- Исключительно Вильку! Сдался ты мне… - слегка покривила я душой, а Фрэд, прежде чем продолжить, некоторое время обиженно сопел. Потом он поборол обиду и продолжил:
- Вильям получил задание внедриться в эту проклятую "Пипсу", поскольку было установлено, что основная наркота каким-то образом проходит через нее и только потом по определенным маршрутам растекается в ближайшие регионы… А вот каким образом это происходит, никто не знал. Ему и предстояло это выяснить. Мы же разрабатывали и осуществляли операцию и должны были подключиться к нему после полного выяснения обстоятельств…
На этом месте я его прервала:
- Женитьба на мне… ну или на ком-нибудь тоже входила в его задание?
- Ты с ума сошла! - отчего-то возмутился Фрэд. - Мы что, по-твоему, не люди, что ли?.. Хотя, конечно, женитьба была очень кстати, если иметь в виду внешнюю сторону… Некстати был развод и второй брак, хотя никто в его личные дела не вмешивался… Дело не в этом!
- А в чем?
- В том, что с какого-то момента у наших… словом, у людей, ответственных за операцию, стало складываться впечатление, что Вильям по каким-то причинам придерживает необходимую информацию… Я… Ну, словом, я с пеной у рта доказывал, что если это и так, значит, у Вильки есть веские причины, чтобы… чтобы…
- Короче, - перебила я Фрэда, - теперь, когда он исчез, оставив вместо себя на память близким людям труп наркокурьера, именно по этой причине к нам послали именно тебя… А ты и поверил, что Вилька виновен, а не убит этими самыми нароко-подонками… Тоже мне, друг детства, товарищ по службе!..
Я с отвращением посмотрела на Федора, начавшего под моим взглядом медленно багроветь.
- Кто тебе это сказал? - спросил он глухим голосом. - Что я вот так, на пустом месте это придумал? Нет! Даже когда трупы посыпались, как град из тучи…
Он еще помолчал. Молчала и я, потихонечку перебирая в памяти все, случившееся за последние дни, и тщетно пытаясь найти хоть какой-то, пусть самый завалящий и малюсенький, фактик в Вилькину защиту… Молчание снова нарушил Фрэд.
- Ты хоть приблизительно представляешь, - спросил он, - какие бабки там у них крутятся? В частности, какую сумму мог иметь при себе этот курьер?..
- Да ведь Вилька и так жил не бедно! - возразила я. - И он никогда в жизни не был жадным, наоборот! Он был очень и очень щедрым!..
- Это он здесь жил не бедно, - мрачно бросил Фрэд. - И, между прочим, по всем своим расходам-доходам систематически предоставлял отчеты в организацию…
- Ты… Что ты хочешь сказать? - встрепенулась я. - Что, и когда квартиру эту покупал и потом на меня ее переписал после развода… Что, тоже предоставлял?!
- Да не волнуйся ты так! - сочувственно посмотрел на меня Фрэд. - Думаю, начальство разберется, они же не монстры какие-нибудь! Оставят тебе эту квартиру, тем более что свою прежнюю ты же, если память мне не изменяет, государству сдала?
Я невольно издала стон: кто бы мог подумать, что я, тихо-мирно живущая со своей Варькой все эти годы, опять же все эти годы была предметом самого живого интереса столь серьезной, да еще базирующейся непосредственно в столице, организации?! Что каждый мой шаг, оказывается, известен не где-нибудь, а на Лубянке?!
- И что ты еще обо мне знаешь? - спросила я этого шпиона, испытывая в душе настоящую ненависть. Фрэд от такого напора даже слегка побледнел.
- Лиза, - сказал он жалобно, - ну зачем ты так?.. Ничего плохого я о тебе не знаю и раньше ничего плохого не знал! А когда увидел тебя… когда… Словом, когда ты грохнулась в универсаме, я… я… Короче, ты… Ты же не думаешь, что я это из-за задания своего согласился тебя охранять?..
- Да я просто в этом уверена! - воскликнула я злобно, но при этом в душе у меня что-то дрогнуло и запело, но я этот порыв быстренько приглушила. - Серая "Волга" с желтой фарой и вмятиной чья была? Та, что за нами в Куницыно хвостарила?! Твоя? Признавайся, кто был за рулем - ты?!
- "Волга" местная, ребята здешние предоставили, потому что мой "москвичонок" профилактики небольшой потребовал. А за рулем и правда был я… - признался этот негодяй, а я снова застонала, поскольку вспомнила, свидетелем какой именно сцены оказался водитель "Волги" в Куницыне. Вслед за этим я вспомнила, как удачно этот самый водитель спустя парочку часов притворялся, что ни о какой нашей с Танькой поездке к ведьме Шурочке и знать не знает, и снова впала в ярость.
- Говорят, - сказала я мстительным голосом, - что в России у вас работают только те, у кого не хватает способностей шпионить за рубежом!
Но вопреки ожиданиям, не только убийственного, но вообще никакого впечатления на Фрэда мой выпад не произвел. Он усмехнулся и посмотрел на меня почему-то ласково:
- Ты, Лиз, по-моему, путаешь ФСБ и ГРУ… Мы же не внешняя разведка и никакого отношения к шпионажу не имеем.
- Да? - удивилась я и мгновенно задумалась над тем, как, оказывается, вредно для общего развития работать в неполитизированной газете, а остальные даже не читать… - Все! - сказала я. - Больше нам с тобой говорить не о чем и незачем, а мне к тому же давным-давно пора быть в редакции!
- То есть? - Фрэд тоже поднялся. - Я же тебе больничный лист принес… Нет-нет, не вздумай никуда уходить, это по-прежнему опасно.
- Плевала я на твои больничные листы! - прошипела я. - Что касается опасности, то куда вреднее пригревать на груди таких питонов, как ты… Да и Вилька твой, если все правда, получается ничем не лучше!
И я, совершенно того не желая, заплакала. Наверное, потому, что впервые за все время, прошедшее со знакомства с моим бывшим мужем, позволила себе сказать о нем гадость…
- Ну-ну… - забормотал мой шпион, - ну-ну…
Словно ничто не омрачало наши отношения с того момента, как я упала в его объятия и наняла телохранителем.
Подобная беззаветность, если хотите, даже вызывает что-то похожее на умиление, тем более если речь идет о таком отходчивом характере, с каким имела несчастье родиться я.
- Если ты действительно так за меня боишься, - буркнула я, вытирая слезы, - можешь проводить… или отвезти… Но в редакцию я все равно пойду. Мне надо!..
Конечно, Фрэд только и ждал этого момента и тут же с готовностью кинулся вперед, приговаривая, что ни за что и никуда меня одну не отпустит, пока операция по взятию Желудка и его братков не будет завершена, о чем ему местные коллеги сообщат немедленно! Про Вильку он на этот раз не сказал ни слова.
Танька, так и просидевшая все это время на кухне в глубоком горе и печали, уже не рыдала, а, к моему изумлению, обнималась с Варькой, да еще уложив ее к себе на колени. Впрочем, я ее, кажется, тоже основательно изумила: обнаружив, что мы с Фрэдом вполне мирно и дружно собрались куда-то вдвоем, она прошипела:
- Лизка, ты что?! Ты его что, простила? Этого… этого…
Пока Татьяна пыталась подобрать нужное слово, я воспользовалась паузой.
- Мы уходим! - подтвердила я ее страшную догадку. - Тебе что-то не нравится?
- Не что-то, а он! - взвизгнула она, указывая на Фрэда подбородком и все еще не придумав, как бы его похлеще определить.
- Очень жаль, но хозяйка здесь пока что я! - резко оборвала я Таньку.
- Ты что, забыла… - начала моя дурища выдавать наши секреты.
- Заткнись! - прервала я подружку во второй раз подряд, и она замолчала. Видимо, сообразила, что в случае нашей ссоры ей придется, скорее всего, ночевать на улице: ее папашка свои угрозы на ветер не бросал и осуществлял их, как правило, в самые сжатые сроки.
Таким образом, мы с тихо торжествующим Федором Степановичем покинули квартиру, относительно благополучно выбравшись из зоны конфликта. Дело в том, что, несмотря на отходчивый характер, я и не думала делиться со своим вновь обретенным телохранителем сведениями, полученными от секретарши, и вообще рассказывать о походе к Эльвире. Причин у меня для этого было целых две.
Во-первых, я по-прежнему отчаянно жаждала добраться до Вильки не только чтобы убедиться, что он жив. Узнав о нем столько интересного, мне безумно хотелось посмотреть в его прекрасные глаза.
Во-вторых, слишком многое в истории с серебристым "опелем", принадлежавшем нашему мужу (точнее, как выяснилось, ФСБ), было как-то не так… Ведь по всему выходило, что Вилькиной любовницей, также виновницей его исчезновения и появления первого трупа, была наша во всех отношениях невинная Ниночка… Представить ее в качестве Вилькиной не только любовницы, но даже просто знакомой было совершенно невозможно! И уж тем более трудно было себе представить Ниночку убийцей, шарахающей по голове Вышинскую. Вышинскую, которую очень многим и не раз по этой самой голове хотелось в свое время шарахнуть…
Самое главное - Ниночка никогда в жизни не курила, хотя все остальное, включая прическу, довольно точно описанную Эльвирой, не говоря о прекрасно известном мне костюмчике, совпадало… Получалось, что наша наивная с виду секретарша страдает раздвоением личности… Или что у нее имеется сестра-близнец с диаметрально противоположным характером… Именно это последнее обстоятельство я и намеревалась выяснить в первую очередь. Потому что ничем иным объяснить эпизод с "опелем", который твердо засвидетельствовали сразу два совершенно незнакомых друг с другом человека, не могла.
Глава 21
Страсти накаляются
Похоронное настроение, царившее в нашей редакции, бросалось в глаза прямо с порога. Оглядев лица своих коллег, я искренне поразилась: никогда в жизни не подумала бы, что Любочку Вышинскую здесь любят до такой степени!
Допустим, Лариска продолжала радовать окружающих бледно-зеленым цветом лица потому, что все еще не отошла от отравления. Но остальные?! Даже вечно веселый Василий и легкомысленный Сашка сидели с вытянутыми физиономиями и решительно ничего не делали! Более того - Соколов даже не пил свое пиво… А уж Ниночка… На ее милой мордашке отчетливо проступали следы недавних слез. Увидев меня, она возбужденно всплеснула руками и воскликнула:
- Ой, Лизочка, дорогая, ты представляешь?.. Уже вторые сутки пьет… Что делать - никто не знает!
Вначале я подумала, что Вышинская пришла в себя и начала пить… Ну и есть, наверное, тоже. И уже хотела уточнить, зачем в этой связи следует что-то делать, как мое заблуждение было разбито в пух и прах грохотом, раздавшимся из Эфроимова кабинета. Женщины вздрогнули, мужчины переглянулись.
- Что у вас тут опять происходит? - спросила наконец я.
- Эфроим запил, - уныло сообщил ответсек Василий. И я тут же поняла, почему он, возможно впервые на моей памяти, ничем не занят. Без Эфроимовой визы типография наши полосы в набор не принимала. Следовательно, под угрозой находился выпуск очередного номера… Обычно Эфроимчик свои загулы устраивал исключительно по выходным и всегда территориально как можно дальше от редакции. Неужели… Я вопросительно посмотрела на дверь его кабинета, а потом на Василия, который мне кивнул.
- Вот именно! - сказал он. - Настоящий запой, да еще на рабочем месте!
Тут все заговорили враз, исключая Ларку, неодобрительно поглядывающую на коллег и почему-то на меня тоже. И постепенно у меня нарисовалась следующая картина произошедшего в мое отсутствие.
Потрясенный тем, что, несмотря на абсолютно неполитизированное направление его газеты, самая грозная организация из всех, представляющих Закон и Правопорядок, впервые в жизни проявила к Эфроиму интерес, он решил залить это потрясение водкой. Что и сделал сразу, как только милиция и иже с ними очистили нашу контору, а Любочку увезли в больницу. Самого Эфроима, наоборот, привезли сюда, вынув из постели, приблизительно за два часа до нашего с Фрэдом ухода: это я хоть и смутно, но еще помнила сама.
Дурное дело, как говорится, нехитрое, а что касается водки, то взаимоотношения с ней легче начать, чем завершить. И все же, по словам коллег, Эфроимчик был еще почти что в полном порядке и даже намеревался подписать наконец давно готовые полосы "Параллельных миров", когда сюда заявилась с кошмарным скандалом Вышинская-мамочка… Скандалила она долго, громко, со вкусом и большим знанием дела, обвиняя Эфроима в убийстве ее дочери. И грозилась писать повсюду - от городских и столичных газет до все той же ФСБ, какой Эфроим подлец, убийца и бандит. До тех пор, пока правда не восторжествует, а ее невинно пострадавшая за чужие преступления дочь не будет отомщена!..
В довершение всех оскорблений и угроз мамаша Вышинская пообещала "сгноить Эфроима Каца заживо" и с позором изгнать из нашего славного города… В итоге полосы остались неподписанными, а сам Эфроим, судя по грохоту, только что раздавшемуся из кабинета, допился до полной невозможности не то что стоять, но даже сидеть…
- Ну и чего ж вы тут ждете? - возмутилась я. - А если он ударится обо что-нибудь?!
Опыт последних дней подсказывал мне, что от жизни лучше всего заранее ждать самого ужасного, тогда будет хоть какой-то шанс с ней побороться.
- Скажешь тоже, - буркнул Коршун. - Мы его еще час назад на диван уложили, он со стула-то еще тогда грохнулся…
- Ты что, думаешь, с дивана мягче падать? - подивилась я его жестокосердию.
Мужикам, видимо, стало стыдно, и, одновременно вздохнув, они двинулись в кабинет.
Там они пробыли довольно долго, видимо, совещались.
- Вот что, девушки, - сказал Коршун, выходя из кабинета главного редактора, - вы как хотите, а я думаю, что делать нам тут сегодня больше нечего… Поднимать Эфроима с пола мы не стали, просто устроили поудобнее… Зато больше ему падать некуда. А мы, пожалуй, пойдем… Чего тут сидеть-то?..
- Да вы что?! - почти зарыдала Ниночка. - Вы что - так вот и хотите его тут бросить? И… и нас вместе с ним? Вот свиньи!..
- Но-но… - зашипел Коршун. - Нашла свиней… Ты бы лучше на своего любимого начальника пошла взглянула… А вас никто не бросает, можете тоже идти по домам. С Эфроимом ничего не случится, проспится, протрезвеет и тоже домой пойдет… Что ему тут делать, если он все свои полугодовые запасы уже вылакал?
- Мы не свиньи, - поддержал Коршуна Сашка Соколов. - Если хочешь знать, лично я ему для поправки, когда проснется, банку "Гиннеса" рядом с правой рукой оставил…
Ниночка все-таки кинулась в слезы, от жалости то ли к шефу, то ли к себе. А я, не обращая больше внимания на мужиков, кинулась утешать Ниночку. Потому что вспомнила наконец, зачем сюда приехала. И что Ниночка мне нужна не плачущая, а вполне дееспособная. Во всяком случае, способная поговорить на интересующую меня тему…
Что меня удивило, так это то, что моя Ларка продолжала держать молчаливый нейтралитет, словно все происходящее ее решительно не касалось. И это - с учетом того, что та же Ниночка, которая в данный момент лила слезы, относилась к моей подружке с восторженным обожанием. Для нее Лариска была чем-то вроде идеала и образца для подражания. Наша секретарша, блондиночка от природы, даже выкрасила волосы в темный цвет, дабы оказаться как можно ближе к своему образцу. Так что можно представить, сколько радости ей доставил этот дареный роковой костюм, внезапно оказавшийся в центре событий…
Обнаружив, что ласковые увещевания на нее совершенно не действуют, я сменила тактику.
- Немедленно прекрати выть! - рявкнула я хамским голосом.
Ниночка тут же сжалась в комок и всхлипнула вслух:
- Хорошо тебе говорить, у вас у всех рабочий день ненормированный! Захотели - и ушли! А я?
- Что ты?
- А я сиди тут, как наказанная, до восемнадцати часов, вот что я! С-с… с ним!
И она в отчаянии ткнула пальчиком в дверь Эфроимова кабинета.
- Вот он очухается, увидит, что меня нет, и что?
- И что? - переспросила я.
- И уволит, вот что! На что мы тогда с мамой жить будем?!
Увидев, что Ниночкино личико вновь складывается в слезную гримаску, я быстренько сориентировалась:
- А разве твоя сестра не работает?
Гримаска тут же разгладилась, и на меня уставились два наивных голубых глаза, переполненных вместо слез удивлением:
- Какая сестра?
Удивление было неподдельным, в чем я могла поклясться даже на Библии. Но, как говорится, сказавший "А" должен вслед за этим произнести и "Б", и далее весь алфавит по порядку.
- Как это - "какая"? Та, которую бедная Любочка видела вечером в пятницу. У консерватории, после концерта, рядом с серебристым "опелем", в твоем костюме… Или это была ты сама? - прищурилась я как можно более демонически.
- Да ты что?! - Ниночкины слезы немедленно высохли, судя по всему, от возмущения. - Вы, по-моему, все сегодня сошли с ума, и вас лечить надо!.. Нет у меня никакой сестры, я у мамы одна-единственная… Единственная надежда и опора!..
Вспомнив об этом, она снова скривила губки, чтобы порыдать над своей горькой судьбой, но я не позволила.
- А если это так, значит, у консерватории после концерта Федорова была ты! - выразила я уверенность, которой на самом деле совершенно не испытывала.
Ниночкины слезы опять высохли:
- Какого еще Федорова? Не знаю я никакого Федорова и в консерватории не была ни разу в жизни!! Ты что?!
- И в эту пятницу после одиннадцати вечера тоже? - уточнила я язвительным голосом. - И ни с кем там не встречалась, и… и сигарету при этом не курила?!
В Ниночкиных глазах мелькнул страх. Но, к сожалению, вовсе не от того, что ее с кем-то спутали. Судя по всему, она уверилась окончательно в своем предположении о том, что нам, во всяком случае мне, необходим психиатр.
- Успокойся, Лизочка, - пролепетала она, - честное слово, клянусь тебе чем хочешь, бедной Любочке что-то привиделось… Мама ни за что бы меня в такую поздноту не выпустила на улицу, она меня после девяти вечера вообще никуда не пускает, даже к соседке!.. Да и зачем мне консерватория? Сама подумай, зачем? Я "Битлз" люблю… Лизочка, тебе и правда уж лучше бы домой пойти, ты столько пережила, устала, наверное…
- Вот что. - Ларка ожила так внезапно, что мы с Ниночкой обе вздрогнули. Особенно вздрогнула я, потому что, повернувшись к своей подруге, я еще и наткнулась на ее взгляд, преисполненный такого возмущения и даже злости, что тут же забыла, что именно хотела сказать Ниночке в ответ на ее лепет. - Вот что, - повторила Лариска железным голосом, совершенно не сочетающимся с ее болезненным видом. - Немедленно оставь ее в покое, поняла?! Можно подумать, что на весь наш благословенный городишко один-единственный серебристый "опель" и всего два итальянских костюма… Отвяжись от нее!..