– А, уже встала! Тебя, наверное, разбудили крики? – Она лучезарно улыбнулась: – Тут тебе кое–что прислали. Не против, если я принесу? – И, не дожидаясь ответа, она распахнула дверь. Палату наполнили сладкие запахи самых разных цветов. Медсестры, являя собой бесконечную процессию, вносили и вносили охапки роз, маргариток, гербер, орхидей, гвоздик, которые в конце концов пришлось складывать на пол. Но цветами "присланное кое–что " не ограничилось. За ними последовали воздушные шары: красные, синие, белые, розовые, круглые и в форме сердца – все с благодарностями и пожеланиями выздоровления. Потом перед моим изумленным взором выросла гора плюшевых медведей всех размеров и окрасок. Почти к каждому была прикреплена записка с надписью вроде: "Спасибо тебе, медвежонок!" или "Нашему плюшевому чуду".
Я смотрела на весь этот беспредел и думала: "Погодите–погодите! Здесь точно какая–то ошибка. С чего это я стала плюшевым чудом и медвежонком. Это какая–то неудачная шутка!"
Но подарки все прибывали и прибывали. Медсестры хихикали, и даже охранники, как мне показалось, обменивались насмешливыми взглядами, невзирая на темные очки. И только мама была изумлена, пожалуй, даже больше, чем я. Она брала один букет за другим и читала вслух записки и открытки:
"Спасибо тебе за необыкновенное мужество. С наилучшими пожеланиями, министр обороны США".
"Желаю, чтобы все граждане Америки были похожи на тебя, губернатор Округа Колумбия".
"Ангелу, спустившемуся с небес. Жители Клевелэнда, Огайо".
"С восхищением перед твоей храбростью, премьер–министр Канады".
"Нам всем следует брать с тебя пример… Далай–лама".
Я огорчилась. Неужели Далай–лама и правда считает, что кому–то надо брать с меня пример? Особенно если учесть то, сколько мяса я съела за свою жизнь.
– Там, внизу, еще больше, – сообщила одна из медсестер.
Мама изучала открытку от японского императора.
– Что?
– Не волнуйтесь, мы просвечиваем рентгеном все конфеты и фрукты, – сообщили сотрудники секретной службы.
– Рентгеном? – недоуменно повторила мама. – Но зачем?
– Там могут быть лезвия. Или иголки. Ну, что угодно, – пожал плечами один из телохранителей.
– Осторожность никогда не помешает, – подтвердил другой.
Маму эта информация явно не обрадовала.
– О, – слабо выдохнула она.
Тут в палату вошли папа, Люси, Ребекка и Тереза. Тереза легонько шлепнула меня по затылку.
– Как же ты меня вчера напугала! Представь, я приехала, а полицейские сказали, что тебя нельзя забрать, потому что ты побывала в перестрелке! Я уж думала, ты умерла!
Ребекка же, как всегда, отреагировала философски:
– А я ничуть не волновалась. Сэм не входит в группу риска гибели от огнестрельного оружия. Обычно это мужчины от 15 до 34.
Люси, как выяснилось, больше всех хотела со мной поговорить. Наедине.
– Иди сюда. – Она позвала меня в ванную и тут же закрыла дверь. – Плохие новости, – быстро и взволнованно зашептала она. – Главный врач больницы спрашивал у папы, когда ты будешь готова к пресс–конференции.
– Пресс–конференции? – Я присела на край ванны. – Ты шутишь, да?
– Конечно, нет! – возмутилась Люси. – Ты – национальная героиня. Все хотят с тобой пообщаться. Но не волнуйся, старшая сестричка Люси тебя спасет.
И она многозначительно потрясла рюкзаком, который как–то странно загремел: по–видимому, Люси захватила все содержимое своего трюмо.
– Итак, надо что–то придумать с волосами. Исключительно потому, что я неважно себя чувствовала из–за сломанной руки, не выспалась и так далее, я позволила Люси перехватить инициативу. Сил бороться у меня не было: пару раз я вскрикнула, но на этот раз ребята из секретной службы не примчались меня спасать, размахивая пистолетами. Правда, Люси не остановил бы и взвод десантников: этого момента она ждала много лет. В рюкзаке оказался полный комплект одежды и куча косметики, которую сестрица явно хотела побыстрее применить ко мне, тупо стоявшей под струями воды.
– Это авапухи, – пояснила Люси, выдавливая мне на голову какую–то фруктовую гадость. – Гавайский экстракт имбиря. Вымой им волосы, и вот тебе абрикосовый скраб для тела.
– Люси! – взмолилась я, пытаясь разлепить глаза от авапухи. – Что ты хочешь со мной сделать, а?
– Спасти, – сурово и лаконично ответила моя мучительница. – Вообще–то ты должна быть мне благодарна.
– Благодарна? За что? За то, что из–за твоего дрянного экстракта имбиря я ослепла на всю жизнь?
– Нет, за то, что пытаюсь сделать из тебя человека, – не отреагировала на сарказм Люси. – Думаешь, мне было приятно отвечать на вопросы – всю ночь, между прочим – "Неужели это твоя сестра? Она что, принадлежит к какой–то секте?"
Только я открыла рот, чтобы возразить, как Люси выдавила в него аквафреш. Пока я отплевывалась пастой, сестра невозмутимо продолжала:
– Теперь кондиционер. Бери, это специальный, им моют гриву лошадям перед выступлениями.
– Я не лошадь! – возмутилась я, пытаясь достать здоровой рукой Люси, а затем дать ей по башке гипсом.
– Охотно верю. Но, Сэм, считай, что это… скорая помощь красоты. – Люси снова подтолкнула меня под струю воды: – Смой, а потом еще раз намыль, прошу.
Когда Люси закончила свои измывательства, я была чистой до скрипа и благоухала сильнее, чем цветник у меня в палате.
Признаться, выглядела я действительно намного лучше, чем обычно. Под надзором Люси я выпрямила волосы, и они легли мягкими волнами на плечи. И хотя мои веснушки скрыть довольно трудно, Люси сделала что–то, чтобы они были не так заметны.
Итак, я не сопротивлялась гавайскому экстракту имбиря, абрикосовому скрабу и лошадиному кондиционеру. Я согласилась на тушь, тональный крем и блеск для губ.
Но я ни за что на свете не хотела надевать то, что Люси мне принесла: ярко–голубую блузку и юбку в тон.
– Люси, – заявила я настолько твердо и категорично, насколько это может сделать человек, слегка прикрытый крохотным больничным полотенцем. – Я согласилась на твою подводку для глаз, на твою помаду и всякие другие примочки. Но твоей одежды на мне не будет никогда.
– Сэм, у тебя нет выбора. – Люси уже держала блузку наготове. – Вся ТВОЯ одежда черная. Люди подумают, что ты жрица Сатаны. Будь добра, постарайся раз в жизни выглядеть как человек, и – уверяю – тебе это очень даже понравится.
На слове "понравится" она легонько встряхнула меня за плечи. Я подумала, что Люси легко говорить, потому что она:
1. Выше меня на пять сантиметров и весит больше на пять килограммов.
2. У нее целы обе руки.
3. Ей не приходится держать сползающее полотенце.
4. Уже много лет она читает раздел "Стиль" в "Космополитене" и может превратить в гламурную красавицу даже самку орангутана.
Вот так вот! С фактами не поспоришь. Кроме того, Люси не пришло в голову принести хоть что–нибудь из моего гардероба, а все вчерашние тряпки забрали секретные службы для экспертизы.
Итак, из ванной вышла не я, а одетое и накрашенное подобие Люси. От меня самой не осталось ровным счетом ничего. Но, может, и к лучшему, потому что я все равно совершенно не ощущала себя самой собой оттого, что не выспалась, оттого, что люди кричали мое имя, я получила тонну плюшевых медведей и еле промыла глаза от авапухи.
Так вот, выйдя из ванной, я подумала, что все происходящее настолько странно, что не имеет значения, будет ли чуть–чуть "страньше". Как сказала бы кэролловская Алиса.
И тут мама с тревогой в голосе позвала меня откуда–то из–за букетов и шаров:
– Саманта, к тебе пришли.
Я обернулась и увидела президента США.
8
Ну, несмотря на то что я всю жизнь прожила в Вашингтоне, – ну, если не считать того года в Марокко, – я ни разу не видела живого президента США (их, кстати, было четыре с момента моего рождения).
То есть, конечно, президентские кортежи регулярно проезжали мимо моего дома, но сейчас – сейчас глава государства стоял в непосредственной близости от меня, что было все–таки очень странно, учитывая присутствие папы, мамы, Люси, Терезы, секретной службы, букетов и плюшевых медведей.
Кроме того, рядом с президентом была его жена. Ее я видела только в ток–шоу и журнале "Домоводство" (она выиграл а конкурс на лучший рецепт печенья). Выяснилось, что первая леди страны и ее супруг были намного… больше, чем на экране телевизора. Естественно. И намного реальнее, и старше. То есть были видны морщинки на их лицах и так далее.
– Так это ты та самая юная леди, которая спасла мне жизнь? – ласково спросил президент. Президент США. Меня. Тем глубоким, низким голосом, который я слышала каждый вечер, когда родители смотрели новости, отогнав меня от "Симпсонов".
И что же я ответила? Что я сказала президенту США?
– Ээээ, –начала я, услышав, как облегченный вздох вырвался из груди Люси. Сестра, по–видимому, была счастлива, что успела привести меня в порядок: приди президент на пять минут раньше, и он застал бы меня во всей красе – с огненно–рыжим безобразием на голове, Люси явно не волновало то; что я вела себя как идиотка. Главное, что выглядела я вполне прилично.
– Что ж, я просто пришел пожать руку самой смелой девочке на свете, – сказал президент своим густым голосом. И протянул мне правую ладонь, на которую я недоуменно уставилась. Обычная рука, правда, принадлежащая главе страны. Но задумалась я вот по какому поводу: президент назвал меня смелой. И во всех открытках и записках, которые читала мама, говорилось нечто подобное.
Но дело в том, что я вовсе не смелая. Смелость – это когда ты знаешь, что нужно что–то сделать, а это трудно или опасно, но делаешь. Например, так я защищала Катрину от насмешек Крис Паркс, зная, что через мгновение все эти колкости и гадости посыплются на меня. Вот это был смелый поступок, в отличие от прыжка на мистера Соседская Девчонка – в тот момент я не думала о последствиях. Просто прыгнула. Увидела президента, увидела пистолет, прыгнула. Вот и все.
Так что я далеко не самая смелая девочка на свете. Я обычная девочка, которая случайно оказалась рядом с парнем, намеревавшимся убить президента. Вот и все. На моем месте мог быть кто угодно.
Не знаю, сколько бы я еще пялилась на руку президента, если бы Люси не впилась мне в спину своими длинными заостренными ногтями. Было больно, но я сдержалась – не ойкнула, не скривилась, а поблагодарила президента и протянула ему руку в ответ.
Естественно, правую, ту, которая была в гипсе. Все доброжелательно рассмеялись, словно я остроумно пошутила, и президент пожал мне левую руку. Первая леди тоже пожала мне руку и выразила надежду на то, что наша семья как–нибудь придет в Белый дом поужинать, "когда–нибудь, когда все утрясется".
Ужин? В Белом доме?
Слава богу, мама нашлась и сказала, что мы с радостью придем, как только будет удобно. Затем первая леди обернулась и, словно заметив кого–то в дверях, улыбнулась:
– Да, кстати, познакомьтесь с нашим сыном, Дэвидом!
И в палату вошел сын президента.
Который, как выяснилось, оказался Дэвидом из студии Сьюзен Бун. Дэвидом в майке "Save Ferris". Дэвидом, похвалившим мои ботинки. И теперь я поняла, почему его лицо показалось мне знакомым.
9
Но это вовсе не значило, что я совсем уж не в себе. Откуда я могла знать, что он – сын президента?
Дэвид совсем не походил на того парня, которого я привыкла видеть в новостях на предвыборных кампаниях. ТОТ парень никогда бы не надел майку "Save Ferris", и уж тем более армейские ботинки. ТОТ парень совсем не интересовался искусством. ТОТ парень всегда был в строгих костюмах и с умным видом слушал речи своего папочки в политических программах, которые я каждый раз переключала. И, конечно, из–за того, что отец Дэвида стал президентом, а сам он пошел в колледж "Горизонт" в Вашингтоне, всякий раз в новостях он появлялся в форме – брюки цвета хаки, белая рубашка, голубой пуловер и красный галстук. Несмотря на то, что форма Дэвиду очень даже шла – ну, с его черными волосами и зелеными глазами, – все равно он выглядел полным лохом. В смысле, вряд ли его фото напечатали бы на обложке какого–нибудь модного журнала.
Итак, я изумленно смотрела на Дэвида и никак не могла поверить, что этот мальчик пару дней назад похвалил мои ботинки.
Хотя, если честно, я вдруг поняла, что поверить в это легко, потому что Дэвид – на борту самолета, на предвыборной кампании, на президентской даче – все равно оставался самим собой, тем самым парнем в футболке "Save Ferris", а не сынком главы страны.
Неизвестно, кто из нас двоих был ошарашен больше. Дэвид, наверное, решил, что это нелепое совпадение, а меня осенило, что вчера, в тот судьбоносный вечер, президент всего лишь заезжал за Дэвидом, а в "Городские сладости" зашел, видимо, потому, что был сладкоежкой.
Хотя, нет. Дэвид смотрел на меня и явно удивлялся не неожиданности ситуации, а тому, что я сама предстала в непривычном облике. Когда мы познакомились, на мне была черная одежда, армейские ботинки и никакого макияжа. Теперь же я выглядела точь–в–точь как Люси: голубая юбка, мягкие локоны и губы, зовущие к поцелую… Гадость, конечно, но так было написано на блеске, которым сестра щедро намазала мой рот.
– Э–э–э, – неуверенно протянул Дэвид, – привет.
Я недовольно посмотрела на него:
– Ну, э–э–э, привет.
Мама Дэвида удивленно вскинула брови:
– Вы знакомы?
– Да. – Дэвид улыбнулся обворожительной улыбкой. Конечно, не такой, как у Джека, но тем не менее. – Мы с Самантой вместе ходим к Сьюзен Бун.
Вот тут я перепугалась не на шутку.
"Мы с Самантой вместе ходим к Сьюзен Бун ".
Сейчас Дэвид расскажет о том, о чем я постаралась не сообщать родителям: о пропущенном уроке. Возможно, они не очень рассердятся. Ведь в конце концов, я спасла жизнь президенту, а за это, наверное, даже из тюрьмы могли бы выпустить.
Так вот, родители, скорее всего, меня простят. Но не Тереза, которой я торжественно поклялась пойти в студию. Как бы Тереза ни уважала президента своей новой родины, если она узнает, что я ослушалась, белого света мне действительно не видать. Она сдержит слово. Никаких шоколадных пончиков: я буду обречена изо дня в день жевать черствые крекеры и скучные батончики–мюсли. Тереза прощала нам все: плохие отметки, беспорядок, несделанную домашнюю работу, грязь на свежевымытом полу – но ложь…
Никогда. Даже если бы я спасла всех президентов всех стран мира, включая Эквадор.
Я умоляюще посмотрела на Дэвида, надеясь, что он меня поймет. Хотя вряд ли. Да, сейчас на нем была не школьная форма, а брюки со стрелками и рубашка, но все равно было непохоже, что этот парень когда–либо мог обмануть своих родителей или свою строгую экономку. Пожалуйста, ну, пожалуйста, пусть мне удастся подать ему знак!
– А, так ты тоже ходишь к Сьюзен Бун? – Первая леди широко улыбнулась: – Она чудесная, правда? Дэвид ее обожает. – Она погладила сына по голове так, как делают все мамы на свете: – Я так рада, что Дэвид вчера поздно ушел из студии. Кто знает, что случилось бы, выйди он как раз тогда…
Она не договорила, но я могла бы продолжить: "…когда мистер Соседская Девчонка выстрелил". Но суть–то как раз в том, что ничего бы не случилось. Потому что там уже была я.
"Дэвид, Дэвид, – мысленно умоляла я. – Прошу, не говори, что я вчера прогуляла. Пожалуйста, один–единственный раз в своей правильной жизни пойми меня! Я знаю, ты можешь, ты тоже любишь "Save Ferris", и значит, у нас есть что–то общее. Ничего не говори, Дэвид. Ничего не говори. Ничего не…"
– Прекрасно вас понимаю, – вздохнула мама и положила мне руку на плечо – точь–в–точь как первая леди своему сыну. – Страшно даже подумать, что было бы, если бы работники секретной службы его не обезоружили,
– О да, – отозвалась первая леди. – Но они всегда работают безукоризненно.
Разговор чудесным образом удалялся от Сьюзен Бун. Правда, кто–то упомянул, что
Джон – ну, тот мужчина среднего возраста, который совсем не умел рисовать и носил слуховой аппарат, – личный телохранитель Дэвида, что, согласитесь, довольно странно.
Но, несомненно, не так странно, как то, что именно я спасла жизнь президента.
Дэвид быстро пришел в себя от изумления и стал таким, как всегда. Правда, мне показалось, что он с трудом сдерживает улыбку. Может быть, он вспомнил про ананас? При мысли об этом я густо покраснела.
Боже мой! Дурацкий ананас! Ну почему подобные вещи происходят только со мной? Почему я решила, что, если нарисую ананас, все воспримут это как нечто само собой разумеющееся. Наверное, этот ананас, как сказал бы Джек, породило мое подсознание.
А если так, то почему мне стыдно?
Поговорив с нами еще минут двадцать, президент, его жена и Дэвид ушли. Мы остались одни.
Не успела закрыться дверь, как мама глубоко вздохнула и повалилась на мою кровать, которую поспешно убрала перед приходом президентской семьи.
– Это сон или нет? – спросила она в пустоту.
Тереза, казалось, была удивлена больше всех.
– Просто не верится, – пробормотала она, – что я только что стояла рядом с президентом США.
Даже Ребекка заволновалась.
– Я должна была спросить президента, – сокрушалась она, – зачем правительство скрывает от нас факты инопланетных вторжений на Землю,
Люси, как всегда, мыслила примитивно.
– Ужин в Белом доме! Как думаете, можно мне будет позвать Джека?
– НЕТ! – хором вскричали родители. Люси вздохнула:
– Ну и ладно, без него будет даже веселее. В конце концов, я построю глазки Дэвиду. Он сладкий.
Вот видите? Видите, как несправедливо, что Люси достался Джек? Самый лучший парень на свете, настоящее сокровище. Я опять загрустила по этому поводу.
– Эй! – сказала я зло. – У тебя разве нет парня?
Люси воззрилась на меня в изумлении:
– И что, мне теперь ни на кого посмотреть нельзя? Ты хоть видела, какие у Дэвида зеленые глаза? А его задик…
– Стоп–стоп, – решительно прервал ее папа. – Никаких разговоров о… о задиках в моем присутствии. И в остальное время желательно тоже.
– Присоединяюсь! – поддержала мама.
Я же была возмущена. Только представьте, Люси изучает анатомию других юношей, хотя ей всецело принадлежат все части тела Джека!
Но Люси пропустила реплики родных мимо ушей. Она пожала плечами и подошла к окну.
– Немедленно отойди! – заорали мы с мамой.
Но было поздно. Толпа взревела, и Люси, быстро сориентировавшись, заулыбалась и замахала рукой.
– Привет! – крикнула она, хотя ее вряд ли услышали.
Забавно, но именно в это мгновение дверь открылась, и вошла дама, представившаяся как миссис Роуз, главный врач больницы.
– Мисс Мэдисон, вы готовы к пресс–конференции? – с улыбкой обратилась она к Люси.
Люси сделала большие глаза и указала на меня длинным острым ногтем.
– Не я. Вон она.
Миссис Роуз улыбнулась еще раз.
– Отлично. Так ты готова, солнышко? Это быстро, тебе просто зададут пару вопросов. А потом можешь спокойно ехать домой.
Я испуганно посмотрела на родителей. Они ободряюще закивали. Я перевела взгляд на Терезу. Та одарила меня успокаивающей улыбкой. Наконец, я повернулась к Люси, и та сказала: