– Ладно. Это ты вправе решать, но как же дружба? До такой степени, что ты даже не можешь находиться с ним в одной аудитории?
– Мы не можем быть друзьями, – сказала я, выдержав паузу. Этот разговор меня уже порядком утомил. – Это все, ладно? Я действительно больше не хочу говорить об этом. Извини за грубость, но говорить больше не о чем. Я не хочу его видеть. Конец истории.
Я не хочу его видеть. Если бы это было правдой. Да, мне было стыдно встречаться с ним, но как же я по нему скучала. Прошла всего неделя, а я уже тосковала по его неожиданным репликам, остроумию, обаянию и… Я тряхнула головой, будто сбрасывая наваждение.
Брит смахнула волосы со лба.
– Хорошо, но я хочу задать один вопрос и получить на него честный, черт возьми, ответ. Идет?
Я округлила глаза.
– Идет.
– Он пытался что-то сделать?
– Что?! – взвизгнула я.
Она выдержала мой взгляд.
– Он обидел тебя или что?
– О боже, нет. – Я встала, одергивая джинсы. – Кэм ничего мне не сделал. Честное слово. Он не обидел меня. Все дело во мне. Пожалуйста, не думай о нем плохо.
Брит задумчиво кивнула.
– Я и не думала, что он позволит себе что-то плохое, но должна была спросить. Мне надо было убедиться.
Она задержалась еще ненадолго, и мы переключились на обсуждение ее недавней встречи с Джимми, так что на какое-то время я забыла про Кэма и свои переживания.
Уходя, она остановилась у двери и повернулась ко мне.
– На всякий случай, вдруг тебе будет интересно… Когда я говорила с Кэмом, он действительно очень беспокоился о тебе. Он был расстроен. Что бы ни произошло между вами, я надеюсь, что вы, ребята, сможете с этим справиться, потому что…
– Потому что?
Она плотно сжала губы, выдыхая через нос.
– Потому что мне кажется, что этот парень не на шутку в тебя влюблен, Эвери. И я думаю, тебе он тоже не безразличен. Будет ужасно обидно, если вы потеряете друг друга из-за какой-то фигни.
* * *
Семестр подходил к концу, и я с головой окунулась в подготовку к экзаменам. После я отказалась от астрономии, мне было необходимо взять реванш по другим предметам, просто чтобы не терзать себя угрызениями совести из-за своего безрассудного решения. Порой мне хотелось отхлестать себя по щекам за то, что согласилась на неполный курс. В эти редкие моменты проблеска разума я ругала себя последними словами. Конечно, это было величайшей глупостью бросить астрономию из-за какого-то мальчишки, но я уже ничего не могла изменить. Я пропустила последние две недели занятий, и наверстать упущенное было невозможно.
Сдав последний зачет – по музыке, я шла к железнодорожной станции, где припарковала машину. Согнувшись под порывами жестокого ветра, я достала из сумки мобильный. За неделю скопилось несколько непрочитанных сообщений от Кэма, одно от НЕИЗВЕСТНОГО, которому, видимо, надоело обзывать меня шлюхой по телефону, и он перешел на эсэмэски. С сообщениями Кэма я поступала точно так же, как с письмами кузена, – оставляла их без внимания.
Хотя и не удаляла. Сама не знала почему. Не могла, и все.
Я обнаружила пропущенный звонок Брит. Она предлагала собраться перед ее отъездом домой на зимние каникулы. Ни она, ни Джейкоб больше не заводили разговоров о Кэме, но он незримо присутствовал между нами каждый раз, когда мы встречались. Покинув кампус, я отправилась в магазин, чтобы хоть чем-то набить холодильник. Я бродила по рядам, но ничего не радовало глаз, и я равнодушно бросала в тележку первое, что попадалось под руку.
Выйдя на улицу, я увидела Олли, он спешил в пиццерию на углу молла. Мы были недалеко от дома, так что неудивительно, что он оказался здесь, но я остановилась посреди автостоянки, и сердце заколотилось. Он даже не посмотрел в мою сторону – наверное, не заметил, – но мне почему-то вспомнилась глупая черепашка.
Ком застрял в горле, и я резко вдохнула воздух. Слезы закипали в глазах, когда я заставила себя вернуться к машине. Подъехав к дому, я выгрузила сумки из багажника, стараясь сосредоточиться только на этом обыденном занятии, пока не почувствовала, что стало трудно дышать. Все, что я так долго сдерживала в себе, рвалось наружу.
Неизбежное случилось, когда я дотащила свои покупки до пятого этажа.
Хлопнула дверь у Кэма, и я знала, что это не Олли. Мое сердце пропустило удар, и мне захотелось как можно скорее открыть свою дверь и проскочить в квартиру, пока он не увидел меня, только вот это было невозможно. Отбросив идиотскую идею бросить сумки в коридоре, я нагнулась, захватывая в обе руки как можно больше.
– Эвери.
Крепко зажмурившись, я замерла. Три сумки с продуктами опасно свисали с моих ноющих пальцев. У меня перехватило дыхание, когда я почувствовала его приближение. Мое тело будто распознавало его на каком-то подсознательном уровне.
– Позволь, я помогу.
Его глубокий голос проник в мою грудь, заставляя меня дрожать. Я открыла глаза, но приклеилась взглядом к двери своей квартиры.
– Я справлюсь.
– Не похоже, – ответил он. – Смотри, пальцы уже побагровели.
И он был прав.
– Все в порядке. – Я ступила на лестничную площадку, но Кэм был проворнее. Когда я подняла голову, мой взгляд уткнулся в его грудь. Слава богу, он был в свитере. Краем глаза я уловила движение его руки, и он взял у меня сумки, бережно освобождая мои пальцы. Я отшатнулась, и один пакет упал на пол. – Черт.
Я наклонилась, успевая схватить бальзам для волос, прежде чем он покатился вниз по ступенькам. Кэм опустился на колени, подбирая остальное. В его руках оказались шампунь, зубная паста и тампоны. Очень мило. Выругавшись себе под нос, я заставила себя посмотреть на него.
Невольно залюбовавшись его четко очерченной линией челюсти, я заставила себя быстро отвести взгляд, потому что ничего хорошего это не сулило.
– Если ты сейчас засмеешься, я тебя поколочу, – сказала я, собирая всякую мелочь.
– Я даже думать не смею, чтобы смеяться. – В его голосе зазвучали озорные нотки.
Он проследовал за мной в квартиру и отнес сумки на кухню. Рядом с ним мое сердце забилось еще сильнее.
– Необязательно было помогать мне, но все равно спасибо, – сказала я, и мои руки тряслись, когда я доставала из сумки пакет молока. Он не уходил с кухни, стоял в дверях. – Мне действительно нужно…
– Неужели ты думаешь, что тебе удастся так легко избавиться от меня, раз уж я сюда проник? – спросил он.
Я сунула молоко в холодильник и принялась разгружать замороженные продукты.
– Мне остается только надеяться.
– Ха. Смешно. Нам надо поговорить.
Я сложила замороженные блюда и понесла их в морозильную камеру.
– Нам не надо ни о чем говорить.
– Нет, надо.
– Нет. И к тому же я очень занята. Как видишь, мне надо разложить продукты, и я…
– Хорошо, я помогу. – Кэм решительно шагнул вперед, подходя к стойке. – И мы можем говорить, пока я помогаю тебе.
– Мне не нужна твоя помощь.
– Да? А я думаю, что нужна.
Я резко повернулась, оставив дверь морозильной камеры открытой. Ледяной воздух обдувал мою шею, но я не чувствовала холода, разгоряченная страхом и злостью.
– Что это значит?
– Это значит совсем не то, о чем ты подумала, Эвери. Господи. – Он пробежал рукой по растрепанным волосам. – Все, что я хочу, – это поговорить с тобой. Именно этого я пытаюсь добиться.
– Только я не хочу с тобой разговаривать. – Я бросилась к прилавку, схватила упаковку с гамбургерами и швырнула ее в морозильник, изо всех сил хлопнув дверцей. Холодильник сотрясся. – Ты еще здесь?
Кэм глубоко вздохнул, и желваки на его лице пришли в движение.
– Послушай, я понимаю, может, тебя что-то не устраивает во мне, но тогда ты должна сказать, что я такого сделал, что ты не хочешь со мной разговаривать и даже…
– Ты ничего такого не сделал, Кэм! Я просто не хочу с тобой говорить. – Повернувшись, я вышла из кухни. – Это понятно?
– Нет, не понятно. – Он последовал за мной в гостиную, но остановился за спинкой дивана. – Люди так не ведут себя, Эвери. Нельзя вот так запросто взять и отвернуться от человека, скрываться от него. Если есть…
– Ты хочешь знать, как не ведут себя люди? – Задетая правдой, что звучала в его словах, я перешла в нападение. – Люди не надоедают другим своими бесконечными звонками и не домогаются тех, кто не хочет их видеть! Как насчет этого?
– Домогаться тебя? Это то, чем я занимаюсь? – Кэм засмеялся, но смех его был жестким. – Ты что, издеваешься? Мое беспокойство о тебе ты считаешь домогательством?
Я открыла рот, но ком снова стоял в горле, душил меня.
– Я не должна была этого говорить. Насчет домогательства я, конечно, загнула. Просто… – Силы покинули меня. – Я не знаю.
Его губы сжались в тонкую полоску, когда он пристально посмотрел на меня и покачал головой.
– Это из-за того, что я увидел, да? – Он кивнул на мою руку, и я напряглась. – Эвери, ты можешь…
– Нет, – сказал я, убирая руку за спину. – Речь не об этом. Вообще ни о чем. Я просто не хочу это делать.
– Делать что?
– Это! – Я на мгновение закрыла глаза и глубоко вздохнула. – Я не хочу делать это.
– Боже мой, женщина, все, что я пытаюсь сделать, – это поговорить с тобой!
Его слова пробились в мое сердце, но я покачала головой, встречая его взгляд.
– Нам не о чем говорить, Кэм.
– Эвери, перестань… – Кэм закусил нижнюю губу, и я уставилась на нее, как голодный мальчишка на чизбургер. – Хорошо, знаешь что? Я больше не буду распинаться тут перед тобой. К черту.
Я вздрогнула, как от пощечины. Совершенно заслуженной, но все равно было больно, очень больно.
Он прошел мимо меня к двери.
– Я уеду домой на зимние каникулы. Буду мотаться туда-сюда, так что если что-нибудь понадобится… – Он усмехнулся, но как-то невесело, и пробежал пальцами по волосам. – Да, я забыл, тебе же ничего не нужно.
Боль разливалась в моей груди, когда я смотрела, как он распахивает дверь. Кэм вышел в коридор, но потом обернулся.
– Ты остаешься здесь, на все каникулы, одна? Даже на Рождество?
Я молчала, сложив на груди руки.
Он отвернулся, стиснув зубы.
– Как знаешь. Счастливого Рождества, Эвери.
Кэм пошел к себе, и я ожидала, что он хлопнет дверью, но она закрылась бесшумно, и от этого стало еще горше. Слезы туманной пеленой застилали мои глаза. Все правильно, так и должно быть, твердила я себе, пятясь назад. Брит ошибалась. Нечего было исправлять или склеивать. Все уже случилось, и это к лучшему. Должно быть к лучшему.
Только я чувствовала, что это совсем не так.
Глава 21
Целых два события случились в Рождество. Мой отец прислал мне эсэмэску с пожеланием "Счастливого Рождества". Даже слово "Рождество" не написал полностью, ограничившись сухой аббревиатурой. Очень трогательно, по-родственному. Я тоже люблю тебя, папа.
И в тот же вечер выпал снег.
Я впервые видела снег на Рождество.
Радуясь даже такой малости, я надела куртку, теплые сапоги и выскользнула из дома. Хотя и зная, что в их квартире никого нет, даже Олли, я бросила взгляд на закрытую дверь. Мне стало интересно, кто же заботится о Рафаэле.
С тяжелым чувством я спустилась вниз и вышла на улицу. Тут и там в окнах сверкали разноцветные гирлянды огней. Искрились наряженные елки. Я не стала украшать свою квартиру. Не видела в этом смысла, хотя заказала себе подарок на Рождество.
Новую "сумку-почтальонку" из винтажной кожи. Новая сумка для нового семестра.
Я не знала, куда иду, но вскоре оказалась на краю небольшого поля, простиравшегося за жилым кварталом. Пушистые белые хлопья уже посыпали землю, но снегопад продолжался.
Засунув руки в карманы куртки, я запрокинула голову и закрыла глаза. Снежинки, холодные и влажные, падали на мои щеки и губы. Так я стояла довольно долго, и, если бы кто-то выглянул из окна, решил бы, что я чокнутая, но мне было плевать.
Кэм не давал о себе знать с того самого дня, когда встретил меня с покупками.
Я ничего не ждала, но каждый раз, когда проверяла в телефоне входящие звонки и сообщения и не находила ни одного от Кэма, в груди как будто затягивался узел. И кто бы не назвал это извращением? Сама сказала ему, что не хочу с ним разговаривать, и он замолчал. Ведь я этого хотела, или…
Снежинки на моих щеках становились солоноватыми, и я горько вздохнула. Открыв глаза, я еще полюбовалась этим чудом природы, а потом пошла обратно.
У порога своей квартиры я обернулась на дверь Кэма и прошептала:
– Счастливого Рождества.
* * *
Наступил второй день Нового года. К этому времени я уже была сыта по горло своим одиночным заточением и сделала то, чего хотела. В холодный и ветреный день, вооружившись помощью Гугла, я съездила в столицу нации и прошлась по музеям.
Я гордилась собой, когда мне удалось найти место для парковки. Не сказать, чтобы я была асом за рулем в большом городе, но детство, проведенное в окрестностях Хьюстона, подготовило меня к безумию городского трафика.
Музеи были забиты преимущественно семьями с детьми, и мне показалось странным такое столпотворение в первый же день после новогоднего праздника. В Смитсоновском институте меня больше всего занимала тема вечной жизни Древнего Египта. Поистине удивительно было видеть артефакты тысячелетней давности.
И мумия тоже была чертовски хороша.
Исторический червь, сидевший во мне, ликовал, пока я бродила по просторным залам, хотя и в одиночестве. Сколько бы я ни одергивала себя, мысли все равно возвращались к Кэму, и я вспоминала, как он обрадовался идее поехать со мной. Правда, это прозвучало еще до того, как он поцеловал меня, поэтому не исключено, что в тот момент он был готов согласиться на что угодно.
Я могла не обманывать себя тем, что он все еще у родителей, потому что, когда уезжала утром, заметила его серебристый внедорожник, припаркованный в глубине автостоянки. Кэм был дома.
Я остановилась перед экспозицией глиняной посуды. Нет, мысли о его поцелуе явно не помогали. Наоборот, становилось все хуже. Я повернулась, украдкой подсмотрев за парочкой подростков, которых больше интересовала прелесть ощущений во время поцелуя, чем чудеса истории, их окружающие.
Колющая боль вдруг пронзила мою грудь.
Ладно, может, приезд сюда был не самой удачной идеей, но сегодня я не могла остаться дома.
В день своего рождения.
С круглым счетом 2–0.
Я еще не получила поздравления от родителей и решила, что они пришлют эсэмэску или письмо, но к тому времени, как я покидала столицу около четырех пополудни, от них так ничего и не пришло.
Да, это ужалило похлеще медузы.
Я остановилась у кафе "Молочная королева" неподалеку от дома и выбрала свой любимый торт-мороженое. Я не была фанатом мороженого, но хрустящая прослойка в этом торте была просто божественной.
С кусочком торта я свернулась калачиком на диване и одолела только половину первого сезона "Сверхъестественного", когда заснула неприлично рано.
Проснулась я часа в четыре или пять утра, с тяжелой головой, ничего не соображая. Заставив себя подняться, я поморщилась от пульсирующей боли в висках. Решив, что все из-за того, что спала на диване в неудобной позе, я встала и прошлась по комнате.
– Ой-ой-ой. – Я прижала ладонь ко лбу, чувствуя, как пол уходит из-под ног. Я вся горела. Неужели так вспотела?
Я побрела в спальню, чтобы переодеться, но дошла только до середины коридора, прежде чем меня понесло в ванную.
– О боже, что со мной, – пробормотала я.
Спазмы скрутили живот, и я упала на колени, успевая поднять крышку унитаза. Торт-мороженое и все, что я съела за день, хлынуло из меня бурным и быстрым потоком. Когда мне показалось, что все утихло, я привалилась к ванне, прижимаясь щекой к прохладному кафелю. Наступило облегчение, но ненадолго. Живот опять скрутило, и я еле успела доползти до унитаза.
Это уже было серьезно.
Бог наказал меня самым отвратительным вирусом гриппа. Где я могла его подцепить? Но разве это имело значение? Черт возьми, нет, конечно. Ничто уже не имело значения, пока я валялась на холодном кафельном полу, вжавшись в него щекой, на которой уже, наверное, отпечатался мозаичный узор плитки. Я понятия не имела, сколько времени прошло. Я знала только, что мне необходимо лекарство, что-нибудь из аптеки. Да, пожалуй, это идея. Аптека. Куриный бульон. "ТераФлю". "Пепто…"
Шатаясь, я потащилась обратно в гостиную. Стены, казалось, дразнили меня, кривлялись и дергались. С приключениями, но я все-таки нашла кошелек и ключи и двинулась к двери. Как только я открыла ее, в животе что-то угрожающе забурлило.
Я выронила кошелек и ключи и бросилась обратно. Стены плясали. Нехороший знак. Я сделала пару шагов, и ноги вдруг отказали. Они просто перестали работать. Все кончено. Я отодрала от пола онемевшие конечности, поползла в сторону кухни – хватило мозгов не блевать на ковре – и сумела добраться до раковины. Подтянувшись на руках, я склонилась над мойкой, и меня вывернуло наизнанку, пока слезы не побежали по щекам.
О черт, что за отстой.
Наконец, когда буря, казалось, прошла, я соскользнула вниз, привалившись спиной к тумбе под раковиной. Ладно. Аптека отпадает. Значит, остается постель. Я уже не помнила, то ли я растянулась, то ли упала, но я опять лежала на холодном полу. По крайней мере, на кухне было просторнее.
Глубокая боль поселилась в моих мышцах и костях. Голова пульсировала так сильно, что больно было открыть глаза, как и сосредоточиться на чем-то, кроме этой боли. В горле будто шуровали шерстяной щеткой. Мозги хлюпали, словно грязное болото. Уже ничего не имело смысла. Я слышала, как где-то далеко чирикнул телефон, а потом он звонил, звонил… и звонил. Мелькнула мысль, что это, возможно, мои родители. Может, наконец вспомнили, что вчера был мой день рождения.
Наверное, я заснула, потому что далеко-далеко раздавался стук. И мне показалось, что я слышу, как открывается дверь гостиной. Мне уже было все равно, кто это ломится, пусть даже маньяк-убийца. Я была рада любому, кто мог бы избавить меня от этих мучений.
– Эвери? – Пауза. – О мой бог.
Убийца знал мое имя, да еще и был набожным? Как мило.
Прохладные руки легли на мой лоб.
– Эвери, боже мой, что с тобой?
Голос убийцы напомнил мне Брит, значит, это был не убийца. Я с трудом разлепила веки и посмотрела сквозь щелки. Ее лицо было размытым. Но вот оно приобрело очертания, и в нем проступала тревога.
– Грипп, – пробормотала я. – У меня грипп…
– Вот почему такая вонь, как будто здесь блевали после вечеринки.
Я поморщилась.
– Брр.
– Да уж, брр. Иначе не скажешь.
Я услышала, как что-то упало на пол, и прохладные руки исчезли. Открылась дверца холодильника, и чудесная прохлада пролилась на пол и на меня. Я была на небесах.
Дверца захлопнулась, и Брит вернулась ко мне с водой.
– Тебе необходимо много пить. Давай, я помогу тебе сесть.
Что-то бормоча, я попыталась оторваться от пола, но мои руки были слишком слабы. Она обхватила меня одной рукой и прислонила к дверце шкафа. У моих сухих губ появилась бутылка воды.