– Да, не знаю, вдруг захотелось, – промямлила я, чувствуя, что краснею. Чертова Дашка! Чертовы ящерицы! Выставляю себя полной дурой только потому, что не такая везучая, как они!
– Я люблю капусту! – поощрил меня Тихомиров, однако в его взгляде мелькнуло беспокойство. – У тебя все в порядке?
– Конечно! А что у меня может быть не в порядке?
– Ну, женщин обычно тянет на кислое и соленое только в определенные периоды жизни, – прозрачно намекнул Тихомиров, пристально всматриваясь в меня.
Кровь бросилась в лицо.
– Глупости…
– Почему же глупости? Обычное дело. Так что?
– Придумаешь тоже. Ко мне это не имеет отношения.
– Почему? Ты же женщина…
– Странно, что ты это заметил.
– Судя по письмам, не только я.
– О господи, – вздохнула я, – даже у маньяка не хватает смелости приблизиться ко мне!
– А тебе хочется, чтобы он приблизился?
– Какая разница, чего хочется мне!
– А тебе не хочется детей? – неожиданно спросил Тихомиров и как-то странно посмотрел на меня.
В организме возникло постыдное томление, ответила я не сразу:
– Не понимаю, ты о чем?
– Тебе детей не хочется? – членораздельно повторил вопрос Тихомиров, продолжая сканировать меня взглядом.
– Почему ты спрашиваешь? – прислушиваясь к звону в ушах, спросила я. Тихомиров опять доведет меня до обморока – обморочный тип!
– Ну, твоя подруга как-то сказала, что ты хочешь ребенка.
Я не знала, куда деться от глаз Дмитрия.
Если бы я была ящерицей, Дашка с Зойкой позвали бы Татьяну и еще какую-нибудь подругу, все вместе набросились бы на меня с кулаками, моя яйцеклетка от страха начала бы делиться – дело сделано! Никаких тебе унизительных расспросов, объяснений, никаких измен, расставаний и встреч.
– Нет у меня подруги, – сухо ответила я.
Чертова Дашка!
– Витюша, извини, это не мое дело. Я не хотел тебя обидеть.
Я наконец посмотрела на Диму – он с преувеличенным вниманием разглядывал капусту. Почувствовав мой взгляд, поднял глаза – я быстро, как вор, пойманный на месте преступления, уставилась в тарелку.
"Неужели он никогда не решится? Неужели Дашка права, надо брать инициативу в свои руки? Это неправильно! Женщина выбирает, а мужчина домогается. А если она домогается – то выбирает уже он! Или я что-то путаю? Женщина в любом случае выбирает, а мужчина в любом случае домогается? Ну вот, я выбрала Тихомирова, а он меня не домогается. Дальше что?"
В эту минуту мне открылась страшная истина: в решающий момент я забыла все рекомендации по соблазнению и вела себя как закомплексованная жертва коллективного бессознательного, усвоившая на уровне подкорки, что "все мужики сво…". Низкий поклон тебе, Степан Переверзев…
– Я очень хочу ребенка, – чуть слышно проговорила я, – но у меня нет мужчины, от которого я… в общем, мне не от кого родить.
"Идиотка! Какой мужчина возбудится от такого признания? Все только испортила", – обреченно думала я, ковыряя вилкой в тарелке.
Тишину нарушил писк мобильного телефона – звонили Тихомирову.
– Да? Понял, еду.
Дима быстро, не тратя слов на объяснения, покинул кухню.
Заурчал двигатель "форда", хлопнули створки ворот…
Боже, ну почему я не ящерица?
В лабораторию ввалилась делегация:
– Витольда Юрьевна, мы хотим сменить управляющего.
– Почему?
Я отложила жиромер и с недоумением оглядела доярок.
Решительные лица не предвещали ничего хорошего. Бунт?
– Как почему? Это из-за Палыча мы чуть не пошли по миру!
– Но ведь не пошли! – попыталась я образумить взбунтовавшихся баб.
Гена Рысак и так ходил как в воду опущенный, держался только благодаря работе. Если его сместить с должности, он сопьется, Верка его турнет из дома. Человек погибнет, и это будет на совести коллектива.
– Это потому, что ты подружилась со следаком! – услышала я в ответ.
– Вовсе не поэтому.
– Поэтому, не скромничай! Ты у нас девка толковая, серьезная, ответственная. Сообразила написать заявления грамотные, поэтому все хорошо закончилось.
– Допустим, и что? – не сдавалась я, боясь попасть в ловушку.
– Вот мы и хотим, чтобы управляющей стала ты.
– А кто будет вместо меня?
– Ты!
– Не пойдет. Каждый должен заниматься своим делом. У Палыча опыт, а у меня что? Думаете, это просто – руководить хозяйством? Думаете, Палыч уйдет и наступит у нас Голландия?
– Витольда Юрьевна, коллектив просит, – пискнула Клавдя.
– Девочки, у меня есть идея. Нашему Палычу нужна помощь. Давайте пригласим антикризисного менеджера. Он научит Рысака управлять по-новому.
– Дорого, наверное, – высказался появившийся Миша Загорулько, – и небезопасно. Эти умники так и норовят что-нибудь захватить.
– У Витольды есть свой следователь прокуратуры – чего бояться? – хихикнула Клавдя.
– Значит, нужно искать менеджера по сельскому хозяйству. В Интернете надо посмотреть. Миш, давай ты за это возьмешься?
– Хорошо, посмотрю, – откликнулся ветврач.
Бунт был подавлен без крови и жертв.
Все-таки чертовски приятно уметь кем-то манипулировать!
Тихомиров вел себя так, будто разговора по душам не было. Тупой служака!
Хотелось отказать ему от дома.
Как правило, по утрам мы со следователем не виделись: к тому времени, когда Дмитрий просыпался, я уже выдавала справку о качестве молока.
Возвращался Дима позже меня. Привозил продукты, ужинал со мной, после ужина работал с документами.
Лето катилось к середине, на смену пионам и незабудкам пришли сначала ирисы, потом ромашки и астильбы, в саду гудели пчелы и шмели, листья черной смородины скукожились от нашествия тли.
Я опрыскивала кусты и окидывала мысленным взором события последних месяцев.
После бури установился штиль: макаронник не возвращался, менеджера по сельскому хозяйству мы все еще не нашли, Короля я так и не соблазнила.
Даже мой тайный воздыхатель К. М. (маньяком назвать его язык не поворачивался), видимо, испытывал творческий кризис – очередное письмо задерживалось.
У меня все было как всегда, только намного хуже.
Шквал событий не коснулся моей личной жизни: как была я одинокой, немолодой девушкой без видов на материнство, так ею и осталась.
Единственная положительная новость – обнаружила на холодильнике пачку денег, перетянутых резинкой. Убрала деньги в шкаф, а вечером после ужина отдала их Тихомирову со словами:
– Дим, ты тут забыл…
– Я не забыл, – сообщил Тихомиров, – это я оставил на расходы.
– Какие расходы?
– Наши, общие. Ну, там на продукты, на порошки, не знаю, на овощи, на фрукты.
У меня закружилась голова. Это было похоже на прорыв в отношениях!
– Зачем?
– Я же у тебя фактически живу, если ты заметила.
– Главное, ты заметил!
– С тобой трудно.
– Со мной?
– Со мной тоже нелегко, – согласился Тихомиров.
Повисло привычное молчание. Сейчас Тихомиров сделает вид, что занят, я уткнусь в книжку, и все останется по-прежнему. Ну уж нет!
– Дим, а почему со мной трудно?
В ожидании ответа я сиротливо примостилась рядом с Тришем на диванчик.
Тихомиров с задумчивым видом уставился в пол. Минуты две он думал над ответом.
– Женщины обычно все выплескивают, не копят. А ты копишь, и я все жду, что тебя взорвет изнутри.
– Знаешь, мужчины тоже не все такие молчуны.
– Например, Переверзев или Жуков. Это твой идеал мужчины? – Зеленые глаза смотрели прямо в душу.
– А твой идеал женщины? Та, которая у тебя живет, – идеал?
"Кажется, мы ссоримся", – догадалась я, хотя голоса ни Дима, ни я не повысили.
– Живет у меня? – Тихомиров выглядел удивленным.
– А разве нет?
– Наверное, ты имеешь в виду мою квартирную хозяйку.
– Как ты сказал? Квартирная хозяйка?
– Ну да. Я здесь в командировке. Снимаю жилье.
Снова повисло молчание, теперь – напряженное.
– Дима, – заметила я, – все-таки странно. Ты живешь у меня уже месяц, и только сейчас я случайно узнаю, что ты в командировке.
– Да, так бывает, нас отправляют в командировки в порядке укрепления кадрами.
– У меня ты живешь тоже в порядке укрепления?
– Витюша, – Тихомиров примирительно протянул мне ладонь, – у тебя я нахожусь не по службе.
– А по дружбе, – кивнула я.
Я смотрела на ладонь Тихомирова с аккуратно остриженными ногтями и задавала себе вопрос: чего я жду от жизни? Есть Дама, есть Король. Все идет по плану! Надо сделать следующий шаг. Подойти к Тихомирову, положить голову на богатырскую грудь и… и воспользоваться мужской слабостью… Сейчас, завтра и еще несколько раз. Ну что опять не так?
Все не так!
Гипноз протянутой ладони исчез, я поднялась и направилась в комнату.
"Расставанье – маленькая смерть", – пела Жанна Агузарова в одном шлягере. Не хочу умирать второй раз.
– Дим! – вспомнила я и притормозила, чувствуя боль в груди. – Когда твоя командировка заканчивается?
– Через полгода. А что?
– Да так, интересно просто.
Заснуть я не могла. Все воевала с подушкой, взбадривала ее, разглаживала, лупила кулаком – ничего не помогало, подушка вызывала глухое раздражение.
И не только подушка. "Полгода, – все повторяла и повторяла я про себя, – всего полгода".
От этой мысли в душе поднимался протест.
Выбор Короля сделан, но этим выбором нельзя воспользоваться: нельзя безнаказанно переспать с человеком, который нравится, очень нравится. А все она, Дама.
Дама нарушила правила игры – влюбилась в Короля. Этого не должно было произойти! И если Дама решится на близость с Королем, игра сползет в трагедию, а это не предусмотрено правилами!
У Тихомирова закончится командировка, он уедет, сменит обстановку, окружение, женщину…
Тихомиров уедет, а Дама останется и будет вспоминать, как он ЭТО делает, что они могли бы сказать друг другу или сделать, но не сказали и не сделали, где побывать, куда съездить, но не съездили и не побывали, и так до бесконечности.
Дама – битая карта.
Может, есть какой-то щадящий, не унизительный выход?
В доме стояла музейная тишина, в которой изредка раздавалось мягкое цоканье когтей Триша по полу. Перс запрыгнул на постель, потерся мордой. Домашний эльф. Опять останемся одни на всю долгую зиму и на всю долгую-предолгую жизнь… Ох, почему я не ящерица?
Под окном проехала машина, осветив ночь фарами.
Я не выдержала войны с подушкой и своими мыслями, включила свет и взялась за роман.
Рэй не простил Фраческе обмана, они не разговаривали, и, казалось, не было ни малейшего шанса на примирение.
Нет, это невыносимо!
Внезапно на меня напала уверенность, что я все проспала и продолжаю спать!
Какая-то сила подняла меня с постели и выгнала из дома.
Тишина и спокойствие ночи оказались полной мистификацией: все двигалось и звучало. Стоя на крыльце, я слушала, как ночь перешептывается с деревьями и цветами, трещат сверчки, сонно возмущается воробьиха – воспитывает мужа-воробья. Или несмышленого птенца.
Я запрокинула голову и посмотрела на небо. Звезд было мало, и все какие-то незнакомые, но и они посылали друг дружке сигналы – перемигивались.
Постояв минут двадцать, я уже собиралась вернуться в дом, когда за калиткой раздались осторожные, приглушенные травой шаги, мелькнула тень.
Меня как ветром снесло с крыльца.
Рванув калитку, я охнула и приросла к месту.
Несколько секунд мы стояли столбом – я и темная фигура с пугающим черным провалом вместо лица.
Фонари не горели – в Заречье такое случается.
В обманчивом ночном свете я рассмотрела, что голову человека укрывает бейсболка, но не это испугало меня. Прошло еще несколько секунд, пока я сообразила, что нос и рот незнакомца скрывает бандана, повязанная как у скотоводов Техаса или у бедуинов в пыльную бурю.
Вопль застрял в горле. Поняв, что закричать не смогу, я вцепилась в ночного гостя и потянула во двор.
Тут случилось неожиданное: человек ловко стянул через голову джемпер, оставив вещь у меня в руках, вывернулся и растворился в ночи прежде, чем я поняла, что спугнула автора куртуазных сочинений.
Я так и влетела в спальню к следователю: в халате, за которым нужен был глаз да глаз, с чужим джемпером на вытянутых руках.
Меня сотрясала нервная дрожь.
– Дима!
Щелкнул ночник.
– Что?
Тихомиров, щурясь от света, сел в кровати.
Всклокоченные волосы делали его таким милым! Моим!
– Я почти поймала его! Вот!
Комок трикотажа жег руки, я швырнула джемпер на стул.
– Ты открыла калитку?
– Да! – мелко трясясь, подтвердила я. Только сейчас, оказавшись в спальне с Тихомировым, я поняла, что это было не самое рациональное решение в моей жизни.
– Ты с ума сошла?
– Само вышло! – Зубы выстукивали дробь, руки дрожали.
Чего я действительно не понимала – как можно сделать своей работой вот такие встречи с преступниками, маньяками и насильниками?
– Все, все, Витюша, успокойся, – прошептал Тихомиров и притянул меня к себе.
– Дима!
Я устроила нос в ямку между грудными мышцами и разревелась.
И пока я ревела, произошло что-то хорошее, фантастически, сказочно хорошее. Сначала я почувствовала ласковые Димкины ладони на своих вздрагивающих плечах, потом беспорядочные поцелуи на висках. Потом мой шелковый халат – продукт китайской легкой промышленности – повел себя в высшей степени разумно: съехал сначала с одного плеча, потом с другого. Потом безвольно соскользнул к ногам. "Русский с китайцем – братья навек", – пронеслось в голове.
"Блатья. Китайцы не могут произносить нашу букву "р", – последняя умная мысль махнула хвостом на периферии сознания, пока ноги переступали шелковый сугроб.
Я стояла под душем и с пристальным вниманием читала наклейки на бутылочках: шампунь для нормальных волос с экстрактом пшеницы, гель для душа с протеинами и минералами. Не могут же мне сниться такие подробности! Или могут?
Интересно, мужчина в спальне – это реальность или сон? Или реальный сон? А может, сонная реальность?
Значит, так: сейчас вернусь в спальню и проверю, на месте ли Дима. Если на месте, то это – реальность. Хотя в то же время – это сон. Вообще, надо признать, я плохо понимала, где реальность переходит в сон.
Как все произошло – как получилось, что мы стали целоваться?
В памяти, как слайд-шоу, замелькали кадры: ночь, незнакомец с банданой на лице, Димина спальня, мои слезы и чуткий к мужским ладоням халат… С этого места воспоминания были обрывочными: близкие горячие губы, фантастические касания и полет в астрал…
Все произошедшее можно было описать, используя названия романов: "Бурная ночь", "Жаркий поцелуй", "Скрытая ярость", "Медовые поцелуи", "Огненное прикосновение"… Только выстроить названия в хронологическом порядке. Медовые поцелуи сменялись жаркими поцелуями и мешались с огненными прикосновениями. В конечном счете получилась бурная ночь. Пожалуй, только скрытой ярости не было. Была бесконечная, безграничная нежность.
Я выключила воду, завернулась в полотенце и заглянула в зеркало.
Уши все еще пылали – неудивительно – от того, что они услышали, могли вообще отвалиться: Тихомиров-то никакой не молчун, оказывается. Скрытый темперамент вырвался наружу! Губы до сих пор горели, кожа и все внутри еще отзывалось болезненным томлением. А лицо! Никогда еще я не выглядела такой откровенной самкой!
Стараясь ступать беззвучно, как Триш, пробралась в спальню.
– Ты почему крадешься? – раздался в темноте голос Тихомирова.
– Хотела проверить.
– Что проверить?
– Ты есть? – Я по-идиотски хмыкнула.
– Странно. Пока тебя не было, я тоже спрашивал себя: "Ты есть?"
– Мистика.
– Ничего подобного – реальность. Иди ко мне.
Да здравствует квашеная капуста!
Слава Всевышнему, что я не ящерица!
Свитер был черный, крупной вязки. Размер 48–50. От вещи исходил запах костра.
Тихомиров сложил вещдок в пакет, проверил запись на камере слежения – она ничего не прояснила и не добавила к моему рассказу. Ночь хранила анонима как темную силу, родную душу.
Утро мы встретили с Тихомировым в обнимку.
– Отдам свитер криминалистам, через пару дней мы будем знать о хозяине все. Или почти все. Кстати, ты в курсе, что Жуков работал в молодости на кафедре химии в университете?
– Да, – мне показалось, я разучилась дышать, – конечно, он рассказывал. И что теперь?
– А ничего – под суд пойдет.
– Ты же говорил, что в письмах нет состава преступления?
– Не волнуйся, есть много способов упрятать человека за решетку.
– Давай ты за что-то одно посадишь Жукова. Или за аферу, или за письма, только я сомневаюсь, что это он писал мне.
– Конечно он!
– Что ты, это не в характере Жукова. Арсений бы не стал заморачиваться, царапать, как ты выразился, крахмалом или лимоном. Он вообще не романтик, если хочешь знать.
– Витюша, романтик – это хлюпик и слабак. Я уверен, что это Жуков вертелся возле дома ночью. Спрашивается, что он здесь делал? Если романтик, то понятно: мечтал увидеть тебя. Если не романтик, а настоящий мужик – ждет меня сейчас на позиции с эсвэдэшкой.
– С чем? – прислушалась к непонятному слову я.
– Со снайперской винтовкой Драгунова. – От слов Тихомирова дохнуло холодом.
Я покачнулась – будто заглянула в земной разлом:
– Ну и шутки у тебя.
– Я это к чему? К тому, что Жукова исключать нельзя.
Мы уже полчаса целовались, медленно, как в беззвучном танго, смещаясь к порогу.
– Опаздываю, – время от времени вспоминала я.
– Вот возьму и не отпущу тебя.
– Отпусти, гражданин начальник, – хохмила я, хотя на самом деле сердце сладко ныло от Диминых слов.
Дима сгреб меня в охапку:
– Я буду держать тебя, а ты – меня.
– А если я держать не буду? Сбежишь?
– Если не будешь меня держать, я подумаю, что не нужен тебе. У нас, у мужчин, куча комплексов.
– Бедные. А как же ваша хваленая уверенность?
– Мы в себе уверены, а не в вас.
– Ты уверен в себе? – рассчитывая услышать, что в ближайших Димкиных планах любить меня до конца жизни, спросила я.
– Я уверен в себе.
Мы опять поцеловались, и я наконец выскочила из дома "на крыльях любви" – так, кажется, называется это глупейшее состояние эйфории.
Всю дорогу на ферму я гордилась собой: итак, четвертый пункт плана наконец преодолен! Соблазнение Короля состоялось и прошло так естественно, что заподозрить меня в умысле даже следователь Тихомиров не сможет.
Остается: зачать ребенка и расстаться с Королем.
Последний, шестой пункт требует переосмысления. Подумаю об этом на досуге.
Интересно, попаду я в число женщин, которые беременеют с одного раза, или Тихомирову придется задержаться в моей жизни? А если придется, то насколько?