— Что происходит, когда ты останавливаешься?
— Оу, смотри, есть крошечная проблемка с танцами. Потому что, когда ты перестаешь двигаться, — ее ноги застыли, она выпустила стеклянную бутылку из рук, и та разбилась об землю, — все разбивается вдребезги.
— Ты не так счастлива, как говоришь, — сказал я.
— Это только потому, что я перестала танцевать.
Слезы покатились из ее глаз, когда она начала опускаться на битое стекло. Я вмешался, останавливая ее.
— Я понимаю.
— Твои ноги кровоточат, — сказала она. — Разве ты порезался о бутылку?
Я посмотрел вниз на свои ноги, кровоточащие и покрытые синяками от бега.
— Нет.
— Что ж, тогда у тебя самые неудачные и уродливые ноги, — я почти улыбнулся.
Она нахмурилась.
— Я чувствую себя не очень хорошо, штормовые глаза.
— Ладно. Ты выпила столько текилы, что хватило бы на маленькую армию. Давай, я принесу тебе немного воды, — она кивнула, перед тем как изогнуться, и ее вырвало прямо на мои ноги. — Или знаешь, ты можешь просто стошнить на меня.
Она хихикнула, когда вытерла рот рукой.
— Я думала, что карма слишком жестока ко мне, но, оказывается, и к тебе тоже.
Что ж, кажется, это достаточно справедливо.
Я отнес ее назад к своему дому прямо после инцидента со рвотой. После того, как я вымыл ноги в самой горячей воде, которая только известна человечеству, я обнаружил Элизабет, сидящую на диване в моей гостиной и разглядывающую мое жилище. Ее глаза были по-прежнему пьяными.
— Твой дом скучный. И грязный. И темный.
— Я рад, что тебе понравилось то, что я сделал с этим местом.
— Знаешь, можешь использовать мою газонокосилку для своего двора, — предложила она. — Если только ты не создаешь дворец чудовища перед встречей с красавицей.
— Не могу представить, что говорят о моем дворе.
— Почему это?
— Потому что, в отличие от некоторых, я меньше забочусь о том, что думают обо мне соседи.
Она хихикнула.
— Это значит, что ты заботишься о том, что думают люди. Ты имел в виду, что тебе наплевать, что они думают.
— Это я и сказал.
Она продолжила хихикать.
— Это не то, что ты сказал.
Боже, ты раздражающая. И красивая.
— Ну, я не могу заботиться о том, что люди думают обо мне.
Она фыркнула.
— Лжец.
— Это не ложь.
— Да, это так, — она кивнула, прежде чем закусить нижнюю губу. — Потому что каждый заботится о том, что думают о нем другие. Вот почему я не в состоянии сказать лучшему другу о том, что нахожу моего соседа очень привлекательным, несмотря на то, что он мудак. Потому что вдова не должна испытывать никаких чувств ни к кому — ты просто должна быть несчастной все время. Но не слишком, потому что это причиняет супер-неудобства другим людям. Так что идея целовать кого-то и чувствовать это между своих бедер, и понимать, что бабочки еще существуют… это проблема. Потому что люди будут судить меня. И я не хочу, чтобы меня судили, потому что мне не все равно, что обо мне думают.
Я наклонился к ней ближе.
— Я сказал, к черту это. Если ты думаешь, что наш сосед мистер Дженсон сексуальный, то так и есть. Я знаю, что он выглядит как столетний, и еще я видел, как он занимается йогой на переднем дворе, так что полностью поддерживаю твое влечение к нему. Я думаю, что у меня тоже покалывало между ног из-за этого чувака.
Элизабет зашлась в приступе смеха. Скрестив ноги, она села прямо.
— У тебя есть вино?
— Я похож на того, у которого есть вино?
— Нет, — она покачала головой. — Ты похож на того, кто пьет самое темное, самое плотное пиво, сорт которого выращен из волос на твоей груди.
— Точно.
— Хорошо. Я буду пиво из волос с твоей груди, — сказала она.
Я вышел из комнаты и вернулся со стаканом воды.
— Вот, выпей.
Она потянулась к стакану, но ее рука приземлилась на мое предплечье, и она осталась там пока изучала мои татуировки.
— Это все детские книги, — ногтем она провела по Паутине Шарлотты (Примеч. «Паутина Шарлотты» — комедия режиссера Гари Виника 2006 года. Поросенок Уилбур, воспитанный как домашнее животное, переехал в новый хлев и там познакомился с паучихой Шарлоттой, которая придумывает, как можно спасти поросенка, чтобы его не отправили на убой. Обитатели фермы обнаруживают, что паутина в хлеву соткана из слов, описывающих Уилбура как особенное, избранное животное.) — Любимые книги сына?
Я кивнул.
— Сколько тебе лет? — спросила она.
— Тридцать три. А тебе?
— Двадцать восемь. Сколько лет было твоему сыну, когда он?..
— Восемь, — холодно сказал я, в то время как уголки ее губ поникли.
— Это несправедливо. Жизнь несправедлива.
— Никто и не говорит, что это так.
— Ага… Но мы до сих пор надеемся на это.
Она не отводила взгляда от татуировок, путешествуя пальцем по Китнисс Эвердин с ее луком и стрелами. (Примеч. Китнисс Эвердин — вымышленный персонаж в трилогии Сьюзен Коллинз «Голодные игры»).
— Иногда я слышу, как ты кричишь ночью во сне.
— Иногда я слышу, как ты плачешь.
— Могу я поделиться с тобой секретом?
— Да.
— Каждый в этом городе ждет, что я буду той же девушкой, что была раньше, до того, как Стивен умер. Но я больше не знаю, кто эта девушка. Смерть многое меняет.
— Она меняет все.
— Прости, что называла тебя монстром.
— Все нормально.
— Как? Почему это нормально?
— Потому что это то, как смерть изменила меня, она сделала меня монстром.
Она притянула меня ближе, заставляя встать на колени. Ее пальцы запутались в моих волосах, и она пристально посмотрела мне в глаза.
— Наверно, ты завтра снова будешь недоброжелателен ко мне, не так ли?
— Да.
— Так я и думала.
— Но я не хочу.
— Я думаю, что тоже, — пальцем она пробежалась по моей щеке. — Ты красивый. Ты красивый, сломленный вид монстра.
Пальцем я задел синяк на ее щеке.
— Больно?
— Я чувствовала боль и хуже.
— Прости, Элизабет.
— Мои друзья зовут меня Лиз, но ты дал понять, что мы не друзья.
— Я больше не знаю, как быть другом, — прошептал я.
Она закрыла глаза и прислонилась своим лоб к моему.
— Я могу быть хорошим другом. Если ты когда-нибудь захочешь этого, то смогу дать несколько советов, — она вздохнула, слегка прижав губы к моей щеке. — Тристан.
— Да?
— Ты поцеловал меня.
— Поцеловал.
— Но почему? — спросила она.
Я захватил пальцами заднюю часть ее шеи и медленно притянул Элизабет ближе к себе.
— Потому что ты красивая. Ты красивый, сломленный вид женщины.
Она широко улыбнулась и ее тело немного затряслось.
— Тристан?
— Да?
— Меня сейчас снова вырвет.
***
Ее голова была над унитазом около часа, а я стоял позади, придерживая ее волосы.
— Выпей немного воды, — сказал я, сидя на раковине и подавая стакан.
Она села и сделала несколько глотков.
— Обычно я лучше себя чувствую после выпивки.
— У всех были такие ночи.
— Я просто хотела забыть об этом ненадолго. Отпустить все.
— Поверь мне, — сказал я, сидя напротив нее. — Я знаю, что это такое. Как ты себя чувствуешь?
— Ошеломленной. Глупой. Тупой. Сожалею, ну, знаешь, о том, что меня стошнило тебе на ноги.
Я ухмыльнулся.
— Карма, я думаю.
— Это была улыбка? Тристан Коул улыбнулся мне?
— Не привыкай к этому, — пошутил я.
— Черт побери! Очень плохо. Твоя улыбка вроде как милая.
Она начала вставать, и я последовал за ней.
— Твоя улыбка осветила мой день.
— И каким был самый темный момент? — спросил я.
— Твой хмурый взгляд, — она выдохнула, когда ее глаза встретились с моими. — Мне нужно идти. Но спасибо, что проконтролировал мое пьянство.
— Прости меня, — сказал я, чувствуя комок в горле. — За то, что из-за меня ты упала.
Она прижала пальцы к губам.
— Все нормально. Я уже простила тебя.
Она направилась к своему дому, уже более трезвая, но по-прежнему двигаясь на цыпочках. Я убедился, что она вошла в дом, прежде чем лег в постель. Когда мы оба вошли в свои спальни, нам понадобилось несколько секунд, чтобы понять, что наши окна расположены друг напротив друга.
— Ты тоже почувствовал это, не так ли? — прошептала она мне, говоря о нашем поцелуе.
Я ничего не ответил, но да.
Я почувствовал это.
Глава 12
Элизабет
В тот вечер, после того, как Тристан и я покинули свои подоконники, я легла в постель, будучи еще немного навеселе, и представила Тристана и его жену. Я представила себе, какой она была. Интересно, она пахла, как розы или лилии, была она поваром или пекарем, я задавалась вопросом, как сильно он любил ее. Я представила ее с ним, и на мгновение мне даже почудилось, что я слышу ее шепот напротив его густой бороды о том, как она его любит. Я чувствовала его пальцы, притягивающие ее ближе, нежное прикосновение к ее спине, когда она была прижата к его телу, то, как она звала его по имени.
Глава 12
Элизабет
В тот вечер, после того, как Тристан и я покинули свои подоконники, я легла в постель, будучи еще немного навеселе, и представила Тристана и его жену. Я представила себе, какой она была. Интересно, она пахла, как розы или лилии, была она поваром или пекарем, я задавалась вопросом, как сильно он любил ее. Я представила ее с ним, и на мгновение мне даже почудилось, что я слышу ее шепот напротив его густой бороды о том, как она его любит. Я чувствовала его пальцы, притягивающие ее ближе, нежное прикосновение к ее спине, когда она была прижата к его телу, то, как она звала его по имени.
Тристан…
Рукой я скользила по своей шее, притворяясь, что это была ее шея, к которой он прикасался. Он разжигал ее огонь без слов, своими руками он неспешно любил ее. Его пальцы скользнули вниз по ее шее, и она застонала, когда он достиг округлости грудей. Тристан… Мои вдохи участились, когда я почувствовала, что он попробовал вкус ее кожи, его язык выскользнул изо рта и медленно облизывал ее сосок, прежде чем поместил его между губами и пососал, кусал, массажировал. Она подчинила себя ему. Тристан…
Руками я пробежалась ниже по моей коже, в то время как Тристан заполнял все мои мысли. Он спустил с нее трусики, и я спустила свои. Его рука скользнула между ее пульсирующими бедрами, в это же время я медленно скользнула пальцем внутрь себя. Я ахнула, почти удивившись тому чувству, что Тристан принес мне. Большим пальцем я терла клитор, продолжая фантазировать.
Но сейчас она уже мертва.
Остались только он и я.
Его грубая борода коснулась моего живота, языком он начал обводить мой пупок. Я слегка застонала, чувствуя, как еще один палец скользнул в меня. Его пальцы двигались быстрее, входили глубже, толкались жестче, пока он работал надо мной все усерднее. Я шептала его имя, как будто он принадлежал мне, и когда почувствовала, как его язык пробует меня на вкус, я была в секундах от того, чтобы потерять себя в нем. Мои бедра толкались навстречу его языку, губы умоляли о большем, и он давал мне больше, быстрее, глубже, жестче. Заботливо, нежно, сильно. О, мой Бог, Тристан…
Мой рот приоткрылся, и я двигала пальцами все быстрее, ощущая себя на краю скалы в мгновении от падения в глубины вечности. Он подпитывал мое воображение, он волновал мою сущность, он просил меня распадаться на части напротив его губ, и я сделала это. Я разбилась от его прикосновения внутри себя и выпустила наружу чувство блаженства, не в силах вспомнить, когда в последний раз чувствовала себя живой.
Я в порядке.
Я в порядке.
У меня все чертовски хорошо.
И затем я открыла глаза и увидела темноту в своей спальне.
Я вытащила руку из пространства между моих бедер.
Вернула трусики обратно, и чувство блаженства рассеялось.
Я не в порядке.
Я посмотрела на сторону Стивена, и отвращение к себе затопило меня. На мгновение, клянусь, я увидела его, лежащим на кровати рядом со мной и глядящим на меня с замешательством. Я моргнула и потянулась к нему, чтобы коснуться его, но он исчез.
Потому что его на самом деле никогда там не было.
Что я только что сделала? Как я могла сделать такое? Что случилось со мной?
Заставив себя подняться с мятых простыней, я направилась в ванную и включила душ. Я ступила в него по-прежнему в трусиках и лифчике и упала на пол, как только вода окатила меня. Я просила капли воды вытянуть мою вину в водосток, позволяя разочарованию, которое я чувствовала, охватить мое тело. Но этого не произошло.
Душ дождем лился на меня, смешиваясь с моими слезами, и я сидела там, пока вода не стала холодной. Я задрожала в кабинке и закрыла глаза.
Еще никогда я не чувствовала себя такой одинокой.
Глава 13
Элизабет
Несмотря на протесты Таннера, я решила выбрать Тристана на роль помощника, чтобы ухаживать за нашим газоном. Каждую субботу он приходил стричь газон и уходил в город на работу к мистеру Хенсону. Иногда он работал по утрам, в другое время — ближе к вечеру. Мы не говорили с моей пьяной ночи, но я думала, что все в порядке. Эмма всегда играла с Зевсом во дворе, пока я сидела на крыльце и читала любовный роман. Даже когда вашему сердцу больно, есть что-то обнадеживающее в чтении книг, наполненных любовью. Страницы как будто напоминают о том, что однажды я буду снова в порядке. Может быть, буду в порядке.
Каждую неделю я пыталась заплатить Тристану, но он отказывался. Каждую неделю я приглашала его остаться на обед, и каждую неделю он говорил нет.
Однажды в субботу, он пришел прямо в то время, когда Эмма была посреди эмоционального срыва, а он был на расстоянии, изо всех сил стараясь не подходить ближе.
— Нет! Мама, мы должны вернуться! Папа не знает, где мы! — плакала Эмма.
— Я уверена, что знает, детка. Я думаю, что мы должны еще немного подождать. Дай папочке время.
— Нет! Это никогда не занимало у него так много времени! Тут нет перьев! Мы должны вернуться назад! — заорала она, когда я попыталась притянуть ее в объятья, но она оттолкнула меня и поспешила в дом.
Я вздохнула, и когда посмотрела на Тристана, увидела его гримасу. Я пожала плечами.
— Дети, — я улыбнулась. Выражение его лица осталось прежним.
Он повернулся, чтобы пойти назад к своему дому.
— Куда ты идешь?
— Домой.
— Как? Зачем?
— Я не собираюсь стоять здесь и слушать, как твой чертов ребенок сидит и ноет все утро.
Недоброжелательный Тристан вернулся в полную силу.
— Боже. Иногда я начинаю верить в то, что ты порядочный человек, но потом ты просто делаешь выпад и напоминаешь мне о том, какой ты ублюдок.
Он не ответил и снова исчез в своем темном доме.
***
— Мама! — на следующее утро я проснулась от гиперактивной Эммы, прыгающей вверх и вниз на моей кровати. — Мама! Это папа! Он пришел! — закричала она, заставляя меня сесть.
— Что? — пробормотала я, потирая сонные глаза. — Эмма, мы спим по воскресеньям, помнишь?
— Но, мама! Он появился! — воскликнула она.
Я выпрямилась, когда услышала снаружи звук работающей газонокосилки. Надев пару треников и топ, я последовала за моей взволнованной девочкой к передней части дома. Когда мы вышли наружу, я начала немного задыхаться, когда увидела крыльцо, покрытое белыми перьями.
— Видишь, мама! Он нашел нас!
Прикрыв руками рот, я смотрела на белые перья, которые порывы ветра поднимали в воздух.
— Не плачь, мама! Папа здесь. Ты сказала, что он найдет нас, и он нашел, — объяснила Эмма.
Я улыбнулась.
— Конечно, дорогая. Мама просто счастлива, вот и все.
Эмма начала собирать перья и улыбнулась.
— Фотографию? — спросила она. Я поспешила внутрь, чтобы взять старый «Полароид» Стивена и запечатлеть Эмму на привычной фотографии, где она держит перо для ее «Папа и я» коробочки. Когда я вернулась, Эмма сидела на крыльце с сияющей улыбкой и дюжиной перьев, окруживших ее.
— Ладно, скажи «Сыр»!
— Сыыыыыыыыыыыыыыыыыыыыр! — закричала она.
Фотография распечаталась, и Эмма побежала внутрь, чтобы добавить ее в свою коллекцию.
Я смотрела на Тристана, который подстригал траву, делая вид, что понятия не имеет, что происходит. Подойдя к нему, я выключила газонокосилку.
— Спасибо, — сказала я.
— Я не знаю, о чем ты, черт возьми, говоришь.
— Тристан… спасибо.
Он закатил глаза.
— Может, оставишь меня в покое?
Он повернулся, чтобы включить косилку, но я положила свою ладонь на его руку. Его руки были сильными, грубыми, но теплыми.
— Спасибо.
Когда наши взгляды встретились, я почувствовала, что его прикосновение стало теплее. Он улыбнулся настоящей улыбкой. Улыбкой, которую я еще не видела. Не знала, что его губы способны так улыбаться.
— Это не проблема. Я нашел чертовы перья в магазине мистера Хенсона. Это было не сложно, — он сделал паузу. — Она хорошая, — сказал он, указывая в сторону дома, говоря об Эмме. — Она хороший ребенок. Раздражающий настолько, что хочется уйти, но хороший.
— Останешься на завтрак? — спросила я.
Он покачал головой.
— Остановимся на обеде.
Он снова отказался.
— Ужин?
Тристан прикусил нижнюю губу и уставился на землю, обдумывая мою просьбу.
Когда наши взгляды встретились, я чуть не упала от единственного слова, которое он сказал.
— Хорошо.
Соседи судачили, что бы могло означать, что Тристан работал над моим газоном, но я постепенно начинала все меньше и меньше заботиться о том, что думают другие.