Содержание:
Часть 1 1
Часть вторая. - Любовь не предается. 13
Александра Витальевна Соколова
Просто мы разучились прощать
Часть 1
С чего всё началось? Я не знаю…
Ты просто появилась в моей жизни. Вошла в неё без стука, без звонка – так, как ты обычно делала всё и всегда. Непредсказуемая. Удивительная. Честная. Жестокая. Открытая. Смешная. Злая. Глупая. Ты всегда была для меня закрытой книгой.
Почему закрытой? Я не понимала тебя. Не понимала твоих поступков, твоих слов, твоих выставленных среди зимы на ледяной балкон цветов, твоих глаз, сияющих сквозь темные очки в неосвещенном помещении. Твоих рук, принадлежащих всем. И твоей души, не принадлежавшей никому.
Ты очень долго шла ко мне. А я к тебе. Слишком многим были наполнены эти годы. Но я ни о чем не жалею.
Ни о слезах, пролитых в никуда, ни о телефонных трубках, изгрызенных зубами, ни об изрезанных ножницами венах, ни о боли которая словно вторая оболочка однажды вросла в мое сердце.
Я жалею только об одном: о том, что так тяжко и долго я пыталась понять тебя. Постичь. Прочитать. Ворваться туда, куда простым смертным не было дороги, туда, где всё было заперто на сотни замков.
На то, чтобы понять тебя, мне понадобилась целая жизнь.
На то, чтобы полюбить – одно мгновение.
1
Женька проснулась от странных звуков. Свист, что ли? Да… Казалось, кто-то насвистывает мелодию из "Сплина". Осторожно открыла глаза, и обвела взглядом комнату. Три кровати, стол, полка, холодильник, шкаф, – вот и всё немудреное убранство комнаты № 243 общежития таганрогского пединститута. Девушка зевнула и вдруг застыла, позабыв закрыть рот. На подоконнике, за занавеской, виднелась чья-то спина, оттуда же и слышался свист.
– Ты кто?, – подавив еще один зевок, спросила Женька.
Спина не удивилась:
– Лёка. Мама с папой, правда, назвали Леной, но Лёка мне больше нравится.
– Ясно.
Тут человек с подоконника развернулся и буквально впрыгнул в комнату, оказавшись высоким худым существом в белой рубашке и на вид неопределенного пола. На голове существа была непонятная причёска когда-то темных, а сейчас осветленных до прозрачности коротких волос. В глазах – ярко-синих – скакали и строили рожицы чертята. А в руке существо держало бумажный самолетик.
– Привет!, – смешливые глаза уставились прямо на хозяйку комнаты, и дурашливый чертик показал язык, – А я тут самолетики пускаю.
– Привет…, – Женя перевела взгляд на стопку бумаги на подоконнике и вздохнула, – Здорово. Только это был мой курсовик.
Гостья распахнула глаза:
– Серьезно? Ох и ни фига себе. А чего ж он тогда на шкафу пылился?
– Убрала утром, чтоб соседки по ошибке с собой не утащили.
– Мда… Дела…, – Лёка посмотрела на самолетик в своей руке и, резко повернувшись, запустила его в распахнутое окно, – Ну и фиг с ним. Сейчас спустимся и всё соберем. Одевайся давай! Ну, чего ты сидишь?
Женька сидела, потому что больше всего ей хотелось снова забраться под одеяло, обнять подушку и проспать еще, как минимум, лет пять. Но делать нечего – пришлось вставать…
Вдвоем они спустились вниз. И долго ползали на коленках под окном, собирая остатки Женькиного курсовика. Яркое зимнее солнышко дурашливо светило прямо в глаза и было отчего-то очень легко и радостно.
А потом, когда мятые листки бумаги были собраны в неаккуратную стопку, Лёка вдруг предложила:
– А пошли ко мне чай пить?
– Зачем?, – удивилась Женя. Она собиралась вернуться в комнату и поспать еще немножко, пока не пришли из института подруги. И ей совсем не хотелось никакого чая…
– Как зачем? Затем, чтобы… О! У меня варенье есть. Абрикосовое. Пойдет?
– Пойдет, – Женька против своей воли улыбнулась, – Ну ладно, пошли.
И они пошли. Да так быстро, что почему-то не появилась даже мысль спросить, наконец, кто такая, что нужно и куда вообще они идут.
– Заходи!, – Лёка широко распахнула обитую черной кожей дверь и протолкнула Женю вперед, – Тапки под шкафом, выбирай любые. И проходи давай, на кухню. Варенье у меня там.
С трудом передвигаясь в темном коридоре, Женька, наконец, добрела до светлого пространства и упала на стул рядом с холодильником.
– Так, что у нас тут есть? Варенье. Чайник. Чашки-ложки. Ну, это скучно… О! Давай пельмени поедим? Они, правда, покупные, но всё равно вкусные. И сметана у нас есть. И кетчуп. И огурцы соленые.
– Ты чего? С ума сошла? Нельзя по утрам так много есть… – Женька вяло отбивалась от угощений, но бормотание совершенно непостижимого существа с хитрыми глазами, казалось, привязало к уголкам губ веревочки и тянуло улыбку до самых ушей.
Наконец все конфорки плиты были заняты кастрюлями и сковородками, все баночки и пакетики были открыты, а их содержимое порезано и намазано толстым слоем. Лёка брякнулась на стул и прищурилась на Женьку.
– Короче. Ты меня не помнишь, это я уже поняла. Но мы один раз встречались. На прошлой игре. Ты была королевой, а я главной разбойницей. Помнишь?
– А-а…,-Женькины глаза поневоле расширились от внезапно пришедшей в голову мысли.
– Ага… Ешь давай. И не бойся, из того, что про меня болтают – половина неправда.
…А болтали, действительно, много. Женя помнила, как еще на первом курсе ей показали симпатичную шестнадцатилетнюю девчонку, выглядевшую на все двадцать, с коротким хвостиком на затылке, одетую в камуфляж, которая сосредоточенно перебирала струны на гитаре, и напевала что-то несильным, но приятным голосом. И отрекомендовали: "Ты к ней близко не подходи. Она ненормальная". Чуть позже появилось другое слово: "извращенка". Еще позже – "лесбиянка". Поговаривали, что Лёка переспала с половиной женского населения Таганрога, а вторая половина просто ждет своей очереди. Но, что странно, вокруг этой "извращенки" почему-то всегда крутились друзья, приятели и просто люди… А сама она постоянно находилась в общаге, с неизменной гитарой за плечами и невозмутимым взглядом.
– Эй! Не спи, замерзнешь! И расслабься – я не маньяк, на девчонок не нападаю, только иногда домой к себе заманиваю и расчленяю в ванной! А потом по кусочкам в окно выкидываю!, – Лёкины глаза так откровенно смеялись, что Женька вдруг почувствовала себя легко и спокойно, как никогда в жизни…
С этого дня и началась их странная, не похожая ни на что, дружба.
Частенько с криком "Здорово, девчонки!" Лёка влетала в комнату и, не обращая внимания на Женькиных соседок Аллу и Ксюшу, хватала девушку на руки и кружила по комнате.
Сверкая чертятами в синих глазищах, тащила Женю на улицу – то на крышу недостроенного дома – обниматься с ветром, то в порт, к причалу – скользить по льду и бросать снежки в холодное голубое небо. Учила любить жизнь, улыбаться всем встреченным на улицах случайным прохожим… И просто всегда была рядом.
Иногда Лёка казалась просто ненормальной. Она была то трепетно-нежной, мягкой. Горячим шепотом дышала в щеку. Обнимала. Дыханием слов вдыхала жизнь во всех вокруг. То вдруг все менялось. Холодный камень. Гранит. Лед. И ни слова в ответ. Ни звука. Если все-таки начинала говорить, то хотелось превратиться только в страуса. Независимо от того, песок под ногами, снег или пепел…
"Неформальное" общество спокойно принимало Лёку в свои ряды – потому что рядом с бородатыми юношами и немножко странными девушками она была полностью своей.
Да и не слишком-то отличались от остальных эти неформалы. Учились, писали стихи, читали не всегда правильные книги и слушали не всегда правильную музыку. А потом спорили о ней. Взахлеб. Без их внимания не обходились ни рок-тусовка, ни концерт симфонической музыки. Беспощадно и резко отметалась обычность. Бездарность и серость – вот что всегда раздражало.
– Слушай, а зачем ты в ПТУ пошла? Почему не в институт?, – Женька лепила что-то из начавшего уже таять снега и задумчиво смотрела на линию горизонта, туда, где заканчивалось море.
– А зачем мне институт?
– Ну, как зачем? Институт же лучше, чем училище.
– Чем лучше?, – ласковая насмешка заиграла в глазах Лёки.
– Ну, высшее образование и всё такое.
– Ерунда это высшее образование. Тем более, что я через два года уже закончу. Захочется – потом и в институт поступлю.
– А родители как отнеслись?
– Папа сказал, что из меня получится хороший дворник, а мама – что мне следовало родиться мальчиком.
Женька засмеялась и взъерошила Лёкины волосы.
– Твоя мама права! Тебе точно следовало родиться мальчиком!
– Это почему еще?
– А потому что из тебя получился бы отличный парень!
Бум! Шмяк! И вот уже Женьку завязали в морской узел, приговаривая:
– Ну, я тебе покажу парня! Да еще и отличного! Придумала тоже…
– Отпусти! Так нечестно! Пользуешься тем, что у тебя силы больше…
– Дело не в силе! Дело в умении её использовать. Ладно, что-то я есть хочу. Пошли ко мне пельмени есть?
– Пошли.
И они шли, и ели пельмени, и что-то вместе мастерили на кухне, и смотрели по телевизору какие-то совершенно неинтересные передачи…
Женька была очень счастлива. В её душе фанфарами гремела беззаботная юность: четыре серьги в одном ухе, гитара, неистово рваные джинсы и… Лёка. Самая близкая, самая родная – почти сестра.
И всё было хорошо, но только одна мысль постоянно не давала покоя. Женя боялась заговорить об этом с Лёкой, боялась того, что испортятся отношения, появится холодок. Но однажды всё-таки решилась.
В тот вечер они были в общежитии. Женька сидела на кровати, вытянув ноги, и Лёкина голова лежала у неё на коленках.
– Чудовище… Можно я тебя спрошу?, – решимость возникла спонтанно, Женя даже не успела осознать, что говорит.
– Ага. Можно, – Лёка приоткрыла один глаз, и озорной чертенок сонно скорчил смешную рожицу.
– А что из того, что про тебя говорят – правда?
На несколько секунд в комнате повисла тишина. Стало слышно даже радио, играющее в соседней комнате. И Женькино сердце застыло в такт этой тишине.
– Мда…, – Лёка поднялась и села на кровати, – Ты еще долго продержалась.
– В смысле?
– Ну, я думала, что этот разговор раньше произойдет. Валяй, спрашивай. Можешь не стесняться.
– Да нет, это неважно, в общем-то…
– Да брось ты. Небось, мучаешь себя вопросом: а когда она начнет ко мне приставать? Расслабься. Не начну.
– У меня и в мыслях такого не было!, – Женька вскинулась, было, но Лёка уверенным движением обняла её и чуть прижала к себе.
– Ладно, слушай исповедь старой извращенки, – засмеялась, – Короче, парни меня привлекают только как друзья. Правда, классе эдак в третьем был один ухажер, но он быстро сплыл, как ты понимаешь. Потом я начала с пугающим постоянством влюбляться в девчонок. Потом встречаться с ними. Потом спать. Вот. Но всегда и всё было по обоюдному согласию, никто никого ни к чему не принуждал и вообще, для меня дружба – это святое. Так что расслабься.
А Женя уже пригрелась в тепле Лёкиных рук, слышала её слова через раз, и понимала, что ей совершенно всё равно, кто с кем встречается, и спит, и вообще…
– Эй, мелкая! Ты спишь, что ли? Не спи, скоро Веталь придет, поедем ему кошака покупать.
– Ага, хорошо… Я не сплю…
– Эх, ты… Развела меня на откровенные разговоры, а сама спишь… А тебе… Тебе, правда, всё равно, что я… такая?
– Правда, – счастливо вздохнула Женя и прикрыла глаза.
***
Виталик был первой Женькиной любовью. До него все её увлечения замыкались на смешном белобрысом мальчике во втором классе, и – позже – на игроке школьной волей-больной команды с необычным именем Никита. Но ни белобрысый мальчик, ни волейболист никогда не обращали на Женьку внимания, а вот Виталик – обратил. Начал ухаживать, приглашать на прогулки, оставлял под дверью сорванные у деканата весенние цветы.
Первое время Женя не могла поверить, что она – тогда еще первокурсница – действительно нравится этому красивому и очень популярному в женской среде университета третьекурснику. Но Виталик привык добиваться своего и уже с прошлого лета их с Женькой часто можно было увидеть идущих в обнимку и светящихся от счастья.
И всё было хорошо, вот только Женька почему-то боялась знакомить Виталика с Лёкой. Это был какой-то неосознанный страх, она даже сама себе не могла объяснить, чего же именно боится. А когда познакомила – поняла. Они не понравились друг другу с первого взгляда. Просто переглянулись и всё этим друг другу сказали: вежливый нейтралитет. И ничего больше.
Но постепенно всё наладилось. Стали проще и шире улыбки, стало легко общаться.
Всей компанией они частенько засиживались до поздней ночи в Женькиной комнате, играли в карты, перебрасывались шутливыми фразами.
– Вы жениться-то еще не надумали?, – спросила в один из таких вечеров Алла и улыбнулась в ответ на дружный смех.
– Куда им жениться, – подала голос откуда-то из угла Лёка, – Ладно Веталь, а Женька у нас еще маленькая. Семиклассница.
– Я тебе как дам семиклассницу!, – засмеялась Женя и метнула в темноту подушку.
– Жениться рано. Квартира есть, но еще ведь работа нужна. И универ надо закончить. И во-обще это наше личное дело.
Недовольный голос Виталика мигом погасил веселье. Ксюша с Аллой переглянулись, но промолчали.
– На июльскую игру все едем?, – Лёка быстро съехала с темы, – Или опять будут отмазки?
– Не смотри на меня так!, – Ксюха недовольно дернула плечом, – Я по-любому еду.
– Толкиен – форева, – поддержала Алла, – Едем все.
Женя потянулась и промолчала. Их поездка или непоездка даже не обсуждалась – Вита-лик был ярым толкинистом, и сумел завоевать определенное уважение в этой среде. В основном благодаря физической силе и определенной "безбашенности" – в одиночку он мог устоять против трех-четырех соперников. Сама Женька тоже любила ролевые игры, но при этом ей гораздо больше нравились посиделки у костра, песни под гитару и пропахший дымом крепкий, кирпичного цвета чай.
– Ребят, а давайте чайку попьем?, – словно откликаясь на Женины мысли предложила Лёка.
– Давайте, – отозвалась Ксюха, – только чашки надо помыть.
– Я помою.
Женя резко соскочила с кровати и Алла проводила её веселым взглядом. Уж она-то знала причину такой поспешности: в последнее время девчонки часто ругались из-за Женькиного нежелания убирать комнату и мыть посуду.
– Я тебе помогу, мелкая, – прокряхтела Лёка, собирая посуду.
– А я тогда за пряниками схожу, – Алла заразилась общим энтузиазмом и, прихватив кошелек, понеслась в магазин.
Виталик и Ксюша остались вдвоем. Молчали некоторое время, смущенно буравя взглядами противоположные стены комнаты. Между ними до сих пор остались невыясненные отношения, но если девушке очень хотелось расставить всё по своим местам, то парень был явно против – он не любил разборок. Особенно когда и так всё ясно.
– Значит, ты теперь будешь всегда с ней?, – набралась смелости Ксюша.
– Всегда – понятие растяжимое.
– Ты же говорил, что не любишь её…
– А ты нарочно сейчас решила об этом поговорить?
– А когда? Когда?, – Оксана вскочила на ноги и возбужденно заходила по комнате, – Ты же у нас неуловимый Джо, то есть, то нету тебя.
– Ксю, давай не будем, ладно? Я теперь с Женей. Между мной и тобой давно ничего нет.
– Но ты… Ты же говорил… Что это несерьезно… Ты же…
Ксюшины глаза наполнились слезами, задрожали руки – и она выбежала вдруг из комнаты, сбивая плечом входящую Лёку.
– Что случилось?, – Лена проводила изумленным взглядом ревущую Оксану и уставилась на абсолютно спокойного Виталия.
– Ничего. ПМС, наверное. Бывает.
Чаепитие прошло в полной тишине. Женя откусывала кусочек пряника и отдавала остаток довольному Виталику. Алла тихонько подсмеивалась над этой идиллией, но подколоть не решилась. Слишком хорошо знала, что может за этим последовать – взрывной характер Виталия был известен всему студгородку.
А в коридоре, уткнувшись носом в Лёкино плечо, ревела взахлеб Ксюха.
– Ксюш, ну прекрати… Ксюш… Ну это же сразу было понятно… Ну они же уже целый год встречаются… Ксюш…
– Он говорил… Что это несерьезно… Что он её не любит… Он говорил, вернется…
– Ксюха, блин!, – Лёка ощутимо встряхнула ревущую девушку и уставилась в опухшие от горя глаза, – А ну прекращай! Ни один человек не стоит того, чтобы из-за него так убиваться. Ушел Веталь – и скатертью дорога. Вон их, таких Виталиков, полунивера ходит.
– Ты не понимаешь!, – рыдания усилились, Ксюша опустилась на пол и присела на корточки, утягивая за собой Лёку, – Он самый лучший… Таких больше нету…
– Ну да, конечно. Ксюх, послушай меня – еще раз говорю – таких как он полунивера. А ты такая одна. Ты на себя посмотри просто – такая девушка красивая. Добрая. Нежная. Да лю-бой будет рад с тобой рядом просто быть.
– Правда?, – всхлипнула Ксюша.
– Конечно! Ты очень красивая. И волосы у тебя светлые-светлые, как тонкая паутинка… И глаза такие, что хочется смотреть, не отрываясь… Ты на лебедя похожа… Белого, статного лебедя…, – Лёка говорила, не задумываясь и пропустила момент, когда рыдания стихли, и руки обвили плечи, и губы вдруг оказались в опасной близости от губ…
– Ксюха… Ты чего? С ума сошла?
Но не остановить уже ласковых рук и поцелуев, пропитанных слезами… И нет сил сопротивляться, и Лёкины ладони уже расстегивают рубашку, касаясь горячего тела, и только тихие стоны слышны в темноте коридора…