Он переносит вес на левую руку, чтобы пальцами правой - самыми кончиками - прикоснуться к ожерелью на моей шее:
- Не понарошку. Я могу это потрогать.
Мягким движением он соскальзывает в сторону и перекатывается под одеялом к самому краю кровати. Я привстаю на локте, чтобы заглянуть ему в лицо.
- Кристо…
Он уже закрыл глаза, положив под затылок руки.
- Иди к чёрту. И не прикасайся ко мне, пожалуйста.
Вот так. Вот так.
Видимо, мне действительно стоит забраться в постель к Батори. Теперь, похоже, уже можно.
Я со всей дури перетягиваю по голой груди Кристо влажным полотенцем, которое после душа бросила просто на тумбочку. От неожиданности он подскакивает, потом, выругавшись, берёт подушку, отыскивает на кресле покрывало от кровати и укладывается прямо на ковре.
Хотя, по моему мнению, он должен был извиниться.
***
Когда я была маленькой, цыганята с Вишнёвой рассказывали историю одной женщины из Инджии. Когда ей было девятнадцать лет, она поехала со всей семьёй на цыганский фестиваль в Пловдив - в Болгарию - чтобы выступить. Там на неё положил глаз парень из местной семьи, тоже православной. Он танцевал на фестивале с братьями. Честь по чести подошёл к её родителям, попросил её руки и предложил огромный выкуп. Парень был изуродован оспой и со сломанной, криво сросшейся рукой, но в остальном очень славный, обходительный, видный танцор, а, главное, выкуп был действительно большим, так что родители подумали и согласились. Девушка думала отказаться, но её слушать никто не стал, тут пригрозили, там надавили. В общем, через два дня стали играть свадьбу. Поставили во дворе местного дома столы, богато их накрыли. Молодые со свидетелями и родственниками поехали в церковь. Однако вернулся почему-то только молодой; это выяснилось при выгрузке кортежа.
Дело в том, что невеста влюбилась в свидетеля, очень красивого парня. Она перемигнулась с ним, и они сбежали из кортежа, сыграв нахальную свадьбу в другом месте.
Что делать, цыганская свадьба считается выше церковной. Оформили, и стала она жить с парнем, с которым бежала. Родителям пришлось вернуть выкуп, они были очень обижены и перестали говорить с дочерью.
Но, стоило молодой родить ребёнка, сына, как родственники мужа забрали малыша, а её саму попытались заставить заниматься дурным делом. Ей грозили, уговаривали, били, но она брать грех на душу отказывалась.
Потом она узнала, что сестра мужа по пьяной лавочке не уследила за ребёнком. Оставаться ей было больше незачем. Она улучила момент и сбежала. Через всю Болгарию и половину Королевства Югославия сумела пройти когда пешком, когда на электричках. Иногда подъезжала на грузовиках, расплачиваясь гаданием. Пока не доехала до Инджии.
Родители простили. Очень дорого ей стоило получить это прощение.
Через два года она вышла замуж за цыгана из Загреба, католика. Родила ему дочь и двух сыновей. Кажется, и сама приняла католичество. Они выступали в дорогих ресторанах и даже снимались в кино и сериалах.
Я слышала о ней и потом, когда уже танцевала в Пшемысле. Одна из наших танцовщиц видела её на свадьбе своей двоюродной сестры в Загребе. В почти уже семьдесят лет, немного потяжелевшая в талии, густо поседевшая, она всё ещё была статной женщиной с сильным и гордым взглядом. Во время войны между герцогом Августом Загребским и югославским королём Александром её младший сын служил по вербунке в сербских частях, а старший оказался призван в хорватские. Страшнее всего было представить, что один из них ненароком убьёт другого. Старший был ранен, ему ампутировали левую ногу до колена и комиссовали. Судьбу младшего она узнала только в конце девяностых: вместе со многими матерями поехала в Вуковар. Ходила по улицам и увидела его имя на табличке со списком погибших в боях с турками на улице Якоба Фраса у дома пять. Вуковар - город-памятник. Там до сих пор видны следы обстрелов на стенах домов, их, кажется, нарочно не заделывают. На каждой улице, у каждого дома - таблички с именами павших во Второй Вуковарской битве. Хотя турки перебили меньше христианского народу, чем сами сербы и хорваты, сойдясь в битве Первой.
Даже в шестьдесят она танцевала так, что люди начинали молиться.
***
Надо ли говорить, что во дворец переезжаю я одна. Кристо даже не заботится о слухах, которые почти неизбежно поползут среди "волков", а потом и цыган вообще. Представляю, как доволен Тот факту, что дочь Люции Шерифович, наконец-то, оказалась разделена со мной. И как он злорадствует моей размолвке с мужем. Если это ещё можно назвать размолвкой.
Зелёные покои теперь насовсем остаются за мной. Тётя Дина (не представляю, как Кристо объяснил ей происходящее) собрала и прислала мне все мои вещи, от музыкальных дисков до костюмов на выход, добавив отчего-то и банку с листьями каштана, всё ещё золотисто-жёлтыми. Если это не новые листья. Как ни странно, всё отлично размещается без дополнительной мебели. Букет из листьев я ставлю на тумбочку у кровати - чтобы, проснувшись, сразу видеть яркое, тёплое пятно. Раньше, просыпаясь, я смотрела на Кристо. Пожалуй, листья - неплохая замена.
С рабочего компьютера выхода в общую сеть нет, только в служебную, так что я нагло использую своё служебное положение и отсылаю курьера купить музыкальный центр и россыпь пуговиц (надо было видеть лицо паренька). Наличных у меня нет, но моего имени достаточно, чтобы покупки оформляли без оплаты, присылая счета позже.
До похода в кинотеатр у меня в голове составился целый список приказов, которые я издам после победы на Тотом. Теперь в голове удручающе пусто. Я просматриваю бумаги только для того, чтобы не налететь на очередной сюрприз от шефа. Занятия решаю пропустить - впервые. Может быть, потом вообще их отменю.
На обед я не выхожу из кабинета, милостиво отсылая господина Балога. Просто сижу весь час, опустив голову на руки, и думаю обо всякой ерунде, какая в голову ни придёт. В общем, я так до самого вечера сижу; потом, спохватившись, прошу секретаря заказать мне что-нибудь из невенгерского ресторана. Прямо в кабинет: в покоях нет стола. И спускаться в служебную столовую не хочется.
- Но, госпожа Хорват, император распорядился, чтобы вы отужинали с ним в десять, - не без удивления отзывается голос Балога в селекторе. - Я говорил вам…
Неужели? Да какая разница.
- Точно. Спасибо, что напомнили. А где?
- На веранде турецкого дворика.
- Ясно. Тогда можете уже идти домой.
- Слушаюсь, госпожа Хорват.
Я заставляю себя переодеться к ужину - у себя в покоях, а не в раздевалке. Ах, да, раздевалка. Я хотела, чтобы её разделили, а то "волкам" приходится после смены заходить исключительно по очереди: сначала мальчики, потом девочки. Почему, спрашивается, нельзя сразу сделать удобно? Как нормальные занятия по рукопашному бою провести, так нравственность не позволяет. А как раздевалку нормальную сделать, то сами как-нибудь разберётесь со нравственностью. Как же я не люблю вампиров!
Наверное, назло Кристо я одеваюсь в своё единственное платье и даже втискиваюсь в туфли, цепляю серьги и подкрашиваю ресницы. Подумав, отрываю головку одной из волчьих лилий в вазе - видимо, это горничная поставила букет масляно-жёлтых, лучистых цветов на вторую тумбочку - и втыкаю стебелёк за ухо. Меня окутывает сильным и сладким запахом не хуже, чем от арабских духов. Лучше, пожалуй, духи Ловаш переносит с трудом, а цветы ещё туда-сюда.
На застеклённую веранду, слегка заплутав в бесчисленных коридорах, я выхожу в четверть одиннадцатого. Батори будто задался целью сделать все наши совместные обеды и ужины максимально непохожими по антуражу: вдруг заскучаем. Ресторан "Сегед" - в подвальчике, но мягко освещённый, уютный, с диванчиками и видами Сегеда на стенах. Почти совсем тёмный кабинет в пражской таверне, какой-то удивительно средневековый. Ультрасовременная кухня Язмин, словно декорации из сериала, здесь же, в Будапеште. Теперь - залитая холодноватым светом ламп терраса в "восточном" стиле, точнее, том самом модно-стерильном с "турецкими" элементами: кресла с пёстрыми подушечками по углам, узорчатые горшки с какими-то южными растениями. И в середине - маленький круглый столик и два стула, на одном из которых как раз пристроил монаршую задницу Ловаш Батори. Он, впрочем, поднимает её, чтобы усадить меня по всем правилам этикета.
- Добрый вечер. Я подумал, что к вечеру вы как раз нагуляете аппетит. Кажется, венгерской кухни вам пока довольно, так что я распорядился приготовить что-нибудь турецкое. Вроде как для поддержания общего стиля. Вы же любите кебаб? Хм-м-м, если это кебаб, - Ловаш приоткрывает крышку над блюдом, рассматривая кусочки мяса в окружении тушёных овощей. - Мне кажется, выглядит аппетитно.
- Из-за красного соуса?
- Просто если верить моей памяти о тех временах, когда я ещё ел что-то подобное.
Хотя в одном из углов замер в ожидании официант - в белом кителе, с полотенцем через руку - Батори самолично откупоривает бутылку бикавера и наливает в бокалы, а затем наполняет "кебабом" тарелку и пододвигает мисочки с кусочками питы и густым кислым йогуртом.
- Это было, наверное, ещё при Матьяше Корвине, - усмехаюсь я. Вот так просто: мне не приходится придумывать хитростей, слова сами вскакивают ко мне на язык. Наверное, потому, что я много об этом думала.
- Ну, да. Именно при нём. Последнем рыцаре Венгрии.
Батори снова усаживается, выцепив со стола свой бокал.
- Серьёзно? А вы служили при его дворе? Видели его?
- Видел и служил.
- И какой он? Похож на то, как его изобразили в сериале?
- Ну, начнём с того, что юный Сечени Карой, хоть и в родстве с Королём Вороном, внешне на него совсем не похож. Ни лицом, ни тем более жутким париком, который на него нацепили. Вообще у Матьяша волосы были только чуть светлее моих. И он умел улыбаться. Правда, у него не хватало зубов уже к тридцати годам, двух или трёх. Кажется, в турнирах выбили.
- Не знаю. Мне показалось, что получилось очень похоже на портреты. Он на всех серьёзный и блондин, - мясо, как бы оно ни называлось, приготовлено отменно, и у меня просыпается аппетит.
- Просто тогда была мода на золотистые волосы. Некоторые щёголи даже нарочно красились. Но чаще художники рисовали нужный цвет без дополнительных хлопот со стороны клиента, чтобы польстить. Довольный заказчик лучше платит. Когда рисовали меня, художник превзошёл самого себя в лести и хитрости. Волосы нарисовал почти такими же тёмными, как есть, но придал им золотистый блеск. В результате меня можно было узнать, в отличие от многих моих знакомых, и в то же время выглядело… модно, - Ловаш с удовольствием смеётся. - У меня была такая смешная чёлка. Мне удивительно не шло, но я тогда только и думал о том, чтобы быть в тренде. Подвивался, носил корсет, чтобы талия казалась тоньше - а, нет, корсет был позже. Я всегда, признаться, был жертвой моды. Если вспомнить двор Матьяша, по крайней мере, в отличие от многих других, с распущенными волосами я не выглядел, как полуощипанная индюшка. Кстати, замечательно выглядите. Особенно с учётом того, как было днём.
- Да ну, вы меня не видели днём.
- С моим жизненным опытом можно не смотреть нарочно и всё равно иметь представление. Что насчёт ваших занятий, вернётесь к ним завтра или решили устроить себе каникулы? - Батори вновь наполняет наши бокалы. Не понимаю, как я успела так быстро всё выпить. Надо поосторожнее, бикавер - довольно крепкое вино, а завтра рабочий день. Да и сегодня мне ещё каким-то образом до постели добираться.
- Да зачем они мне? Фильмы без перевода смотреть на французском? Читать Толстого? Он мне и на галицианском не нравился. Мы в лицее читали про какую-то проститутку Катюшу, и все оборачивались на меня и хихикали только потому, что у неё отец тоже был цыган.
- Они нужны вам, потому что мне нужна образованная названая дочь. У меня на неё планы. Не скажу, чтобы грандиозные, но серьёзные - да. Так что давайте условимся, сейчас, в связи с семейными обстоятельствами и особенно выкрутасами Ладислава, вы отдыхаете. Но не больше двух месяцев, потом втягиваетесь обратно в работу. Я имею в виду, работу над собой и своим будущим. Мы договорились? - император перегибается через стол, чтобы поправить цветок, почти выпавший из-за уха. Мне удаётся подавить желание прикрыть глаза, чтобы лучше прочувствовать его прикосновение. На самом деле, это Кристо раздразнил меня накануне. Я так думаю.
- Вам нравился Матьяш? Как король? В учебнике он весь такой… здоровский.
- Ну, для своего времени, он, несомненно, был блистательным правителем. За тридцать лет на троне он обеспечил Венгрии такой прорыв вперёд, который другой монарх не сумел бы и за шестьдесят. Во многом я на него стараюсь равняться.
- Ой, только не в военных походах, пожалуйста.
- Я уже очень давно не люблю войн. Я же рассказывал вам об Ашоке…
- Да. Я тоже не люблю, когда война, - "кебаб" в тарелке закончился, и я бездумно макаю питу в йогурт кусок за куском.
- Добавки?
- Нет, спасибо.
- Уложить вас спать?
- Бросьте. То, что все цыгане во дворце шепчутся теперь о нашей с вами любовной связи, не повод вести себя так, словно связь действительно существует.
- Ничего себе! Кристо так громко кричал о своих подозрениях? Не очень на него похоже.
- Того, что я теперь живу во дворце, а он - нет, вполне достаточно, я думаю.
- Вас мучают эти сплетни? Удивительно, мне удавалось скрывать самые настоящие и очень скандальные связи. И вот теперь меня уличают в том, чего не было, именно тогда, когда я себя держу в рамках дозволенного.
- Ну, сначала вы работаете на репутацию, потом репутация работает на вас. Когда вокруг вас бегает столько бастардов, как-то само собой в голову лезет, что вы их не в капусте находите, - кажется, я начинаю болтать лишнее. Стоп. Завязывай, Лиляна. Я пытаюсь встать из-за стола, но ноги слушаются не очень хорошо. Ловаш наблюдает с интересом.
- Если вы не хотите ни чтобы я отнёс вас, ни чтобы ложем вам стал дубовый паркет, что, конечно, шикарно, но не очень удобно, рекомендую туфли снять. Вот увидите, насколько легче без каблуков. Мне в своё время очень мешало после попоек то, что у меня каблуки были приделаны к длиннющим сапогам. Их так просто не снимешь и не пойдёшь, элегантно помахивая ими в руках.
Воспользовавшись этим нехитрым советом, я сумела добраться до покоев, потеряв вместо достоинства одну только лилию где-то по пути.
В какой-то момент мне показалось, что под подушкой опять лежит конверт, и я покрылась холодным потом. Но это была всего лишь шоколадка.
***
Говорят, что жил под Стрыем один цыган. Был уже очень старый, ходил осторожно и сидел аккуратно. А за два дня до Вешнего Юрья вдруг сказал: "Смерть моя пришла". Вскочил и стал танцевать, как мальчик.
Успел минуты две.
Глава VIII. "Господь дал ума, дьявол - хитрости". Цыганская народная поговорка
Na košen, romale, dosta si droma.
Ничто так не отрезвляет, как хорошее, острое похмелье, и благодарение Богу, что мне довольно двух бокалов вина для его прихода. В конце концов, только к лучшему, что Кристо и тётя Дина далеко от меня, раз уж я правда так опасна. Сначала надо себя разминировать.
Но как же мне уже тошно от стен! Хоть головой о них бейся.
Коробку с пуговицами, принесённую курьером, часовой положил на тумбочку, и я прихватываю её с собой, отправляясь в кабинет. Хорошо, однако, что моя очередь сидеть с Шаньи только завтра. При всей любви к маленькому принцу, последнее, чего хочется с похмелья - послушать звонкий детский голосок и поучаствовать в невинных детских забавах. Бр-р-р.
Куда удобнее было бы записать соображения на бумагу или набить их в компьютер, но Тот обязательно сунет нос в любые записи, я уверена. Поэтому мне приходится, чтобы сосредоточиться, прибегнуть к старому доброму средству: пасьянсу из пуговиц. Благо, как изволил сообщить секретарь, сегодня никаких бумаг на подпись нет.
Объявить себе каникулы я пока не решилась и просто отменила занятия ещё раз.
- Господин Балог, - добавляю я в селектор, сумев не без скрежета в голове составить примерный распорядок дня на сегодня. - Принесите мне, пожалуйста, два кофе и проследите, чтобы до часу дня меня никто не беспокоил.
- Господин Коварж тоже? - осторожно спрашивает секретарь.
- Господин Коварж особенно.
Если бы можно было так же легко отгородиться от Тота и Батори, жизнь стала бы более-менее сносной. Но - увы.
Немного умилостивив организм первой чашкой кофе, я раскладываю пуговицы на столе, пока что просто рядами, чтобы видеть их все.
Самое большое искушение - вычислить цепочку, по которой до Кристо дошла такая пикантная информация, как мой ритуальный брак с Ловашем Батори и то, что мы оба являемся "жрецами" (никак не могу воспринимать подобный титул серьёзно - ведь мы при этом никаким богам не поклоняемся!). Однако на самом деле источник сведений моего мужа - настоящего мужа - вопрос даже не второстепенный. Гораздо важнее мысль, на которую он умудрился навести меня в ночь нашей ссоры. Точнее, не мысль, а осознание уже известного факта. Вампиры тоже могут быть жрецами. Я раньше знала из упырей-жрецов только императора. Но никто и никогда не говорил мне, что он - единственный в своём роде или совершил совмещением этих двух ролей нечто невозможное.
Мои пальцы сами передвигают разноцветные кружочки из пластика, дерева и металла, складывая их в мозаику. Не знаю, чем такое объяснить, но пуговичный пасьянс действительно помогает мне рассуждать более связно и, главное, запоминать всё, что надумала.
Если сначала я полагала, что парни в масках просто как-то особенно проработали вампирскую магию, то теперь мне чудится за их впечатляющим даром пения совсем другое. Жрецы, посвятившие себя одной сущности, как правило, получают в результате посвящения и ровно один дар - один, да, но очень сильный. Иногда почти бесполезный, как, например, у моего покойного знакомого Марчина Твардовского-Бялыляса (как там его голова в огороде, кстати?). Он притягивал к себе ключи от тайн. Что сделало его, с одной стороны, весьма информированным ходячим мертвецом, а с другой - не приносило никакой особенной выгоды. У монахов ордена птички есть две чудесные способности: петь хором и обрывать узы крови. Но поскольку второе они делают (я чуть встряхиваю браслетом на правой руке) с помощью артефакта, то дар как-то вертится именно вокруг первой способности.
Как возможно вычислить, что за дар должен проявляться таким интересным способом?