– Ты что, Лин, с луны свалилась? Кто ж его не знает? Богатых и успешных людей города надо в лицо узнавать! По крайней мере, интересоваться их жизнью!
– Да я как-то далека от всего этого, ты же знаешь… И до чужой жизни особо не любопытна…
– Ну, далека – не далека, а обедать с этим Жуком идешь как раз ты! И как тебя угораздило, а, подруга?
– Ага. Хорошо ты сейчас определила – именно угораздило. Иначе и не назовешь.
– А чего ему от тебя надо-то? Из своего круга баб не хватает, что ли? Ой, что-то тут не так, Лин… Не нравится мне все это. Ты бы поостереглась как-то, что ли.
– Ладно, не сыпь соль на рану, мне и самой не по себе.
– А ты не ходи!
– Да неудобно как-то, надо было сразу отказываться! И вообще… Что я его, объем, что ли? Подумаешь, пообедать пригласил! Пойдем работать, мне еще себя в порядок привести надо. И ты зубы не заговаривай, доставай свою косметичку, не жмись!
Местечко, куда ее привез Павел Сергеевич Жук, оказалось и впрямь чудесным. Впрочем, ей и сравнить это "чудесное местечко" было особенно не с чем. Когда в последний раз обедала в ресторане, теперь и не вспомнить уже. Если не считать, конечно, дешевых кафешек-забегаловок, где можно было вполне демократично посидеть, справив чей-нибудь день рождения. А здесь… Здесь все было по-другому. Так сильно по-другому, что все внутри оробело и скукожилось от напряжения.
– Что с вами, Малина? Вам здесь не нравится, да?
Насмешливо спросил или ей показалось? Нет, вроде смотрит вполне благожелательно… Или все-таки насмешничает? Вывел, мол, простолюдинку на люди, как-то она себя поведет?
– Не называйте меня Малиной, пожалуйста. Меня все Линой зовут, я вам уже говорила.
– Хорошо, не буду. Хотя Малина мне больше нравится. У меня к вам встречное предложение – называйте меня просто Павлом. И еще одно предложение – давай на ты перейдем.
– На ты? А… зачем?
– Хм, зачем… Надо так! А ты что, принципиально против? Или опять приступ низкой самооценки напал?
– Если честно, то да. Потому что я не понимаю, зачем вам все это. А когда не понимаешь, становишься беззащитной и туповатой и все время подвоха ждешь. Какая тут может быть самооценка?
– Ну да. Может быть. Согласен. Ты какое вино любишь, белое или красное?
– Не знаю. Красное, наверное.
– И я – красное! Видишь, опять наши вкусы совпали. Здорово, правда?
Тут же будто из-под земли вырос лощеный, будто сошедший с обложки журнала молодец-официант, склонился в вежливом поклоне:
– Вам как всегда, Павел Сергеевич? Божоле?
– Да. Божоле. Моя дама, как выяснилось, тоже предпочитает божоле. Экая удача!
Нет, все-таки насмешничает! Или… Или, наоборот, помогает? Вот сейчас бы стал молодец у нее спрашивать, какое вино дама предпочитает, а она… оп-оп, и не знает! Будет биться с предпочтением как рыба об лед!
– А есть что ты будешь? Уже выбрала?
– Не-а… В меню все названия блюд какие-то… незнакомые. Вообще, я всеядная, поэтому вы закажите мне то же, что и себе.
– А почему ты опять выкаешь? Мы же договорились, что перешли на ты?
– Ой… А я не могу так, сразу…
– Тогда повторяй за мной: Павел, давай выпьем вина!
– Да ну, не надо…
– Что тебе, трудно?
– Ну хорошо. Павел, давай выпьем вина!
– Молодец. А теперь – как хорошо, что ты меня сюда привел, Павел!
– Как хорошо, что ты меня сюда привел, Павел…
– Ты классный мужик, Павел, ты мне очень нравишься!
– Ты классный мужик, Па… Ой, да ну! Не буду я этого повторять!
– Почему?
– Потому! Потому что у вас… То есть у тебя… самооценка слишком высокая!
– Да. Что есть, то есть. Кстати, а что мы будем есть? Может, рыбу? Здесь великолепно семгу на углях готовят!
– Хорошо. Давай семгу…
И опять официант вырос как из-под земли, словно их разговор подслушивал. Приняв заказ, бесшумно удалился, будто его и не было.
– А теперь давай поговорим, наконец, серьезно. Как ты думаешь, зачем я тебя сюда пригласил?
Вот оно! Значит, все-таки вляпалась в неизвестность. И зачем, идиотка, сюда притащилась? Приключения ей захотелось, обедом с олигархом перед внуками похвалиться! Выходит, есть во всей этой истории какая-то подоплека, не зря сердце подсказывало!
– Ну, чего молчишь?
– Откуда я знаю, зачем вам… зачем тебе вздумалось со мной отобедать?
– Зато я знаю. Только давай на берегу договоримся – не сочти меня сумасшедшим после того, что я тебе скажу?
– Хорошо. Я постараюсь.
Рука ее непроизвольно потянулась к бокалу с вином, так вдруг пересохло в горле. Отхватила со страху полный глоток, потом еще один. Но сердце все равно колотилось, вертелось в бешеной пляске, ничуть вином не успокоенное.
– Я хочу сделать тебе предложение, Лина. Выходи за меня замуж!
Третий глоток вина, подоспевший к этому его заявлению, бултыхнулся спазмом и неловко упал в желудок, по пути вытолкнув из горла безобразно неудержимый кашель. Что за дурацкие шутки, в самом деле? Он что, над ней издевается? Так же и умереть можно, вином подавившись! Надо же, еще и с места подскочил, принялся истово меж лопатками дубасить… Придуриваться меньше надо, и вскакивать не придется!
– Ну… Ну и шутки у вас, ей-богу… – сдавленно промычала она, едва откашлявшись. Воздух входил в легкие с некрасивым сипом, и глаза, наверное, потекли от слезливого напряжения.
– Прости, конечно, но я не шучу. Я же просил, чтобы ты не сочла меня сумасшедшим! И повторяю еще раз – выходи за меня замуж, Лина!
– Что, прямо сейчас? – попыталась она вложить в вопрос как можно больше иронии. – И вообще… Я не понимаю! Вы что, развлекаетесь так, что ли? Это мода нынче такая?
– Не понял… Какая мода? Я сейчас серьезен, как никогда. Я вообще очень серьезный человек, Лина.
– Да. Я заметила. Только серьезный человек делает предложение на вторые сутки знакомства.
– Ах, ты об этом… Знаешь, я никогда особо со временем не церемонился. Что – время? И при чем здесь время? Я всегда больше себе доверял, чем времени. И все важные решения принимал именно так, сразу. И заметь, ни разу с этим не ошибся! Ну какая разница, сейчас я тебя замуж позову или через месяц, допустим?
– Ну хватит, хватит, Павел… Будем считать, что я шутку не поняла, но оценила.
– А я повторяю, что не шучу. Я с полной ответственностью делаю тебе предложение.
– Но… Ты же ничего, абсолютно ничего обо мне не знаешь!
– Ой, да все я о тебе знаю! Сама же мне вчера всю информацию выложила! Да и она в принципе – ничто, эта информация. Главное, я тебя своим глазом увидел, внутренним. А он меня никогда не обманывает. Ты – моя женщина, Лина. Ты вся для меня понятная, чистая, без лишних червоточин, как антоновское яблоко. Чего мне еще нужно знать? Остальные знания – уже факультатив…
– Интересно! А… про мой внутренний глаз ты не хочешь спросить? Как он тебя увидел?
– Хочу, конечно. Но не буду.
– Почему?
– Потому что потом спрошу. Позже. Ты женщина, ты своим временем живешь. Поэтому пока буду довольствоваться твоим сакраментальным ответом… Ну, отвечай же!
– Что отвечать?
– Как что? То самое, что говорят женщины, когда им неожиданно делают предложение.
– А что они говорят? Я не знаю. Мне предложения отродясь никто не делал. Я всю жизнь матерью-одиночкой прожила. Так что извини, я и правда не знаю! Нет, а в самом деле, что они говорят?
– Они, знаешь ли, сначала томно взмахивают ресницами, потом делают сильно грустную рожицу, потом кокетливо вздыхают и лишь потом тихо произносят умирающим голосом – хорошо, я подумаю… Ты способна сейчас махать ресницами, вздыхать и умирать голосом?
– Нет. Не способна. Куда мне! – легко засмеялась она. – Можно, я без всех этих прибамбасов скажу?
– Давай!
– Хорошо, я подумаю!
– Молодец! Сколько времени тебе дать на раздумья?
– А что, определенный срок какой-то имеется?
– Нет, но… Три дня тебе хватит?
– Три дня?! Да мне дай бог от потрясения отойти через три дня! А думать когда?
– Ладно, уговорила. Тогда четыре. И ни днем больше!
– Слушай… А ты того… и впрямь не сумасшедший? Как-то у меня все это в голове не укладывается.
– Нет, я не сумасшедший. Я даже более чем нормальный. Просто в некоторых вопросах чудаковатый немного. До ужаса не люблю, например, женского кокетства и стервозности. И пафоса тоже не люблю. И всяких там доказательств "любишь – не любишь" тоже.
– То есть любви между мужем и женой ты вообще не признаешь, что ли?
– Почему же? Как раз признаю. Только она вовсе не в доказательствах.
– А в чем?
– В ощущениях. В тех, в первых, которые самые необманные. Если сразу промелькнуло, значит – твое! Я и первую свою жену так же увидел – сразу. И нисколько не обманулся. Тридцать лет прожили, как один день, в любви и согласии.
– А сейчас она… где?
– На кладбище. Год назад умерла.
– Прости…
– Да ладно.
– А дети… Дети у тебя есть?
– А как же! Семнадцать лет обалдую, Егором зовут. В этом году школу заканчивает, в наш строительный поступать будет. По отцовским стопам, так сказать. Вообще-то он хороший парень, сама увидишь.
Он протянул руку, налил ей вина в бокал. Как хорошо, что есть вино и можно его выпить! Тайм-аут от разговора взять, иначе бедная голова не примет столько информации. Да и ситуацию она тоже слабо воспринимает, перемешались в ней информация и ситуация, вместе взятые. И это еще полбеды, что они меж собою перемешались. Главное, они ни с какого боку к ней, к бедной Лине Смородиной, не прилепляются. И не собираются даже. Одним словом, снесло голову, хоть караул кричи.
Поставив пустой бокал на стол, она удивленно глянула в свою тоже пустую тарелку. Это что же, выходит, она все уплела, что в ней было? А что в ней такое было? Павел говорил, вроде рыбу заказывал… Семгу, кажется. Надо же, а она и не поняла, что это была рыба… Ой, а время! Интересно, сколько уже времени они вот так… обедают?
– Павел, а который сейчас час? – подняла она на него неуверенные, размытые хмелем глаза.
Он слегка отодвинул край манжета, и красивые дорогие часы блеснули надменным символом презентабельности.
– Половина третьего. А что?
– Как половина третьего? Не может быть!
– А чего ты так испугалась?
– Да как ты не понимаешь, у меня же обед с часу до двух! Я с обеда опоздала, какой ужас! Я прошу тебя, поехали скорее!
– Да ладно. Успокойся, пожалуйста. Нам еще даже десерт не принесли. А здесь в десертах, между прочим, толк понимают.
– Да какой десерт, боже ты мой! Меня же… Меня же за опоздание теперь точно премии лишат! Поехали!
– Успокойся, Малина. Не суетись.
– Да как же…
– Да так! Не суетись, и все. Послушай меня, Малина. Сосредоточься, посмотри на меня. Вот так, хорошо. Ты помнишь, о чем мы с тобой только что говорили?
– Помню, конечно. Ты вроде как мне предложение сделал.
– Молодец! Умница. А ты обещала подумать над моим предложением. Помнишь?
– Ну да… И что?
– Малина, милая! Ты пойми, наконец… Если ты соблаговолишь-таки принять мое предложение, тебе вообще не надо будет ходить ни на какую работу. И переживать о какой-то там премии тоже не надо будет! И терпеть нагоняй от начальника – тоже!
– У меня вообще-то начальница…
– Значит, тем более. Зачем тебе нужна идиотка начальница, которая только и делает, что ищет повод для лишения премии? Пошли ты ее к черту!
– Ну, это сказать легко…
– И сделать тоже. Ну, давай с тобой так все это представим… Допустим, что ты все положенное для своей женской деловой жизни время уже выработала, а? Ведь выработала? Я думаю, даже с гаком? Значит, пора и отдохнуть. А работать я за тебя буду. У меня это лучше получается.
– А… я что буду делать? Я долго отдыхать не умею…
– Ну, для отдыха в этом смысле у тебя тоже времени не останется. Собой начнешь заниматься, мной, домом. Если захочешь, тусовками всякими, дамскими штучками. Салоны, спортзалы, шопинги… Да мало ли на свете приятных дамских дел!
– Ты думаешь, я во все это смогу… вписаться?
– Я не думаю, я знаю. Это в трудовую незамужнюю жизнь вписаться трудно, а в ту, которую я тебе предлагаю, – нет проблем.
– Хм… Ты так уверенно все это говоришь, будто я уже подумала и согласилась.
– Прости! И впрямь чего это я… Не буду, не буду вмешиваться в процесс твоей гордой задумчивости. Я и забыл, что ты у нас… как бы это сказать… несколько самобытная.
– Это ты меня сейчас обругал или похвалил?
– Нет, скорее, сам собой погордился. Сам себя по головке погладил – молодец, Пашка! Такую женщину нашел! Под стать тебе, чудаку! Нет, все-таки мой внутренний глаз меня опять не обманул. Именно ты, Малина, мне и нужна. Живая, цельная, натуральная.
Подошедший с десертом официант, не удержавшись, стрельнул в нее коротким любопытным взглядом, пытаясь, наверное, на глаз определить степень ее живости, цельности и натуральности. Потом, правда, живенько спрятал свой взгляд обратно, сделал лицо прежним, почтительно сладким.
Десерт подали – и впрямь всем десертам десерт! Что-то сливочно-белое с диковинными фруктами, с незнакомым сладким ароматом. Копнула ложкой, отправила в рот – вкусно, конечно. Только полноценного удовольствия все равно не получается. Суетно на душе, тревожно.
– Что, не нравится? – удивленно поднял брови Павел.
– Нравится. Только… все равно мне на работу быстрее попасть надо. Поедем, а? Я там срочный документ не доделала, на середине бросила. Меня там с собаками разыскивают, наверное.
– А что, кроме тебя, сделать некому?
– Нет, некому. Так уж получилось. Да и вообще, не могу я по-другому. Всегда маетность находит, когда на меня в чем-то надеются и ждут. Наверное, это комплекс такой.
– Ну что ж, как скажешь… Поехали.
Опять бесшумной тенью явился около стола официант, произнес почти интимно:
– На ваш счет записать, Павел Сергеевич?
Легкий кивок, полуулыбка. Пока он поднимался со стула, она уже успела вскочить, забросить на плечо сумку. Зря заторопилась, наверное. Нарушила правила достойного мадамского поведения. Но ведь и впрямь на работу надо!
– Значит, договорились насчет четырех дней? – схватил ее Павел за локоть, когда машина остановилась около здания-муравейника и она торопливо открыла дверь, собираясь выскочить.
– Да, договорились!
– А можно я буду тебе звонить? Ну, пока ты в раздумьях пребываешь?
– Звони…
Визгливый голосок Елены Эрастовны она услышала, еще и не зайдя в родную бухгалтерию. Понятно. Значит, разоряется уже по поводу ее отсутствия. Придется принять боевую стойку, что ж поделаешь…
– …Ну наконец-то вы соизволили посетить рабочее место, Смородина! И где вы были, интересно мне знать?
Так, надо выдержать паузу, пусть первая и самая опасная гневливость в пустоте побултыхается. Тем более ей, похоже, и впрямь интересно. Вон сколько злобного ревнивого любопытства в глазах. Наверняка Танька по всему офису уже разнесла, кто ее на обед пригласил.
– Позвольте мне пройти на свое рабочее место, Елена Эрастовна. Мне надо отчет доделать.
– Да? Вы вдруг о своих служебных обязанностях вспомнили? А если я сейчас по поводу вашего отсутствия комиссию организую? От вас же за версту алкоголем разит, Смородина!
– А от вас за версту табаком разит. Мне тоже неприятно. А комиссию… Что ж, организуйте, пожалуйста. Пусть меня немедленно от работы отстранят. Но в таком случае отчет вам придется самостоятельно делать. Без меня. Как, справитесь?
– Ну, знаете! Здесь я пока решаю, кто и чем должен в рабочее время заниматься! Заканчивайте с отчетом, и чтобы к вечеру он у меня на столе лежал в готовом виде! А там я уже решу, что мне с вами делать.
Развернувшись на высоких каблуках, она гордой цаплей прошествовала в свой начальственный закуток, оставив после себя разлившееся в пространстве чувство большой человеческой несправедливости. Такой большой, что захотелось поддать в него кулаком изо всей силы! Или чего другое сотворить, еще круче. Например, собрать со стола и сбросить на пол все отчетные бумаги – пусть потом собирает! А еще можно просто встать и уйти, хлопнув дверью, и больше никогда не видеть кукольного начальственного личика. Да мало ли чего можно! Раньше было совсем нельзя, а теперь…
А что, собственно, теперь? Чего это она так одухотворилась? Открывшимися возможностями, что ли? Или просто устала терпеливо сносить служебную несправедливость? Как там Павел сказал… Всё положенное для женской деловой жизни время она уже отработала? И даже с гаком? И через каких-то четыре дня…
Стоп. Стоп! Хватит. Надо отчет сделать. До конца дня – обязательно. Иначе придется задерживаться, а этого ей никак нельзя. Договорные вечерние посиделки со Станиславой Васильевной тоже пока никто не отменял.
Вздохнув, она с головой погрузилась в колонки показателей, пальцы привычно и шустро забегали по клавиатуре, исполняя привычную работу. Зазвонил телефон, она ответила. Не отвлекаясь от экрана монитора, передала трубку Кате. Все как обычно. Все как всегда. И в то же время не все и не так, как всегда…
Нет, что это с ней происходит, в самом деле? Вот опять вдохнула всей грудью, и вместе с воздухом будто радость в нее вошла. Отчаянная, бесшабашная радость предчувствия, как в детстве перед каникулами. Когда тянутся последние дни занятий, но брезжит впереди прекрасная летняя свобода, желанная, долгожданная, невозможная. Может, сама по себе летняя свобода и протечет обыденно, и даже наверняка обыденно, а все равно нет ощущения слаще, чем это предчувствие!
Все это так, но сегодня, сейчас-то она не школьница и не имеет права всякие там предчувствия себе позволять! Надо сначала разобраться в случившемся событии, осмыслить его во всех очевидностях и невероятностях. А может, оно и не с ней произошло, это событие? Да и произошло ли?
Вздрогнув, она потянула на себя ящик стола, нащупала пудреницу, открыла, уставилась в свое зеркальное отражение. Надо же, и на лице тоже печать предчувствия! Губы улыбаются, глаза блестят, кожа на скулах натянута румяной крепостью, и даже мелкая сеть гусиных лапок подевалась куда-то, разгладилась сама по себе. Красота неописуемая. Хоть любуйся, хоть рекламные байки слагай. Как там, в телевизоре? Эй, обратите внимание те, кому за сорок! Утренняя малина-смородина пополам с предчувствием – чудодейственный эликсир молодости! Два в одном! Спешите приобрести, это совсем недорого! Только будьте начеку те, кому за сорок, и с разбегу не обманитесь со вторым компонентом. Предчувствие – коварная субстанция, может и злую шутку сыграть…
Может, конечно. Но куда от него денешься, если все же… пришло, соблазнило, позвало?
– Женюр, ты дома? А я смотрю – в твоей комнате свет горит… Как-то и непривычно даже, что ты дома!