– Что бы ни случилось, не трогай волосы. Я их привела в полный порядок.
– Конечно, – объявила я миссис Роуз. – Я готова!
Итак, вот список вещей, которые не стоит делать и говорить во время пресс–конференции.
10. Когда журналист из "Нью–Йорк Тайме" спрашивает, испугалась ли ты, когда Лари Взйн Роджерс {мистер Соседская Девчонка) вытащил из–под плаща пистолет, лучше не говорить, что ты думала, будто он вытащит что–то другое.
9. То, что тебе на стол ставят воду, не значит, что ее надо выпить. Особенно если твой рот так густо намазан блеском, что прилипает к краям стакана и пить становится невозможно. Ты лишь успешно заливаешь новую блузку своей сестры.
8. Когда журналист из "Индианаполис Стар" интересуется, знаешь ли ты уже, что Лари Вэйн Роджерс этим покушением хотел обратить на себя внимание модели Кристи Бринкли, бывшей жены Билли Джоэла, которой тот посвятил песню "Соседская девчонка", лучше не восклицать: "Вот придурок!", а с умным видом порассуждать о важности своевременного лечения психических расстройств.
7. Когда корреспондент "Си–Эн–Эн" спрашивает, есть ли у тебя мальчик, лучше ответить: "На данный момент нет", чем судорожно сглотнуть, поперхнуться собственной слюной и закашляться.
6. Когда твой взгляд падает на Барбару Уолтерс, не стоит тупо разглядывать ее прическу, гадая, настоящие это волосы или парик.
5. Когда Мэтт Лоуэр поднимается с места, чтобы задать тебе вопрос, лучше не орать в микрофон: "А я вас знаю, моя мама от вас без ума!", а с достойным видом вникнуть в суть спрашиваемого.
4. Когда прядь волос прилипает к твоим губам, лучше незаметно убрать ее рукой, а не пытаться сдуть, кривя рот во все стороны.
3. Когда журналист из "Лос–Анджелес Таймс" .спрашивает, как ты отреагировала на знакомство с президентом и его семьей, вполне можно ответить нечто более вразумительное, чем "Э–э–э, нормально".
2. И, кстати, если ты спасла жизнь главе государства, лучше рассказать именно об этом, а не о чудачествах собственной собаки.
И, наконец, на пресс–конференцию ни в коем случае не стоит являться:
1. Без темных очков. Дело в том, что тебя будут так много фотографировать, что в конце концов все поплывет перед глазами. Спускаясь по лестнице, ты споткнешься и упадешь прямо на телеведущую Кэндес Лу.
10
Но вот самое главное и удивительное последствие того, что ты спасла президента США: все вдруг хотят с тобой дружить.
Я не имею в виду плюшевых медведей и воздушные шары – все это мы пожертвовали детскому отделению больницы. Когда я приехала домой, на автоответчике оказалось сто шестьдесят семь сообщений, и из них только двадцать – от близких людей, вроде бабушки и Катрины. Остальные же были от журналистов или знакомых вроде Крис Паркс.
"Здравствуй, Сэм! – промурлыкала она в трубку. – Это я, Крис. Звоню спросить, не хочешь ли ты прийти ко мне на вечеринку в следующую субботу. Родители уедут, и мы как следует повеселимся. Но если ты не придешь, будет скучно!"
Я ушам своим не поверила. Такой грубой лжи я не ожидала даже от Крис! Она в последний раз звала меня домой в третьем классе, а тут говорит так, будто дня без меня не может прожить!
Люси же сразу воодушевилась:
– Круто, вечеринка у Крис! Я позову Джека.
– Нет, не позовешь! – быстро ответили родители и добавили, что не пустят нас ни на какую вечеринку, где не будет взрослых. Особенно с Джеком, который на прошлое Рождество плавал голым в бассейне клуба Чеви–Чейз (правда, Райдеры были членами клуба, так что инцидент сошел Джеку с рук. Увы, мои родители этого так и не забыли. Уверена, им было бы спокойнее, если бы Люси встречалась с зомбированным и заурядным парнем, а не с такой яркой индивидуальностью, как Джек).
Казалось, Люси не особенно расстроилась, что ей запретили идти к Крис Парке. Она подошла к окну и принялась увлеченно махать журналистам, оккупировавшим наш задний двор.
Правда, сообщение от Крис Парке было не самым неожиданным. Безумное количество репортеров звонили и спрашивали, когда у меня можно взять интервью. Представители всех телеканалов предлагали сделать обо мне передачу.
Забавно. Можно подумать, что в моей жизни было столько значительных событий, что их хватит на часовой телесюжет. Я могла бы предложить только ссору и препирательства с Крис Парке, хотя, думаю, им потребуется нечто более духовное.
Мне казалось, что мы уже на пике происходящей вокруг меня шумихи. Но тут позвонили представители компаний "Кока–Кола" и "Пепси". Они на полном серьезе хотели, чтобы я, сияя улыбкой счастливого идиота, говорила в камеру: "Пейте колу, и вы тоже сможете прыгнуть на сумасшедшего фаната модели Кристи Бринкли и сломать запястье в двух местах!"
Наконец, под номером сто шестьдесят четыре автоответчик выдал мне сообщение, которого я больше всего боялась. Знакомый мягкий голос произнес:
"Саманта? Здравствуй, это Сьюзен Бун. Если помнишь, из художественной школы. Саманта, пожалуйста, перезвони, когда получишь это сообщение. Нам надо кое–что обсудить".
Я страшно испугалась. От Сьюзен Бун меня не спасли бы даже все секретные службы Соединенных Штатов. Более того, надо было ухитриться перезвонить ей так, чтобы никто не слышал. Папа собирался поменять наш телефонный номер, потому что среди сообщений попадалось все больше и больше от психов, утверждавших, что они мечтают со мной познакомиться. Думаю, они действительно были психами, если та ужасная фотография с моего школьного удостоверения не отбила у них всякое желание встретиться с обладательницей столь выдающейся физиономии.
Охранники посоветовали нам не только поменять номер, но и установить сигнализацию. Сами они до сих пор околачивались вокруг нашего дома и отгоняли репортеров. Полиция же регулировала движение на нашей улице, где теперь постоянно были пробки: люди нарочно ездили по ней медленно в надежде увидеть меня. Не спрашивайте, зачем. Почти все время я сижу в комнате, жую печенье и рисую себя с Джеком. Публике нужен был бы герой повыразительней, тем не менее отныне им стала именно я. Героем. Выясняется, что герой – это тот, кто оказался в самом неподходящем месте в самую неподходящую минуту.
Как только папа разобрался с телефоном, я перезвонила Сьюзен Бун, предварительно посовещавшись с Катриной.
– Ужин? – Моя подруга никак не могла успокоиться. – Ты спасла страну, и все, что тебе за это будет – ужин?
– Ну, допустим, страну я не спасала. А ужин между прочим в Белом доме. Прошу, давай сменим тему. Так что мне сказать Сьюзен Бун?
– В Белом доме может поужинать любой дурак. Ну, конечно, за деньги, – презрительно хмыкнула Катрина. – Неужели они не могли придумать ничего получше ужина? Я бы лично дала тебе медаль за заслуги перед страной.
– Ну, может, как раз на ужине мне ее и дадут. Давай все–таки решим, что мне говорить Сьюзен, а?
– Саманта! – нетерпеливо перебила Катрина. – Для вручения медали устраивают специальный прием. Ты спасла жизнь президента, при чем тут какая–то учительница рисования?
– Сама не знаю, Кэт, – призналась я. – Понимаешь, она очень трепетно относится к искусству, и теперь, наверное, выгонит меня из студии.
– И что? Ты же как будто хотела, чтобы тебя выгнали. Тебя там все бесило.
Я задумалась. Действительно ли меня там все бесило? Хм, пожалуй, за исключением самого рисования. И Дэвида, особенно когда он похвалил мои ботинки. А вот все остальное – то, что Сьюзен решила подавлять мою творческую индивидуальность, то, что она унизила меня перед всеми, включая сына президента США, – нет, об этом лучше не вспоминать!
Значит, решила я, если меня выгонят, я буду только рада. И, попрощавшись с Катриной, набрала номер Сьюзен Бун.
–Здрасьте, – неуверенно поздоровалась я, когда Сьюзен взяла трубку. – Это Саманта Мэдисон.
– А, привет! – совершенно непринужденно и даже весело ответила Сьюзен. На заднем фоне послышалось знакомое карканье. Значит, ворон Джо обитал то в студии, то дома у хозяйки. Что ж, даже у мерзкой, огромной, вороватой птицы есть в жизни некое разнообразие. – Спасибо, что перезвонила.
– Да не за что, – сказала я и, помолчав, продолжила: – Я хотела извиниться за то, что не пришла тогда… не знаю, слышали ли вы, что произошло, но…
Сьюзен Бун усмехнулась:
– Саманта, к югу от Северного полюса нет ни одного человека, который не слышал бы о том, что вчера произошло у дверей моей студии.
– А, ну да, – промямлила я и приготовилась выдать подготовленную заранее ложь. Будь я Джеком, я бы, конечно, сказала правду – в знак протеста. Но я, увы, не обладаю достоинствами Джека.
– Понимаете, я не пришла потому, что шел сильный дождь, и я вся промокла, и решила обсохнуть перед тем, как идти в класс, а потом оказалось, что уже поздно, и…
– Саманта, все это не важно, – прервала меня Сьюзен Бун, к моему величайшему изумлению. Правда, ложь не совсем удалась, но ничего лучшего за столь короткий срок я не придумала. – Давай поговорим о твоей руке.
– О моей руке? – Я посмотрела на гипс, к которому уже успела привыкнуть.
– Да. Это та рука, которой ты рисуешь?
– Э–э–э, нет.
– Отлично. Увидимся во вторник?
И тут мне пришла в голову мысль о том, что Сьюзен Бун, вроде Кока–Колы и Пепси, решила использовать меня в целях саморекламы.
– Послушайте, миссис Бун, – начала я, плохо соображая, как лучше сказать то, что я хотела, – насчет подавления индивидуальности. Если не брать в счет историю с ананасом, Сьюзен казалась вполне милой.
– Сьюзен, – поправила она.
– Что, простите?
– Зови меня Сьюзен.
– А, хорошо. Так вот, Сьюзен, боюсь, у меня сейчас не будет времени для уроков. – А вдруг сработает? В этой лжи была доля правда: вокруг моего дома сновали репортеры, на улице толпились зеваки, и всякие подозрительные личности оставляли на автоответчике десятки сообщений. Вполне вероятно, что в суматохе родители забудут и о художественной школе, и о тройке по немецкому,
– Сэм, – сказала вдруг Сьюзен Бун очень серьезно. – У тебя есть талант, но ты его не раскроешь, пока не перестанешь думать и не начнешь видеть. А чтобы это сделать, надо учиться сейчас.
Учиться видеть? Может, миссис Бун решила, что у дверей ее студии я повредила не руку, а зрение?
И тут я поняла. Вот оно – Сьюзен хочет превратить меня в робота и помешать чувствовать то, что я рисую, сердцем! Но только я хотела сказать что–нибудь вроде: "Нет, спасибо, миссис Бун. Я не желаю становиться очередным клоном от искусства", как она продолжила:
– Итак, увидимся во вторник. Иначе, боюсь, мне придется сказать твоим родителям, как мы по тебе вчера скучали.
Ничего себе. Жестоко. Слишком жестоко для королевы эльфов.
Я внезапно поняла, что устала бороться с системой.
– Хорошо, договорились.
– Вот и отлично, – сказала Сьюзен Бун, а, перед тем как она положила трубку, Джо прокаркал: – Хоррррошая птица! Хоррррошая птица!
Итак, я была во власти Сьюзен, и, что самое ужасное, она это знала. Знала! Кто бы мог подумать, что эльфийские королевы так коварны.
Теперь выхода нет – придется вернуться в студию, где все знают, что я прогуляла занятие, и наверняка догадываются, почему я его прогуляла. Боже, как несправедливо!
Я сидела, уныло понурив голову, как вдруг в комнату, по своему обыкновению без стука, вошла Люси.
– Итак, – важно произнесла она.
Я сразу поняла, что мои неприятности еще не закончились: Люси держала карандаш и блокнот, а одета она была в свой любимый наряд – зеленая мини–юбка, белая блузка и тонкий пуловер.
– Значит, завтра ты идешь со мной и девочками по магазинам, а потом в кафе, – объявила Люси, сверившись с блокнотом. – Вечером ты, я и Джек смотрим новый фильм с Эдамом Сэндлером. Учти, тебе надо показаться и "У Луиджи", куда мы пойдем есть пиццу после кино.
В воскресенье ужин у президента, я пыталась его отменить, но не вышло. Правда, если он закончится не слишком поздно, можем снова заглянуть к Луиджи. Многие из моей тусовки ходят туда делать домашние задания. В понедельник – слушай внимательно, Сэм, это важно – в понедельник мы займемся твоим внешним видом, и тебе придется встать как минимум на час раньше, чем обычно. Ты больше не будешь вскакивать за пятнадцать минут до выхода, одевать первое, что попадется под руку, и плестись в школу, как беспризорник. Учти, чтобы привести твои волосы в божеский вид, нужно по крайней мере полчаса. Я нервно сморгнула.
– О чем, – слова произносились с трудом, – ты… тут… говоришь.
Люси демонстративно закатила глаза и плюхнулась на кровать ко мне и Манэ.
– Я составила расписание твоей жизни, глупышка! Не бойся, все под контролем. Ну, признайся, ты же сама знаешь, что… м–м–м… немного не вписываешься в правильную тусовку и, кстати, напрасно общаешься с Катриной. Она милая, не спорю, но немного чокнутая, правда? Ты могла бы просто меньше времени проводить с ней в школе и вообще. Не обязательно совсем уж прекращать отношения. А теперь скажи: ты всю свою одежду выкрасила в черный цвет или хоть что–то осталось?
– Люси. – Я постепенно пришла в себя: – Вон из моей комнаты.
Сестрица встряхнула длинными шелковистыми волосами.
– Сэм, перестань. Даже папа всегда говорит – подарки судьбы надо уметь принимать, не то в конце концов вместо золотого колечка она предложит тебе медное. Если бы парень захотел подарить мне медное кольцо, я бы послала его куда подальше.
– ЛЮСИ! – заорала я, замахнувшись на нее танком. – ВОН ИЗ МОЕЙ КОМНАТЫ!!!
Сестра презрительно пожала плечами и поднялась, чтобы уйти.
– Как говорится, не делай добра. Только попробуй меня о чем–нибудь попросить.
К великому моему облегчению, Люси ушла, а я осталась наедине со своей хронической врожденной неконтактностью.
Вот список того, что Гвен Стефани не сделала бы под страхом смертной казни.
10. Она никогда не позволила бы сестре выбирать ей одежду. Гвен Стефани нашла свой неповторимый стиль и в любом комиссионном магазине может отыскать классную майку, а потом переделать ее в спортивный топ. Гвен никогда в жизни не надела бы белые, серые или коричневые клеши, которые сестра великодушно купила ей за триста шестьдесят пять долларов в "Banana Republic".
9. Если бы сестра велела Гвен бросить ее лучшую подругу, потому что та нелепо одевается, Гвен не стала бы кидаться тапками, а просто презрительно рассмеялась.
8. Вряд ли Гвен, чтобы не привлекать внимания репортеров, пошла бы выгуливать собаку в рваном свитере, огромных темных очках и папиных армейских штанах. Напротив, она воспользовалась бы всеобщим интересом к собственной персоне для того, скажем, чтобы продвигать музыку ска.
7. Я совершенно уверена в том, что Гвен Стефани не покраснела бы до ушей, если бы парень ее сестры, в которого она тайно влюблена, сказал бы, что она классно выглядит в папиных армейских штанах.
6. Более того, Гвен Стефани слишком ценит свою индивидуальность, чтобы влюбиться в парня своей сестры.
5. Если бы Гвен спасла президента США от смерти, она бы не сидела дома, прячась от восхищенных поклонников, а написала бы об этом проникновенную, остроумную песню.
Но песня все равно не поднялась бы выше пятого места в сводном чарте, потому что, если верить статистике, американцы не очень любят ска.
4. Если бы Крис Парке позвонила Гвен Стефани, как позвонила мне, и сказала: "Привет, Гвен! Так ты придешь? В смысле, на мою вечеринку в субботу!" – Гвен остроумно бы ответила, например, так: "А откуда у тебя мой номер?" Естественно, она бы сделала вид, что не знает о том, что Люси разослала его по почте всей школе, из боязни пропустить, не дай бог, какое–нибудь важное мероприятие вроде похода к Луиджи или в кино.
3. Если бы кто–то попытался подавить творческую индивидуальность Гвен, она не сдалась бы ни за что на свете.
2. Гвен бы точно не пришло в голову все воскресенье писать письмо парню своей сестры – вместо того чтобы делать немецкий – со списком причин, по которым он должен быть с ней, потом рвать письмо на мелкие клочки и спускать в унитаз, вместо того чтобы отдать адресату.
И вот то, что Гвен Стефани уж точно бы никогда не сделала:
1. Не надела бы ослепительно голубой костюм, который мама купила ей у модной портнихи для ужина в Белом доме.
11
Я много раз была в Белом доме. Это естественно, если живешь в Вашингтоне: начиная с третьего класса тебя водят туда на экскурсии, а потом заставляют писать сочинения на тему: "Как я был в Белом доме". Глупо, но факт.
Итак, я видела всё залы: Китайский, Восточный, Зеленый, Синий, Красный, и даже Библиотеку.
Но этим воскресеньем я впервые шла в Белый дом не как посетитель, а как гость.
Ощущения были довольно странные, причем не только у меня, но и у всей семьи, за исключением, может быть, Ребекки, которая только что получила последний выпуск "Стар Трэк" и не замечала ничего вокруг.
Кстати, у меня уже давно появилось подозрение, что Ребекка – робот, не запрограммированный на естественные человеческие переживания.
Но мы, люди, волновались не на шутку. Мама нарядилась в свой лучший костюм и жемчужный комплект, который надевала только на самые важные слушания в суде, и решительно отобрала у папы мобильный телефон и карманный компьютер, чтобы тот не вздумал пользоваться ими во время торжественного ужина. Тереза – ее, естественно, тоже пригласили как члена семьи – была в своем выходном платье, ярко–фиолетовых туфлях с блестками и (удивительно!) ни разу не заорала на нас. Даже тогда, когда промокший под дождем Манэ с чувством отряхнулся в только что убранной гостиной. Люси, и та наводила красоту по крайней мере на два часа дольше обычного, и в итоге выглядела как приглашенная знаменитость, а не девочка, собравшаяся в гости к семье, которая, вообще–то говоря, жила по соседству.
– Сэм, что бы ни случилось, – сказала Люси, как только мы выехали из дома и тут же встали в пробку из–за скопища полицейских машин и кучи репортеров, у которых появилась дурная привычка запечатлевать каждый наш шаг, – прошу, не прячь еду под тарелку.
– Люси! – Нервы мои и так были на пределе. – Я знаю, как себя вести за ужином! Я не ребенок!
Дело в том, что когда дома подают еду, которая мне не нравится, я скидываю ее на пол Манэ, и он весело чавкает фасолью, сосисками, цветной капустой, баклажанами и так далее. Но президент и его родственники, как известно, кошатники. Кошки милые, не спорю, но вряд ли они могут оказать поддержку таким привередам, как я. Сильно сомневаюсь, что президентский кот с радостью съест кабачок, который я смахну ему с тарелки.
Итак, у меня была серьезная проблема: что делать, если на столе будут брокколи или, не дай бог, рыба и помидоры. Овощ этот я терпеть не могу, но обычно он присутствует во всех изысканных блюдах. Я отлично знала, что прятать еду под тарелкой глупо. Что если кто–то увидит? Это будет позор пострашнее, чем в случае с ананасом.