С этим она не может смириться. Вот почему пришла вчера после того, как он сказал по телефону, что не желает ее видеть. Но он устоял, хотя и сейчас дрожь прокатилась по телу, когда вспомнил ее в прозрачных кружевных трусиках.
Максим встал и побрел в ванную. Обычно в таких случаях романисты описывают, а киношники снимают, как герой сует голову под струю ледяной воды, принимает холодный обжигающий душ, отфыркивается, хлопает себя по бокам, орет до тех пор, пока не войдет в норму, станет бодрым и готовым к энергичным действиям. Данилов и сам грешил подобными описаниями, нет-нет да и совал кого-то из героев под ледяной душ, но в жизни предпочитал горячую ванну. И в жаркий июльский день приятно было полежать минут сорок в горячей воде, расслабиться, подумать о предстоящих делах, а уж в холодную, ненастную погоду и подавно. Вот и сейчас он наполнил небольшую, полутораметровую ванну (единственное, о чем жалел, уйдя от Марины, так это об огромной ванне-джакузи в квартире в Крылатском), забрался в горячую воду и долго лежал, вспоминая уже не кошмарный вчерашний вечер, а прекрасный день, тенистую полянку на берегу Москвы-реки, красивую черноглазую женщину, которая пытается казаться строгой, морально устойчивой, как говорили некогда, но это у нее плохо получается. Потому что он почувствовал, что нравится ей, и был как никогда уверен в себе и уже понимал, что эту не совсем удачливую и гордую смуглянку он хочет защищать от грязи и пошлости. Ей это нужно, она поймет, оценит, она будет его верной спутницей, благодарной любовницей и преданным другом.
И ему тоже нужно быть рядом с нею, чувствовать себя сильным, добрым, заботливым. Нежным и ласковым. Чувствовать себя настоящим мужчиной. Любить ее.
После горячей ванны холодный душ - то, что надо. А потом самое время и чайку попить.
В комнате он долго рассматривал написанное губной помадой на стене слово и вдруг рассмеялся. Представил, как Ал попросит ключи и, ничего не подозревая, приведет Светлану в эту якобы свою квартиру. А тут на стене губной помадой выведено: "СКОТИНА!" Светлана ведь помнит, что прежде этой надписи не было. Вот устроит она Алу головомойку!
Недолго думая, Максим сорвал кусок обоев с "помадным" словом, выбросил в мусорное ведро, а потом приклеил на это место календарь, подаренный в издательстве.
И, довольный собой, уселся за компьютер. Полегчало на душе, да и Алу теперь не грозит опасность.
Роман, который он писал сейчас, застрял на описании ненастного декабрьского дня, герой садится в машину и едет по сумрачному, опустевшему городу к своей любовнице. Машина героя никак не могла двинуться с места. Под колесами грязь, слякоть, лужи, она рванулась с места… Да нет, спешить ему вроде бы и некуда. Поехала? Тронулась? С ума, что ли? Дернулась? Выехала? Куда, на встречную полосу?
В раскрытое окно влетал теплый ветер, доносил несмолкаемый шум машин с Кутузовского проспекта, а над крышами домов висело горячее июльское солнце.
Машина в ненастном декабре упорно не желала ехать.
А в памяти жили черные глаза, то настороженные, то смеющиеся, и немой вопрос в них: "А ты не обманываешь меня? Ты и вправду такой, каким кажешься мне?" И золотистые каштановые волосы, и красивый, чуть вздернутый носик.
Лена…
Максим пересел в кресло, набрал номер ее телефона. Долго слушал длинные гудки в трубке, а потом вернулся на свое рабочее место. Ее нет дома, наверное, вышла в магазин… И от этого еще сильнее захотелось услышать ее голос.
А машина в декабре стояла у светофора, и герой уже двое суток не мог доехать к своей любовнице.
Торжествовала старая истина, что писателю лучше всего работается тогда, когда в его душе умирает любовь. Ее нельзя вернуть в реальной жизни, но можно - в жизни иллюзорной, призрачной, бумажно-словесной. И не только вернуть, но и ход событий изменить так, чтобы все казалось более возвышенным, более значимым, более напряженным и загадочным. Нередко бывало, что заурядная интрижка, мимолетное увлечение, о которых бывалые донжуаны забывали на следующий же день, рождали гениальные стихи, повести, романы.
А вот когда в душе рождается новая любовь, работа стопорится, ибо мир иллюзий теряет свою привлекательность. Реальная жизнь торжествует в сердце писателя, ее звуки, запахи и краски волнуют его ум.
Ну и черт с ним, с декабрьским ненастным днем!
"Декабрь не принимает, нелетная погода, - усмехнулся Данилов. - Придется лететь в июль. А мне как раз туда и надо".
Он еще раз позвонил Лене, не дождался ответа и, после недолгого раздумья, отправился гулять. Не сидеть же у телефона, заклиная аппарат: отзовись ее голосом!
На Кутузовском народу было немного - жарко. Максим неторопливым шагом дошел до Большой Дорогомиловской улицы, потом добрался до Киевского вокзала, у которого и в жару не стихала бойкая торговля. Тут можно было купить почти все, что нужно для жизни: от ковров и импортной сантехники до колбасы и пива. Торговали не только украинцы, хотя их было, пожалуй, большинство, но и чеченцы, дагестанцы, белорусы, молдаване.
Международный торговый центр.
А какие диалоги здесь можно было услышать!
- Эй, красавица, слюшь, совсем не покупают твое сало, да?
- Та шо мое сало, оно ж соленое, никуда не денется. А вот твое мясо уже растаяло. Продавай скорее!
- Э-э-э… Мое мясо растаяло не от солнца, понимаешь? На тебя смотрю - и все растаяло, понимаешь? Я подумал: если соединить мое мясо и твое сало, что будет, а?
- Та шо будеть… свинья ж и будеть!..
Международный юмор. Международные связи.
Новые, демократические свинарка и пастух…
Максим часа два бродил между рядами торгующих, а потом купил две бутылки белорусского пива, крепкую гроздь южноамериканских бананов, воблу, вроде бы астраханскую, и вернулся домой.
Он почти не сомневался, что сейчас Лена ответит на его звонок, она уже дома, она ждет, когда он позвонит. Это предчувствие и радовало и волновало, поэтому Максим вначале наполнил фужер пивом и лишь потом, сделав несколько глотков, сел к телефону.
- Да? - послышался в трубке настороженный голос.
- Здравствуй, Лена, это я, вчерашний Макс.
- Здравствуй, Максим… а я думала, это Ал звонит насчет встречи со Светланой…
Голос изменился, он стал теплее, взволнованнее.
- Ты ждала моего звонка?
- Да как тебе сказать… если честно - я бы не удивилась, если бы ты не позвонил.
- Почему ты все время стараешься обо мне плохо думать? Разве я похож на обманщика?
- Нет, не похож. Поэтому лучше ни о чем не думать и не ждать… Если обманешь - кому тогда верить?
- Но ты все-таки ждала?
- Ой, да ну тебя, Максим! Спасибо, что позвонил, а больше ничего не скажу.
- Я с утра тебе звоню, звоню - никто к телефону не подходит. Ты уходила из дому?
- Не уходила, а уезжала к маме. Она в пансионате под Тулой, отдыхает после операции, а я уже несколько дней не навещала ее. Светка со своим Алом совсем закружили голову. У них же связь через меня, вот и сидела на телефоне… дежурила. - Лена засмеялась. - А сегодня прямо с утра купила фруктов, овощей и помчалась к маме. Всего минут пятнадцать как вернулась. А ты, значит, названивал мне прямо с утра?
- Как здоровье мамы?
- Поправляется…
- Это хорошо… Лена, давай встретимся сегодня? Я очень хочу тебя увидеть.
- А нужно ли?
- Ну, пожалуйста, не вредничай.
- И что же мы будем делать?
- Не знаю. Просто погуляем где-нибудь.
- В такую жару?
- Посидим в каком-нибудь ресторанчике.
- В такую жару? - повторила Лена и засмеялась. Она уже поддразнивала его.
- Найдем такой, где есть кондиционеры.
- Давай лучше просто погуляем по берегу Москвы-реки, а то мне лень куда-то далеко ехать.
- Отлично! Ну наконец-то я услышал от тебя добрые слова, Лена! А то уже сомнения всякие начали душу грызть.
- Какие такие сомнения начали грызть твою душу, Макс?
- Те самые, о которых ты только что говорила. Помнишь - если ты обманешь, кому тогда верить? Через полчаса я выезжаю. Где мы встретимся?
- Ой, только не так быстро, мне еще нужно с домашними делами управиться. Давай встретимся в четыре. Я буду ждать тебя на конечной остановке шестьсот пятьдесят третьего автобуса.
- Все-таки ты вредная, Лена. Ну ничего, я терпеливый, дождусь четырех часов.
- Жди-жди, может, и дождешься, - засмеялась она.
20
Он ждал минут пять, прогуливаясь на конечной остановке и поглядывая в сторону зеленого шестнадцатиэтажного дома, стоящего неподалеку от берега Москвы-реки. Ее дома.
Сюда, в Филевскую пойму, вела только одна дорога, вид которой нагонял жуткую тоску: последнюю треть с ее обеих сторон тянулись унылые серые заводские заборы. И вдруг автобус выезжал на огромную поляну, застроенную современными жилыми домами. Оазис, огороженный от остального мира Москвой-рекой и заводскими стенами знаменитого завода имени Хруничева, где строили космические станции и прочие секретные штучки. Здесь тихо, как в деревне. Изредка проскочит машина по единственной улице - Филевскому бульвару, да проплывет разомлевший от жары автобус. А неподалеку от конечной остановки прогуливаются люди в купальниках и плавках, загорают, играют в бадминтон. Прямо как в Сочи.
Он увидел ее издалека. В голубой юбке и голубой блузке, похожей на мужскую рубашку, она торопливо шагала к остановке. Увидел и помчался навстречу, так хотелось обнять ее, поцеловать…
- Ой, нет, нет, нет… Только, пожалуйста, без глупостей, - Лена предостерегающе вытянула вперед руку, видя его намерение.
- Почему, Лена? Я только хотел поцеловать тебя в щечку, - виновато пробормотал Максим.
- Потому что на нас люди смотрят.
- Да? Ну, тогда не будем целоваться. А что они скажут, если я тебе подарю вот это? - Он достал из сумки три орхидеи, купленные у метро. - Не подумают плохого?
- Нет, не подумают, - улыбнулась Лена, принимая цветы. - Ой, какие красивые! Спасибо, Макс.
- А это еще не все. Уж не знаю, как отнесутся к этому наблюдатели, но назад не понесу. - Он достал из той же сумки бутылку "Мартини" и торт "Птичье молоко".
- Тебе что, делать больше нечего, как тратить деньги на всякие глупости? - укоризненно спросила Лена. - Или ты надеешься, что я приглашу тебя к себе на чашку чая?
- Надеюсь, - честно признался Данилов. - Но если нельзя, мы можем выпить вина и закусить тортом где-нибудь на бережку. Сейчас все так делают.
Лена выразительно покрутила пальцем у виска.
- Ты забыл, с кем встречаешься?
- Нет, помню. С тобой, - озадаченно поглядел Данилов.
- А я - кто?
- Лена.
- А Лена кем работает?
- Учительницей… Ах, вон оно что! Понимаю, понимаю. Ученики не поймут педагога, выпивающего с незнакомым молодым человеком на берегу реки, так?
- Ну, конечно! Меня же здесь все знают, не только ученики, но и родители. Что они подумают, если увидят такое?
- У вас тут все, похоже, только и делают, что следят за учителями, - с огорчением сказал Максим. - Давай отойдем подальше, забредем в Филевский парк, где тебя никто не знает.
- Нет, мы просто погуляем, а потом… я посмотрю, как ты будешь себя вести, и, может быть, приглашу тебя на чашку чая с тортом…
Она смешно наморщила лоб, размышляя, не поступает ли слишком опрометчиво, приглашая его к себе?
Как она не похожа была на Марину! Та всегда чувствовала себя раскованно и, пожалуй, излишне уверенно: уж если решила пригласить домой мужчину - сделает это раньше, чем тот даже подумает об этом, а если нет - сразу так и скажет. Когда они еще не были мужем и женой, Максима не раз шокировала ее прямота: не надо целовать меня на улице, сейчас пойдем ко мне и там не спеша займемся сексом. Я не люблю делать это впопыхах. Родители вернутся только вечером, у нас достаточно времени. Или: пошли ко мне, но сегодня трахаться не будем, у меня дела. Это не только удивляло, но и привлекало: вот она, современная женщина! Никаких ужимок, никакого притворства. С нею все просто и ясно, можно называть вещи своими именами, не боясь быть непонятым. Это напоминало романы Апдайка и Джойс Кэрол Оутс и немного столь приятных сердцу Данилова латиноамериканцев: Онетти, Кортасара…
Теперь ему нравилась милая осторожность этой женщины. Эта наивная осторожность позволяла ему развеять ее опасения и оправдать ожидания. И даже его надежды в свете этого трепетного смущения казались реальными и достижимыми. Как совместить все это - предстояло решить, и это казалось более увлекательным творчеством, нежели сочинение романов.
- Гулять-то учителям разрешается? - поинтересовался Максим.
- Смотря как гулять… - неуверенно протянула Лена.
- Леночка, прошу тебя, не переживай, - ободряюще улыбнулся он. - Если придешь к выводу, что я еще не дорос до ранга твоего гостя, не обижусь. Может быть, попрошу, чтобы ты вынесла мне на лестничную площадку чашку чая, выпью, поблагодарю и уйду.
- Скажешь тоже! - И она улыбнулась наконец в ответ и вдруг уверенно взяла его под руку. - Тогда сделаем так. Я сейчас заброшу торт и вино в холодильник и вернусь, хорошо?
- Лучше не бывает, - заверил ее Максим и достал из сумки свою книгу. - Это, пожалуйста, тоже забрось в холодильник.
- Ой, это твоя книга? Спасибо, Макс! - Она не выдержала и чмокнула его в щеку, забыв о том, что кто-то может увидеть это из окна своей квартиры и не одобрить поведение учительницы. - А почему ее нужно в холодильнике хранить?
- Слишком горячий автограф. Пусть немного остынет.
- Правда? И что же ты написал?
Она хотела раскрыть книгу, но Максим остановил ее.
- Пожалуйста, не сейчас. Потом, когда раскроешь холодильник.
- Какой ты, Макс… Ну хорошо. - Она пристально вглядывалась в него, пытаясь по глазам, по выражению лица определить, что же за надпись он сделал, что откроется ее глазам… нет, не у холодильника, а уже в лифте.
Но даже проницательному педагогу не под силу было увидеть за глянцевым переплетом простые и естественные слова, которые люди все еще говорят иногда друг другу. Хорошие люди, ибо влюбленные никогда не бывают плохими.
"Я люблю тебя, Лена", - написал Данилов.
- …Ну вот, врачи сказали, что это у нее на нервной почве камень в желчном пузыре образовался, - рассказывала неторопливо Лена, шагая рядом с Даниловым по берегу Москвы-реки. - Наверное, они правы. Мама очень переживала, когда ее вдруг отправили на пенсию. Ну представь себе: секретарь райкома партии, все ее знают, все уважают; как день рождения, так отбою от поздравляющих нет, особенно ребята из райкома комсомола старались, даже домой приходили, уж такие вежливые, такие преданные, что смотреть было тошно. А потом вдруг - никому не нужна. А комсомольцы-то ее, молодые соратники, стали большими начальниками и бизнесменами. Никто даже не позвонил, никто свою помощь не предложил, представляешь?
- Да, - кивнул Максим.
Весь берег Москвы-реки был усеян отдыхающими. Оно и понятно: в такую жару никакая Испания или Анталия не нужна, лежи себе, поджаривайся на солнышке рядом со своим домом! А не хочешь на солнце - сиди на упавшем дереве или складном стульчике в тени высоких кленов, обрамляющих тропинку. Солнце, клонящееся к западу, протискивало свои лучи сквозь густые кроны, разрисовывая сухую землю и траву затейливыми узорами. Вот уже час Данилов и Лена прогуливались по этой тропинке, но Лена так ничего и не сказала об автографе на книге. А Максим не спрашивал.
- И все таила в себе, даже мне не жаловалась, - продолжала свой рассказ Лена. - Ждала, когда спохватятся, прибегут звать на службу такого ценного, заслуженного руководителя. Не позвали. Хотя - что им стоило, тем, которые стали большими начальниками? Вот у нее и образовался камень. Три недели назад сделали операцию в институте Вишневского. Все-таки один из бывших секретарей райкома партии, он теперь стал бизнесменом, пришел ее навестить и предложил путевку в санаторий под Тулой. Мама хотела отказаться, но я ее уговорила. Такая вот история с моей мамой. А ты что все молчишь и молчишь?
- Слушаю тебя, - улыбнулся в ответ Данилов.
- Макс, я вчера так и не поняла, ты развелся с женой или нет?
- Нет. Я просто ушел от нее и все.
- Но ведь… получается, ты еще женат?
- Нет. Мне просто некогда было заниматься официальным оформлением развода. Но сейчас, говорят, это несложно. Тем более детей у нас нет, на совместное имущество я не претендую. Еще тогда, год назад, я сказал жене, чтобы она занялась всем этим, но она почему-то не хочет.
- Ну и что же дальше?
- Ничего. У меня больше нет жены, вернее так: эта женщина - не моя жена и никогда не будет ею.
- А если она придет, встанет на колени и скажет: прости меня, дорогой, я дура, но давай все забудем.
- Уже приходила. Только не на колени вставала, а раздеваться начинала, - хмуро сказал Данилов.
- А ты?
- А я ушел на кухню и сказал: "Если не прекратишь, уйду из квартиры совсем". Она распсиховалась и убежала.
- Какой ты чудной, Макс… Скажи, пожалуйста, а зачем ты написал на книге… ну, то, что написал?
- А зачем я смеюсь, если мне смешно?
- Но Макс, такими словами не бросаются! - возразила Лена.
- Верно, я и не бросаюсь.
- Нет, бросаешься. Нельзя говорить о любви, совсем не зная человека.
- Я тебя знаю. Мы ведь знакомы, верно?
- Вчера только познакомились!
- Вот со вчерашнего дня я тебя и знаю.
- Это несерьезно.
- Серьезно.
- Ну, Макс, ты рассуждаешь совсем как Светка! Та увлеклась своим Алом - как в омут головой бросилась и уверена, что права. Ей, видите ли, хорошо с ним, и это главное. Ты тоже так думаешь?
- Не совсем так, но в принципе… да.
- Но ведь нужно знать человека, чтобы понять свои чувства к нему! Или я ошибаюсь?
- Совершенно верно, ты ошибаешься. Любовь слепа, слышала такое выражение? Что ты можешь понять, когда ослепнешь? Да ничего. Ты выдумываешь совсем не то, что этот человек представляет собой на самом деле. А узнавать человека необходимо… ну, к примеру, если хочешь выйти замуж не по любви, а по расчету. Тут, конечно, важно все понять, узнать, иначе - как рассчитаешь?
- С тобой невозможно спорить, Макс! - Лена улыбнулась и прижалась к его плечу. - Но все равно, не думай, что я серьезно отношусь к этой надписи.
- Я постараюсь убедить тебя в том, что это серьезно. Не знаю, как ты воспримешь это. Лишь дурак может верить, что красивая женщина вдруг полюбит его… Но надеяться может и должен каждый, кто хочет любви. Вот я и надеюсь.
- Надейся, надейся… - задумчиво кивнула Лена. - Что-то я проголодалась, Макс. Пошли чаю попьем?
- Это уже приглашение или как?
- Приглашение. Разве можно не пригласить на чашку чая такого умного, симпатичного и талантливого молодого человека? И такого бедного писателя, который приходит на свидание с цветами, дорогим тортом и ужасно дорогим вином. - Она лукаво посмотрела на Данилова.
- Бедный писатель - это не богатый писатель, - философски заметил Максим. - У богатого писателя есть вилла, машина, солидный счет в банке, а у меня всего этого нет. Снимаю комнату в коммуналке, - на всякий случай добавил он.
А вдруг она захочет прийти к нему в гости, что тогда делать? К себе ведь не пригласишь, поговорит потом с подругой, и обе поймут, что были в одной и той же квартире. Черт бы побрал этого Ала, столько сложностей из-за него!