна рядом; она начинает заполнять анкету, положив планшетку на левое предплечье и проворно водя по листку ручкой.
- Следующий!
Дверь снова с шумом распахивается, из неё выходит ещё одна сестра и жестом приглашает Ханну внутрь. В прохладной полутьме за её спиной я вижу снежно-белую комнату ожидания с зелёным ковром на полу.
- Удачи! - говорю я Ханне.
Она поворачивается ко мне и улыбается. Но я вижу - она всё-таки нервничает: кусает уголок губы, а между бровями залегла тонкая морщинка. Прониклась, наконец.
Она уже около двери, но вдруг разворачивается и идёт обратно ко мне. На её лице какое-то дикое выражение, я её просто не узнаю. Ханна кладёт обе руки мне на плечи, придвигается вплотную к моему уху; от неожиданности я вздрагиваю и роняю свою планшетку.
- Знаешь, ты не сможешь быть счастливой, если хоть когда-нибудь не почувствуешь себя несчастной! - сипло шепчет она, будто только что кричала и сорвала голос.
- Что? - лепечу я. Ногти Ханны впиваются мне в плечи. В этот момент она наводит на меня страх.
- Нельзя стать счастливым, не испытав несчастья! Тебе это, конечно, известно?
Но прежде чем я успеваю среагировать, она отпускает меня, её лицо снова безмятежно и прекрасно, как всегда. Она наклоняется, подбирает мою планшетку, суёт её мне в руки и опять улыбается. Потом поворачивается и скрывается за стеклянной дверью, которая мягко и плотно закрывается за нею, подобно воде, смыкающейся над утопающим.