В зале зажегся свет, и Джаред рванулся к выключателю, погрузив комнату в темноту. Он собирался подбежать к двери в коридор и приготовился оттолкнуть любого прежде, чем у того появится шанс заглянуть внутрь, но темнота замедлила движения и дезориентировала его.
Джаред полагал, что он добежит до двери за четыре, может быть, пять гигантских прыжков при условии, что по пути он ни с кем не столкнется. Он пытался по памяти восстановить обстановку кабинета. Стол. Стулья для гостей. Громадный кактус в левом углу. А что, если дверь распахнется раньше, чем он до нее доберется? – подумал Джаред.
Дверь рывком распахнулась. Свет из коридора наполнил комнату до самого дальнего ее угла.
Лайл Греншоу болтал о своем кактусе.
– Я привез этот гигантский крючковидный кактус Ferocactus wislizenii из Аризоны. Он больше шести футов высотой и весит несколько сот фунтов.
– Слишком поздно, – прошептал Джаред, двигаясь к Эли, повернувшись спиной к двери, так чтобы его крупная фигура скрывала девушку из вида.
Пожалуйста, пусть это сработает, молила она, пока он приближался и пока вся его грудь не прижалась к ее груди. Он распахнул полы своего смокинга, и она нырнула внутрь. Боже, как ему не хватало ее. Пять долгих одиноких недель она наполняла его мысли. На работе. Дома. В постели, когда он одиноко лежал в темноте, это было самое худшее. Воспоминания о проведенной вместе ночи мучили его.
Он придвинулся к ней ближе.
– Что такое? – спросил Лайл шокированно.
– Дай нам минутку, хорошо? – Джаред прикинулся самоуверенно спокойным.
– Эй, я узнаю эти туфли, – сказал какой-то мужчина, голос, похоже, принадлежал Майклу, и он явно был разъярен. – Элисон, это ты? Как ты думаешь, Джаред, что ты делаешь?
Из коридора донеслись голоса.
– Что происходит?
– Кто там?
– Что происходит?
Какой-то мужчина прокричал:
– Доктор Паджет из реанимации трахнул Эли Форшэй в кабинете Греншоу.
Эли опустила голову Джареду на грудь.
– Вон отсюда! – заорал Джаред яростней и громче, чем намеревался. Ему требовалась все его самообладание, чтобы не броситься к двери и не избить каждого из присутствующих до тех пор, пока у них не останется даже воспоминаний о том, что они только что слышали. Но Эли прижалась к нему, ее пальцы теребили лацканы его смокинга. В голосе Лайла звучала ярость, когда он произнес:
– У вас пять минут, – и с треском захлопнул из собой дверь.
Джаред не двинулся с места. Так же как и Эли.
Он постарался развеять ее подавленное настроение:
– Ты знаешь, мы можем…
Он прижался к ней, зная, что она не согласится, и все же надеясь, что согласится.
– Нет, мы не можем. – Она распластала ладони у него на груди и попыталась оттолкнуть его. – Что, ради бога, заставило тебя сделать это?
Он шагнул назад:
– Я пытался закрыть тебя своим телом, чтобы никто тебя не увидел. Я стремился защитить тебя. Откуда я мог знать, что кто-то узнает твои туфли? Как глупо.
– Это Майкл, – почти прорычала она. – Он не мог запомнить дня моего рождения или комбинацию цифр на моем замке на работе, но зато запомнил пару невероятных каблуков.
– Это довольно сексуальные туфли, – согласился Джаред.
Лодочки на высоких каблуках, высотой как минимум три дюйма, с единственной тоненькой полоской кожи цвета сливы и тонкими, подходящего цвета перепонками, крест-накрест пересекающими лодыжку. У нее были длинные, гладкие, стройные ноги, которые были предметом его мечтаний, и потрясающие изгибы ее тела облегало короткое платье цвета сливы и лаванды.
Лилового цвета заколка поддерживала ее легкие каштановые волосы, собранные в изящный узел. Он боролся с искушением развязать его и посмотреть, как волна волос свободно упадет ей на плечи.
– Я говорил тебе, какая ты сегодня красивая?
– Я уже представляю, какими будут сплетни, – отозвалась Эли, игнорируя его комплимент. "Вы слышали про Эли Форшэй? Она занималась сексом в кабинете Лайла Греншоу. Она такая же, как ее мать".
Которую поймали за занятием сексом с завучем школы Эли прямо в его кабинете.
– Неужели ты предпочла бы, чтобы тебя обнаружили полуодетой в одиночестве, в темноте? Должен тебе сказать: в любом случае ты создана для того, чтобы быть темой разговоров.
– Спасибо за твое проницательное наблюдение. – По ее бесстрастному тону было понятно, что она вовсе не рада этому. – Если бы ты освободил меня, как только нашел, этого бы не случилось.
– Прости, – сказал он. – Я не думал…
– Нет. Ты не думал. – Эли повернулась и так сильно дернула платье, что шкаф покачнулся.
Джаред удержал его, потом шлепнул ее по рукам.
– Позволь мне сделать это.
– Теперь ты готов мне помочь?
– Я всегда готов помочь тебе.
– Между прочим, почему ты вернулся в Мадрин-Фоллз? – спросила Эли.
– Я хотел увидеть тебя. Я подумал, что было бы хорошо отметить Новый год вместе.
– Ты говорил, что у тебя принцип – не работать в одной и той же больнице два раза в год.
– Но это хорошо, что я оказался здесь, ты не думаешь?
– Я на сто процентов уверена, что лучше справилась бы сама, – пробормотала она.
– Я собираюсь освободить тебя, – заверил ее Джаред, подходя к столу Лайла в поисках какого-нибудь острого предмета.
Он беспрерывно думал о ней, уехав из Мадрин-Фоллз. Размышлял о разнице между Эли, которую он знал по работе, жесткой, но сладкой, саркастичной, но заботливой медсестрой, и Эли, которую он видел в свою последнюю ночь в городе, женщиной, которую мучило ее прошлое, которая умоляла его не оставлять ее, любить.
Джаред провел с ней ночь, слушая ее рассказы об отце и матери, о своем одиноком детстве. Он бормотал слова утешения и осушал поцелуями ее глаза, пока она плакала.
Он отдавал ей свое тело, когда она в нем нуждалась, пока они оба не оказались слишком измучены, чтобы двигаться. Именно тогда, лежа в темноте в постели Эли, в ее крепких объятиях, он осознал, что она проделала огромную брешь в глухой стене, которую он воздвиг вокруг своего сердца, проскользнула внутрь и поселилась там. Ее печали, ее боль и отчаяние стали причиной боли в его когда-то онемевшей душе. И эта боль не проходила.
Ее больница предложила ему новую временную работу, и он интуитивно почувствовал, что это предложение стоит принять. Это давало ему повод вернуться в Мадрин-Фоллз, проверить ее чувства, быть ближе к ней и ходить на свидания все четыре недели. Двадцать восемь дней и ночей к его услугам, чтобы вытравить ее из своего сердца, чтобы он смог вернуться к своей кочевой жизни, не обремененный чувствами к девушке. И на этот раз он уедет и уже не вернется.
Джаред нашел ножницы, взял их и направился обратно к Эли.
– Ты не можешь показаться на людях со мной, притом что я в таком виде, и ожидать, что никто ничего не заметит, когда мы выйдем отсюда, – сказала она.
– Наша близость больше чем просто секс. – Он говорил правду. Их связь была больше чем физической.
– Наша близость… – Эли подвигала руками туда-сюда, – была одноразовой.
– Трехразовой, – напомнил он ей, он помнил каждую деталь. – Нам было хорошо вместе, Эли. Очень хорошо. Тебе должно быть стыдно, что ты этого не помнишь.
– Я помню достаточно.
– Ты мечтала о нас, как я? – Джаред подвинулся ближе, вдохнул ее соблазнительный запах, намеренно притронулся к нежной коже ее обнаженного бедра, потянувшись к краю платья. – Не думала ли ты, что наша ночь была невероятной, и спрашивала себя, будет ли она такой восхитительной в следующий раз?
Он посмотрел на нее сверху вниз.
Эли отвернулась, избегая встречаться с ним взглядом. Двумя движениями ножниц Джаред разрезал ткань ее платья, испытывая смешанные чувства. Он был рад, что она свободна, но теперь ему придется отодвинуться от нее, тогда как единственное, чего он по-настоящему хотел, – это заключить ее в объятия и прижать к себе.
– Спасибо.
Паджет смотрел, как Эли пытается сложить вместе куски погубленного платья, нервно поглядывая в сторону двери. Стремление помочь ей, позаботиться о ней и защитить ее росло в нем.
Он снял пиджак и набросил его ей на плечи.
– Вот. Надень это.
Девушка подняла глаза, и они были такие большие и синие, что ему захотелось утонуть в них.
– Спасибо, доктор Паджет.
– Доктор Паджет? После всего, что мы пережили вместе, ты не хочешь назвать меня по имени?
Ее губы искривились в ухмылке.
– Нет.
Его поразило, как много людей "случайно" оказались в коридоре, ведущем от кабинета Лайла Греншоу в вестибюль. Мужчины – некоторых он знал по больнице, других Джаред никогда раньше не видел – улыбались и одобрительно кивали ему. У некоторых хватило совести показать ему большой палец. Элисон прошла с высоко поднятой головой, глядя прямо перед собой, словно вокруг никого просто не существовало. Для стороннего наблюдателя все выглядело так, словно ее вообще не задел этот инцидент. Только Джаред мог чувствовать легкую дрожь холодной как лед руки, которую она перебросила через его локоть и сжала с такой силой, которой хватило бы на двух женщин.
Они были уже в дверях, когда начался обратный отсчет. Элисон застыла.
– Пять! Четыре! Три! Два! Один! С Новым годом!
Толпа в отдалении взорвалась аплодисментами. Бумажные трубы загудели, трещотки затрещали. Диджей поставил "Олд лэнг сайн". Они стояли в вестибюле одни, в стороне от праздника. Элисон посмотрела на него, она была уязвлена, ее силы были на исходе. По левой щеке поползла слеза. Он вытер ее большим пальцем.
– Мой новый год начинается просто ужасно, – печально констатировала она.
– Это смешно, – ответил Джаред, поднимая ее подбородок и опуская лицо, чтобы встретиться с ней губами. – Я только что подумал, что мой новый год начинается великолепно.
Эли попыталась что-то сказать. Он заставил ее замолчать поцелуем.
Утро понедельника было в реанимации таким же, как и всегда, только Эли приходилось игнорировать комментарии, высказанные в ее с доктором Паджетом адрес.
– Вы с доктором Паджетом, да?
– Он на вкус такой же аппетитный, как на вид?
– Что на нем было? Боксеры или шорты?
И тошнота.
Психосоматическое желудочно-кишечное расстройство. Вот и все, решила Эли. Ее переживания отразились на пищеварительном тракте. Конечно, она не беременна. Она совершенно отказывалась быть беременной. Иногда у нее и раньше бывали задержки. Особенно после чередования смен в больнице. Один раз у нее вообще не было месячных. Ничего страшного. Нет нужды паниковать. Если и через месяц месячные не придут, тогда она начнет паниковать, но не раньше.
Девушка сделала глоток имбирного эля из бутылки, которую поставила у высокой конторки на сестринском посту. Детский крик прорезал тишину больницы.
Поскольку у них был только один пациент младше двенадцати лет, девушка сразу побежала в третью палату. Четырехлетняя Тина Пател. Высокая температура, боль в ушах.
Занавески были задернуты, и она услышала расстроенный голос доктора Паджета:
– Давай же, Тина. Один быстрый взгляд – и готово.
– Тук, тук, – весело произнесла Эли, прежде чем раздернуть занавески и увидеть маленькую черноволосую девочку, которая отворачивалась от Джареда, прижавшись к спинке кровати и стараясь отодвинуться от него как можно дальше. Руками она закрывала уши, слезы текли по щекам.
– Подержите ее, – приказала Эли матери Тины, которая с видимым облегчением схватила дочь и прижала ее к себе.
– У нас две "скорых" в пути, – сказал Джаред, закрывая глаза и пощипывая переносицу. – Я пытаюсь перевести некоторых нетяжелых больных до того, как доедут "скорые".
Эли показала матери девочки на стул для посетителей рядом с каталкой:
– Присядьте. – Она вытерла плачущей девочке глаза салфеткой и сунула руку в карман своего халата за специальным леденцом, который всегда клала в карман, когда начиналась ее смена.
– Посадите ее к себе на колени, вот так. – Эли помогла Тине сесть. Затем присела на корточки перед ребенком и вытащила леденец – в виде персонажа из мультика. – Ты знаешь, кто это?
Тина слабо улыбнулась и кивнула.
Эли протянула ей леденец:
– Мне нужно, чтобы ты посидела спокойно, пока доктор Паджет посмотрит твои ушки.
Девочка насупилась.
– Если ты захочешь, чтобы он остановился, все, что тебе нужно будет сделать, – это поднять леденец, и доктор остановится. Давай попробуем, хорошо?
Девочка кивнула.
– Приступайте к работе, доктор Паджет.
Они обменялись улыбками. Джаред опустился на колени у ног матери, потянул девочку за ухо и поднял отоскоп.
Тина подняла леденец. Эли и Джаред знали, что она так и сделает. Доктор остановился.
– Превосходно. Теперь положите руку ей на голову, вот так, – сказала Эли матери. – А другой обнимите ее за плечи.
– Отлично, – похвалил Джаред, – давайте попробуем еще раз.
На этот раз Тина позволила доктору коснуться отоскопом начала ушного канала, прежде чем подняла леденец. Джаред остановился.
– Третий раз самый главный, – объявила Эли. – Если ты позволишь доктору Паджету посмотреть внутри твоего уха, ты можешь оставить себе леденец. И не хихикай, если будет щекотно. Держите ее крепче, – прошептала она одними губами матери, пока Джаред поворачивал ушную раковину, чтобы выпрямить слуховой канал, вставлял аппарат и заканчивал осмотр.
С помощью Эли женщина повернула Тину на коленях, и доктор быстро повторил то же самое с другим ухом.
– Как мы и думали, – заключил он. – Двусторонняя инфекция. У нее есть аллергия?
– Нет, – ответила мать ребенка.
– Я дам вам рецепт на антибиотик. – Джаред выписал его и протянул Эли. – Давайте ей лекарство согласно инструкции на упаковке при болях или температуре. Будете наблюдаться у своего районного доктора или возвращайтесь в больницу после того, как примете полный курс антибиотика.
Завыла сирена "скорой помощи".
– Сестра даст вам инструкции при выписке, – продолжал Джаред, – выздоравливай, конфетка, – обратился он к Тине, которая, застеснявшись, отвернулась от него. – Спасибо, – сказал он Эли. На лице его отразилась искренняя признательность.
Ее сердце забилось.
Он начал было говорить что-то еще.
Девушка смотрела на его губы, вспоминая тот поцелуй в канун Нового года. Она жаждала еще одного поцелуя. Стоп! Эли посмотрела в сторону. Джаред повернулся и ушел встречать бригаду.
Эли стряхнула с себя теплое сентиментальное чувство, которое он у нее вызвал.
– У вас дома есть лекарства от боли и жара для детей? – спросила она, не сомневаясь, что у всех родителей они есть.
Мама Тины отвела глаза.
– Хорошо, я дам вам образцы.
В коридоре Эли увидела доктора Паджета, разговаривавшего с пожилой парой, может быть, членами семьи пациента, которого привезла "скорая".
Его уверенность, то, как он вел себя с ними, в сочетании с привлекательной внешностью и заботой о пациентах – все это говорило о том, что он прирожденный доктор, и он привлекал ее, как ни один мужчина раньше.
Ощущение тошноты, которое началось у Эли по дороге на работу, не ослабевало. И в обед, после того как она сдалась в попытке съесть бутерброд с сыром, чтобы успокоить желудок, она вышла в комнату отдыха персонала и обнаружила там Джареда, поджидающего ее со скрещенными на груди руками. Одним плечом он привалился к стене, взгляд его был подозрительный.
– Если ты явился сюда, чтобы надоедать мне, поворачивай на сто восемьдесят градусов и катись ко всем чертям. Я не в настроении.
Ее желудок сжался, в горле щипало, во рту был омерзительный вкус, и последний человек, кого она хотела видеть, был доктор Паджет, весь такой чистенький и отутюженный. И последнее же, что ей хотелось обонять, был ядовитый аромат, поднимавшийся от кофейной чашки в его руках.
– Ты хорошо себя чувствуешь? – спросил Джаред.
Неужели она выглядит так, будто хорошо себя чувствует?
– Меня достало отсутствие миссис Фрир, только и всего. – Эли взяла одноразовый стаканчик, наполнила его водой из кулера и сделала глоток. Две медицинские маски и мазок ментоловой мази для лица над верхней губой были недостаточной защитой от отвратительного запаха. То, что ей было нужно, – это маска для акваланга, оставлявшая открытыми только глаза, и какой-нибудь дыхательный аппарат. – Как она могла так долго ждать, прежде чем приехала на лечение?
– Это был плохой случай.
Эли представила себе округлую, с выделениями болячку на ноге пациентки… и, схватившись за салфетку, закрывавшую ее рот, подавила рвотный позыв.
– Сядь, – приказал Джаред, снимая крышку с мусорного ведра и подвигая его ей.
Эли отодвинула стул и села.
Он поставил перед ней полупустую бутылку имбирного эля.
– Тани сказала, что ты все утро его пила и выглядела так, как будто тебя вот-вот стошнит, прежде чем убежала в отделение.
Предательница.
Джаред достал из шкафчика над раковиной несколько пачек соленых крекеров и протянул ей.
– И ты решил прийти проверить, как я. Разве ты не душка? – съязвила она. Но он и в самом деле был душкой. Она глотнула содовой.
– Она говорит, что у тебя нелады с желудком и на прошлой неделе пару раз было.
– Очевидно, Тани больше нечего делать, если она проводит время, наблюдая за мной. И к тому же она сплетница. – Одно напоминание о том, как Эли прикрывала ее, чтобы она на прошлой неделе могла сбежать с работы на пятнадцать минут раньше, положит этому конец, подумала девушка.
– Когда началась тошнота? – спросил Джаред профессиональным голосом, а не насмешливым, который он приберегал для тех моментов, когда они оставались один на один. У него был хмурый вид.
– Что с тобой? Ты выглядишь еще более больным, чем я себя чувствую.
– Пожалуйста, скажи мне, что ты не беременна.
Его слова – нет, то, как он их произнес, подобно словам: "Пожалуйста, скажите мне, что опухоль – это не рак", – хлестнули ее наотмашь.
– Я не беременна, – ответила она, чувствуя что вот-вот расплачется, надеясь, что то, что она говорит, – правда. – Меня тошнит от отвратительного запаха больной плоти. Вот так.
– Ты ведь принимаешь противозачаточные пилюли, верно? Я видел их в твоей аптечке.
Эли принимала пилюли, пока Майкл не променял ее на другую женщину.
– Что это ты делал, шастая по моей аптечке?
– Искал презервативы. Господи Исусе, Эли. Ты действительно не помнишь?
Верно. И она умоляла его о сексе.
– И что ты сделал, когда ни одного не нашел?
Эли не держала в аптечке презервативов, она в них не нуждалась. Когда они с Майклом стали встречаться серьезно, она стала принимать противозачаточные пилюли. Они не спали друг с другом до тех пор, пока вместе не сдали анализы, которые подтвердили, что у них нет заболеваний, передаваемых половым путем. До этого ни один мужчина младше шестидесяти не бывал в ее доме.
– Если ты принимаешь пилюли, это не имеет значения. Там у реки, когда мы в первый раз… я не надел презерватива. Ты сказала, что тебе нет дела.
Тогда ей не было дела. А сейчас было.
– Значит, ты…
Он позволил себе вздохнуть и потер озабоченно лицо.
– Продолжил без него.
Хорошо, что она уже сидит.