Подумав о том, что он мог вполне и не внять внутреннему голосу, Леон ощутил, как по его спине пробежали мурашки. Ведь он пытался не обращать на него внимания, до тех пор пока не пошел в бассейн. Но потом этот голос уже не оставлял его в покое.
Белла посмотрела на него:
– Теперь, когда я вижу ее фотографию, мне страшно. Как в том старом высказывании. Бойтесь ваших желаний, потому что они могут сбыться.
Не одна она испытывала тревогу.
– Вы так волнуетесь, потому что оказались членом семьи, которая пользуется дурной славой? – спросил Леон осторожно, желая побудить ее к откровению.
Его влекло к Белле все сильнее. Он словно попал в водоворот. Но ему совсем не хотелось усложнять свою жизнь новыми отношениями, тем более что Бенедетта все еще оставалась частью его существа. Потеря убедила Леона, что следует избегать новых привязанностей. У него есть дочь. Только она и нужна ему по-настоящему.
Белла непонимающе взглянула на него:
– О чем вы говорите? Когда приемные родители забрали меня к себе, их собственный сын почувствовал обиду. Он возненавидел меня с самого первого дня. Больше всего я боюсь причинить боль вам – я же оказалась ребенком женщины, на которой женился ваш отец.
Ее слова затронули в Леоне затаенное чувство вины и смутили его. Белла и в самом деле боялась, он чувствовал это.
– Вы очень побледнели, вам надо подкрепиться. Пойдемте в патио, – предложил он.
Леон повел Беллу через застекленные створчатые двери. Там Симона успела накрыть круглый чугунный стол и поставила на него свежие цветы из сада. Она приготовила брускету, салат и ветчину, которую Леон особенно любил.
Он усадил Беллу так, чтобы она могла видеть море. Было жарко и ясно, и по бирюзовой воде скользило с десяток яхт и парусников. Это зрелище никогда не надоедало Леону, а сейчас он мог любоваться еще и красивым лицом гостьи.
Леон разлил по бокалам чай со льдом.
– Если хотите, я попрошу Симону принести кофе или сок, – произнес он.
Но Белла уже успела сделать большой глоток.
– Это очень вкусно, как раз то, что мне нужно. Спасибо, – ответила она.
Он тоже выпил половину бокала, взял вилку, и они принялись за еду.
– Клифф, которого вы упоминали, и есть этот сын?
Она кивнула:
– Петерсоны удочерили меня, когда мне было десять лет. Мистер Петерсон никогда меня не хотел, но Надин мечтала иметь дочь и в конце концов его уговорила. Их сыну было уже пятнадцать, и вот уж кому совсем не была нужна приютская девочка, которая вторглась, как он полагал, на его территорию.
У Леона сжался желудок. Он вполне мог представить себе ненависть пятнадцатилетнего подростка. Самому Леону было одиннадцать, когда отец привел двадцатилетнюю Люсиану в палаццо, в мир, который до тех пор принадлежал ему и его брату Данту. И никому другому.
Теперь, по прошествии многих лет, у Леона был собственный дом, он сам стал отцом и лучше понимал потребность иметь рядом близкого человека. Но в одиннадцать он был слишком эгоистичен, чтобы увидеть что-то помимо собственных желаний.
Он с самого начала резко отвергал все попытки Люсианы завязать дружеские отношения. Надо признать, она всегда была добра к нему и брату. С годами Леон стал вести себя с ней вежливее. Возмужав, он понял, что за ее холодной отчужденностью скрывалась глубокая грусть. Она потеряла обоих родителей при трагических обстоятельствах.
Подумать только: у нее был ребенок, от которого ей пришлось отказаться! От этой мысли Леону становилось плохо. Он никогда и ни за что не отказался бы от Кончитты.
– Как же вышло, что Клифф рассказал вам про вашу мать?
Положив вилку, Белла рассказала про встречу с адвокатом. Услышанное поразило Леона. Поступок Клиффа вызвал у него отвращение. Что за жалкий человек – незаконно присвоил деньги, которые принадлежали Белле.
– Расскажите, как вам жилось у Петерсонов? Мне очень хочется знать.
Белла некоторое время молча смотрела на Леона, словно испытывая его искренность. Потом заговорила, запинаясь:
– В первый день Клифф пошел за мной в маленькую комнатку, которую отвели мне под спальню. Он схватил меня за плечи и сказал, что его отцу не нужен в доме орущий младенец. Поэтому взяли именно меня. Но и мне лучше держаться от отца подальше, не то я очень пожалею. Так сказал Клифф. И отец в самом деле был тяжелым, угрюмым человеком. Я старалась быть всегда послушной и не создавать проблем.
Леон поморщился:
– Как им вообще позволили вас удочерить!
В их случае процедуру упростили. Приют тогда был переполнен. Вы, наверное, знаете, как бывает.
По мнению Леона, это было преступно.
– Бен работал агентом по продаже машин, любил старые автомобили и сам реставрировал некоторые, но на это уходили все их деньги. Он несколько раз терял работу из-за сокращения продаж и искал места в других дилерских фирмах. Деньги, которые он тратил на свое хобби, съедали все их сбережения. Он был раздражительным и даже жене и сыну не говорил добрых слов. Чем больше я старалась завоевать его благосклонность, тем упорнее он меня отталкивал. Надин работала в химчистке и очень старалась создать в доме уют. Она водила меня в церковь. Это было одно из немногих мест, где я чувствовала себя хорошо. Но она была очень тихой, замкнутой женщиной и не умела выражать свои чувства. Она явно побаивалась собственного сына и ни в чем не перечила мужу. Я так и не сумела к ним привязаться.
– Это было невозможно в таких обстоятельствах. – Ее рассказ расстроил Леона.
– Но потом со мной случилось хорошее. Когда я подросла, стала ходить к соседям, сидеть с их ребенком, чтобы подзаработать. Я еще в приюте помогала заботиться о младших детях, играла с ними и нянчилась с самыми маленькими. Я их любила. – Ее голос задрожал. – Я любила ходить к другим людям, чтобы быть подальше от Клиффа и отца с их постоянной озлобленностью. Клифф все время требовал у меня денег и обещал, что вернет, но никогда не возвращал. Но я на него не жаловалась, потому что боялась, что Бен сделает виноватой меня.
Руки Леона сжались в кулаки.
– После школы Клифф устроился на работу в гараж и вскоре купил себе мотоцикл. Это немного отвлекло его от меня, но с тех пор ему постоянно приходили уведомления о нарушении дорожных правил и квитанции на оплату штрафов. С родителями он всегда конфликтовал, потому что проводил все свободное время с девушками, которых они не одобряли. Часто он являлся в мою комнату, чтобы сорвать на мне злость. Никогда не упускал случая сказать мне, что я отравила ему всю жизнь, – прошептала она.
Я и представить не могу, как вы пережили эти ужасные годы, Белла.
Я и сама не понимаю. Когда мне исполнилось восемнадцать, я пошла работать в магазин мобильных телефонов и вместе с двумя другими девушками стала снимать квартиру. Это избавило меня от домашнего кошмара.
– Клифф наконец отстал от вас?
– Да. Я ушла, когда его не было дома, и он не знал, где я поселилась, и больше не мог выпрашивать у меня деньги и изводить меня. Надин я навешала в химчистке и с Клиффом больше не сталкивалась. Она знала, конечно, как он ко мне относится, и не настаивала, чтобы я вернулась домой, тем более я уже была совершеннолетней.
Леон вспомнил, как недостойно вел себя с Люсианой, особенно в первое время ее жизни в палаццо. И Дант во многом подражал ему.
– С тех пор я видела его только на похоронах и у адвоката, – объяснила Белла. – Когда он назвал мою настоящую фамилию, я очень сомневалась, что он сказал правду. Но так сильно хотела, чтобы это оказалось правдой, что решилась лететь в Римини. Да и вряд ли сделала бы хуже.
Потрясенный ее рассказом, Леон вытер губы салфеткой:
– А о вашем родном отце Клифф ничего не сказал?
Белла допила чай:
– Нет… Я думаю, он исчез еще до того, как моя мать отдала меня в приют. Как иначе можно все это объяснить? Или же с ней случилось что-то ужасное, может, ее изнасиловали? Но об этом и подумать страшно. Лучше это не обсуждать.
– Значит, не будем.
Если Люсиана и правда была изнасилована и отец об этом знал, как он отнесется к Белле – второй невинной жертве?
– Как называется ваш приют? – спросил Леон.
– Ньюбургский церковный приют. Почему вы спрашиваете?
Он отложил вилку:
– Несмотря на свою зловещую репутацию, наша семья занимается благотворительностью. После вашего рассказа мне захотелось перевести деньги в приют, где вас воспитали.
Но какое бы внушительное пожертвование он ни сделал, это не избавит его от чувства вины за поведение с Люсианой. Леон вдруг осознал, что Белла своей жизнью обязана благотворительной деятельности щедрых людей.
– Если сестры получат ваши деньги, они сочтут, что их послал Бог. Но вы вовсе не обязаны это делать.
– Но я хочу. Они помогли вам начать жизнь, духовно и материально. Это не окупишь никакими деньгами.
– Вы правы, конечно, – спокойно подтвердила Белла. – Одна из монахинь повторяла, как нам повезло, что мы оказались в таком месте, где получаем необходимую помощь, и поэтому не должны жаловаться и унывать. А священник в церкви, куда мы ходили с Надин, твердил, что мне посчастливилось, – моя родная мать так меня любила, что отдала в руки Господа.
Леон подумал, что ребенку трудно понять эти слова. Но в них есть правда. В какие бы обстоятельства ни попала тогда Люсиана, у нее хватило духа позаботиться, чтобы ее ребенок оказался под надежным присмотром. Ведь она могла поступить иначе. Ее выбор заставил Леона даже с большим сочувствием отнестись к мачехе. Но что же заставило ее отказаться от ребенка?
Полюбила ли Люсиана своего новорожденного ребенка всем сердцем, как полюбил Кончитту Леон с того момента, как узнал о беременности жены? Он знал, что Люсиана воспитывалась в строгости и, должно быть, очень боялась, что о ее ребенке узнают, ведь подобный скандал запятнал бы семейное имя.
Просто невероятно: ее дитя превратилось в красивую, умную женщину, которая сейчас сидит с ним за столом!
Люсиана пережила кошмар и продолжила жить, чтобы создать уютный семейный очаг для его отца и мальчиков, несмотря на его, Леона, активную неприязнь.
– Их доброта к вам должна быть вознаграждена, – пробормотал он, продолжая осмысливать все услышанное.
– Иногда мне становилось стыдно за то, что я так хочу разузнать правду о моем рождении. Несмотря на то, что сестры всегда старались поддерживать и ободрять нас. Когда Клифф спросил, зачем я непременно хочу найти биологическую мать, ведь она от меня отказалась, я ответила, что это не имеет значения. Мне жизненно необходимо было узнать, кто я такая, откуда родом. Но вы вовсе не несете за меня ответственность. Я и так отняла у вас очень много времени. – Белла отодвинула стул и встала. – Теперь я получила ответ на свой вопрос и могу вернуться домой, в Нью-Йорк. Не стоит и говорить, что я буду обязана вам всю мою жизнь. Спасибо, что пригласили меня к себе, и поблагодарите вашу кухарку за вкусную еду. Я буду очень признательна, если вы отвезете меня назад к библиотеке.
Леон тоже поднялся:
– Но вы даже не узнали никаких подробностей!
– Мне достаточно и этого. Ведь понятно, она отдала меня в приют по серьезным причинам. Я бы ни за что не хотела причинить ей боль, объявившись вот так, нежданно-негаданно, без приглашения, ненужная и лишняя.
– Вы не можете быть ненужной и лишней! – воскликнул Леон.
И понял вдруг, что сейчас в нем говорит отец, который боготворит свою малютку дочь.
Глава 3
– Вы так горячо это говорите, Леон, но мы же оба знаем факты. Моя мать вернулась в Италию и вышла замуж за вашего отца. Но может, вы знаете что-то еще? Она не пыталась меня разыскать?
– Понятия не имею, но…
– Она и ваш отец жили своей жизнью, – продолжила за него Белла. Я в прошлом году – последний раз – заходила в приют и просила рассказать мне все… Я разговаривала с монахиней, которая оформляет документы на удочерение. – Тут ее голос задрожал, и эта дрожь поразила Леона.
– И что же?
– Она не имеет права мне ничего рассказывать, потому что мое удочерение было тайным. И дала мне брошюру "В помощь приемным детям". Брошюра была написана по материалам, собранным сообществом психологов. Она сказала, когда я ее прочту, она готова будет обсудить ее со мной.
– Вы прочли?
– Да! – воскликнула Белла. – Она меня потрясла – настолько в ней точно были описаны мои чувства.
– Что вы имеете в виду?
Она нервно облизала губы:
– Мне всегда не хватало уверенности в себе. Не знать, кто ты есть на самом деле, значит быть неполноценной личностью. Я всю жизнь пыталась представить – похожа ли на своих настоящих родителей, внешностью, поведением… Вдруг у меня есть братья и сестры, о которых я не подозреваю? Что, если я происхожу из большой семьи? Меня подобные мысли просто с ума сводили.
– Белла… По крайней мере теперь вы знаете, что у вас есть мать и она жива.
– Да, – прошептала она, обратив невидящий взгляд на море. – Если бы я когда-нибудь встретилась с ней, то смогла бы узнать что-нибудь об отце. Отца мне тоже очень не хватало, я могла грезить о нем ночами. Но, Леон, мне страшно… ведь она отказалась от меня. Если меня бросили, значит, я была не настолько желанна. Это очень трудно принять.
От ее слов Леону стало больно.
– Вы же не знаете обстоятельств, при которых оказались в приюте. Скорее всего, это ваш приемный отец и его сынок виноваты в этих горьких мыслях.
– Да, наверное. – Белла прерывисто вздохнула. – Но теперь, когда прошло столько лет, я не могу просто так встретиться с матерью и узнать правду… Я не смогу этого вынести.
Леон покачал головой:
– Все будет хорошо. Если бы вы видели, с какой добротой Люсиана относится к людям…
Люсиана очень была ласкова с Кончиттой, когда он привозил дочку к ней в гости.
– Вы увидите, она от природы любящий человек, – продолжал Леон. – У нее чуткая душа. – Теперь он хорошо это понимал и чувствовал, хотя вначале отказывался это признавать.
– Может, и так. Но все равно фантазии – это только фантазии. Реальная жизнь совсем другая. Вы говорите, у нее не было других детей. Она – княжна, и вела совсем иную жизнь, чем я. Скорее всего, она даже не захочет встречаться со мной.
– Неправда. Вы не знаете ее так, как я.
– Понимаю, вам хочется верить, что она мне обрадуется. Но вы же не догадываетесь, что у нее на сердце. И об отце тоже надо подумать.
– Я правда не знаю ее сокровенных мыслей, – поколебавшись, произнес Леон.
– Даже если она захочет со мной увидеться, не представляю, что она будет при этом чувствовать. Люсиана ведь считала, что мы расстались навсегда. Что, если мое появление осложнит ей жизнь, доставит новые страдания? – Белла волновалась все сильнее. – Наша встреча может вызвать ссору между ней и вашим отцом, и она пожалеет, что вообще согласилась…
Белла резко повернулась к Леону. На ее сильно побледневших щеках, словно бриллианты, блестели слезы.
– Что, если я навлеку на нее беду?!
Леон был не в силах дольше выносить боль и страх, которые слышались в каждом ее слове, – он обнял Беллу и стал поглаживать ее по спине, как делал всегда, когда плакала Кончитта.
– Тихо-тихо… Ничего такого не случится, Белла, клянусь вам. – И непроизвольно коснулся губами ее волос.
– Я… ни за что не хочу, чтобы это случилось, но вы тоже ничего не знаете наверняка…
Леону очень не хотелось это признавать, но в словах Беллы был смысл. Но в голову пришли совсем другие мысли. Леон всего лишь хотел утешить ее, но, обняв Беллу, он отчетливо ощутил ее близость, и от этого все внутри встрепенулось, чувства пришли в возбуждение. Он как можно мягче отстранился.
Белла отступила и взглянула на Леона. Ее глаза покраснели, щеки разрумянились.
– Монахиня тогда советовала мне жить своей жизнью и не тратить время на поиски родной матери, которая явно не хочет меня знать. Я ушла из приюта с твердым намерением заниматься карьерой, забыть о прежних надеждах. Но вот в офисе адвоката Клифф случайно проговорился, что моя мать была итальянкой…
– Это все неспроста, – пробормотал Леон.
Ему начинало казаться, что это некая незримая таинственная сила проявила себя чудесным образом по обе стороны Атлантики. А как иначе объяснить его странное желание съездить в отель и выяснить все про незнакомку?
– Наверное… В ту же секунду я забыла и советы сестры, и все сказанное в той брошюре. Я полетела в Италию, решившись начать поиски. А теперь, кажется, жалею, что не послушалась монахиню. – Белла умоляюще взглянула на него. – Я сохраню тайну моей матери, и прошу вас тоже ее сохранить. Это должно остаться тайной. В ее голосе прозвучало отчаяние, которое вызвало в нем бурю эмоций.
– Я обещаю, если только вы сделаете что-то очень для меня важное.
Она резко вздохнула:
– Что?
– Я настаиваю, чтобы до возвращения в Штаты вы остались в моем доме в качестве гостьи. Если вы ничего другого мне не позволяете, то хотя бы воспользуйтесь моим гостеприимством. Наши родители женаты, из-за одного этого мы с вами уже не чужие люди, вы не можете это отрицать.
– Я собираюсь вернуться домой сегодня или завтра. Мне немного страшно. Вдруг она узнает, что я живу на вашей вилле?
– Хорошо, если хотите, я отвезу вас к вашей машине.
– Спасибо.
– Подождите меня в холле, я только скажу экономке, что отлучусь.
Белла кивнула, и Леон пошел разыскивать Симону. На обратном пути, проходя через гостиную, Леон взял фотографию, которую рассматривала Белла. На ней была Люсиана и его отец в день их свадьбы, они стояли на крыльце церкви. Тогда, в двадцатилетием возрасте, она и правда была очень похожа на Беллу.
Вернувшись, он увидел, что Белла рассматривает картину, на которой изображена вся семья Леона.
– Рядом с матерью мой брат Дант.
– Вам здесь лет шесть. А сколько Данту?
– Пять. У нас разница в четырнадцать месяцев.
Белла повернулась к нему:
– Какая у вас красивая семья. Вы похожи на обоих родителей.
– Гены не лгут, так?
– Да. А у вашей мамы удивительная улыбка.
– Она во всех отношениях была удивительной женщиной.
– Какой вы счастливый, что у вас была такая мать. Как ее звали?
– Регина Эмилия. Из дома де ла Ровере.
– Она была знатного рода?
– Да. – Леон открыл дверь и пропустил Беллу вперед. Усадив ее в машину, он протянул ей фотографию. – Я хочу, чтобы вы взяли ее. Вы более чем кто-либо имеете на нее право.
К ее глазам подступили слезы.
– Но я не могу.
– У нас еще десяток подобных фотографий. – Леон захлопнул дверцу и, обойдя машину, сел за руль.
Белла не могла поверить в произошедшее. Она прижимала фотографию к груди, изумляясь тому, что ее поиски завершились. И это благодаря Леону Малатесте, самому замечательному из всех людей, которых она встречала. Но не его благородство было виной тому, что только что в его объятиях она трепетала с головы до ног.
Пока он по-отечески обнимал ее, утешал, как ребенка, в Белле, словно пламя, вспыхнули чувства совсем иного рода. Желание ощутить вкус его губ и дать волю своей страсти нахлынуло с такой силой, что она поняла – дело плохо. Ведь он ее сводный брат!