– О, я понимаю, – произнес он тактично. – Вам не кажется, что заниматься этим в постели не очень удобно?
– Вообще-то нет. Мы пользовались дорожным набором с буквами на магнитах. Замечательно.
– Тиффани-Тиффани… – Вдруг, раздвинув ветки розовых кустов, появилась Кейт, немного обалдевшая и слегка запыхавшаяся. – Господи, Тиффани, вот ты где. А я тебя везде ищу. С тобой все… – она с подозрением взглянула на Джонатана -…в порядке?
– Да, конечно. Кейт – это Джонатан. Джонатан, познакомьтесь с Кейт. Пойдемте обратно? Господи, уже час! Неудивительно, что я зеваю.
– Тиффани, я так беспокоилась за тебя, – шепнула мне Кейт, когда мы отправились назад через лужайку. – Ты вдруг исчезла – я думала, что тебя изнасиловали в кустах.
– К сожалению, нет, – ответила я. – Так мы уходим? Ужасно поздно.
Я махнула рукой Пирсу, который все еще обнимал элегантную брюнетку на танцевальной площадке, и затем попрощалась с Джонатаном.
– Я подумаю о том, что вы мне посоветовали, Тиффани, – сказал он, когда мы забирали наши плащи.
Потом мы с Кейт поехали обратно через весь город.
– Довольно забавно, да? – спросила она.
– Да, действительно. Интересно, захочет хоть кто-нибудь из них снова увидеть нас?
– Нам позвонят из "Встреч за столом", если с нами захотят встретиться.
На следующее утро, в полдесятого, я позвонила во "Встречи за столом".
– Здравствуйте. Это Тиффани Тротт. Спрашивал ли кто-нибудь из тех одиннадцати, с кем я познакомилась прошлым вечером, мой телефон?
– Э-э. Нет. Никто не спрашивал, – сказала сотрудница. – Но вы слишком торопитесь. Не беспокойтесь. Мы дадим вам знать, если кто-нибудь спросит.
А между тем я договорилась с биржевым брокером, который ответил на мое объявление в газете, о встрече. Из ста четырнадцати ответивших я оставила трех – и он был первым, с кем я решила увидеться. Ему было тридцать восемь лет, не женат, не играет в гольф, без сколько-нибудь заметной щетины на лице. Прекрасно. Чего еще желать? Мне понравилось его занимательное письмо – на трех страницах. Он писал, что обожает играть в нарды ("хотя, будучи биржевым брокером, я не верю в азартные игры") и что терпеть не может гольф ("как сказал Марк Твен, это прекрасный способ испортить хорошую прогулку"). Мне понравилось его чувство юмора, и на фото он выглядел вполне привлекательным, так что мы договорились о свидании в семь часов вечера в баре Уэст-Энда. Я оказалась там первой и сидела, разгадывая кроссворд. В семь пятнадцать какой-то человек подошел к моему столику и спросил:
– Тиффани?
– Да. А вы Ян?
Он кивнул. Забавно, что именно выбирают ваши глаза, когда вы встречаетесь с совершенно незнакомым человеком. Он был в довольно дешевом, мешковатом костюме, который мне не понравился. И галстук у него был в кричаще зеленых тонах. Он выглядел каким-то… неприметным. Обыкновенный рост. Обыкновенное сложение. Обыкновенные каштановые волосы. Обыкновенные карие глаза. Заурядная внешность – и ужасно маленький нос, явно курносый. На фотографии он выглядел куда лучше. Какой-то неудачник, подумала я. И он казался таким молодым и неопытным – словно маленький мальчик. Вряд ли у него было много подружек. Но если я разочаровалась в нем, то и по нему было видно, что я не произвела на него впечатления. Какая наглость, подумала я. Ну ладно. Лучше досидеть до конца. По крайней мере, выпить с ним по бокалу вина. А то невежливо. Он заказал какого-то вина, и мы разговорились. Я рассказала ему о своей работе, он рассказал мне о своей – он обслуживает частных клиентов на бирже при каком-то мелком коммерческом банке.
У меня были в запасе вопросы об индексе промышленных акций, публикуемом газетой "Файнэншл таймс", и об индексе Хэнг Сэнг, так что беседа текла гладко. Но мне было довольно скучно, и я все думала, как бы потактичнее уйти, когда произошло нечто странное. Я упомянула название моей улицы, и он вдруг сказал:
– О, моя няня живет поблизости от вас.
– Ваша няня? О, я не знала, что у вас есть дети, – сказала я. – Вы не написали об этом.
– Да, у меня двое, обоим еще нет пяти.
– Да? Вы не упоминали, что женаты.
– Я не женат, – сказал он. Очень любопытно.
– Разведены?
– Нет, – сказал он сухо. – Я вдовец. Моя жена умерла.
Ах. У меня перехватило дыхание.
– Как это ужасно. Мне очень жаль, – сказала я. – Когда она… Когда это произошло?
– Пять недель назад, – ответил он. Пять недель!
– О! Как это ужасно, но прошло все-таки так мало времени… знаете… так мало… – Я замолчала.
– Ну, не так уж мало, потому что она умирала восемнадцать месяцев – у нее была лейкемия, – так что у нас было время проститься. Мы со школы вместе, еще в детстве дружили. Мы были женаты пятнадцать лет – рано поженились.
Как я могла встать и уйти после того, что он мне рассказал? Я не могла. Итак, я сидела там битых два часа, пока он рассказывал мне о своей жене и ее болезни, и о том, что это было настоящим потрясением – узнать, что она серьезно больна, и сознавать, что она скоро умрет, и все это длилось так долго, и как тяжело ему присматривать за детьми. И потом, в десять, он сказал, что должен идти. Мы попрощались, понимая, что нам обоим не хочется снова встречаться друг с другом. А потом я шла домой и плакала. Мне было так грустно. Так ужасно, ужасно грустно. Бедняга, думала я. Какая трагедия. Бедный, бедный. Но потом, вытерев глаза, я подумала: всего пять недель? Какой мерзавец.
Продолжение августа
– Пять недель! – сказала я Лиззи. Мы сидели у меня на кухне в субботу после моего грустного свидания с вдовым брокером. – Если бы я знала о его жене, я бы никогда не согласилась с ним встретиться. Он мог бы написать об этом в письме. Как он может искать кого-то, ведь прошло только пять недель?
– Расчет, расчет, Тиффани, оставшееся от поминок, ну и так далее, – сказала Лиззи, закуривая очередную сигарету "Мальборо лайт". – Во всяком случае, не понимаю, почему ты так удивлена. Мужчины – бессердечные животные, когда приходит Смерть с косой. Помнишь Джима Брауна?
О да. Джим Браун, наш заведующий пансионом при школе, который в открытую охотился за женой номер два, пока жена номер один медленно угасала в местном хосписе. Не прошло и месяца после ее смерти, как он снова женился; объявление о его помолвке появилось в том же номере школьного журнала, что и некролог первой жене.
– Мужчины иначе относятся к смерти, – произнесла Лиззи экспансивно. – Как только первая жена протянет ноги, они тут же скачут в брачное агентство…В то время как мы, женщины, горюем годами.
– Десятилетиями, – сказала я. – Вспомни свою мать – она недолго оставалась одна, не так ли?
Лиззи бросила на меня испепеляющий взгляд, и я прикусила язык. Есть темы, которых лучше не касаться в разговоре с Лиззи, и второе замужество ее матери – одна из них. Я встречала ее отчима несколько раз – он довольно привлекательный, довольно мягкий, довольно предупредительный, немножко как…
– Мартин – он меня достал, – сказала Лиззи. – Я попросила его покрасить гараж, но он все тянет. Постоянно твердит, что ему не хочется. Что он слишком устает. Но я сказала: "Дорогой, я тоже выматываюсь, целый день обслуживая двоих детей и этот дом". А он мне отвечает: "Но девочки в школе, и миссис Бартон приходит каждый день. С чего бы тебе уставать". И еще: "Я имею в виду, ты не уставала бы, даже если бы работала". Я считаю, это настоящий удар ниже пояса, Тиффани, потому что я, конечно, не работаю, я актриса, и он знает, как я переживала, когда не получила роль в "Несчастном случае".
– Но ведь это была роль без слов, – напомнила я. – Ты сама мне сказала, что не собираешься быть трупом.
– Да, но знаешь, это все равно работа, я собиралась попробовать, и, если бы это удалось, может быть, у меня что-то еще наклюнулось. Во всяком случае, я сказала ему: "Черт возьми, Мартин, не будь таким несправедливым. Ты абсолютно не прав". Господи, мужчины – это животные, Тиффани. Не понимаю, почему ты так упорно стремишься заполучить кого-нибудь из них.
Мне Мартин всегда очень нравился. Он не из тех, кто возбуждает интерес, он просто спокойный, приятный и добрый. Лиззи так повезло. Он увидел ее десять лет назад в "Женщине, не имеющей значения", когда она работала в репертуарной труппе в Уортинге, и послал ей букет цветов за кулисы. Я полагаю, он не смог справиться с нахлынувшим чувством. Точно так же, как Довольно Утешный, как… где это я? Ах да. Лиззи, в Уортинге. Во всяком случае, она затрепетала от радости, он осыпал ее подарками, и, конечно, тогда у него было намного больше волос на голове. Я в самом деле терпеть не могу, когда она наезжает на него, что случается в последнее время довольно часто. Но, конечно, я ничего такого не сказала, а просто постаралась переменить тему.
– Ни один из "Встреч за столом" мне не позвонил, – сказала я. – Прошло уже три дня после вечеринки для одиноких – и никакого проблеска. Огромный круглый ноль. Я иду ко дну, как свинцовый шар.
И тут, как ни странно, зазвонил телефон.
– Здравствуйте, Тиффани, с вами говорит Мэри Энн из "Встреч за столом". Один из наших посетителей просил ваш телефон.
Ур-р-а! Поразительный успех. Кто бы это мог быть? Великолепный Пирс? Сомнительно – после его дезертирства к элегантной брюнетке. Подвыпивший Терри? Господи, надеюсь, что не он.
– Кто же это? – спросила я.
– Это Пол, – сказала она.
– Кто?
– Пол, владелец имения. Он сидел за вашим столом во время первой части обеда.
– В самом деле?
Я оживила в памяти отварного лосося и чечевицу, но не могла вспомнить никого по имени Пол, чтобы спасти свою жизнь. Я мысленно перенеслась в загородный клуб "Далвич". Ничего. Пол с собственным имением абсолютно ничем себя не обнаружил. Но черт возьми! Мужчина есть мужчина, так что я сказала Мэри Энн, что можно дать ему мой телефон. И в этот же день, попозже, он позвонил.
– Итак, скажите мне, Пол, мы с вами действительно разговаривали? – спросила я.
– Да, – сказал он немного неуверенно, как мне показалось. – Мы разговаривали. – Затем добавил: – Мы также танцевали.
– Танцевали?
– Три раза. О, надо же.
– Это забавно, – сказала я, – потому что у меня в памяти абсолютно ничего не сохранилось. Надеюсь, вы не обидитесь на меня, – добавила я.
– Ну, там было довольно много народу, – сказал он дипломатично.
– Да, и я помню, что разговаривала с разными мужчинами, но что касается вас, у меня в памяти пробел, – настаивала я. – У меня, наверно, ранняя стадия болезни Альцгеймера – как, вы сказали, вас зовут?
К моему изумлению, он предложил пообедать вместе на этой неделе. Я согласилась.
– Это будет как свидание по объявлению, – обратила я его внимание.
– Ну, я как-нибудь вас узнаю, – ответил он. – Но вы на всякий случай завяжите узелок на память и запишите в ежедневнике, чтобы не забыть о нашей встрече.
Удар в мои ворота.
Он предложил встретиться в Шеперд-Маркет, в "Буден Блан", – это один из моих любимых ресторанов. И когда меня подвели к его столику, он показался мне смутно знакомым – высокий, хорошо сложенный, с карими глазами и сильными мускулистыми руками. Что до меня, то мне такие руки очень нравятся. Их я обычно замечаю в первую очередь – после волос и глаз. Они могут либо привлечь меня, либо оттолкнуть. У Довольно Успешного были красивые руки – большие, мужественные, с квадратными ладонями. У Филлипа довольно привлекательные, сильные руки, а вот у Алекса просто ужасные – с очень узкими, длинными, как у обезьяны, ладонями, с тонкими, женственными пальцами. Каждую неделю он делал маникюр. Мне его руки не нравились. Фактически они стали поворотным пунктом. Но мне понравились руки Пола, так что это был добрый знак. И теперь я его вспомнила – он сидел справа и болтал с приятной рыжеволосой девушкой, пока я разговаривала с Пирсом. И позже, когда Пирс дезертировал от меня и перед тем как я встретила Джонатана де Бовуара, Пол приглашал меня на танец. Но я витала в облаках.
– Все возвращается на круги своя, – сказала я. – У вас есть имение, вы живете в Патни, вы играете на пианино и в настольный теннис.
– Верно, – сказал он. Между тем официант принял наш заказ. – Вы живете в Айлингтоне, сочиняете слоганы, любите теннис и интересуетесь пластической хирургией.
Я начала испытывать к нему теплые чувства. У него был сдержанный юмор, и он страстно любил играть на пианино. Он мог сыграть всего Шопена – ничего себе! У него был "Стейнвей" – фантастика!
– Он не новый, – сказал он скромно, приглушенным голосом, поскольку его рот был набит копченым утиным мясом и салатом из одуванчиков со свежими карамелизованными фигами и пармезаном.
– Но этот инструмент ценят очень высоко, – подчеркнула я, с аппетитом поглощая листья салата, гарнированные гренками, грецкими орехами и паштетом из печени.
Он сглотнул и затем сказал:
– Я высоко ценю вас. Господи!
– Мне действительно жаль, что у меня такая скверная память, – сказала я. – Наверно, дырка в мозгах или действительно началась болезнь Альцгеймера.
– Вы бы не шутили насчет болезни Альцгеймера, – сказал Пол с неожиданной серьезностью. – Мой отец умер от нее.
– О господи, мне очень жаль, – сказала я, чуть не подавившись. – Это ужасная болезнь. Сколько ему было лет, когда он заболел?
– Пятьдесят один.
– Пятьдесят один!
О, надо же. Какой молодой. Бедняга. И тут я вспомнила, что болезнь Альцгеймера может передаваться по наследству. Ах! Я взглянула на Пола. Ему было сорок три. Если я выйду за него, то может случиться так, что к 2005 году мне придется усаживать его на скамеечку в ванной и, нацепив большой бейдж, говорить: "Привет! Меня зовут Тиффани, я твоя жена!" Может, он уже болен? Я решила провести небольшой тест.
– Сколько пунктов в списке Кохеля? – спросила я как бы между прочим, когда нам принесли десерт.
– Шестьсот двадцать пять.
– Неверно! Шестьсот двадцать шесть. Он явно на ранней стадии слабоумия.
– Сколько ноктюрнов написал Шопен?
– Девятнадцать. Это что, "Мастермайнд"?
– Когда была Каллоденская битва?
– В 1746 году.
– Как звучит седьмая заповедь?
– "Не возжелай жены ближнего своего". Совсем неплохо. И даже очень хорошо.
– А кто разгадал тайну дезооксирибонуклеиновой кислоты?
– Крик и Ватсон, разумеется. Вы хотите, чтобы я назвал год?
– Нет, не нужно, – сказала я. – А, м-м, какой квадратный корень из четырехсот девяносто семи?
– Не знаю, – сказал он с неожиданной и, пожалуй, излишней горячностью.
Что это он так рассердился? – удивилась я. Кажется, я и в самом деле вызываю у него раздражение. Не знаю почему, но и он вызывал у меня раздражение, я почувствовала это именно тогда, когда принесли заказанного им нежного кролика под красным перечным соусом. Возможно, я не смогу полюбить человека, который ест кролика, подумала я, доедая тонко нарезанную говядину. Мы жевали молча несколько минут, а затем, когда я безрезультатно старалась думать о чем-нибудь, вернее, ни о чем, произошла забавная вещь: на нашем столе вдруг появилась бутылка "Боллинджера".
– Господи, как мило, это вы заказали? – спросила я.
– Э-э, нет. Вообще-то нет.
– Откуда же она взялась? – спросила я.
– Я и правда не знаю, – сказал Пол.
– Это от джентльмена вон в том углу, – сказал официант с таким французским акцентом, что я подумала, будто он только что приехал из Пенье.
– Какой человек, в каком углу? – спросил Пол.
– Вон тот. Там.
Я обернулась. В самом дальнем углу зала с низким потолком и стенами, отделанными деревянными панелями, за маленьким столиком сидел прекрасно одетый мужчина, уткнувшийся в кроссворд. Облако бабочек-махаонов вдруг закружилось у меня в животе. Довольно Успешный. Обедает один. Вообще-то он выглядел довольно грустным и одиноким. Он, возможно, был здесь все то время, пока я обедала с Полом. Вдруг он поднял голову, заметил, что я смотрю на него, и улыбнулся мне как-то странно, немножко печально. Затем он снова занялся своим десертом.
– Вы знаете этого человека? – спросил Пол с подозрением, поворачивая голову, чтобы рассмотреть получше.
– Вообще-то нет, – сказала я, вынимая записку из ведерка со льдом. – Но я встречалась с ним. Один раз.
Я быстро прочитала записку, опасаясь, что лицо у меня красное, как бокал бургундского.
"Т.Т.
Я действительно сожалею о том, что произошло. Мне следовало бы принять Ваш отрицательный ответ. Но этим подношением я просто хочу показать Вам, что не обиделся, хотя на самом деле я обиделся, и очень сильно. А также потому, что, как мне кажется, от Вашей беседы с Вашим спутником остался пшик. Готов поспорить, что он не пьет пиво.
Д. У."
– Разве нормальные люди так поступают? – сказал Пол, явно уязвленный неожиданным вторжением Довольно Успешного.
– Возможно, – ответила я, когда официант наполнил наши бокалы.
Я нацарапала маленькую записку: "Спасибо большое. Это гадко, но мило" – и попросила официанта передать ее.
– Вы так думаете? – спросила я Пола.
– Да, – ответил он, тем не менее выпив шампанское.
Мы заканчивали ужин в молчании – он, очевидно, таким образом заедал вечер, который, и я это чувствовала, был безнадежно испорчен. Бабочки все еще порхали, из-за чего я практически не могла есть. И я чувствовала, что глаза Довольно Успешного прожигают мне спину. Настырный человек, укравший у меня этот вечер. Он явно любит провоцировать. И все-таки я чувствовала, что меня тянет к нему как магнитом. Спустя несколько минут я обернулась. Он в этот момент оплачивал счет. Затем он сложил газету и удалился. Я хотела сбежать за ним по ступеням. Я хотела бежать за ним по улице, как собачка. Я хотела взять его за руку. Я хотела… Ох, возьми себя в руки, Тротт, сказала я себе сердито, стараясь сосредоточиться на том, что говорил Пол. По крайней мере, Довольно Успешный не разрушил начало прекрасной дружбы. Мы оба – и я сама, и Пол – не слишком хорошо провели время. Я поняла это по тому, что, когда принесли счет, он сказал:
– Ладно, давайте каждый заплатит за себя.