– Ага, – бросил Дима, скрылся в ванной и, едва я успела сделать страшное лицо и показать Дашке кулак, вернулся к столу.
– Наливки выпьешь? – неестественной улыбкой встретила я Диму и неуклюже спрятала кулак.
– У нас вроде коньяк был.
– Коньяк выпили.
– Кто? – проявил нездоровое любопытство Дима. В конце концов, это был мой коньяк, с кем хочу, с тем и пью!
– Ну-у, – промычала я, – у меня гости были.
– Когда? – Тихомиров, видимо, начал следственные действия.
– Неделю назад. – Я вытащила из холодильника водку, пресекая дальнейшие попытки Тихомирова докопаться до истины, налила стопку.
Дашка обдала меня презрительным взглядом – я опять забыла подать квашеную капусту.
Мне было не до капусты: не хватало только, чтобы Дима узнал причину лояльности фермеров к аферистам. Тогда меня ждет позор и насильственное выселение из Заречья.
* * *
Встречу с покупателем Жуков устраивал в кафе "Багратион".
Выбор кафе был не случаен: покупатель оказался родом из Италии, грузинская кухня, хоть и отдаленно, должна была, по замыслу организатора, напомнить гостю родину, семью (если таковая имелась), дом. Расчет был на то, что итальянец, пребывающий в сентиментально-ностальгическом настроении, поставит подпись в договоре.
Обязанности разделили следующим образом: Француз едет в аэропорт за гостем, Жуков собирает нас с Веркой Рысаковой по адресам и везет в "Багратион".
Верка – главный финансист администрации района, она же зенитно-ракетный комплекс "Гюрза", привезла на встречу план земельного участка площадью двадцать га, снимок участка со спутника, план границ и еще какие-то бумаги, подтверждающие готовность администрации к открытому и искреннему диалогу.
По моему мнению, итальянец, взглянув на документы, должен сделать стойку и задать только один вопрос – спросить номер счета, на который он побежит переводить деньги.
После этого мы с Веркой сможем осуществить каждая свою мечту: она – развестись с Палычем, а я – найти Короля, родить и уехать на какие-нибудь острова, где среднегодовая температура воздуха колеблется около двадцати четырех градусов по Цельсию.
Не забыли мы с Веркой и земляков.
Население Заречья в результате наших усилий изменит образ жизни: часть будет обслуживать гостиницы, гольф-клубы, станет ухаживать за газонами и лунками, подносить клюшки и мячи игрокам, а в остальное время курить бамбук.
Другая часть – получать удовольствие от работы на ферме, построенной по голландскому проекту, ходить в белых халатах по коровнику, вдыхать запахи озонаторов и освежителей воздуха вместо навоза, а после работы тоже курить бамбук.
Но я ошиблась: Стефано сделал стойку не от документов и снимков с космоса, а от Верки.
Когда Максим Петрович привез гостя, мы с Жуковым как раз цапались (он не разделял нашего с Веркой стремления осчастливить земляков), навстречу гостю Василисой Прекрасной по далась Рысачиха.
Гость получил совместимую с жизнью черепно-мозговую травму, от которой так и не смог отойти до конца ужина.
Кстати сказать, Стефано оказался несимпатичным, болтливым, небрежно одетым господином около сорока.
Пока Верка окучивала Стефано, Жуков напивался, а Француз строил мне глазки и склонял к близости:
– Поедем к тебе после ужина?
– Н-н-ет, не смогу.
– Почему?
– У меня встреча.
– Позвонишь, скажешь, что у тебя изменились планы.
– Не могу.
Максим Петрович сник:
– У тебя свидание?
– К сожалению, действительно встреча.
– Тогда в чем дело?
В самом деле, в чем?
Поля колосились, стада тучнели, работа у меня была – объективных причин для отказа от близости с Французом не просто не было – отказ был противопоказан! И тем не менее я отказала Французу! Выходит, я добралась до середины плана по обольщению – выбрала Короля?
– Дело в том, что вечером я встречаюсь со следователем прокуратуры, – призналась я. Это было трудное признание – в этот момент я честно ответила себе на вопрос: кто же Король?
Француз подавился и долго кашлял.
– Откуда у тебя такие знакомые? – сморкаясь в салфетку, спросил Максим Петрович.
– Ваше дело вел. Вот, подружились. Хорошим человеком оказался.
– Так он что, в доле? – наконец-то ревнивые нотки прозвучали в голосе Француза.
С невесть откуда взявшимся мстительным удовольствием я ответила:
– А ты как думаешь?
На следующий день мы смотрели угодья, возили плохо соображающего, хмельного Стефано по полям до ряби в глазах. Верка, вешалка, была в короткой юбке, в обтягивающем топе, из которого выпирала грудь шестого размера, и на шпильках.
Пейзаж был до того однообразным, а Верка до того призывно-сексуальна (сверкала острыми коленками и довела бедного Стефано до спермотоксикоза), что макаронник спекся и сказал "Баста".
В аэропорту итальянский гость заверил Рысакову, что поля подходят для гольфа (хотя фактически это были сельские леса), что он холост и что обязательно вернется. Шварценеггер…
Третье письмо скорее озадачивало, чем пугало.
"Надень завтра синий топ – он так идет к твоим глазам и так мало прикрывает", – просил К. М.
Теперь я согласна была с мнением Тихомирова: это писал маньяк. Как можно голубой топ назвать синим?
Послание было написано раствором крахмала. Пришлось повозиться, пока я это выяснила. Буквы проступили после того, как я подержала листок над парами йода.
Неосмотрительная просьба маньяка подтолкнула меня к действиям. Прочитав послание, я решилась на партизанскую вылазку.
Вылазке предшествовал усиленный мозговой штурм: кто мог видеть меня в саду в голубом топе?
Участок выходит на пустырь, к тому же дед по материнской линии поставил в конце участка высоченный забор. В заборе имелась калитка, которой пользовались еще в те времена, когда выгоняли гусей на луг (символично, что этой самой калиткой воспользовался Француз).
Но не это главное. Главное – за яблонями и кустами смородины и малины, окружавшими участок, рассмотреть что-нибудь было нереально, если только не забраться на каланчу (водонапорная башня возвышалась в начале улицы) или на чердак. Кому это могло понадобиться?
Жорки нет, соседи, живущие напротив, – одуванчики-пенсионеры, и представить, как старик, держась за радикулит, втайне от старухи, кряхтя, лезет на чердак с биноклем, а потом пишет симпатическими чернилами любовные записки, я не могла, хоть убейте.
И я опять шла по кругу: Жорки нет…
Степан, как и Жуков, появился на горизонте после того, как я получила первое письмо, и все-таки…
Я поняла, что действовать надо методом исключения. Жорку я исключила. То же самое надо сделать со Степаном – исключить из числа подозреваемых.
В последнее время в расписании соседа появилась система: уезжал на работу вместе с Тихоном, отсутствовал "сутки через двое", иногда "сутки через трое". "Может, действительно эмчеэсовец", – понаблюдав за графиком Степана, подумала я и стала ждать очередного дежурства соседа.
Ждать долго не пришлось.
Мы с Тихомировым только отужинали, когда по соседству завелись "жигули", двор заволокло выхлопными газами, стукнули ворота и, удаляясь, затарахтел двигатель "девятки".
Уши мои поневоле ловили каждый шорох в наступившей тишине. А что, если Степан на этот раз оставил Тихона дома?
– Ты чего такая напряженная?
Из всех неудобств, которые создавал следователь, первым была потерянная свобода действий. Я все время чувствовала себя под колпаком.
– Немного болит поясница, – не придумала я ничего лучше.
– Ложись, я сам уберу, – проявил сострадание Тихомиров.
– Спасибо.
– Давай я тебе массаж сделаю, – благодушествовал Дмитрий.
Отличная мысль, но такая несвоевременная! Повторить опыт с массажем в данный момент я бы не рискнула, тем более в нижнем отделе позвоночника.
– О! Это лишнее!
– Если что-то понадобится, не стесняйся, зови.
– Да, конечно.
Я действительно ушла к себе и легла, прислушиваясь к шуму воды на кухне, к звяканью посуды и шагам Тихомирова. Вот Дмитрий принял душ, вот зашелестел документами.
Наконец, скрипнула кровать, и все стихло.
Я не спешила – выждала разумное время на случай, если Дмитрий еще не спит или если Степан вернется, и на разные другие непредвиденные случаи.
Примерно через два часа я захлопнула книжку, прихватила фонарик и выскользнула из дома.
Почти бесшумно (с десяток сломанных веток на ближайших деревьях не в счет) приставила стремянку к забору, поднялась на пять ступенек, обняла трубу, на которую опиралось ограждение, и спрыгнула во двор Степана.
О том, чтобы проникнуть в дом через дверь, я даже не помышляла. Окна – вот что занимало мое внимание.
Обойдя дом, я проверила рамы, в надежде, что хотя бы одна окажется открытой, и не ошиблась – окно в спальню было легкомысленно распахнуто.
Поборов легкий приступ паники, я влезла на завалинку, подтянулась и юркнула в окно.
Ничего не произошло: мне в глаза не ударил луч прожектора, люди в масках не скрутили меня и не надели наручники. Я ждала гласа Божьего или, на худой конец, злобного рычания Тихона, но никому не было дела до Витольды Петуховой, забравшейся в чужой дом.
Это меня вдохновило, и я включила фонарик.
Если бы в мой дом нагрянули посторонние, вряд ли они застали бы такой марафет: кровать застелена, все в образцовом порядке, вещи нигде не валяются, пол чистый. "Степан, однако, зануда с комплексами. Аккуратист", – осветив комнату, неприятно удивилась я.
Цель моего вторжения представлялась мне предельно ясной: найти в доме улики, изобличающие автора анонимных писем.
Изобличить автора могли лимон, таблетки хлорида кобальта, ватные палочки (возможно, именно их обмакивает в раствор К. М. и использует в качестве ручки) и крахмал.
Согласна, не такой эксклюзивный набор инструментов. В каждом доме могут обнаружиться лимон и ватные палочки и даже крахмал. Что касается хлорида кобальта… Степан не держит крупного рогатого скота, а если быть до конца честной, то и мелкого тоже не держит (Тихон не в счет).
В каждом ли доме присутствует крахмал? Только не у одинокого мужчины. Зачем, например, Степану картофельная мука? Варить кисели? Крахмалить белье? Вот уж вряд ли…
Размышляя подобным образом, я обследовала кухонные полки и шкафы.
Тонкий луч фонаря осветил нехитрые запасы: крупа пшенная, пакет овсянки, гречка в банке, горох, сахар, лапша быстрого приготовления, спагетти в пакетах, чай. Содержимое одного из пакетов рассыпалось – непорядок, дорогой Степан Михайлович, непорядок…
Степан не использовал крахмал в хозяйстве – это было очевидно.
На всякий случай проверила все еще раз – с тем же результатом.
Холодильник оказался самым скучным местом в доме – его полки поражали хирургической чистотой и аскетически убогим выбором продуктов.
Яйца, пиво, колбаса – и все. По всей видимости, Степан сидел на какой-то авторской диете.
В последний момент я решила заглянуть в ванную. Здесь можно было, не опасаясь случайных глаз, включить свет.
Полка под зеркалом могла конкурировать с холодильником – никакой воли воображению: пластиковый стаканчик со щеткой и помазком, два сплющенных тюбика с кремом и… ватные палочки…
Глаза не отпускали, держали в фокусе пакет с обоймой готовых к употреблению, ощетинившихся средств гигиены. Ну и что?
Взгляд заскользил дальше: пачка порошка и гель для удаления ржавчины на самодельной полке, застеленной клеенкой. Шампунь от блох и щетка с шерстью Тихона. Что ж вы так, Степан Михайлович? Щетку-то надо чистить!
Вылазка не внесла никакой ясности и душевного покоя тоже не принесла.
Я вернулась в спальню, забралась на подоконник и… попала прямо в объятия следователя Тихомирова.
– Рассказывай, – Тихомиров был по-отечески строг, – иначе я тебя привлеку.
– Куда привлечешь?
– К ответственности по статье 139, незаконное проникновение.
– Проникновение?
– Да! Слышала о таком?
Я сочла за лучшее промолчать: слова "привлеку" и "проникновение" вызывали у меня другие ассоциации. Какие все-таки эротоманы эти преступники! Или те, кто пишет законы? Хм.
– Дим, я же ничего не украла.
– Это не важно. Ты влезла в чужой дом. Зачем?
– Просто.
– У тебя тайные пороки?
– Да! – ухватилась я за подсказку. – Это со мной давно уже. С детства. Думаешь, почему со мной родня знаться не хочет? У меня же в Заречье двадцать шесть родственников – все Петуховы! Вот поэтому – потому что я по ночам проникаю. В чужое жилище… Первый раз я это сделала – ну, проникла то есть, когда мне было шесть лет. Бабушка думала, что это лунатизм, испугалась, меня показали врачу. Врач не нашел никаких отклонений, прописал витамины и режим. Витамины я любила, а режим просто ненавидела. Меня заставляли спать днем. Ненавижу спать днем. А тебя не заставляли? Это очень травмирует ребенка – насилие. Я притворялась, что сплю, а на самом деле просто лежала. Бабушка контролировала меня, замечала дрожание ресниц, брала детскую кисточку для рисования, макала ее в воду и проводила по моим глазам со словами "Заклеим Вите глазки". И я от испуга засыпала. Представляешь? А ночью мне, естественно, не спалось, и я придумывала, чем заняться. И опять проникала в это самое… в чье-нибудь жилище. Сначала меня ловили, а потом я стала хитрей и успевала вернуться в постель прежде, чем обнаруживали мое отсутствие.
Преданно, до идиотизма, глядя в глаза следователю, я несла эту чушь и диву давалась! Во-первых, сама по себе невротическая тяга к вранью была для меня новостью. Во-вторых, остановиться я не могла, хотя плела чушь несусветную. Ой-ой-ой!
– Витюша, ты меня за лоха держишь? – Дима смотрел на меня с каким-то новым выражением в глазах – как на урода из Кунсткамеры.
– Ну что ты! Не-ет! Как ты мог подумать такое? – Я постаралась придать голосу максимум убедительности.
– Ну, слава богу. Тогда скажи, зачем ты влезла к соседу?
Как же мне надоел контроль Тихомирова! Или следователя Тихомирова? "А есть разница?" – спросила я себя.
– Дим, говорю же – это была экскурсия! Просто интересно ведь, как живут люди, какая мебель в доме, какой дизайн интерьера… Я подсмотрела одно очень неплохое пространственное решение…
– Витюша, – Тихомирову не занимать было терпения, – я не привлеку тебя к ответственности, не бойся сказать мне правду.
Добрый следователь? Знаем, знаем мы эти игры!
– Поклянись!
– Клянусь.
– Честно?
– Честное прокурорское.
– Плохая клятва.
– Согласен. Тогда так. – Открытая ладонь левой руки Дмитрия повернулась ко мне, приветствуя, правая легла на сердце (спартанец, царь Леонид!). – Клянусь.
От прилива военно-патриотических чувств (или от стыда перед следователем?) у меня слезы навернулись на глаза. Сила Тихомирова в том, что он настоящий мачо. Я тяжело вздохнула и раскололась:
– Я подумала, что эти письма мог писать Степан.
– Тогда давай еще раз проверим его дом, – с обезоруживающей прямотой предложил Дима.
На Майскую, 13 прибыли двое молодых людей с аппаратурой и принялись деловито устанавливать камеру наружного наблюдения, в которую попадала калитка с почтовым ящиком.
Надо сказать, повторный рейд в тыл предполагаемого противника ничего не дал. Тихомиров сам произвел несанкционированный обыск в доме Степана, но ничего, проливающего свет на таинственные письма, не обнаружил.
– Это что? – забеспокоилась я, глядя на снующих молодых людей в униформе, шнуры и хорошенькие маленькие держатели.
– Я обратился в охранную фирму, – объяснил Тихомиров очевидное, – камера будет передавать информацию на мой телефон.
Из объяснений следователя я поняла одно: с этого момента Тихомиров будет держать под тотальным контролем мою частную жизнь. Если быть точной – полное отсутствие частной жизни.
Камера слежения нарушала мои права. Следователь и так обложил меня со всех сторон: живет у меня, звонит каждый час с работы, проверяет, где я. Следит по ночам, как выяснилось. Теперь еще и камера?
– Зачем?
– Надо понаблюдать, – напустил туману Тихомиров, – узнаем, кто бросает конверты в ящик, и снимем наблюдение.
– И так никакой личной жизни, а теперь пустыня вокруг меня образуется, – пожаловалась я неизвестно кому, – ты бы еще в спальню камеру установил!
– Витюша, – сказал, как погладил, Дмитрий, – придется какое-то время потерпеть.
– Долго?
– Этого я сказать не могу – я же не знаю, что маньяк задумал, когда он напишет и опустит в ящик следующее послание. – Тихомиров был ласков, как психиатр.
– А если письмо не он доставит?
– Ну, кто бы это ни был, он выведет нас на автора.
– Не уверена, – вредничала я, – как ты его поймаешь, если человек изменит внешность?
– Никуда он от нас не денется. – Следователь заражал своей уверенностью.
Поимка маньяка, как я и предполагала, затягивалась.
Тихомиров приезжал каждый вечер, как домой, приносил продукты, иногда – если приезжал раньше меня – готовил ужин. Братские узы крепли изо дня в день.
Дашка изводила меня вопросами:
– Ты решишься или нет, наконец?
– На что?
– Не понимаешь? – глумилась Дарья.
– Нет.
– Попей витамины для мозга.
– Что тебе не нравится?
– Тихомиров.
– То нравится, то не нравится, – ворчала я, – тебя не поймешь.
– Это тебя не поймешь. Тебе нужен ребенок?
– Нужен!
– Тогда накорми его квашеной капустой, наконец!
– Кого? Ребенка?
– Ненавижу, когда ты прикидываешься тупей, чем есть! – взорвалась Дашка. – Накорми квашеной капустой Тихомирова. Сегодня же!
– И что?
– Если он после этого не придет к тебе ночью – тогда точно импотент, к бабке не ходи!
– Будь он импотент, вряд ли у него была бы женщина, – возразила я, но Дарье, как обычно, удалось вселить в меня сомнение.
– Нимфетка какая-нибудь, – с ненавистью процедила Дашка.
– Тем более.
– А почему он у тебя ночует?
– Выполняет долг.
– А с нимфеткой долг не надо выполнять? – Дарья ставила вопрос ребром.
Что взять с замужней женщины?
– Не знаю, может, у них тоже дружба, как со мной.
– Черт знает что! Такой мужик! Такие данные, и вот тебе, пожалуйста, – сокрушалась Дашка, – неужели весь в ботву ушел? Если ты не прояснишь ситуацию, я сама это сделаю.
– А я возьму и Егору настучу.
– Господи, что ты понимаешь в семейной жизни? Егору она настучит! – Дашка пренебрежительно фыркнула. – Может, Вахрушева это возбудит.
– Извращенцы, – возмутилась я.
– Вот и поторопись, пока я не совратила твоего Тихомирова.
Беседы на семейную тему были до зевоты однообразными, но я разозлилась на себя: выбрала Короля и застряла на третьем пункте своего плана – на соблазнении! А ведь как все казалось просто!
Перед ужином достала банку с афродизиаком, выложила горкой в тарелку и подала с молодой картошкой.
Физиономия у Тихомирова несколько вытянулась.
– Квашеная капуста?