И Жилло принялся вытрясать из карманов деньги, а затем аккуратно раскладывать их столбиками под пылающим взглядом Жиля. Тяжко вздыхая, племянник, столбик за столбиком, выкладывал деньги в сундук, а дядюшка считал:
- Еще пятнадцать тысяч… еще двенадцать тысяч.
Как и предполагалось, операция продлилась долго. Жилло начал в два, а закончил лишь в пять часов вечера. Как раз в эти часы въехал в Париж Карл IX, а два Пардальяна сражались на Монмартрской улице с фаворитами герцога Анжуйского.
Итак, дядя Жиль подсчитывал, сколько экю еще осталось:
- Еще пять тысяч… еще четыре тысячи… еще три тысячи.
Жилло аккуратно уложил последний экю и огляделся: ни на полу, ни в его карманах монет больше не было.
- Все вроде, дядюшка?
- Трех тысяч не хватает!
Жилло еще раз обыскал карманы, нашел два су и шесть денье, составлявшие его личное богатство. Он героически протянул их старику, который тут же схватил и эти гроши.
- Давай остальные?
- Какие остальные, дядюшка?
- Три тысячи ливров!
- У меня больше ничего нет!
- Гони, а то сейчас обыщу!
- Обыскивайте, дядюшка, больше нет ни гроша!
Жиль дрожащими руками обыскал одежду Жилло, прощупал все швы, и холодный пот выступил на лбу у старика. Племянник не лгал!
- А ну, раздевайся!
Полумертвый от страха Жилло подчинился. Старик еще раз перетряс всю одежду и убедился, что три тысячи исчезли.
Дикий вопль отчаяния и визг ужаса потрясли стены кабинета: вопил Жиль, визжал Жилло.
- Верни деньги, мерзавец! Старик схватил племянника за горло:
- Я пять лет экономил! Где они, мои денежки?
Лишь Пардальян-старший знал ответ на этот вопрос. Но Жилло усмотрел возможность вернуть расположение дяди и пробормотал:
- Дядюшка, я помогу вам найти их!
- Ты! - взревел Жиль. - Жалкий негодяй! Ты же хотел обокрасть меня! Я тебе покажу, как воровать и предавать! Одевайся!
Жилло покорно оделся. Дядя вцепился ему в шею длинными, словно железными, пальцами, выволок племянника из кабинета, аккуратно запер за собой дверь и потащил его на первый этаж.
- Пощадите! - взмолился Жилло.
Жиль отпустил племянника, вытащил стальной кинжал и пригрозил:
- Дернешься - зарежу! И не пытайся сбежать!
Эта угроза несколько успокоила Жилло. Если зарезать его обещают только в случае побега, значит, он пока не приговорен к смерти.
- Иди вперед! - приказал дядюшка, сжимая в руке кинжал.
Подталкиваемый Жилем, Жилло дошел до сарая в саду.
- Возьми это бревно!
Жилло взвалил на плечи довольно длинное, заостренное с одного конца бревно.
- Еще бери веревку и лопату! - велел дядя. Племянник захватил и это. Нагрузив Жилло орудиями для пыток, безжалостный старик погнал его в буфетную, а оттуда - в коридор, ведущий к погребу. В буфетной Жилло приказали взять нож и факел.
Жиль толкнул племянника в погреб и, когда они спустились вниз, сказал:
- Копай здесь!
Жилло, потерявший от ужаса человеческий облик, тупо принялся копать. Потом, по указаниям Жиля, он загнал столб в землю и прикопал его. Дядя убедился, что бревно ушло глубоко, схватил Жилло и прикрутил его к столбу, так что несчастный не мог ни рукой, ни ногой пошевельнуть.
Лакей и не пытался сопротивляться: он уже не мог бороться за жизнь.
- Что вы хотите сделать, дядюшка? - лишь прошептал он.
- Сейчас узнаешь!
Жиль уселся на полено и принялся затачивать нож, прихваченный в кухне. Увидев эти зловещие приготовления, Жилло жалобно застонал.
Вот в эту минуту и появился в погребе маршал де Данвиль.
- А ну, перестань визжать как свинья под ножом! - зарычал дядя на племянника. - Если не заткнешься - убью!
Жилло тотчас же замолк.
"Значит, он меня убивать не хочет. Но что же он собирается сделать?" - подумал лакей.
- Так вот, - заговорил Жиль. - Я тебя буду судить по совести. Стало быть, проявлю снисхождение, если ты его заслуживаешь. Отвечай мне как на духу.
- Конечно, дядюшка! Обещаю!
Жилло с беспокойством поглядывал на нож, а старик продолжал.
- Значит, ты проследил за каретой и узнал, куда монсеньер увез пленниц?
- Да, дядюшка.
- Тебя кто-нибудь видел?
- Кажется, господин д'Аспремон меня заметил, но, по-моему, не узнал…
- А зачем ты потащился за каретой?
- Просто так, посмотреть хотел…
- Вот и увидел то, что не положено…
- Ах, дядюшка, я так раскаиваюсь!
- А какой черт толкнул тебя на то, чтобы рассказать об этих дамах Пардальянам?
- Не черт, а страх… я боялся за свои уши!
- Жалкий трус! Уши хотел спасти! А я ведь был готов пожертвовать всем своим состоянием, хотя для меня с деньгами расстаться - страшнее смерти. Да знаешь ли ты, какую беду накликал на нашего дорогого хозяина?
- Пощадите! Простите!
- А что со мной теперь будет? Как я посмотрю в глаза монсеньеру?
Старый Жиль сокрушался вполне искренне. Он обхватил голову руками и мучился вопросом: что страшней - смерть или гнев маршала. Однако интендант сообразил, что есть свидетель его героического поведения - Жилло; значит, Жилло надо сберечь.
- Слушай же! - заговорил старик. - Я сохраню тебе жизнь, а монсеньер поступит с тобой, как захочет. Но я должен наказать тебя за трусость и предательство; ты обесчестил нашу семью… Не говорю уже о пропавших деньгах…
- Не я это! Не я! - завопил Жилло.
- Не говорю уже о том, - продолжал невозмутимый интендант, - что ты попытался ограбить меня. Лучше бы ты меня кинжалом пронзил, а к деньгам не притрагивался… Но я прощаю тебе это гнусное преступление. Ну а монсеньер тебя выслушает и решит, как с тобой поступить. Однако ты расскажешь ему всю правду!
- Клянусь небом!
- Хорошо. В таком случае я тебя покараю за тот ущерб, что ты нанес мне: ведь из-за твоего предательства монсеньер может и меня выгнать. Тебе за твой грех и наказание: ты предал и дядю, и хозяина, пытаясь спасти свои уши, так я тебе их и отрежу!
- Нет!.. Пощадите! - взвыл Жилло.
Жиль спокойно встал, опробовал на ногте, хорошо ли наточен нож, и подошел к племяннику. Смертельно бледный Жилло попытался еще поторговаться:
- Может, дядюшка, одно ухо оставите?
Но не успел он кончить фразу, как старик схватил его за правое ухо и отсек его одним ударом ножа. Жилло закричал, а ухо упало на землю.
- Одно… одно оставьте, - вопил Жилло, не помня себя от боли и страха.
Потом несчастный племянник потерял сознание. Дядя же хладнокровно перешел ко второму уху, и через секунду левое ухо оказалось на полу рядом с правым.
"От судьбы не уйдешь" - считают фаталисты. Рано или поздно Жилло, видимо, должен был лишиться своих обширных ушей, которыми щедро украсила его судьба.
Выполнив свою задачу, старик довольно улыбнулся, но, увидев бесчувственного, залитого кровью племянника, забеспокоился:
- Не дай Бог этот болван умрет! Кто же тогда объяснит все маршалу?
Жиль кинулся в буфетную, принес воды, вина с сахаром, сердечные капли, бинты. Он промыл раны племяннику, смочил их вином, надежно перевязал и влил Жилло в глотку сердечные капли. Племянник пришел в себя, огляделся и поднес руки к голове: он, видимо, считал, что все пережитое - лишь кошмарное видение. Но ушей не было!.. Жилло жалобно застонал.
- Ну что ты завыл? - спросил Жиль с сатанинской лукавой усмешкой.
- А как я теперь слышать буду?
- Дурень он дурень и есть! - буркнул Жиль вместо утешения.
Потом он помог племяннику подняться, поставил его на ноги и оба двинулись к лестнице. Внезапно они остановились: в угасающем свете факела перед ними предстал человек. Это был маршал де Данвиль!
- Монсеньер! - вскричал Жиль и бросился на колени.
- Что тут происходит? - спокойно спросил маршал.
- Монсеньер! Случилось несчастье! Но я невиновен, клянусь! Я следил, как вы велели… Но тут вмешалась судьба и мой олух-племянник!
- Объясни как следует! - сурово сказал Данвиль.
- Монсеньер, увы, Пардальяну известно, где спрятаны пленницы.
III. Астролог Руджьери
Прошло три дня после торжественного въезда короля Карла IX в Париж. Вечером, когда часы на башне монастыря Сен-Жермен-Л'Озеруа пробили десять, две тени медленно скользили через сады, окружавшие новый дворец королевы-матери.
На месте теперешнего Хлебного рынка, недалеко от Нельского замка, стоял когда-то дворец Суассон. Екатерина Медичи, имевшая страсть к приобретательству и накопительству, купила обширные сады и заброшенный участок вокруг дворца. Она приказала снести развалины дворца Суассон. Полк каменщиков воздвиг, как по мановению волшебной палочки, новое здание, изящное и великолепное. Армия садовников насадила вокруг дворца королевы деревья, кусты, цветы. Екатерина, которая всю жизнь тосковала об Италии, приказала доставить за большие деньги во Францию апельсиновые и лимонные деревья и посадить их вокруг дворца. Королева обожала утонченность и роскошь, чарующие ароматы, цветы и духи. А еще она любила запах крови.
В саду, в том углу, что был ближе к Лувру, по приказу Екатерины и по ее наброскам была воздвигнута башня, напоминавшая дорическую колонну и гармонично завершавшая архитектурный ансамбль. Башню построили специально для Рене Руджьери, астролога королевы. Вот туда и направились две тени, о которых мы говорили. Тени… ибо Руджьери и Екатерина - а это были они - двигались в полном молчании и были одеты в черное. У подножия башни они остановились. Астролог вытащил ключ из кармана и отпер низкую дверцу.
Они вошли внутрь и оказались у винтовой лестницы, поднимавшейся к верхней площадке башни. Внизу располагалось что-то вроде мастерской - темная узкая комната, где Руджьери разместил свои инструменты, подзорные трубы, компас и тому подобное. Из мебели были только стол, заваленный книгами, и два кресла. Узкое, высокое окно-бойница выходило на улицу де ла Аш. Вот через это окно старая Лора, шпионившая за Алисой де Люс, фрейлиной королевы, передавала Екатерине свои записки.
В этот день королева получила от Лоры следующее письмо: сегодня вечером, около десяти часов, она встретится с некоей особой. О встрече даст отчет завтра.
- Ваше Величество желает, чтобы я зажег факел? - спросил Руджьери.
Но вместо ответа Екатерина схватила астролога за руку, словно приказывая ему замолчать. Дело в том, что она услышала шаги на улице. Кто-то приближался к башне. Екатерина Медичи, обожавшая шпионить, инстинктивно почувствовала, что это безусловно шаги той особы, которая намеревалась нанести Алисе де Люс важный визит.
Королева подошла к бойнице, но лиц прохожих в темноте не было видно. Екатерина стала внимательно вслушиваться.
Люди, шагавшие по улице, кто бы они ни были, видимо, и не подозревали, что за ними следят. Они остановились как раз у башни, рядом с бойницей, и королева услышала мужской голос… голос проникнутый глубокой печалью. Этот голос заставил королеву вздрогнуть.
- Я подожду, Ваше Величество, - произнес неизвестный. - Отсюда мне видна и улица Траверсин, и улица де ла Аш. Никто не сможет незаметно подойти к дверям дома. Я буду на страже. Ваше Величество может чувствовать себя в полной безопасности.
- Мне нечего бояться, граф, - ответил другой голос, на этот раз женский.
- Деодат! - глухо прошептал Руджьери.
- Жанна д'Альбре! - произнесла Екатерина Медичи.
- Сюда, мадам, - вновь раздался голос графа де Марильяка. - Видите, в окнах свет. Она, конечно, получила ваше послание и ждет.
- Ты весь дрожишь, бедное дитя мое.
- Никогда в жизни я так не волновался, Ваше Величество, хотя мне пришлось пережить столько горестей и радостей. Ведь сейчас решается моя судьба! Но что бы ни случилось, я глубоко благодарен вам за то, что вы соблаговолили уделить мне внимание.
- Деодат, ты же знаешь, я люблю тебя как сына.
- О да, моя королева, знаю. Увы! Но другая должна была бы быть на вашем месте… Подумайте, мадам, ведь моя мать меня узнала во время той встречи в доме у Деревянного моста. Ведь она видела, как я страдаю, касалась моей кровоточащей раны, но ни одно слово, ни один жест, ни одно проявление нежности не проскользнули у нее. Она оставалась холодна и непроницаемо жестока.
Глубокой горечью были наполнены слова графа. До Екатерины, которая оставалась невозмутимой, донесся звук сдавленного рыдания.
- Мужайся! - проговорила Жанна д'Альбре. - Через час, надеюсь, смогу обрадовать тебя, дитя мое.
С этими словами королева Наваррская быстро пересекла улицу и постучала в зеленую дверь домика, где жила Алиса де Люс.
Граф де Марильяк, скрестив руки на груди, прислонился к башне и стал ждать. Его голова оказалась как раз на уровне окна-бойницы. Одна за одной тянулись в ночи долгие минуты, и три человека, волею случая оказавшиеся рядом, застыли в ожидании. Астролог Руджьери - отец! Королева Екатерина Медичи - мать! И Деодат, граф де Марильяк, - их сын!
Медленно, почти незаметно, Руджьери подошел поближе к бойнице. Он хотел помешать Екатерине протянуть руку к окну. Ужасное подозрение пронзило его разум. Он знал, что королева всегда имела при себе короткий и острый флорентийский кинжал, на лезвии которого был выгравирован великолепный орнамент. Эта драгоценная игрушка в руках королевы становилась страшным оружием. Руджьери сам смазал когда-то лезвие кинжала ядом, и одна царапина была бы смертельна. Астролог вздрогнул, вспомнив об этом. А вдруг Екатерине придет в голову выхватить кинжал, протянуть руку в окно и молниеносно ударить? Но королева оставалась неподвижна.
Пробило одиннадцать, потом еще полчаса. Наконец, когда последний удар колокола, известивший о наступлении полуночи, тяжело проплыл в воздухе, королева Наваррская вышла из дома Алисы де Люс. Охваченный тоской Марильяк с нетерпением смотрел на приближающуюся королеву, но не в силах был сделать шаг навстречу ей.
Екатерина приготовилась подслушивать, но Жанна д'Альбре, подойдя к Деодату, сказала:
- Пойдемте, сын мой. Нам надо поговорить незамедлительно.
И они удалились. Только тогда, когда двое отошли уже далеко, Екатерина Медичи обратилась к астрологу:
- Можешь зажечь факел, Рене.
Руджьери повиновался. Он побледнел, но руки у него не дрожали и взгляд был спокоен. Екатерина посмотрела на него внимательно и, пожав плечами, спросила:
- Ты думал, я убью его?
- Да, - не дрогнув, ответил Руджьери.
- Но ведь я говорила, что вовсе не хочу его смерти: он может быть нам полезен. Ты же видел, я не вынула кинжал. И, несмотря на его слова, он жив… Слышал? Ему известно, что я его мать!
Астролог хранил молчание.
- До сих пор у меня были сомнений, - продолжала Екатерина. - Теперь все ясно из его собственных слов. Он знает, Рене!
На первый взгляд королева говорила совершенно спокойно, но астролог слишком хорошо знал ее. В голосе его коронованной возлюбленной ему послышалась такая угроза, что Руджьери опустил глаза, не осмеливаясь взглянуть на королеву. Постороннему же наблюдателю показалось бы, что они мирно беседуют.
Екатерина замолчала и, нахмурившись, сжав губы, смотрела в окно в том направлении, куда ушел Марильяк. Наконец она произнесла:
- Успокойся, милый Рене. Твоей отеческой любви ничто не угрожает.
- Нет, мадам, - глухо ответил астролог. - Я знаю, моему сыну суждено умереть. Никто и ничто на свете не сможет спасти его.
Удивленная Екатерина бросила на астролога быстрый взгляд.
- Что ты хочешь сказать? - спросила она, усаживаясь в кресло.
Руджьери выпрямился. Он был не лишен какого-то природного величия. Астролог вовсе не был шарлатаном и мошенником. Многое переплелось в его сложной натуре. Слабый человек, он без колебаний соглашался пойти на самое ужасное преступление, легко исполнял чужие чудовищные замыслы, которые сам бы никогда не придумал. Когда Руджьери действовал по своей воле, он, в сущности, не был злым, но в руках Екатерины астролог становился страшным орудием. Безусловно, не встреть королеву, он бы всю жизнь посвятил наукам и стал бы мирным ученым.
Искусство гадания по звездам никогда не было для Руджьери основной целью, он хотел большего. Знать будущее - значит управлять миром, - говорил он сам себе. Каким грозным могуществом может обладать человек, знающий сегодня то, что будет завтра! И как возрастет это могущество, если такой человек сможет по своей воле создавать золото! Руджьери верил, что добьется успеха. Дни и ночи он просиживал за расчетами, нередко в отчаянии бросая перо. Но вскоре астролог брался за исследования с утроенной энергией и с холодной яростью пытался найти ответ на неразрешимые вопросы. Неудивительно, что его измученный ум преследовали видения.
- Мадам, - проговорил он, - хотите знать, почему мой сын умрет и почему никто и ничто не спасет его? Я отвечу. Встретив Деодата в гостинице, куда вы послали меня, я прежде всего подумал о вас. Кем был сын для меня? Посторонним! Тогда как вы… вы были моим божеством… Но потом во мне зародилась жалость, а вместе с жалостью и глубокая привязанность, доставлявшая столько страданий. Но я не смог заставить себя встать перед вами и сказать: "Его вы не убьете". Поняв, что вы обрекли нашего сына на смерть, я лишь оплакивал его в душе. Вы имеете надо мной странную власть, Екатерина, я боролся с самим собой, чтобы изгнать вас из моего сердца. В последнее время я часто спрашивал звезды, но получал туманные ответы. Не теряя надежды, я решил встать между вами и сыном и помешать убийству. Знайте, мадам, если бы сейчас вы решились ударить, я бы вмешался. Я хочу, чтобы он жил… но знаю, моему сыну предначертана смерть.
Екатерина спокойно покачала головой:
- Глупости и предрассудки! - произнесла она.
- Мне было видение, мадам. Вы видите одно, я - другое. Для вас ваши видения - предрассудки, а я верю, что так говорят звезды.
- Пусть так, Рене! Пусть… - глухо промолвила королева.
Эта сильная духом женщина могла повелевать астрологом, но подпадала под его власть, как только Руджьери заводил речь о магических силах.
Лицо астролога изменилось: глаза напряженно вглядывались в глубь его собственной души.