- Мне пора вернуться к детям. - В этот момент мы как раз оказались рядом с ними, и я увидела восхищение, написанное на лицах обеих девочек. Перестав танцевать, я бы тут же разрушила очарование, снова став обычной гувернанткой, пока же я танцевала, и в их, и в своих собственных глазах я была каким-то иным, будто заколдованным существом. Я понимала, сколь смешны эти мои мысли и те фантазии, которые в этот момент стали зарождаться в моей голове, но мне было все равно - в этот вечер все было как всегда, и пока он продолжался, я упивалась своими мечтами, с радостью забросив свою рассудительность и трезвый взгляд на свою жизнь.
- А-а, вот он где, - произнес вдруг чей-то голос, и к своему ужасу я увидела, что в солярий вошли несколько гостей. Увидев огненное платье леди Треслин, я смутилась еще больше, понимая, что, раз она здесь, Коннан ТреМеллин не может быть нигде больше.
Кое-кто начал аплодировать, и вслед за ними захлопали все остальные. И тут "Голубой Дунай" кончился.
В страшном смущении я провела рукой по волосам, зная, что от танца моя прическа пришла в беспорядок. "Завтра же меня уволят за мою безответственность, и, может быть, я этого заслуживаю", - подумала я.
- Какая прекрасная мысль! - сказал кто-то. - Танцы при луне. Что может быть более романтично? И музыку здесь слышно не хуже, чем внизу.
- Чем это не зал для танцев, Коннан? - спросил кто-то другой.
- Так давайте его используем, - ответил он и, подойдя к окну в стене, крикнул вниз музыкантам, чтобы они повторили "Голубой Дунай".
И снова заиграла музыка.
Я повернулась к Элвиан и взяла за руку Джилли. Кое-кто уже начал танцевать. Я слышала, как они переговаривались, даже не пытаясь понизить голос, чтобы я не могла различить их слов. А почему, собственно, их должно было волновать, слышит их разговор гувернантка или нет!
Кто-то сказал:
- Это гувернантка Элвиан.
- Нахальное существо! Полагаю, одна из подружек Питера.
- А мне даже жаль этих гувернанток. У них, наверное, не очень-то веселая жизнь.
- Да, но пуститься танцевать наедине с мужчиной, да еще при лунном свете - это же верх неприличия!
- Предыдущую, кажется, уволили?
- Да, а теперь, видно, очередь за этой.
У меня пылали щеки от негодования. Мне хотелось бросить им всем в лицо, что мое поведение не более неприлично, чем то, что делают некоторые из них.
Но к моей ярости примешивался страх. Я видела освещенное луной лицо Коннана, стоящего недалеко от меня, и мне казалось, что он смотрит на меня с выражением крайнего неодобрения или даже гнева.
- Элвиан, - сказал он жестко, - иди к себе и забери с собой Джиллифлауер.
Она не осмеливалась противоречить ему, когда он говорил таким тоном.
- Да, нам пора идти, девочки, - сказала я, стараясь не выдать голосом своих чувств.
Но как только я, вслед за детьми, направилась к выходу, Коннан догнал меня и крепко сжал мою руку выше локтя.
- Вы замечательно танцуете, мисс Ли. Я никогда не мог устоять против хорошей партнерши. Может, потому, что сам я не столь искусен в этом.
- Благодарю вас, - сказала я, но он не отпускал мою руку.
- Я уверен, что "Голубой Дунай" - ваш любимый вальс. У вас был прямо-таки зачарованный вид. - И тут он захватил меня в объятия и закружил по комнате. Не успев опомниться, я уже танцевала с Коннаном ТреМеллином в окружении его гостей. Я - в своем бледно-лиловом хлопчатобумажном платье, и они - в своих шифонах и бархатах, со своими бриллиантами и изумрудами.
Я благословляла полумрак комнаты, скрывавший мое пылающее от стыда и неловкости лицо. Я знала, что он зол на меня и стремится еще больше унизить меня перед всеми, чтобы дать мне урок.
Между тем мои ноги поймали ритм, и я подумала, что с этого дня, услышав "Голубой Дунай", я всегда буду вспоминать этот фантастический танец в солярии в объятиях Коннана ТреМеллина.
- Я прошу прощения, мисс Ли, - сказал он, - за дурные манеры моих гостей.
- Я должна была ожидать этого, так как, без сомнения, заслужила то, что они говорили.
- Какая чепуха, - ответил он, и я подумала, что брежу, потому что его голос, прозвучавший около самого моего уха, был почти нежным.
Танцуя, мы оказались в конце комнаты, и, к моему изумлению, он, не переставая кружить меня в вальсе, вывел меня из солярия, и мы оказались на небольшой каменной лестничной площадке, где я никогда до сих пор не была.
Мы остановились, но он все еще обнимал меня. На стене горела парафиновая лампа в абажуре из зеленого нефрита, и в ее неярком свете его лицо вдруг показалось мне чуть ли не жестоким.
- Мисс Ли, - произнес он, - когда вы оставляете свою благонравную суровость, вы становитесь очаровательны.
У меня перехватило дыхание, потому что он вдруг прижал меня к стене и стал целовать в губы.
Я не знаю, что ужаснуло меня больше - то, что происходило, или то, что я при этом ощущала. Я знала, что означал этот поцелуй: "Ты не возражаешь против флирта с Питером Нанселлоком, почему бы не пофлиртовать и со мной?"
Я так рассердилась, что потеряла контроль над собой. Я оттолкнула его от себя изо всей силы, и от неожиданности он едва устоял на ногах. Я же, подобрав юбки, бросилась вниз по лестнице, хотя совершенно не представляла, куда она вела.
Спустившись, я бежала наугад по незнакомым коридорам, через какие-то комнаты, пока не оказалась в галерее, откуда я уже легко нашла дорогу в свою комнату.
Там я бросилась на кровать и лежала, пока не отдышалась.
"Единственное, что я могу сделать, - сказала я себе, - это завтра же уехать отсюда. Он открыл свои намерения относительно меня, и я уверена, что мисс Дженсен уволили не за кражу, а из-за того, что она отвергла его ухаживания. Это чудовище, а не человек. Он думает, что все, кому он платит деньги, принадлежат ему телом и душой. Кем он себя воображает - восточным пашой? Как он смеет так обращаться со мной!"
У меня стоял ком в горле, мне было трудно дышать. Я никогда еще не чувствовала себя такой несчастной, и все из-за него. Я не хотела себе в этом признаваться, но меня больше всего убивало то, что он мог относиться ко мне с таким презрением.
"Нет, не о нем ты должна думать, а о себе. Где твой здравый смысл?" - сердясь на себя, подумала я.
Я встала и заперла дверь. Я должна чувствовать себя в безопасности, оставаясь эту последнюю ночь под его крышей. Конечно, в мою спальню можно было попасть через комнату Элвиан и классную, но я знала, что он не решится воспользоваться этим путем.
И все же я чувствовала себя неспокойно, хотя и говорила себе, что, если он посмеет войти, я сразу позвоню.
Следующим моим шагом было сесть за письмо Филлиде, но у меня так дрожали руки и путались мысли, что я решила отложить его до утра. Вместо этого я принялась упаковывать вещи.
Я подошла к шкафу и открыла его. На мгновение мне показалось, что в нем кто-то стоит, и я вскрикнула от испуга, потому что мои нервы были действительно на пределе. Но я тут же поняла, что это было: новая амазонка, которую Элвиан, должно быть, сама повесила ко мне в шкаф взамен прежней, которая порвалась накануне. Это тоже, конечно, была амазонка ее матери.
Упаковать мои скромные пожитки было делом нескольких минут, и к этому времени я достаточно успокоилась, чтобы снова приняться за письмо Филлиде. Когда я закончила его писать, я услышала голоса на улице и подошла к окну. Кое-кто из гостей вышел в сад, и я увидела несколько пар, танцующих на лужайке.
Кто-то сказал:
- Какая дивная ночь! И луна так хороша, что грех сидеть в доме.
Стоя так, что меня не могло быть видно снаружи, я наблюдала за происходящим внизу и скоро увидела то, чего подсознательно ждала. В саду появились Коннан и леди Треслин. Они танцевали, и его голова почти касалась ее волос. Я представила себе, что он шептал ей на ухо. В сердцах я отошла от окна, убеждая себя, что мое раздражение было вызвано лишь отвращением к этой низкой интриге.
Я долго не могла заснуть в эту ночь, и в полудреме мне виделись отрывочные картины, в которых фигурировали Коннан и Треслин и я сама. В очередной раз провалившись в сон, я вдруг проснулась и, открыв глаза, вздрогнула от страха. В неясном свете луны перед моими еще затуманенными сном глазами возникла фигура женщины в темном платье. Я знала, что это была Элис. Она молчала, но в моем сознании как бы прозвучали слова: "Ты не должна уезжать отсюда. Ты должна остаться. Ты должна мне помочь обрести покой. Ты должна помочь всем нам".
Меня всю трясло. Я села в кровати, и тут я поняла, что меня так испугало: в открытой двери уже пустого шкафа было видно висевшее там единственное оставленное мною платье - амазонка Элис, которую я и приняла за ее призрак.
Я, видимо, заснула по-настоящему только под утро, потому что с трудом проснулась лишь тогда, когда принесшая мне воду Китти изо всех сил забарабанила в дверь. До этого моя дверь была всегда отперта, и Китти, естественно, решила, что случилось что-то неладное.
Я выскочила из кровати и впустила ее.
- Что-нибудь не так, мисс? - спросила она.
- Нет, - ответила я резко, видя, что она ждет объяснения запертой двери. Я не собиралась ей ничего объяснять, но она, к счастью, была настолько под впечатлением вчерашнего бала, что такая мелочь, как закрытая на замок дверь моей комнаты, не могла занимать ее слишком долго.
- Ведь правда это было замечательно, мисс? Я смотрела из своей комнаты, как они танцевали на лужайке под луной. Ей-богу, я такой красоты отродясь не видала! А гостей-то, гостей - как в прежние времена, при хозяйке. А у вас усталый вид, мисс. Вам, небось, музыка спать не давала?
- Да, - сказала я.
- Ну теперь уж все позади. Мистер Полгри с садовниками уже и цветы из дома выносят обратно в оранжерею. Он над ними трясется, как наседка над цыплятами. А холл-то сегодня, бог знает, на что похож. Нам с Дейзи там целый день убираться придется, это уж точно.
Я нарочито зевнула, и она поставила кувшины с водой около сидячей ванны и вышла. Через пять минут она появилась снова.
Я была полуодета и завернулась в полотенце, чтобы защитить себя от ее не в меру любопытных глаз.
- Вас хозяин спрашивает, - сказала она. - Хочет вас видеть прямо сейчас. В пуншевой комнате. Так и сказал: "Передайте мисс Ли, что очень срочно".
- Да? - сказала я.
- Очень срочно, мисс, - повторила Китти, и я кивнула.
Я быстро оделась. Мне было ясно, что это означало: скорее всего будет придумана какая-нибудь претензия, какой-нибудь предлог для того, чтобы меня рассчитать. Я опять вспомнила о мисс Дженсен и подумала, не так ли все это происходило с ней. Вымышленное обвинение и расчет. А что если он и про меня что-нибудь придумает, в чем-нибудь меня обвинит? Он ведь, судя по всему, неразборчив в средствах.
Ну что ж, я его опережу. Я скажу ему о своем решении уехать до того, как он успеет сообщить мне об увольнении.
Я спустилась в пуншевую комнату, готовая к бою.
На нем был костюм для верховой езды, и по его виду никак нельзя было сказать, что он был полночи на ногах.
- Доброе утро, - произнес он и, к моему изумлению, улыбнулся.
Я не ответила на его улыбку.
- Доброе утро, - сказала я, - я уже упаковала вещи и хотела бы уехать как можно скорее.
- Мисс Ли! - В его голосе был укор, и у меня от радости застучало сердце. "Он не хочет, чтобы я уезжала, - сказала я себе, - он позвал меня, чтобы извиниться".
Я услышала свой голос - неприятно высокий и педантичный в этот момент, произносящий на редкость банальные слова:
- Я полагаю, что в сложившихся обстоятельствах это единственное, что я могу сделать после…
- После моего возмутительного поведения прошедшей ночью, - перебил он меня, - мисс Ли, я прошу вас забыть об этом. Я боюсь, что я потерял голову на какой-то момент. Я забыл, с кем я танцевал. Прошу вас простить мой безнравственный поступок и великодушно обещать мне - а я не сомневаюсь в вашем великодушии, - что мы предадим забвению этот неприятный инцидент и будем продолжать жить, как жили до него.
На мгновение мне показалось, что он смеется надо мной, но я была так счастлива, что мне это было безразлично. Я не должна была уезжать! И мне не нужно было отправлять письмо Филлиде, в котором я описывала свой позор.
Я наклонила голову и сказала:
- Я принимаю ваши извинения, мистер ТреМеллин. Мы забудем этот злополучный и неприятный инцидент.
Не помня себя от радости, я вышла из комнаты и, перепрыгивая через две ступеньки, взлетела к себе наверх.
Все самое неприятное было позади. Инцидент был исчерпан, и я с честью могла остаться в Маунт Меллине. Я вдруг осознала, что я успела полюбить этот дом и что мне было бы очень грустно покинуть его. "Но почему? - спрашивала я себя. - Почему меня так пугает мысль, что мне чуть было не пришлось уехать отсюда?" Мой ответ на этот вопрос не заставил себя ждать. Потому что в доме есть какая-то тайна, и я хочу ее разгадать. Потому что я хочу помочь двум одиноким, потерянным девочкам обрести свое детское счастье.
Но я знала, что дело было не только в этом. Хозяин дома был еще одним магнитом, удерживающим меня в Маунт Меллине. Была бы я тогда мудрее и будь у меня хоть какой-то опыт в сердечных делах, я насторожилась бы, осознав свой отнюдь не рядовой интерес к этому человеку. Но ни мудрости, ни опыта у меня тогда не было, и откуда им было тогда взяться?
* * *
В этот день мы с Элвиан как обычно занимались верховой ездой. Урок прошел гладко, и единственным необычным обстоятельством было то, что на мне был новый костюм. Он отличался от прежнего тем, что состоял из облегающего в лифе платья из легкой ткани и жакета почти мужского покроя.
Когда мы возвратились домой, я отправилась в свою комнату, чтобы переодеться перед чаем.
Я сбросила с себя жакет, посмеявшись над своими ночными страхами, потом сняла амазонку и переоделась в свое повседневное серое платье. Расправляя жакет перед тем, как повесить его в шкаф, я почувствовала, что в одном из карманов что-то есть. Я сунула туда руку - в самом кармане было пусто, но что-то лежало под шелковой подкладкой. Разложив жакет на кровати, я обнаружила на внутренней стороне полы потайной карман, застегнутый на крючок. Я расстегнула его и достала маленькую записную книжку.
Сердце мое забилось, как сумасшедшее, потому что я сразу поняла, что это была записная книжка Элис.
Секунду я колебалась, но искушение было слишком велико, и я открыла ее, оправдывая себя тем, что это может пролить свет на тайну, раскрыть которую я уже считала своим долгом.
На титульном листке было написано: "Элис ТреМеллин". Почерк напоминал детский. Я посмотрела на дату. Это был прошлый год, значит, Элис делала записи в этой книжке в течение последнего года своей жизни.
Я перевернула страницу и начала читать. Если я ожидала найти записи, раскрывающие характер и личность Элис, то я ошибалась. В этой книжке Элис просто записывала свои планы, и в ней не было ничего, что могло бы помочь мне лучше узнать ее.
Записи были предельно лаконичны. "На чай в Маунт Уидден". "Полковник Пендланз с женой к обеду". "К. уезжает в Пензанс". "К. возвращается домой".
Но как бы то ни было, все это было написано рукой Элис и уже этим было мне интересно.
Я дочитала до последней записи, помеченной двадцатым августа. Я пролистала назад к июльским записям. Под четырнадцатым числом было написано: "Треслины и Треландеры к обеду в М.М." и тут же: "К портнихе за голубым атласным платьем". "Сказать Полгри о цветах". "Послать Джилли к портнихе". "Взять Элвиан на примерку". "Если ювелир не пришлет брошку к 16.07, поехать к нему". И шестнадцатого июля: "Брошку не прислали; завтра поехать к ювелиру. Нужна к обеду у Треландеров 18.07".
Все это выглядело вполне тривиально. То, что я было приняла за важную находку, ничего особенного из себя не представляло. Я положила книжку в тот же карман и пошла пить чай в классную комнату.
Но когда после чая мы с Элвиан сели за наше чтение, меня вдруг пронзила одна мысль. Хотя я не знала, в какой именно день умерла Элис, это должно было произойти вскоре после того, как она сделала в своем ежедневнике эти тривиальные записи. Разве не странно, что она могла думать обо всех мелочах накануне запланированного ею побега из дома с другим мужчиной? Я должна была узнать точную дату ее гибели!
После урока, оставив Элвиан в обществе ее отца и нескольких гостей, заехавших поблагодарить за вчерашний вечер, я отправилась в деревню, чтобы разыскать могилу Элис на церковном кладбище.
Деревня лежала в долине у подножия холма, на котором стоял Маунт Меллин. В центре ее была старая церковь из серого камня, наполовину увитая плющом.
Я прошла через калитку в церковный двор. Там стояла обычная для этого времени дня тишина. Я вдруг почти пожалела, что не взяла с собой Элвиан. Как я найду могилу Элис среди этих рядов серых гранитных крестов и плит? И тут мне пришло в голову, что у ТреМеллинов должно быть что-то вроде семейного пантеона или склепа, хранящего останки всех их многочисленных предков. Я огляделась вокруг себя и увидела большую усыпальницу из черного мрамора с позолотой. Подойдя к ней, я обнаружила, что она принадлежит семейству Нанселлоков. И тут меня осенило, что в ней должен быть похоронен Джеффри Нанселлок, умерший в один день с Элис.
Я нашла плиту в стене склепа с выгравированными на ней именами членов семьи, начиная с середины восемнадцатого века. Я вспомнила, что Нанселлоки жили в этих краях не с таких древних времен, как ТреМеллины. Имя Джеффри найти было нетрудно, ведь он был последним в этом перечне почивших Нанселлоков. Итак, я прочла на мраморной плите, что Джеффри Нанселлок скончался семнадцатого июля прошлого года.
Мне не терпелось вернуться домой и сверить эту дату с дневником Элис.
Отвернувшись от усыпальницы, чтобы пойти к выходу, я увидела идущую мне навстречу Селестину Нанселлок.
- А-а, мисс Ли, - сказала она, - я так и подумала, что это вы.
- Я пошла пройтись по деревне, - ответила я, - и вот забрела сюда.
- Я вижу, вас заинтересовала наша семейная усыпальница.
- Да, это красивое сооружение.
- Если подобное сооружение может быть красивым. Я часто прихожу сюда. Я люблю приносить цветы на могилу Элис.
- А-а, да, - запинаясь, сказала я.
- Вы уже, наверно, видели склеп ТреМеллинов?
- Нет, я не знаю, где он.
- Вон там. Пойдемте посмотрим.
Я пошла вслед за ней по высокой траве к усыпальнице, которая своим великолепием соперничала со склепом Нанселлоков. На черной плите стояла ваза с крупными маргаритками.
- Я только что поставила их сюда, - сказала Селестина. - Это были ее любимые цветы.
У нее дрогнули губы, и я подумала, что она сейчас заплачет.
- Мне пора идти, - сказала я.
Селестина кивнула. Казалось, она не могла говорить от нахлынувших на нее чувств. "Как же она любила ее. Наверное, не считая Элвиан, ее никто так не любил, как Селестина", - подумала я.
Я чуть было не рассказала ей о своей находке, но в последний момент меня что-то остановило. Воспоминание о неприятной сцене в солярии, свидетельницей которой была и Селестина, было еще слишком живо во мне. А что если в ответ на мой рассказ она напомнит мне, что я всего лишь гувернантка, которая не должна совать нос в дела семьи и друзей дома?