- Ваш замок, мадемуазель де Бельшют, колоссальная историческая ценность. Один из немногих, которые из глубины веков дошли до нас в почти первозданном виде. Здесь никогда не производились ни археологические раскопки, ни подробные изыскания. Министерство культуры очень заинтересовано в сохранении замка Бельшют для грядущих, так сказать, поколений и досконального изучения. Как вам известно, баронесса, я имел честь беседовать об этом с вашим досточтимым родителем, бароном де Бельшютом, и он соблаговолил выразить известный интерес к данному предложению, но, увы…
Велеречивый Дюлен развел руками. Его голос и жесты завораживали.
- Позвольте мне заметить, дорогая баронесса, содержание такого значительного памятника старины в достойном состоянии обходится недешево, поэтому Министерство культуры готово взять эти расходы на себя, погасив задолженности, а также обеспечить материальной поддержкой другие, так сказать, объекты филантропической деятельности мсье барона, как-то: люанвильскую гимназию, клуб ревнителей виноделия, сохранить стипендии Бельшютов для юных талантов биофака Лионского университета, традиционный ежегодный Капустный праздник, профинансировать переиздание ряда книг мэтра де Бельшюта, а также обеспечить достаточной рентой и определенными полномочиями вас, как его наследницу. Вы могли бы сохранить за собой какой-нибудь флигелек, чтобы после полярных экспедиций и многотрудных изысканий в пингвинистической области отдыхать, так сказать, среди родных стен, а также занять достойное место почетного директора, или, скажем, хранителя Бельшюта, или…
- Вы чиновник от культуры? - наконец-то поборов гипнотизм Дюлена, спросила я.
- Помилуйте, мадемуазель де Бельшют, я всего лишь скромный торговец недвижимостью, но считаю высокой честью выполнить поручение министерства. Видите ли…
- Извините, мсье Дюлен, что перебиваю. Скажите прямо, вы хотите, чтобы я сию же секунду продала вам наш замок?
- Не мне, мадемуазель де Бельшют, помилуй Бог! И речь вовсе не идет о продаже, лишь о передаче государству. Бельшют не просто некое строительное сооружение, это культурное наследие Франции, да что там Франции - всего человечества! Замок нуждается в реставрации и в заботе!
- И поэтому вы считаете уместным говорить об этом сейчас? Мое личное горе - ничто по сравнению с культурными запросами человечества?
- Еще рюмочку кларета, баронесса?
От его наглости я опять лишилась дара речи.
- Мне вполне понятны ваши чувства, мадемуазель де Бельшют. На первый взгляд столь прозаические темы действительно кажутся неуместными и оскорбительными отчасти. Но лишь на первый взгляд. Вы сами почувствуете себя увереннее, дорогая баронесса, зная, что государство готово протянуть вам руку помощи в столь трудную для вас минуту. Я вполне разделяю ваше нежелание расставаться с замком, но ведь этого-то как раз и не произойдет! Министерство культуры - лучший и самый достойный преемник из всех возможных покупателей. Уверен, их у вас будет немало, поэтому дерзнул…
- Отложим этот разговор, мсье Дюлен. - Я приподнялась с кресла и тут же плюхнулась обратно. Окоченевшие в туфлях ноги не держали меня. - Я не могу принять сейчас никакого решения: завещание еще не оглашено. Кто знает, как распорядился замком мой отец?
- Не думаю, чтобы у барона были другие наследники, кроме вас, мадемуазель, - заявил торговец недвижимостью, скептически рассматривая мои колени.
- Завещание будет оглашено завтра после похорон. - Эти слова произнес мой голос, но он определенно не принадлежал мне! - Тогда и узнаем.
- В таком случае, надеюсь, вы не откажете мне в аудиенции послезавтра, баронесса де Бельшют?
Я кивнула и показала на дверь. Дюлен церемонно распрощался и ушел, беззвучно затворив тяжелую дверь за собой. Я подышала на руки, передернула плечами, потопала ногами. Выпить еще, что ли? А я не сопьюсь? Ладно, от одного глотка не будет хуже. Я протянула руку и коснулась бутылки. Ледяная! Холоднее, чем моя рука. Я потрогала другую. То же самое. Все ясно: я пью все холодное, потому и не могу согреться.
Что ты там застряла, маленькая пьяница? Папина шутливая интонация и папин ласковый голос. Я соскучился!
Дверь за моей спиной заскрипела. Я обернулась. Она начала открываться! Папа!
Так все-таки это сон! Цветы, скорбные лица, песнопения, индюк, торгующий недвижимостью… Этого же не может быть! Папа сейчас войдет, заговорит со мной, а потом я проснусь в своем спальнике в полумраке антарктической станции. Оденусь, выпью кофе, возьму видеокамеру и отправлюсь наблюдать за моими пингвинами. Да, обязательно кофе! И хорошо бы его принес на подносе Герен, чтобы все было, как дома…
Тут в дверном проеме действительно возник поднос с кофейником и чашками, но держал его вовсе не дворецкий, а адвокат Брунар. Конечно же это сон!
- Как ты, дружочек? - спросил Брунар. - Не хотелось будить Герена, я сам сварил тебе кофе.
Я залпом проглотила чашку обжигающего напитка. Вот именно это мне и было надо! Налила себе вторую.
- Старина Арман так переживал, что банкет будет в мэрии, а не в замке, - сплетничал про дворецкого Брунар. - Как тебе Фонтан-Дюлен? Заговорил до умопомрачения? Редкостный проходимец! Классический образец торгаша и деляги.
Жаль, это определенно не сон.
- А ты не проходимец, дядюшка Эдуар? Как ты мог? Я еще не успела повидаться с папой, а ты подсовываешь мне этого делягу! Ты же прекрасно знал, кто он и что ему от меня надо! Это унизительно! Так не поступают друзья!
- Успокойся, девочка. - Адвокат взял мои руки. - Ох и ледышки!
Я дернулась, но он держал крепко.
- Послушай меня, Нана. Успокойся. Если бы Министерство культуры не заинтересовалось вашим замком, а Дюлен не проявил расторопность, задействовав все свои связи, то сейчас твой папа лежал бы в морге, а здесь хозяйничали бы судебные исполнители, описывая имущество для торгов.
- Торги! Долги! Папа никогда бы не потерпел вашего беспардонного нашествия!
Я со всей силы отпихнула Брунара, вылетела из охотничьей гостиной в гербовый зал и остановилась как вкопанная. Там не было ни души! Только папа по-прежнему лежал среди цветов и складок бархата.
- Папочка! - Я устремилась к нему. Мой голос и звуки шагов гулко зазвенели по залу. - Папочка!
Беззаботный сквознячок все так же играл папиными волосами и пламенем свечей в изголовье. Папины ресницы дрогнули, губы сложились в ласковую улыбку. А вдруг все неправда? Вдруг они ошибаются? Папа просто спит, устало свесив с постели правую руку?
- Папа, это я, - тихо произнесла я, уселась на край ложа и попыталась поудобнее пристроить эту его руку, интимно испачканную помадой какой-то из целовавших ее женщин.
Рука вяло сопротивлялась и была холодная. Я вытерла следы помады. Ну и что? У меня тоже холодные руки. Брунар назвал их ледышками.
- Папа! - Я передвинулась по бархатному покрывалу к нему поближе и заглянула в лицо, как делала в детстве, когда приходила будить утром. - Па-па! - Я погладила его волосы и скользнула рукой по щеке.
Щека тоже была холодная. Для сравнения я потрогала свою и чуть не вскрикнула: моя собственная оказалась страшно горячей, несмотря на непрекращающийся озноб. А папина была холодная, нет, не ледяная, не замерзшая, а просто холодная. Безразлично холодная. И его лоб тоже был холодный и безразличный, как камень.
Чтобы убедиться окончательно, я коснулась папиного лба губами, как делал он сам, когда я болела. Лучше бы я не экспериментировала! Ощущение губ оказалось еще страшнее! И едва уловимый лекарственный запашок консерванта, я его хорошо знаю: так пахнут в музеях чучела животных и птиц…
- Папочка, значит, все? Значит, тебя нет больше? - Мне ужасно хотелось заплакать, но мои глаза были сухими до боли. - А как же я? Как я без тебя? Папочка! Зачем ты это сделал?
Я обняла его за плечи и прижалась к груди. С тем же успехом я могла бы обнимать ледяной валун в Антарктиде. И вдруг вместе с холодом на меня накатил ужас: а что, если папа сейчас прижмет меня к себе своими безразличными холодными руками и задушит? Нет, Боже мой, глупость какая! Папа никогда не поступит так. Но ведь это не папа: это бездушное, холодное тело, труп, камень… И мой папа одновременно…
- Папочка, прости! Прости! Как я могла подумать такое! Прости, папочка!
Я сползла с ложа вниз и встала перед ним на колени, уткнувшись лбом в шелковистый холодный бархат. А что, если мне умереть тоже? Зачем мне жить дальше без папы, без нашего замка? Я ведь никому не нужна. Мэр устроит очередное шоу, потом здесь будет музей и экскурсоводы станут рассказывать туристам, как, дескать, несколько столетий подряд жили тут такие Бельшюты, беспечные, добрые бароны, а потом все сразу умерли, как динозавры…
Не придумывай, девочка, сказал папа. Он сидел на складном стульчике, а вокруг него бродили пингвины и ели морковку и груши из его рук. Ты нужна пингвинам, ты не можешь их бросить.
- Но ты же смог бросить меня?
Я с тобой, я никуда не делся. Просто износилось мое тело. Но я-то здесь, мы ведь разговариваем!
- А пингвины? Их здесь нет. Они в Антарктиде.
В Антарктиде, согласился папа. И ты нужна им.
- А замок? Я должна бросить замок?
Крепость не бросит тебя, сказала мама и положила свою голову папе на плечо.
- Да-а, - сказала я. - Вам теперь хорошо, вы теперь вместе.
Маленькая зануда, сказал папа. Могла бы и порадоваться за нас.
- Я страшно рада!
- Анабель? Все в порядке? - шепотом спросил Брунар и потряс меня за плечо.
Я открыла глаза и посмотрела на него снизу вверх. Неужели я опять превратилась в ребенка?
- Поднимайся, дружочек, вставай. - Брунар нагнулся ко мне и протянул руки. - Свернулась тут комочком на полу. И разговариваешь! Разговариваешь!
Я с трудом поднялась на ноги, стуча от холода зубами.
- Хочешь, я принесу тебе плед и стул? Посижу с тобой? В смысле с вами? С тобой и с твоим папой?
- Нет. Это не папа. Его больше нет. Нет! - закричала я и затопала ногами. - Это несправедливо!
- Ты взрослая девочка, Нана. Даже имеешь ученую степень. Возьми себя в руки. Завтра тебя ждет еще более тяжелый день. - Брунар прижал меня к себе и гладил по волосам.
- Это не папа, не папа… Не папа!
- Хорошо, хорошо. Пойдем. Подруга твоего брата приготовила ужин, накрыла стол у тебя.
- Она не подруга! Она невеста! Ее зовут Моник! Она хорошая!
- Конечно, хорошая. Пойдем, пойдем, дружочек.
В моих апартаментах пылал камин. Моник поила меня горячим бульоном, я почти обожгла губы, но теплее мне не становилось. Брат и Брунар курили на балконе. Темные силуэты на фоне темного неба и золотые точечки сигарет.
- Хорошо попрощалась с отцом? - спросила Моник.
- Папы здесь больше нет, - сказала я. - Там лежит только его тело.
- Конечно, - согласилась она, - конечно. Хочешь посмотреть мое новое платье? Его уже доставили.
Черная органза была жесткой и хрустела как калька. Муаровое переплетение напоминало узоры на морозном стекле, когда за окном ненастная полярная ночь и непроглядная кромешная чернота…
Весь следующий день - банальная провинциальная мешанина из гражданских и церковных похоронных обрядов: помпезные словоизвержения мэра, профсоюзных деятелей, папиных коллег и студентов Лионского университета, пространные маловразумительные воспоминания простых люанвильцев; духовой оркестр, путешествие траурного кортежа в аббатство; свечи, деликатно короткая панихида; фоб на плечах монахов, студентов, виноградарей, рабочих, сограждан, полицейских поплыл в фамильный склеп; низкие тяжелые двери портала тяжело захлопнулись…
А я рассматривала эти узоры платья Моник. Речи и мемуары, заверения, клятвы, монашеский хор - все происходящее не имело ко мне абсолютно никакого отношения: папы здесь не было, только его сдавшееся, усталое, окаменевшее тело. Мое собственное мало отличалось от его, разве что еще переставляло ноги, кивало головой в ответ на соболезнования и мучительно страдало от наждачной сухости и жжения в глазах. Резкий контраст с неумолимым холодом, пожиравшим весь остальной мой организм.
Созерцание этих похожих на иней узоров было наименее болезненным занятием для глаз. Я рассматривала платье Моник и в охотничьей гостиной, пока Брунар читал папино завещание. Вернувшись в замок, он предложил побыстрее закончить формальности, чтобы "в узком семейном кругу за бокалом вина помянуть нашего любимого барона". От участия в протокольном банкете мэрии мы все отказались, чем явно разочаровали не только мэра, лишив его "свадебного генерала", но и нашего старину Армана Герена, лишенного удовольствия провозгласить: "Госпожа баронесса де Бельшют!" - перед моим появлением в банкетном зале.
Старику очень нравится называть меня так, хотя по законам майората это явное преувеличение, и Герен прекрасно знает: даже унаследовав папин замок, на титул я не имею права - я всего лишь дочь, а не старший сын титулованного отца. Так что папа - последний барон из рода де Бельшют.
Это действительно было то самое старое завещание, сочиненное папой двадцать семь с лишним лет назад, в день моего рождения. Из него следовало, что все папины банковские счета, право на переиздание научных трудов, а также замок со всеми уцелевшими за века постройками и угодьями достается мне. Однако я должна "подарить" определенные суммы мсье Алену Жердолю и мсье Герену "и целиком и полностью, до последних дней, выполняя все желания, содержать свою мать, баронессу Аманду де Бельшют, урожденную Клиши".
Папино напоминание о том, что я должна "до последних дней" содержать маму, которая умерла больше двадцати лет назад, добавило еще больше нереальности происходящему.
- Старое завещание, - виновато пояснил Брунар. - Есть какие-нибудь вопросы?
- Мог бы и переписать бумагу после ее смерти, - едко отреагировал Ален. - Узнаю нашего беспечного Артюра!
- Если всем все ясно, - адвокат проигнорировал колкость, - можем переходить ко второй части процедуры.
- Вперед, старина Брунар! - игриво поторопил Ален.
Дворецкий смерил его взглядом и спросил меня:
- В таком случае, вы позволите мне заняться ужином, госпожа баронесса?
- Ужином… - машинально повторила я и переспросила Брунара: - Эдуар, я правильно поняла? Я должна выплатить некие суммы брату и Арману? Но где я возьму деньги?
- Продашь свои каменные сараи и выплатишь, - вместо него весело отозвался брат. - А не выплатишь, так мы с Арманом взыщем с тебя судом! Давайте, давайте поскорее со второй частью, старина Эдуар, что там у нас еще? Давно пора ужинать!
- Было бы неплохо, Анабель, - кашлянув, сказал адвокат, - если бы ты прямо сейчас от руки набросала собственное завещание. Надеюсь, мадемуазель Моник и мсье Герен не откажутся поставить свои подписи как свидетели?
- Завещание? Я? Зачем? Ведь судьба замка решена. Он выставляется на продажу.
- Просто формальность, Нана. Мало ли что может случиться с тобой в ближайшее время.
- Что?
- Пиши, - сказал брат. - Не тяни время. Вдруг тебе на голову свалится камень? Или в Антарктиде замерзнешь?
- Но я не собираюсь уезжать, пока не разберусь с делами…
- Правда, Нана, не усложняй, - устало попросил Брунар. - Просто формальность. Зачем лишние проблемы? Так и так, я, такая-то, завещаю все свое имущество, например, своему брату. Надеюсь, насчет суда - это была шутка, Ален?
- Какие уж тут шутки, старина, - с игривой невозмутимостью возразил Ален. - Но уж, если я сам становлюсь наследником, тогда, - он развел руками, - тогда другое дело. А так прямо сейчас и пошлю по факсу исковое заявление. Одним иском больше, одним - меньше, по-моему, Анабель уже все равно. Не так ли, моя баронесса?
- Хватит, дорогой, - подала голос Моник.
- Он шутит, - сказала ей я. - Ты еще не привыкла. Это вообще в его духе - подначивать с самым серьезным видом. Хорошо, Эдуар, я напишу. Только схожу к себе за очками.
- Ты там и накатай по-быстрому, - предложила Моник. - А мы тут с мсье Гереном сообразим ужин. И хорошо бы разжечь камин, а то я скоро вроде тебя посинею от холода.
- Да, пожалуйста, Герен, займитесь камином, - распорядилась я. - Я вернусь быстро, господа. - И ушла к себе. Писать завещание.
Наброшенный на плечи плед с соседнего кресла не спасал - стужа в моих не топленных с утра апартаментах была просто зверской. "Я, Терез-Анабель-Стефани де Бельшют, находясь в здравом уме и трезвой памяти"… Или "в трезвом уме и здравой памяти"? На чистом листе я принялась за новый вариант. Нет, все равно не то!
А в охотничьей гостиной меня ждут. Там наверняка уже давно горит камин и тепло… Подождут! В ведерке у камина полно угля, я сейчас разведу огонь, я больше не могу мерзнуть!
Я высыпала уголь в камин, скомкала исписанные листы, бросила сверху, чиркнула спичкой. Но она тут же погасла в моих дрожащих пальцах. Я присела перед камином на корточки и попыталась зажечь новую спичку прямо над бумагой. Спичка сломалась. Бумага вспыхнула только с третьей попытки и моментально исчезла в пламени. Однако на уголь это не произвело ни малейшего впечатления.
Да что же это такое! Даже камин не хочет гореть! "Я не понимаю, как здесь можно жить!" - сказал мой брат. Выходит, он прав? Замок отторгает меня? Или замок обиделся, что я малодушно и безропотно готова расстаться с родовым гнездом? А разве у меня есть другой выход? Но, может быть, Бельшют делает так нарочно, чтобы я не горевала из-за разлуки? А почему тогда мама сказала: "Крепость не бросит тебя"? Или она имела в виду не крепость Бельшют, а мою собственную крепость духа? Да нет у меня никакой крепости духа! Я больше не могу выносить этот холод! Я сейчас оденусь потеплее и пойду к ним в охотничью гостиную. За каким лешим я торчу здесь? Ну не получается у меня написать завещание, так что ж такого? Пусть Брунар продиктует. Я орнитолог, а не нотариус, я не обязана уметь составлять завещания!
Это совсем не сложно, сказал папа. Попробуй еще раз.
- Не сейчас! - сказала я. - Извини, папа.
Из еще не распакованной с дороги сумки я вытащила первые попавшиеся толстые носки домашней вязки.
Не сдавайся, сказал папа. Я же с тобой.
- Неправда! Ты меня бросил!
Я порылась в комоде, достала старую длинную юбку с запахом и надела прямо поверх платья. Юбка была мятая, зато очень теплая и удобная - она как шотландский килт крепится на поясе завязками и булавкой. И большую вязаную кофту.
Помнишь, как мы с тобой купили эту кофту в Нормандии? - спросил папа. Она так понравилась тебе.
- Не подлизывайся, - сказала я, надевая кофту и застегивая на все пуговицы. - Вы все меня бросили. И ты, и мама, а теперь - даже наш Бельшют. - Кофты мне показалось недостаточно, и я снова завернулась в тот же самый плед.
Как капуста, сказал папа.
- Не смешно, - отрезала я, мне все равно было холодно. - Зачем ты умер?
Зануда, сказал он. Лучше расскажи мне про пингвинов.
- А про Дюлена не хочешь? Он ведь приедет завтра отбирать наш замок.