— Каждый человек в этом городе боится меня. Ты боишься меня, Элизабет? — прошептал он, его дыхание касалось моих губ.
— Нет.
— Почему нет?
— Потому что я вижу тебя.
На долю секунды холодность в его взгляде отступила, как если бы он был смущен этими словами. Но я видела его. Я видела застарелую ненависть в его взгляде и заметила боль в хмурости. Я видела разбитые части, которые каким-то образом повторяли мои собственные.
Без слов, Тристан притянул меня к своему телу, жестко прижимаясь своими губами к моим. Смущение, плавающее в моей голове, начало исчезать, когда его язык проскользнул между моими губами, и я вернула ему поцелуй. Я вернула ему поцелуй, и, возможно, даже я целовала его больше, чем он меня. Боже, я скучала по этому. Я скучала по поцелуям. Чувство падения в кого-то, кто удержит от удара об дно. Ощущение тепла, омывающего вашу кожу, в то время как другой человек отдает тебе свои следующие несколько вдохов.
Я соскучилась по объятьям, по прикосновениям, соскучилась по тому, что значит быть нужной…
Я соскучилась по Стивену.
Поцелуи Тристана были раздраженными и грустными, извиняющимися и мучительными, грубыми и настоящими.
Такими же, как и мои.
Мой язык скользнул по его нижней губе, и я прижала руки к его груди, чувствуя его быстрое сердцебиение под моими пальцами — такое же, как и в моем теле.
На несколько секунд я почувствовала себя так, как чувствовала себя раньше.
Целой.
Совершенной.
Частью чего-то особенного.
Тристан поспешно отстранился и отвернулся, что заставило меня вернуться к моей нынешней, темной реальности.
Сломленной.
Несовершенной.
Все время одинокой.
— Ты меня не знаешь, так что прекрати действовать так, как сейчас, — сказал он. Он начал идти опять, оставив меня стоять в недоумении.
Что это было?!
— Ты почувствовал то же самое, разве нет? — спросила я, наблюдая, как он уходит. — Это чувствовалось как… Это было, как будто они все еще здесь. Это было так, будто Стивен еще здесь. Разве ты не почувствовал, что твоя жена…
Он повернулся снова, его взгляд прожигал меня насквозь.
— Никогда не говори о моей жене так, будто ты что-то знаешь о ней или обо мне, — он снова поспешил прочь.
Он почувствовал это.
Я знала, что почувствовал.
— Ты не… ты не можешь просто так уйти, Тристан. Мы можем говорить друг с другом. О них. Мы можем помочь друг другу помнить.
Моим самым большим страхом была мысль о забвении.
Но Тристан продолжал идти.
Я поспешила за ним снова.
— Кроме того, в этом суть — стать чьим-то другом. Для того, чтобы узнать их. Для того, чтобы было с кем поговорить, — моя грудь поднималась и опускалась, в то время как я становилась все более и более расстроенной из-за того, что он уходил в разгар нашей беседы. В разгар самого насыщенного и болезненного поцелуя, который у меня когда-либо был. Он помог мне вспомнить, что это такое — чувствовать себя счастливой, и я ненавидела его за то, что он уходил. Я ненавидела его за то, что этот маленький момент похоти, который немного напомнил мне о любви, так жестоко забрали у меня. — Боже. Почему ты такой… такой… монстр?!
Он повернулся ко мне, и на долю секунды страдание заволокло его глаза перед тем, как его челюсти и выражение лица стали упрямыми и решительными.
— Я не хочу тебя, Элизабет, — он взмахнул руками в отчаянии и сделал шаг в моем направлении. — Я не хочу ничего делать с тобой, — он подошел ближе. Я отступила назад. — Я не хочу разговаривать с тобой о твоем гребаном мертвом муже, — еще один шаг ближе. — Не хочу рассказывать тебе о моей мертвой жене, — шаг, еще шаг. Мои два шага назад. — Не хочу прикасаться к тебе, — он подошел еще ближе. Я отошла назад. — Не хочу целовать тебя, — еще один шаг. — Не хочу лизать тебя. И я чертовски уверен, что не хочу быть твоим гребаным другом. Так что оставь меня в покое и заткнись к черту! — завопил он, стоя слишком близко ко мне, его голос вылетал из рта, как удар грома, так что я подпрыгнула от испуга.
Когда я сделала последний шаг, моя нога поскользнулась на камне, и я начала падать вниз по склону. Падая вниз, я чувствовала каждый бугорок и кочку. Не считая нескольких ушибов и тонны возмущения, я была в порядке.
Тристан оказался возле меня через мгновение.
— Черт, — пробормотал он. — Ты в порядке? Вот, — сказал он, протягивая мне руку.
Я отказалась от его предложения и встала сама. Его глаза были полны беспокойства, но мне было все равно. Они, вероятно, наполнятся ненавистью через мгновение.
За несколько секунд до падения он сказал мне, чтобы я заткнулась, так что это было именно то, что я и сделала. Я дала ему в точности то, что он хотел. Я захромала обратно домой в тишине, не оглядываясь на него, хотя краем глаза видела его взгляд, наполненный сожалением.
***
— Он столкнул тебя вниз с холма? — закричала Фей в телефонную трубку.
Когда я вернулась после нашего общения с Тристаном, я позвонила ей. Я нуждалась в моей лучшей подруге независимо от того, была ли я права и были ли неправ Тристан.
Даже если я назвала его монстром.
— Ну, не совсем. Он кричал на меня, и я как бы споткнулась.
— После того, как он поцеловал тебя?
— Да.
— Тьфу. Я ненавижу его. Я так его ненавижу.
Я кивнула.
— Я тоже.
Это была ложь, но я не могла сказать ей свои истинные мысли о Тристане. Я никому не могла сказать о том, что у нас с ним было много общего. Я с трудом могла признаться в этом даже самой себе.
— Но, раз уж мы подняли эту тему, скажи мне… — сказала Фей, и я почти видела ее улыбку через телефон. — Он использовал язык? Он рычал? Он был без рубашки? Ты прикасалась к его прессу? Ты облизала его острый подбородок? У него большой размер? У тебя закружилась голова? Ты нашла его Немо? (Примеч. «В по́исках Не́мо» — полнометражный компьютерный анимационный фильм, рассказывающий о поисках рыбы-клоуна Марлина своего единственного сына Немо). Возможно, ты Грейс его Френки? (Примеч. «Грейс и Фрэнки» — американский комедийный сериал, в центре сюжета находятся две заклятые соперницы Грейс и Фрэнки, жизнь которых пересекается после того, как их мужья заявляют им, что являются геями и планируют пожениться). Или Джастин его Тимберлейка?
— Я не могу справиться с тобой, — усмехнулась я, но мой мозг все еще думал о поцелуе и о том, что он значил. Может, он ничего не значил. Или, возможно, все.
Она вздохнула.
— Давай, дай мне что-нибудь. Я сейчас пытаюсь потрахаться, так что этот звонок убивает весь мой настрой.
— Что ты имела в виду, когда сказала «пытаюсь потрахаться»? — выдохнула я. — Фей, ты занимаешься сексом прямо сейчас?
— Что ты имеешь в виду? Секс-секс?
— Да, секс-секс!
— Ну, если ты имеешь в виду, что прямо сейчас пенис входит в мою вагину, то да. Я думаю, что это можно назвать полусекс.
— О, Боже мой. Какого черта ты отвечаешь на телефонные звонки?
— Эмм, потому что телочки важнее членов. В прямом смысле, — она рассмеялась.
Я закрыла рот.
— Привет, Лиз, — я услышала, как Мэтти зовет меня на заднем плане. Я закрыла рот снова. — Я поставил тебе рабочий график на тридцать часов на следующей неделе.
— Я отключаюсь.
— Что? Нет. У меня есть немного времени сейчас.
— Ты возмутительна.
— Оу, перестань, Мэтти. Я не просила кусать меня вот так, — ох, мой гребаный Бог, моя лучшая подруга извращенка. — Ладно, кексик, мне пора идти. Думаю, у меня кровотечение. Но что касается тебя, то, по крайней мере, найди немного времени, помедитируй и очисти голову.
— И под медитацией ты имеешь в виду…
— Текилу. Самую лучшую, горящую в животе, помогающую в плохих решениях, текилу.
Это звучало так правильно.
Глава 11
Тристан
3 апреля 2014 года
Четыре дня до прощания
Я стоял на заднем крыльце дома своих родителей, глядя на проливной дождь, барабанящий по качелям, которые отец и я соорудили для Чарли. Шина раскачивалась вперед и назад напротив деревянной рамы.
— Как ты держишься? — спросил отец, выходя на улицу, чтобы присоединиться ко мне. Зевс последовал за ним и нашел место в углу, где можно было сидеть и оставаться сухим. Я повернулся и посмотрел папе в лицо, оно имело сходство с моим почти во всех чертах, за исключением того, что в его глазах было немного больше возраста и мудрости.
Я не ответил ему и повернулся обратно к дождю.
— Твоя мама сказала, что у тебя какие-то проблемы с написанием некрологов? — спросил он. — Я могу помочь.
— Твоя мама сказала, что у тебя какие-то проблемы с написанием некрологов? — спросил он. — Я могу помочь.
— Мне не нужна твоя помощь, — чуть слышно прорычал я, мои пальцы сжались в кулаки, ногти впились в ладони. Я ненавидел, как раздраженно я себя чувствовал каждый прожитый день. Я ненавидел, как я винил людей вокруг меня за несчастный случай. Я ненавидел то, что становился все холоднее с каждым прожитым моментом. — Мне никто не нужен.
— Сын, — он вздохнул, положив руку мне на плечо.
Я отстранился.
— Я просто хочу побыть один.
Он опустил голову и пробежал своими пальцами по затылку.
— Хорошо, мама и я будем внутри, — секундой позже он повернулся и открыл переднюю дверь. — Но, Тристан, только потому, что ты хочешь побыть один, не означает, что ты один. Запомни это. Мы всегда здесь, когда понадобимся.
Я слышал, как хлопнула передняя дверь, и разозлился на его слова.
Мы всегда здесь, когда понадобимся.
Правда в том, что у слова «всегда» есть срок годности.
Нащупав задний карман, я вытащил кусок бумаги, на который потратил три часа, просто глядя на него. Я закончил некролог Джейми рано утром, но некролог Чарли был все еще пустым в моей руке, только с его именем, написанным на бумаге.
Как я должен сделать это? Как я должен написать историю его жизни, когда у его жизни и не было шанса начаться?
Дождь начал капать на бумагу, и слезы заволокли мои глаза. Я моргнул несколько раз, прежде чем затолкал бумагу обратно в карман.
Я не буду плакать.
К черту слезы.
Ноги сами повели меня вниз по ступенькам крыльца, и через несколько секунд я промок с головы до пят, становясь частью того темного шторма, который назревал.
Мне нужен воздух. Мне нужно пространство. Мне нужно бежать.
Я начал бежать без обуви, без мыслей, без направления.
Зевс начал бежать рядом со мной.
— Иди домой, Зевс! — крикнул я собаке, которая промокла так же, как и я. — Уходи! — заорал я, желая, чтобы меня оставили в покое. Я побежал быстрее, но он не отставал. Я поднажал так сильно, что в груди начало жечь и мое дыхание стало тяжелым. Я бежал до тех пор, пока ноги не остановились, и тело не упало на землю. Молния ударила над нами, раскрашивая небо своими шрамами, и я начал неудержимо рыдать.
Я хотел быть там один, но Зевс был рядом. Он поддерживал мой сумасшедший разум, он был рядом, когда я достиг скалистого дна, и он не собирался оставлять меня. Он был возле моего лица, даря мне поцелуи, даря мне любовь, даря мне себя для поддержки, когда я нуждался в ком-то больше всего.
— Хорошо, — я вздохнул, слезы все еще капали, пока я прижимал его к себе. Он хныкал, как если бы тоже был убит горем. — Хорошо, — снова сказал я, целуя его макушку и потирая его бок.
Хорошо.
***
Я люблю бегать босиком.
В этом я хорош.
Мне нравится, когда мои ноги бегут.
Нравится, когда они трескаются и кровоточат от давления, которое они ощущают, ударяя по бетону улиц.
Мне нравится, когда я вспоминаю о своих грехах через боль своего тела.
Я люблю боль.
Но только свою. Я люблю причинять боль себе. Никто не должен страдать из-за меня. Я остался в стороне от людей, так что я не буду вредить им.
Я сделал больно Элизабет, но я не хотел этого.
Мне жаль.
Как я могу извиниться? Как могу исправить это? Как один поцелуй заставляет меня помнить?
Она упала вниз с холма из-за меня.
Она могла бы сломать себе кости. Она могла бы раскроить себе голову. Она могла бы умереть….
Умереть.
Джейми.
Чарли.
Мне так жаль.
Этим вечером я бегу дольше. Бегу через леса. Быстро. Быстрее. Сильно. Сильнее.
Давай, Трис. Беги.
Мои ноги кровоточат.
Мое сердце плачет, колотясь о мою грудную клетку снова и снова, раскачивая мой разум, отравляя мои мысли, когда похороненные воспоминания начинают всплывать. Она могла бы умереть. Это могла бы быть моя вина. Я бы был причиной этого.
Чарли.
Джейми.
Нет.
Я затолкал эти воспоминания подальше.
Я почувствовал боль, пронесшуюся через мою грудь. Боль была приятной. Я ее приветствовал. Я заслуживаю боль. Никто больше, только я.
Мне так жаль, Элизабет.
Моя нога болит. Мое сердце болит. Все болит. Боль ощущается страшной, опасной, реальной — это ощущается хорошо. Это чувствуется так хорошо таким уродливым способом. Боже, я люблю это. Я люблю это так сильно.
Я чертовски люблю боль.
***
Настала ночь.
Я сидел в своем сарае, пытаясь найти способ извиниться перед Элизабет, не находя потребности быть ее другом. Такие люди, как она, не нуждаются в таких людях, как я, усложняющих их жизнь.
Люди вроде меня не заслуживают друзей.
Хотя ее поцелуй…
Ее поцелуй заставил меня вспомнить. Это чувствовалось так хорошо, чтобы вспомнить на мгновение, но потом я все разрушил, потому что всегда так делаю. Я не мог выбросить из головы образ Элизабет, падающей со скалы. Что, черт возьми, не так со мной?
Может быть, я всегда, в конечном итоге, приносил людям вред.
Может быть, поэтому я потерял все, о чем заботился.
Но я только пытался заставить ее прекратить говорить со мной, чтобы избежать боли, которую могу ей причинить.
Я не должен был целовать ее. Но я хотел поцеловать ее. Мне нужно было поцеловать ее. Я эгоист.
Я не покидал свой сарай до тех пор, пока в небе высоко не поднялась луна. Я вышел из сарая, остановился и услышал звук… хихиканья?
Он доносился из леса.
Я должен был остаться на месте. Должен был разобраться со своими делами. Но вместе этого я последовал в лес, чтобы найти Элизабет, спотыкающуюся, смеющуюся саму с собой и с пальцами, обернутыми вокруг горлышка бутылки текилы.
Она была милой. И под милой я имею в виду красивую разновидность милой. Вид красивой-милой, который был естественным и не требовал дополнительного ухода. Ее светлые волосы лежали свободными волнами, и она надела желтое платье, которое выглядело, будто было специально сшито для ее фигуры. Я ненавидел то, что причислял ее к хорошеньким милашкам, потому что моя Джейми была такая же милая-красивая.
Элизабет как будто танцевала, спотыкаясь. Разновидность пьяного вальса.
— Что ты делаешь? — спросил я, привлекая ее внимание.
Она провальсировала ко мне и положила руки мне на грудь.
— Привет, штормовые глаза.
— Привет, карие глаза.
Элизабет снова засмеялась, фыркая на этот раз.
Она была потерянной.
— Карие глаза. Мне нравится это, — она шлепнула меня по носу. — Ты знаешь, как это смешно? Ты всегда кажешься таким не смешным, но я уверена, что ты можешь быть веселым. Скажи что-нибудь смешное.
— Что-нибудь смешное.
Она рассмеялась. Громко. Почти раздражающе. Но это не так. Это не было раздражающе.
— Ты мне нравишься. И я понятия не имею почему, мистер Скрудж. Когда ты поцеловал меня, ты напомнил мне моего мужа. Что глупо, потому что ты не похож на него. Стивен был нежным, почти тошнотворно. Он всегда заботился обо мне, поддерживал и любил меня. Когда он целовал меня, он именно это и имел в виду. Отстраняясь от поцелуя, он всегда двигался к следующему, когда хотел меня. Но ты, штормовые глаза… Когда ты отстранился от поцелуя, то посмотрел на меня, будто я была отвратительна. От этого мне захотелось плакать. Потому что именно это ты и имел в виду, — она споткнулась, едва не падая на землю, и я обернул руки вокруг ее талии, возвращая в вертикальное положение. — Хммм. По крайней мере, ты поймал меня в этот раз, — она ухмыльнулась.
Мои внутренности содрогнулись, когда я увидел ушиб на ее щеке и порез из-за того падения.
— Ты пьяна.
— Нет, я счастлива. Разве не видно, что я счастлива? Я подаю все счастливые сигналы. Я улыбаюсь. Смеюсь. Пью и весело танцую. Э-э-это то, что делают счастливые люди, Тристан, — говорит она, тыкая меня пальцем в грудь. — Счастливые люди танцуют.
— Вот так?
— Дддда. Я не жду, что ты поймешь, но постараюсь объяснить, — она продолжала нечленораздельно произносить слова. Элизабет шагнула назад, глотнула текилы и снова начала танцевать. — Потому что, когда ты пьян и танцуешь, больше ничего не имеет значения. Ты вертишься, вертишься, вертишься, и воздух становится легче, грусть становится тише, и ты на время забываешь, что значит чувствовать это.