Оказывается, её уже обставили: детская спаленка, столовая-игровая (которая, видимо, со временем станет и классной), комната горничной (выполняющей по совместительству обезанности кухарки), маленькая кухонька. Вокруг маленького садика с лужайкой - замаскированная зарослями ограда. И в спальне, и в игровой предусмотрены кресла - как я догадываюсь, для охраны.
- Сегодня утром, - говорит Ловаш, - я подписал указ о назначении вас начальником личной охраны Шандора Галицкого.
- Галицкого?
- Именно так. Это его фамилия по матери.
- Я думала, их род пресёкся.
- Только полгода назад, когда моя жена умерла. Впрочем, я уже позаботился о том, чтобы мой сын…
- … Жена?
- … был признан полноправным наследником рода Галицких…
- Вы были женаты?
- … и, соответственно, в случае восстановления монархии в Галиции…
- Вы были женаты, когда крутили с Госькой?!
- Лили, я был женат, когда крутил с Госькой, когда крутил с Язмин и вообще почти все последние четыре года…
- Это же нечестно!
- … и я с удовольствием был бы примерным и верным мужем, если бы здоровье моей жены это позволяло. Нам пришлось ждать больше двух лет, чтобы зачать сына без опасений за её жизнь.
- Но в итоге она умерла. Вы заставили рожать больную женщину?
- Лили, я никого не заставлял. Это был и её выбор тоже. Она не хотела уйти, не оставив…
- Тогда, во Львове… Вы сорвались туда, потому что ваш сын был там с ней и вы решили, что охота идёт на них, а не на меня.
- Лили, вы сегодня удивительно словоохотливы. Но я уже исчерпал запас личного времени. Вот мой сын. Его охрана и воспитание отныне являются вашей обязанностью. Берите сколько надо "волков", организовывайте график… ну, и не забывайте советоваться с Тотом. Он знает своё дело.
Уверена, у Ладислава как раз уже наготове и список назначенных в охрану, и график, и схема обеспечения безопасности. Как бы громко ни звучало "госпожа личной императорской гвардии голова", всё, что мне в действительности дозволяется - подписывать бумаги, подготовленные секретарями Тота; и дело не в том, что мне нужно время во всё вникнуть и всему научиться. Учить меня учат, но совершенно посторонним вещам: русскому, французскому и турецкому языкам, культурным кодам, этикету разных стран - а вовсе не тому, как мне организовывать чью-либо безопасность. На службу я хожу фактически как в коллеж или университет. Подозреваю, что моё расписание составлено под лозунгом "лишь бы чем-нибудь занять, чтоб не заскучала".
- У меня только одно, но очень строгое условие. Каждый день с Шаньи должны проводить некоторое время лично вы либо Маргарета, - добавляет Ловаш, прежде чем сбежать.
Мы с потенциальным князем Галицким смотрим друг на друга одинаково изучающе. У маленького принца - кукольные на вид ручки и ножки, которые, кажется, должны ломаться при неосторожном прикосновении. Я неловко протягиваю руку и указательным пальцем почёсываю белокурую макушку мальчика. Когда-то давно, мечтая воспитывать ребёнка от Ловаша Батори, я представляла это чудесное время немного по-другому.
… Когда Шаньи начинает дышать так, как дышат все спящие дети на земле, я чуть заметно киваю дежурному - кажется, его зовут Андрусь - и выхожу в сад. Кристо ждёт меня, устало привалившись к стене домика. От него пахнет разгорячённой душем чистой кожей - значит, у его группы сегодня была тренировка по рукопашке. Раньше он заходил прямо в дом, чтобы посмотреть, как я укладываю маленького принца; но лицо у мужа при этом делалось такое трагичное, что у меня сердце сжималось. Куда уж тут ребёнка на ночь глядя успокаивать! Пришлось попросить Кристо ждать снаружи.
У цыган не очень принято целоваться. Кристо берёт меня за руку - ладонь к ладони - чтобы молча повести к одному из выходов с территории дворца.
- Как прошёл день? - неловко спрашиваю я.
- Хорошо, - он отвечает, как всегда, не глядя.
- М-м-м, отлично, - бормочу я. Мой день прошёл отвратительно: с утра лопнула такая прочная на вид подошва форменного ботинка, потом я так клевала носом под русские деепричастия, что это стало заметно преподавателю - похоже, он обиделся, потом я пыталась одолеть русские деепричастия; за обедом ошпарилась горячим кофе и облила им же какие-то приказы из тех, что должна была подписать. Секретарь собрал их со столь кислым видом, будто пара коричневых пятен действительно им повредила. Почему нельзя подшивать в архив бумажки с кофейными пятнами? Что, от этого у меня подпись превратится в поддельную, или слова в приказах и прошениях изменятся? Как ужасно, что из-за Бог знает кем придуманных глупых правил я должна чуть не полдня провести с чувством вины!
- Левую руку в плече потянул, - дополняет Кристо свой отчёт. Я киваю идущим навстречу гвардейцам. Ловаш одно время горел идеей приучить "волков" отдавать друг другу честь; мне пришлось очень настойчиво объяснять ему, почему это никак невозможно, и читать лекцию о менталитете цыган вообще и "волков" в частности. Заодно мы рассмотрели и отложили как не самую лучшую мысль о выборе высоких киверов форменным головным убором гвардейцев. В качестве компромисса между киверами и по-граждански вольготно выставленными шевелюрами родились уставные косынки в духе юных следопытов. В парадном варианте к ним крепились возле правого виска специальные кокарды. По счастью, этим чувство прекрасного нашего императора оказалось вполне удовлетворено.
Святая мать, всё, что я действительно решаю на своей должности - дизайн атрибутов гвардейской формы.
- Потянул? Сильно? На тренировке?
- Нет. На репетиции парадного выхода императора в помещение.
О да, любимое развлечение Ловаша. Парадный выход императора в помещение - это не какое-нибудь жалкое заседание министров по вопросам расчёта бюджета Венгрии на следующее полугодие.
Ладно, достоинство Батори не в том, что он отличный экономист или дипломат, а в том, что он умеет окружить себя отличными экономистами и дипломатами. Просто у меня снова испортилось настроение и хочется поворчать.
А вот караульные дворцовой гвардии - в отличие от императорской, всё-таки в киверах - чеканным движением вскидывают руки к козырькам, отдавая нам с Кристо честь.
Чем ближе выход, тем больше у меня портится настроение.
Я не хочу домой. Я - не - хочу - домой.
Я там задыхаюсь. Я задыхаюсь в чудесной просторной трёхкомнатной квартире в новой удобной многоэтажке - доме для чиновников, куда нам пришлось переехать по настоянию Ладилава Тота. Я задыхаюсь в одной квартире с мужем и свекровью. Я не имею ничего против них самих, но мы сидим там почти всё время, будто пауки в банке. Мы сожрали друг другу весь кислород. Напряжение последнее время стало ощутимым даже физически: постоянно кто-то кого-то чем-то заденет, или что-то уронит, или обольёт, хотя места, казалось бы, всем хватает. Я не привыкла так жить. До обряда я шаталась по городу, как мне вздумается, выступала, болтала с подружками в кафе… То есть, я могу поболтать с Госькой здесь, в служебной столовой, но мне кажется не очень хорошей мысль щебетать о своём, о девичьем в присутствии пары десятков лишних ушей. Это как-то совсем глупо.
- Может быть, немного во дворе посидим? - предлагаю я, втискиваясь в салон служебного автомобиля. Да, я маленькая, а салон довольно большой, но мне отчаянно не хватает воли; я влезаю в машину с этим своим желанием воли, и вместе нам ужасно там тесно.
- Лилян, я устал, - морщится муж.
Мы едем домой.
***
Более странной свекрови, чем тётя Дина, не найти.
Я не жалуюсь, упаси меня Боже. Я констатирую факт. Более странной цыганской свекрови, чем Динара Коваржова, не бывает.
Настоящая цыганская свекровь - взрослая; то есть, тётя Дина тоже взрослая, но она такая взрослая, как мать школьника. А нормальная свекровь - взрослая-взрослая. Она должна быть к тому же величественной, в теле, должна двигаться и смотреть с осознанием собственной важности. Правильная цыганская свекровь взглянула только - невестка побледнела, бровью шевельнула - молодуха в ноги ей валится. Правильная цыганская свекровь ест рахат-локум под чашку кофе и посматривает, всё ли в её царстве ладно, покуда сношеньки бегают с тряпками - пылюху вытирают.
Тётя Дина сидит за столом на кухне и переделывает украшения: рассыпавшиеся по столешнице кольца, серьги, броши, браслеты, кулоны; медные, латунные, серебряные, красноватого дешёвого золота. Её отец был ювелиром, и сделать из брошек ожерелье, а из ожерелья - серьги тётя Дина умеет с детства. Движения смуглых, тонких пальцев с заостренными кончиками отрывисты и точны. Лицо - профиль - само как чеканка на бронзовой монетке с мониста: резкое, неподвижное, отрешённое. Одни только глаза с блестящими, тёмными, в одно сливающимися радужками и зрачками двигаются. Если бы квартира не сверкала чистотой, а от кухонной плиты не тянуло густым острым супом-гуйяшем, я могла бы землю есть, что свекровь весь день так и просидела, перебирая перстни. Стола под украшениями почти не видно: Кристо постоянно покупает мачехе новые.
- Добрый вечер, - говорю я, а Кристо подходит к тёте Дине, чтобы поцеловать её в висок и получить такой же короткий поцелуй в щёку. На стол по вечерам всегда подаю я, поэтому никаких других движений тётя Дина не делает, тут же возвращаясь к украшениям. Тонкая, прямая, в чёрном. Как всегда.
Первые полгода моей семейной жизни она не могла взять в толк, что происходит.
- Лиляна, послушай, он же хороший парень. Я это не как мать говорю, так и есть. Он же ласковый, как жеребёнок, - говорила она.
Я кивала.
- Может, он тебя бьёт? - спрашивала она. - Он тебе больно делает? Обижает как-то?
Я качала головой.
- К нему нужен подход. Он легко заражается чужим настроением. Ты будешь весёлая - и он будет весёлый. Ты будешь ласковая - и он будет ласковый, - объясняла она.
Я рассматривала острые кончики её коричневых пальцев.
- Я не понимаю, - говорила она. - Я не понимаю.
После ночи в лесу тётя Дина стала улыбаться: быстрой, мгновенно убегающей белозубой улыбкой, вскидывая подбородок, словно узел из тяжёлых, маслянисто-блестящих волос на затылке вдруг перевешивал. Кристо точно так же порой вскидывался в улыбке, увидев меня.
Тонкие коричневые пальцы быстро и ловко перекладывают кольца и броши в крошечные отделения многоэтажного ларчика для бижутерии - тоже подарок Кристо. Я не переодеваюсь, в отличие от мужа - успеется - а повязываю фартук поверх формы. Честь мундира - только слова, когда твоё звание ничего на самом деле не значит. Чтобы нянчить двухлетнего ребёнка и зубрить русские глаголы, быть головой гвардии не обязательно.
- Какие планы на завтра? - я стараюсь ставить тарелку с гуйяшем как можно осторожнее. Последнее время у меня из рук всё валится, и я переколотила кучу посуды. Кристо пристально наблюдает за приземлением тарелки, делая вид, что вовсе не готов в любой момент отпрыгнуть.
- Как всегда. С ребятами пойдём в кофейню, матч посмотрим. Потом, может быть, по лавочкам пройдусь. Тебе купить что-нибудь? Книжку? Крем?
- Может, лучше вечером сходим в кино?
- В кино? - в исполнении Кристо моя просьба звучит примерно так же, как "Слона?" или "Премьер-министра Турции?"
- Да. Мы давно нигде не были, - я ставлю возле тарелки блюдце с хлебом и мисочку со сметаной.
- Лилян, ну, ты же сама знаешь. Это не просто так делается. Давай я лучше диск куплю, и мы посмотрим фильм вместе. Только скажи, какой.
- Это должно быть просто. ИСБ обязана уметь моментально реагировать на неожиданные обстоятельства. Я захотела в кино - чем не одно из них?
- Я думаю, обычно под неожиданными обстоятельствами имеется в виду… ну, другое.
- Похищение меня?
- Вроде того, - Кристо, наконец, берётся за ложку.
- Тогда похить меня. Я хочу в кино.
Мой муж со вздохом кладёт ложку обратно на салфетку. Руки и лицо у него гораздо смуглее моих - я почти не бываю на свежем воздухе. Что я вижу? Квартиру - да, чудесную, просторную, с новейшей бытовой техникой. Дворец - о да, чудесный дворец, много разных комнат. Салон служебной машины. А я хочу видеть улицу, хочу небо между крышами. Я устала сидеть взаперти. Я почти что ненавижу сейчас мужа за то, что он может ходить по кофейням. Год назад и меня отпускали с ним вместе. Но после прошлогодичного неудачного покушения ИСБ словно взбесилась. А ведь и серьёзно воспринимать "покушение" было нельзя - мне в голову кинули кирпич. Словно в уличной драке. Тем более до головы он не долетел. Я как раз в этот момент споткнулась, запнулась носком форменного полуботинка об асфальт и упала, разодрав подбородок. Кирпич врезался Кристо в грудь. Обошлось без инфарктов и переломов, хотя чуть ли не половина туловища у него потом интересно лиловела, постепенно выцветая в перламутрово-зелёное.
- Слушай, почему бы тебе тоже не проводить время с подругами?
- С какими?
- Ну… с "волчицами". Или с Госькой.
- "Волчицы" на выходных тоже сидят в кофейне. У них есть такой милый обычай. А Госька, если ты забыл, проводит конец недели с Шаньи. Именно потому, что я на выходных не дежурю.
Мой взгляд блуждает по стенам гостиной: выхолощенно белым, как это сейчас модно. Тётя Дина развешивает по ним неровной волной рамки с фотографиями. Самая большая - с моей свадьбы. Белое платье. Белый костюм. Белые волосы Кристо. Красные лепестки, рассыпавшиеся по нашим головам, плечам, одежде.
- Может быть, поможешь моей маме по дому?
- В чём? Стены перекрасить? Всё остальное займёт, ну, часа два, не больше.
- Можно печь торты. Некоторым женщинам это нравится.
- Тебе не нравится, что я непохожа на некоторых женщин?
- Мне всё нравится, - Кристо снова берёт ложку и поспешно набивает рот гуйяшем. Я пожимаю плечами и ухожу в спальню, переодеться.
Свет не включаю. Мне достаточно того, что едва пробивается из-за штор. Я не хочу ничего здесь видеть: всё обрыдло. Аккуратно снимаю фартук и куртку. Комкаю их.
И с криком швыряю в стенку. Потом кидаюсь на стенку сама, словно могу проломить кулаками и телом бетон, разрушить всю эту огромную роскошную клетку. И ещё раз, и ещё раз. Я кричу от ярости. За дверью раздаются торопливые шаги. Я слежу за вошедшим мужем с той же яростью, с какой кричала за минуту до того. Он подходит ко мне и хватает за руку. Музыки нет, но она не нужна. Ритм отбивает моё сердце, мы оба отлично его слышим. Скользящие шаги. Резкие повороты. Танго.
Танцы - чуть ли не единственное, что пока ещё помогает.
***
Я слышу сквозь сон, как Кристо встаёт с постели. Шелест отходящей дверцы шкафа. Шорох одежды - чистой сорочки вместо вчерашней, промокшей за двадцать минут танца до прозрачности; чистого белья. Короткое позвякивание пряжки ремня на джинсах. Я могла бы сказать: не уходи. Могла бы попросить: проведи время со мной. Раздели со мной тюрьму. Он даже хочет, чтобы я сказала. А я на самом деле не имею ни малейшего желания: чужое заточение - не замена моей свободе. Но муж, конечно, не станет меня будить, даже если надеется, что я попрошу остаться.
Вот ведь ирония судьбы - Кристо, кажется, единственный на этом свете "волк", способный бесконечно переносить присутствие другого "волка" в своём логове и желающий постоянного присутствия, может и потому должен покидать дом. Каждую субботу. Каждое воскресенье. Я, всем сердцем жаждущая распахнутости неба над головой, с ума сходящая - как и любой нормальный "волк" - от необходимости делить своё логово - обречена видеть город только из окна. Мне даже форточку открыть нельзя.
Я со вздохом перекатываюсь на спину, но глаз не открываю. Не хочу никаких игрищ и никаких спектаклей.
Руки Кристо почти невесомыми касаниями поправляют на мне одеяло. Губы на долю секунды касаются лба. Лёгкие шаги. Шелест открываемой и осторожно закрываемой двери в спальню. Лёгкий хлопок наружной дверью.
Всё. Можно плакать, сколько душеньке угодно. Только, как назло, именно теперь слёзы исчезают, оставив после себя горьковатое послевкусие где-то в горле. Остаётся только отрешённость, хорошо знакомая мне по жизни в Пшемысле.
- Кофе пьёшь? - то ли спрашивает, то ли констатирует свекровь, заглядывая на кухню.
На самом деле, свою порцию кофеина я уже получила, проглотив заранее положенную на тумбочку маленькую пилюлю (почему, съешь меня леший, никто не догадывался так делать до воцарения Ловаша?). Но ведь утренний кофе - это не только кофеин! Это джезва с узором из нежно-голубых незабудок по эмалевому краю. Любимая чашка, которую так приятно держать обеими руками. Запах. Вкус. Маслянистая нежность сливок. Поэтому я действительно пью кофе, проглядывая заодно новости через коммуникатор.
- Я сейчас уже закончу.
- Не торопись, пей, - тётя Дина присаживается напротив. Так двигаются, так сидят, так смотрят дворянки с ветхими гербами и байлаоры с мировым именем. Чтобы так же двигаться, сидеть и смотреть, я готова отдать очень многое - у меня нет и половины подобной элегантной точности. Невозможно поверить, что моя свекровь всю жизнь (так можно говорить о тридцатилетних женщинах?) была домохозяйкой.
Я возвращаюсь взглядом к экрану коммуникатора. Кроту видно, что свекровь собирается говорить. Но если на неё уставиться, не получит того удовольствия - завести разговор о важном между делом.
Тётя Дина некоторое время наблюдает за мной, а потом спрашивает:
- Решили что-то вчера с этим кино?
- Решили, - говорю я. - Не ходить.
Экран сообщает мне о гастролях французского абсурдистского театра в Новом Саде и одиночном пикете против власти кровососов в Магдебурге.
- И какие у вас планы на выходные?
- Кристо в кофейне. Я сейчас в гости поеду.
Ещё минуту назад я сама об этом не знала. Фраза вскакивает мне на язык, стоит мне представить ещё один душный сентябрьский день, проведённый в спальне с учебником в руках.
- В гости?
- Да. Хотите со мной?
- К императору?
- Император в Пруссии. К моей подруге Гоське, помните её?
- Во дворец? Я думаю, мне не стоит. Меня, может быть, вообще не пропустят, - острая, как серп, улыбка мимолётно сверкает на лице тёти Дины.
- Со мной - пропустят.
Свекровь колеблется, но недолго.
- Нет, не стоит. Лучше ты заранее спросишь начальника. Дворец за несколько дней никуда не убежит, верно? Я лучше во дворе посижу, хорошо там возле фонтана.
- Хозяйка - королева, - пожимаю я плечами. В этот момент телефон в прихожей разражается звонком. Я усмехаюсь, без труда угадывая, кто это и почему. Ладислав никогда не скрывал, что квартира стоит на прослушке. Звонок означал, что, ради разнообразия, мой утренний разговор прослушивал он сам - вполне возможно, тоже за чашечкой кофе.
- Мы, кажется, договаривались обходиться без неожиданностей, - без вступления заявляет Тот.
- Кино или Госька, - быстро говорю я. - Не верю, что вы не можете обеспечить машину и охрану до дворца. Вы это почти каждый день делаете. Но если ваш ответ - нет, я иду в кино. И мне плевать на ваших дуболомов. Чтобы меня остановить им придётся мне что-нибудь сломать, отвечаю. Интересно, как на это посмотрит господин император?
Свекровь, остановившись неподалёку, смотрит на меня с тревогой.
- У вас истерика, - сухо констатирует Тот.
- Вот именно. Так что аргументы не прокатят. Кино или Госька. Я жду не больше получаса.
Шеф ИСБ отключается без единого слова.