Дима не навязывался, он будто бы ждал, что я сделаю первый шаг, а у меня и в мыслях не было двигаться навстречу невнятному Диме. Я двигалась навстречу Степану, разочарованиям и комплексам.
После сессии, перед самыми каникулами, в общаге накрыли стол. За столом Степан блистал остроумием, сыпал анекдотами, при первой возможности подсел ко мне, что-то шептал на ухо, то и дело как бы случайно касался, задерживал руку на моих коленях, а Тихомиров, невозмутимый, как вождь ирокезов на совете племени, наблюдал за маневром Переверзева.
Степка плел паутину, окучивал меня с таким напором, что я уже готова была уединиться с ним хоть в душе, хоть в мужском туалете – лишь бы доставить радость своему герою.
Дальше произошло непредвиденное: в общаге вспыхнул пожар. Загорелась кухня. Потом говорили, что кто-то бросил окурок мимо пепельницы – так гордо именовалась консервная банка на подоконнике. Вызвали пожарных, началась свалка, Степан исчез, не завершив начатого маневра, а Дима эвакуировал меня вместе с барахлом.
Я уезжала на следующее утро после застолья. Вещей было очень много, буквально "диван, чемодан, саквояж, корзина, картинка, картонка и маленькая собачонка", и Димка вызвал такси и отвез меня на вокзал.
На вокзале мы за пару минут обсудили ночное происшествие, погоду, экономическое положение в стране и предстоящие каникулы. Выглядело это так:
Дима: Ты не замерзла?
Я: Нет, не замерзла.
Дима: Жаль, что вчера так вышло.
Я: Да, жаль.
Пауза.
Дима: Чем заниматься будешь дома?
Я: У мамы огород. А ты?
Дима: Буду искать работу.
Я: Где?
Пауза.
Дима: Пока не знаю, но, скорее всего, в структурах.
Темы были исчерпаны, и дальше мы в полном молчании пялились на табло.
Я вообще не понимала, как себя вести с молчуном Дмитрием, и несколько минут до прихода поезда показались мне продолжением сессии. Экзамен я (а может, мы оба) провалила.
Тихомиров внес вещи в вагон, взял номер моего телефона в Заречье и стал пробираться к выходу. Навстречу Диме в вагон влетел Переверзев с букетом желтых роз.
Степка схватил меня в охапку и целовал, пока поезд не тронулся. Проводница орала на провожающего, необидно обзывала, а он кривлялся и балагурил:
– Я жену провожаю, девушка, один остаюсь, как узник замка Иф, – и, как мне показалось, успел очаровать "девушку" – даму бальзаковского возраста – по пути к выходу.
Степка рассчитал прыжок, залихватски спрыгнул на гравийную насыпь, а проводница предупредила:
– Не скоро такой остепенится, ох и намаешься ты с ним.
В одном ошиблась – маялась с Переверзевым не я.
В общем, все лето я терзалась, ждала звонка то от Переверзева, то от Тихомирова, ни тот ни другой не позвонил. Переверзев – потому что (как выяснилось) встретил судьбу, а Тихомиров – потому что не хотел мешать нам с Переверзевым. Комедия положений.
В сентябре мы вселились в свежеотремонтированную общагу, и образ молчуна-тяжеловеса Тихомирова полностью вытеснил Степан.
Перед Новым годом Дмитрий всплыл, но было поздно – я уже пала очередной жертвой паука-Переверзева.
Смутно помнила, как Дима звал меня на чью-то дачу кататься на лыжах, я ответила: не ходи, не теряй время, я люблю Степана. Идиотка!
– Здравствуй, Дима, – очнулась я, – значит, это ты ведешь дело о мошенничестве с земельными паями?
– Да, я.
Глаза Тихомирова все с тем же невозмутимым спокойствием, убивавшим всякое проявление эмоций, изучали меня.
Глаза были зелеными. Зеленые глаза, темно-русые волосы, неправильные, но гармоничные черты лица – приятный, интересный мужчина. Безусловно интересный.
"Смотреть в правый глаз! – дернулась я и тут же сникла. – Какой к лешему правый глаз, если я осталась без работы? На что кормить потомство? Была бы бурундуком, повесилась бы…"
Я усилием воли остановила близкие слезы и выдавила улыбку, но, видно, мне не удалось скрыть огорчение, потому что Дмитрий мягко спросил:
– Ты очень расстроена?
– Да уж, приятного мало. Скажи, есть шанс?
– Есть, – кивнул Дмитрий, – тут такой крючок: надо предотвратить сделку с земельными участками. Нельзя допустить, чтобы земля перешла в собственность третьему лицу – у "конечника" ее не выцарапать. Третий покупатель защищен законом.
– Так успей, предотврати! – взмолилась я, помня, как нетороплив Тихомиров в действии, и опасаясь, что эта неторопливость навредит мне сейчас, как пятнадцать лет назад.
– Пытаемся. На ваши паи уже наложен арест. Все не так страшно, не унывай, Витюша.
Музыкой небес прозвучало мое имя в таком контексте, да еще из уст следователя.
Давно я не слышала слов более своевременных и важных.
Меня снова пробрало, я отвернулась, стараясь скрыть свое состояние от Дмитрия. Нервы расшалились от всех последних событий. "От каких именно?" – услышала я голос ехидной Дарьи. "От всех! – отвечала я ей. – От того, что меня надул Жуков, от того, что Француз оказался аферистом, от того, что я, считай, безработная, не первой молодости, одинокая девушка без видов на материнство". В этом месте я шмыгнула носом.
– Витюша, ну что ты, ну что ты. – Дмитрий присел рядом, осторожным движением коснулся моей головы и погладил.
Мама моя родная! Плакала я редко, но уж если начинала – остановиться не могла.
– У-у, – рыдала я в плечо следователя.
– Витюша, – шептал Тихомиров, поглаживая меня по спине, как ребенка, – не плачь, Витюша.
Руки Тихомирова изучали мою спину, поглаживания стали другими, чувственными, наэлектризованными. Кто ж так утешает, Дима? Я затихла, прислушиваясь к ощущениям и боясь спугнуть эти чуткие руки – они были такими родными…
– Все? – Тихомиров заглянул в глаза.
– Все. Извини, прорвало вдруг. Больше не буду.
Я достала платок, от которого облаком поплыл аромат коровника, приложила к глазам и только сейчас вспомнила, что красила ресницы.
– Елки! Размазала? – обратила я взгляд к Тихомирову.
– Дай-ка. – Дима вытер разводы туши. – Все отлично. Ты обедала?
– Нет, не успела.
Состояние было непривычным – Димина забота обезоруживала, делала меня слабой и мягкой.
– Давай поедем пообедаем, – предложил Тихомиров.
– Давай поедем пообедаем, – эхом отозвалась я Заскочила в туалет, заглянула в зеркало: ужасный ужас! Это наспех не исправишь, нужна лоботомия в сочетании с пластикой.
Тихомиров ждал меня в машине – серебристом "форде".
Небо заволокло, солнце изредка проглядывало сквозь дымку, жадно набрасывалось на землю и опять пряталось. Я не любила дороги – меня укачивало, но бока "форда" тускло поблескивали, манили увлекательными приключениями.
Тихомиров, не вставая с места, распахнул дверь со стороны пассажира и не сводил с меня глаз, пока я устраивалась на соседнем сиденье. Под этим взглядом я одернула задравшуюся юбку, пристегнула ремень безопасности, устроила на коленях сумку.
Димино внимание проникало в кровь, будило во мне какие-то забытые желанья.
Машину Тихомиров вел уверенно и легко, как настоящий мужчина. Никаких замечаний в адрес участников дорожного движения себе не позволял.
Поглядывая на Диму, я принялась заполнять анкету кандидата: "Характер выдержанный, нордический, опять же – следователь прокуратуры, значит, здоров. Увлечения – спорт, рыбалка, охота. Не глуп. Что еще нужно от донора? Может, попытаться соблазнить Тихомирова? Кто о чем, а вшивый – о бане! – одернула я себя. – Успокойся, над коллективом висит грозовая туча, будущее не просматривается, а ты увлекаешься завиральными идеями".
Погруженная в бессмысленный спор с собой, я вышла из задумчивости, когда за окнами показались поля.
– Куда едем?
– Есть одно место уютное, под открытым небом, у озера. Пока еще комаров нет, там очень хорошо. Не возражаешь? – Все та же апатичная, несуетливая манера общения.
– Не поздновато спрашиваешь?
– Ты против? – Дима сбросил скорость.
– Нет, не против, – проворчала я, – если дождя не будет.
– Не будет, – заверил Дима.
Тихомиров изменился не только внешне: складки у рта стали жестче, глаза холоднее, волосы поредели. А вот доброжелательности стало больше – или мне так кажется, потому что он ведет наше (мое) дело?
Я хотела расспросить Диму о жизни, о семье, но решила – никаких вопросов. Захочет рассказать – сам расскажет. Я буду внимательным и отзывчивым слушателем, буду в нужных местах округлять глаза, кивать, вздыхать, поддакивать… Стоп! Опять? О господи, похоже, я не могу себя контролировать! Что, если навыки обольстительницы пустили во мне корни? Вот к чему ведет привычка не пропускать тренировок.
Дмитрий припарковал машину на площадке у входа в кафе.
На заднем дворе одноэтажного небольшого здания, у самой воды обнаружился навес. Под навесом приютилось несколько столиков, обнесенных стилизованным под плетень заборчиком. Вся декорация была исполнена в этническом стиле. Вид на озеро, окруженное камышами и осокой, располагал скорее к романтическому свиданию, чем к разговорам об афере с земельными паями. Жаль, что мы не…
– Что будешь пить? – спросил Дима – официант принес меню и карту вин.
– А ты?
– Я за рулем, а тебе нужно немного коньяку или виски.
– Тогда мартини с грейпфрутовым фрешем.
– А есть ты что будешь?
– Выбери сам.
Дмитрий заказал мясо с грибами, гарнир, салат и грейпфрутовый сок.
Сам разбавил мартини, бросил лед, размешал, подал мне и устремил взгляд на озеро.
– Твое любимое место? – догадалась я.
Молодая осока и камыш шумели на ветру, на поверхности озера играла зыбь, пенилась волна. Не много надо ума, чтобы увидеть: это место и Дима подходили друг другу, сочетались, как джин и тоник, как морской берег и песок, как клубника и шампанское.
– Да, – отстраненно отозвался Дима и погрузился в себя.
Наказание, а не собеседник, – никакого стремления поддержать разговор. Ладно, будем слушать природу.
Терпения мне не занимать – химическая реакция может длиться несколько часов или сотен лет. Например, цианизации или реакция ядерного синтеза. У меня возникло странное чувство, будто я ставлю опыт. Или это Дмитрий Тихомиров ставит опыт? Ну и ну!
Я улыбнулась и выпила.
– Тебе лучше? – отвлекся от созерцания водной глади Дмитрий.
– Мне отлично! Спасибо. Место на самом деле великолепное.
Мы опять замолчали.
Я вспомнила это забытое ощущение неловкости: вот почему мне было так неуютно в присутствии Димы – из-за этого вот фатального молчания. Слишком мы одинаковые…
Принесли заказ.
Я ждала, что Дима скажет что-то приличествующее случаю, поднимет свой стакан с соком за встречу, за промысел Божий, за меня, наконец.
Тихомиров молчал, как глухонемой, неуютная пауза затягивалась, и я опять присосалась к спасительному мартини – на трезвую голову мне этого не выдержать. Странный тип. Если тебе не о чем говорить с женщиной, зачем приглашать ее в ресторан?
Наконец в голове возникла приятная легкость, Дмитрий уже не смущал меня упорным молчанием.
– Ты не изменилась, – разлепил губы Дима.
– Ты тоже не изменился, – усмехнулась я.
– К сожалению.
– Почему – к сожалению?
– Потому что меня по-прежнему тянет к тебе.
Я замерла с куском во рту.
– Удивлена? – продолжал Тихомиров. – Я никогда не умел говорить о чувствах, не то что… Переверзев.
Я нахмурилась и с грустью подумала: "Уж лучше бы ты молчал".
– Давай не будем ворошить прошлое, – предложила я, – все равно ничего не изменишь – Степка погиб.
– Погиб? – вскинул брови следователь. Первая живая эмоция за все время.
– Да, недавно узнала.
– Жаль. А насчет того, что нельзя изменить, – не совсем так. Можно, если…
Тихомиров опять замолчал! Издевательство какое-то!
– Что – если? – не выдержала я и сразу пожалела. Как можно вмешиваться в химический процесс?
– Если у тебя никого нет.
– Давай начнем с тебя.
У меня хватило ума притушить взгляд, чтобы следователь не поймал меня на месте преступления: вдруг безумно, до дрожи захотелось, чтобы у Тихомирова никого не было. Никогда. Чтобы все пятнадцать лет Дима помнил и любил только меня.
Желание было столь глупым, что я растерялась. Черт возьми, что это со мной? Что происходит?
Рассказ Тихомирова о событиях тринадцати прошедших после нашей последней встречи лет не занял минуты:
– После института работал в милиции, шесть лет назад перевели в прокуратуру. Был женат, развелся. Уже два года один. А ты?
Я взяла за образец Димину краткость:
– Я жила с мамой, год назад мама умерла.
Слава богу, Дима не нацепил маску скорби и не произнес ничего типа "мне жаль, извини". Он сразу перешел к итоговой части:
– Ты одна?
– Да, одна.
– Хранишь верность Переверзеву?
Мне очень хотелось обидеться, но мартини заблокировал какие-то центры, отвечающие за обиду и уязвленное самолюбие. Я покачала одурманенной головой и вдруг негромко пропела:
– Послушай, о, как это было давно! Такое же море и то же вино, – оборвала романс так же внезапно, как начала, звук растаял над озером.
Диму проняло. Еще бы! Петуховы – чего еще ждать от такой фамилии? – славились голосами и всегда были запевалами.
– Здорово!
Я уронила голову на грудь, изобразила поклон.
Опять установилось молчание, каждый плавал в собственных мыслях, как во фритюре, покрываясь корочкой отчужденности. Первой опять не выдержала я, подняла стакан с мартини:
– За встречу.
Сказала и поморщилась – прозвучало многозначительно, вроде я питаю на эту встречу какие-то надежды.
– Теперь мы будем видеться часто, – поспешил предложить ничью Дима, – мы будем встречаться в связи с делом, которое я веду. Так ведь?
Так, так, так… Возводим стену? Не хотим подавать девушке никаких надежд? Или сами боимся надеяться? Скорее всего, так и есть – боится. Все-таки я поднаторела в психологических тренингах: Дима не уверен в себе. Несмотря на внешнее спокойствие и невозмутимость – не уверен в себе! Искушение оказалось слишком велико.
– Годы пошли тебе на пользу, Дим. Ты стал роскошным мужчиной. Сила, спокойствие и уверенность – то, что любят женщины.
Тихомиров смутился:
– Не замечал.
"Еще как замечал, прохвост", – подумала я и продолжила:
– Почему ты развелся?
Тихомиров едва заметно нахмурился:
– Со мной трудно. Я работаю много, редко бываю дома. А когда бываю, в основном молчу. Женщины любят болтливых, – с обезоруживающей улыбкой закончил Дима, – а я "скучен, как мелодия из одной ноты".
"Поезд на Юму". Конечно, какие еще герои могут нравиться Тихомирову?
Сердце у меня сжалось. Вот чем закончилась полузабытая студенческая история. "Ну почему я не ящерица?" – вот вопрос, который я задаю себе через тринадцать лет после демисезонной страсти Степана Переверзева.
Каждый выбрался из переделки с комплексом: я – вины и сексуальной ущербности, Тихомиров – неполноценности. Да и Степану не пошли на пользу амуры – он еле доучился.
Мартини расслабил узел внутри, развязал язык.
– Закон компенсаторного замещения: молчаливые любят болтливых, глупые умных. Слабые сильных.
– А ты?
Взгляд остался непроницаемым – разведчик в тылу врага, а не мужчина. Непривычное состояние открытости и незащищенности, я бы даже сказала – обнаженности перед Тихомировым, будто между нами нет и не было никаких секретов и недоговоренностей, накрыло меня как покрывалом.
– Что за детский вопрос, Дим? Была бы умной, не влюбилась бы в Переверзева.
Дима не стал углубляться в психологический анализ, и я была ему благодарна.
Мы покинули кафе, Тихомиров подвез меня к дому, и не успела я погрузиться в рефлексию на тему "приглашать на кофе или не приглашать", протянул визитку:
– Спасибо, что составила мне компанию. Мне пора.
– Тебе спасибо. Когда можно звонить, узнавать, как двигается дело?
– Через неделю. Если будут новости, я позвоню сам.
– Ты не спросил мой номер, – прозрачно намекнула я.
– У меня есть твой номер, – ошарашил Тихомиров, и я вышла из машины в легкой прострации. Неужели Димка хранил номер моего телефона тринадцать лет?
Вахрушева отправила сына с мужем на рыбалку и привезла Зойку на урок.
Четыре раза в неделю я продолжала нести науку в массы: вторник, четверг – занятие с группой, среда, суббота – Зойка. Была как раз суббота.
Зойка легко решала задачи, освоила валентность, знала наизусть формулы веществ – вообще я была спокойна за африканских слонов.
Дарья притащила с собой курицу гриль, селедку, маринованные грибы, помидоры с огурцами и еще кучу всякой снеди – пару дней можно жевать без перерыва.
Пока мы занимались, Вахрушева сервировала стол.
– Ну? Как у тебя? – едва Зойка ускакала гулять, с жадностью набросилась на меня подруга. – Где твои доноры?
– Даш, какие доноры? У нас ферму отнимают, вот-вот все на улице окажемся.
– Нашла повод! Ты просто не хочешь детей, – надулась подруга.
Дашка вела себя как несостоявшийся гений: научный эксперимент с треском провалился, а вместе с ним лопнули надежды на Нобелевскую премию. А все уже было так близко…
– Даш, – как могла терпеливо объяснила я, – у тебя есть Вахрушев, ты всегда можешь на него положиться. А я одна собираюсь растить ребенка.
– Я гордилась тобой, – заявила подруга, – думала, ты такая необыкновенная, особенная…
– Даш, что ты плетешь? – отмахнулась от Дашкиных фантазий я, – что необыкновенного в желании иметь детей?
– Я думала, ты на все готова ради маленького!
– Так и есть, – завелась я, – но нельзя же терять голову. Что мы с маленьким будем есть?
– Маленького кормят грудью вообще-то, – менторским тоном сообщила Дарья, – а тебе поначалу, кроме картошки и каши, нельзя ничего будет – дети сейчас сплошь аллергики.
– Маленькому потребуется коляска, куча вещей, кроватка, бутылки-соски-памперсы, могут понадобиться лекарства. Даже на картошку с кашей нужны деньги. А еще газ, свет, налог за землю. Короче – авантюра, – подвела я итог.
– Знаешь, дети – это всегда авантюра.
– Не всегда, – не согласилась я.
– Всегда! Потому что никогда не знаешь, кем ребенок вырастет.
– Вот! В том все и дело. Если бы у меня был настоящий, качественный донор, я бы, возможно, плюнула на все и рискнула.
– Ну, еще не все потеряно. Теперь ты можешь поехать на море, – подсказала подруга.
– Исключено, – мрачно возразила я. – Во-первых, идет следствие. Во-вторых, отпускные не выплачивают. В-третьих, малознакомый донор – авантюра в квадрате, если не в кубе. Посмотри, кем оказались Француз и Жуков.
Дашка под напором несокрушимой логики сбавила обороты, переключилась на наши фермерские неприятности:
– Как там со следствием?
– Не знаю. Следователь обещал звонить, но пока не звонил.
Я достала наливку, наполнила стопки, но выпить мы с подружкой не успели.