– Что ты делаешь в моей постели? – Она раздраженно дернула простыню на себя.
– Маленькая неточность. Это ты в моей постели, а не я в твоей. И мы ничего такого не делаем. Мы спим. И все. Никакой аморалки.
– Тогда убери руку.
– Откуда?
– С моей талии.
– Ой, да пожалуйста, с превеликим удовольствием.
– Что ты делаешь?!
– Ничего особенного, перекладываю свою руку в другое место.
– Илья!
– Что?
– Это моя грудь!
– Да? Прости, я спросонья не разобрался.
– И хватит все время стаскивать с меня простыню!
– Во-первых, не все время, а последние двадцать секунд, а во-вторых, я замерз. Ой, какая ты…
– Да убери же, наконец, руки!
– Не могу, я их отогреваю.
– Отогревай их где-нибудь в другом месте! Ну пожалуйста! Мне щекотно!
– Щекотно? У тебя какая-то парадоксальная реакция на ласки.
– Это ласки?!
– Это еще не ласки, но если ты все-таки перестанешь брыкаться…
На сей раз Симе абсолютно ничего не снилось. Она просто спала, но даже сквозь сон ощущала тяжесть мужской ладони на своем животе.
Они отключились почти сразу, как только все закончилось. Не было ни трудных разговоров, ни сожалений, ни самокопаний. Было так, как было – легко и естественно.
Сима проснулась от громкого воробьиного чириканья. В полумраке спальни было свежо, если не сказать прохладно. Несколько минут она лежала с закрытыми глазами, вспоминая события минувшей ночи и не находя в себе сил расстаться с этими воспоминаниями.
Чуть слышно скрипнула половица.
– С добрым утром!
В джинсах и свежей рубашке, гладко выбритый, с зачесанными назад влажными волосами и белозубой улыбкой, он выглядел как мужчина с обложки глянцевого журнала – олицетворение силы, мужественности и уверенности в себе.
– Привет. – Ей вдруг стало страшно неловко, захотелось с головой спрятаться под простыню. Ее физиономия – всклокоченные волосы, синяк на пол-лица – пожалуй, тоже сгодилась бы для какого-нибудь криминального журнала как иллюстрация к статье о жертвах домашнего насилия.
Илья застиг ее врасплох. Ее сонная полуобнаженность на фоне его небрежной элегантности выглядела неуместно и как-то даже вульгарно. И синяки, и ссадины, и оцарапанная его щетиной кожа, и предательский испуг в глазах, и глупое желание выглядеть привлекательнее, изящнее, увереннее – все это так нелепо…
Сима постаралась изобразить нечто похожее на улыбку, старательно и нарочито неспешно завернулась в простыню. Она сражалась со своим волнением, со своими мимическими мышцами, с непослушной простыней и все это время чувствовала на себе внимательный изучающий взгляд.
Господи, как же легко все было ночью! Темнота, прикосновения…
И как тяжело сейчас! Дневной свет, оценивающий взгляд и чувство собственной ущербности.
А еще она целых три дня не брила ноги…
Эта в общем-то глупая мысль добила ее окончательно.
– Ты извини… Мне нужно… Я в душ! – Путаясь в простыне, она бросилась к двери в ванную.
Илья с разбегу плюхнулся на кровать, закинул руки за голову и задумался о странностях женской психологии.
Сегодня ночью у них все было просто замечательно, легко и естественно. И после секса они не старались ничего анализировать, рефлексировать и мучиться угрызениями совести по поводу случившегося. Они восприняли все как данность.
А утром что-то изменилось. Он проснулся рано. Вернее, его разбудило предвосхищение чего-то очень хорошего и очень важного.
Сима спала свернувшись калачиком, подсунув сложенные ладони под левую щеку. Ужасного кровоподтека не было видно. Это хорошо, потому что при виде меняющего цвет, словно хамелеон, синяка его охватывало бешенство и он начинал сожалеть, что не убил того скота.
Примерно то же Илья испытывал, стоя перед стеклянной дверью, ведущей в реанимационную палату, и глядя на своего сына, неподвижно лежащего на больничной койке, видя, как к худенькой ручке тянется трубка от флакона с каким-то лекарством, а рядом ждет своей очереди другой точно такой же флакон.
Он стоял, одетый в зеленую хирургическую робу, с марлевой маской на лице, сжимал кулаки в бессильной ярости, плакал и боялся, что вот сейчас Сима обернется и узнает его и, может быть, даже прогонит. А он не хотел уходить. Он хотел быть рядом, когда его сын откроет глаза.
За право по несколько минут проводить перед закрытой стеклянной дверью Илья пообещал сделать в отделении капремонт. Заведующий, щуплый, постоянно чем-то озабоченный мужчина, согласился сразу.
– Я здесь проработал двадцать пять лет, и за это время не было ни одного мало-мальски приличного ремонта, – сказал он, обдумав предложение Ильи. – Значит, договоримся так: мы будем держать вас в курсе малейших изменений в состоянии здоровья мальчика и обеспечим некоторую свободу перемещения по отделению, а вы нам сделаете ремонт и поменяете сантехнику. Идет?
Илья кивнул.
– Если я прошу слишком много… – врач смущенно замолчал.
– Все в порядке. Сантехнику мы вам тоже поменяем.
– А когда вы приступите к работе?
– Как дадите команду, – Илья улыбнулся.
– Тогда, если можно, через неделю?
Еще полчаса они обсуждали технические моменты, а потом старшая медсестра отделения выдала Илье костюм, шапочку и сменную обувь. Маску он попросил сам, для конспирации.
– И вот еще что, Илья Андреевич, – сказал врач, – по отделению, пожалуйста, без лишней надобности не ходите и персоналу не мешайте.
Илья клятвенно заверил, что будет тише воды, ниже травы и никаких хлопот никому не доставит.
– Ну, вот и хорошо. Если вам что-то понадобится, вы знаете, где меня найти. Или, в случае чего, обращайтесь к моим коллегам. Я их предупрежу.
Практика показала, что застать заведующего в его рабочем кабинете было практически невозможно. Обходы, консультации, занятия со студентами… Его коллеги, мужики в помятых хирургических робах, со следами хронической усталости на лицах и желтыми от никотина пальцами, тоже появлялись в насквозь прокуренной ординаторской нечасто. Только затем, чтобы за чашкой ужасного растворимого кофе и очередной, надцатой по счету сигаретой обсудить состояние "тяжелого", "очень тяжелого" или "безнадежного" больного. А какие еще пациенты могут быть в реанимационном отделении?!
К Илье врачи относились снисходительно-терпеливо. На вопросы отвечали обстоятельно, в душу не лезли, дорогой коньяк принимали со сдержанным достоинством и мимолетной улыбкой, несколько раз наливали кофе и предлагали сигареты. От них Илья узнавал о состоянии Макса; о том, что Сима не спит третьи сутки; о том, что ей стало плохо и дежурной медсестре пришлось даже звать врача; о том, что заведующий пытался отправить ее домой, но она решительно отказывалась, а он терпел ее упрямство по той простой причине, что компания "Максима-стройсервис" взяла на себя добровольные обязательства по закупке необходимого для больницы медоборудования.
Илья имел возможность, оставаясь неузнанным, быть рядом со своим ребенком. Несколько раз он сталкивался с Симой в коридоре, и тогда ему казалось, что, даже будь он без маски, она бы его не заметила. Вряд ли она вообще кого-нибудь замечала, кроме своего сына. А Илья наоборот замечал все и вся. За последние дни его мировосприятие поразительным образом обострилось. В одночасье его скучный серо-белый мир стал цветным. Возможно, из-за этой приобретенной сверхчувствительности ему не давал покоя кровоподтек на Симином лице. Этот кровоподтек воспринимался им как личный враг, как человек, нет, даже не человек, а существо, посмевшее разрушить красоту, осмелившееся сотворить такое с его женщиной.
Вот и сегодня утром, глядя в лицо растрепанной со сна и чем-то расстроенной Симы, он в сотый раз пожалел, что смалодушничал, не разобрался с тем подонком по-своему, по-мужски, без свидетелей и милиции. А еще он думал, что придется рассказать ей про брата, про то, что он через тридцать минут после своего бегства на железнодорожном переезде врезался в электричку и умер мгновенно – на взгляд Ильи, слишком быстро для человека, с чьего молчаливого согласия совершилось одно и планировались еще три убийства. Слишком быстро…
Впрочем, не ему решать. Его задача – хотя бы на время оградить от всего этого Симу. Он просил следователя не говорить ей про брата. Всего пару дней, пока Максим не поправится. Следователь обещал.
А еще Илья думал, что безумно любит эту непостижимую женщину, которую судьба в качестве призового лотерейного билетика подсунула ему восемь лет назад, которую он не уберег, не удержал, которую обидел… Женщину, которая родила ему сына.
Он думал, что в их отношениях все слишком сложно, слишком запутанно, что любовь и ненависть переплелись так сильно и пылали так ярко, что трансформировались в какое-то новое чувство, неизвестный науке сплав. Им еще предстояло проверить этот сплав на прочность.
И они обязательно его проверят… если Сима выйдет, наконец-то, из ванной.
Ну, сколько можно?! Нужно выходить. Не стоять же целый день под обжигающе-горячими струями! Хотя она бы с радостью. Если бы не Максим…
Она и так слишком расслабилась прошлой ночью, забыла про все на свете. А у нее в больнице ребенок. Не важно, что доктора считают Макса уже почти здоровым, она-то знает, что нужна своему мальчику. Знает и продолжает стоять под душем…
Сима глубоко вздохнула, закрыла воду и потянулась за полотенцем. Полотенце было еще влажным и пахло ментолом.
Его полотенце, его запах…
Конечно, его! Здесь все его – его дом, его ванна, его полотенце, его царство. И совершенно непонятно, что она делает в этом царстве.
Сима наспех вытерлась, оделась и мимоходом подумала, что было бы неплохо заехать перед больницей домой, в свое собственное царство, чтобы сменить одежду.
Сегодня предстоит долгий и трудный день. Сегодня она должна встретиться со следователем, заскочить в офис, разобраться с самыми неотложными делами, а еще, если все будет хорошо, доктор обещал выписать Макса.
Запотевшее зеркало матово поблескивало. Сима коснулась лбом его прохладной поверхности, собираясь с силами. Посмотреться в зеркало она так и не решилась. Да и зачем? Что нового она там увидит? Осунувшееся, серое лицо, синяк во всю щеку?
Ничего нового.
Разве только глаза…
Она не была уверена, но очень сильно опасалась, что глаза выдадут ее, стоит только ей выйти из ванной. Наверняка, если хорошенько присмотреться, можно заметить в них что-то очень похожее на надежду – чувство глупое и бесполезное. А Илья обязательно заметит, от этого его странного взгляда ничего не укроется. Он заметит, а ей будет страшно, и неловко, и больно, и обидно из-за того, что он заметит, но не догадается. Для него случившееся – всего лишь эпизод. Он воспринимает все иначе. Вряд ли вчера он поступил так из мести. Они уже поквитались, расставили все точки над "i". Скорее всего для него это всего лишь приятный экскурс в прошлое. Нет, не попытка реанимировать это прошлое, а так, ни к чему не обязывающее приключение с элементами ностальгии.
Ей и самой следует научиться относиться к происходящему философски. В конце концов, она ему многим обязана. Можно считать эту ночь своеобразной платой.
А почему бы и нет? Это всего лишь способ отблагодарить человека, спасшего жизнь ей и ее ребенку. Несколько экстравагантный способ, но все же… У нее, при определенном внутреннем усилии, появляется возможность сохранить лицо и приятные воспоминания.
Сима невесело усмехнулась. Пожалуй, без подобных воспоминаний ее жизнь была бы намного проще.
Когда Сима нашла в себе силы выйти из ванной, к ее огромному облегчению, Ильи в спальне не оказалось. Она получила еще несколько минут отсрочки.
Илья сидел за столом на огромной, поблескивающей хромом кухне. Перед ним дымились две чашки с кофе, на широком блюде возвышались странные сооружения, при ближайшем рассмотрении оказавшиеся гигантскими многослойными бутербродами.
– С легким паром! – Илья широко улыбнулся. – Присоединяйся, – кивнул на кофе и бутерброды.
Сима опасливо покосилась на толстенные куски хлеба, сыра и ветчины и решила ограничиться одним кофе. Ей было интересно, как он собирается управляться с этими кулинарными монстрами высотой как минимум в пятнадцать сантиметров. Чтобы откусить от такого бутерброда, нужно иметь очень тренированные челюсти.
– Только кофе? И больше ничего? – Илья казался искренне удивленным.
– Спасибо, я не ем с утра.
– Это зря. Это прямой путь к язве желудка. – Он взял самый высокий бутерброд, задумчиво повертел его в руке и разделил на два бутерброда пониже.
Сима отхлебнула сладкий, пахнущий корицей кофе, наблюдая за манипуляциями Ильи.
Спрашивается, зачем сооружать такие "башни", чтобы потом делить их на части? Эта незатейливая мысль, как ни странно, успокоила ее и даже развеселила. Она сама не заметила, как рука потянулась к блюду.
Сима с аппетитом жевала разобранный на четыре части бутерброд, когда излишне внимательный взгляд Ильи вернул ее на грешную землю. Она закашлялась и чуть не опрокинула на стол остатки кофе.
– Что? – спросила она.
– Куда тебя отвезти?
Сима перестала кашлять.
– Я собиралась вызвать такси.
– Не нужно, я тебя отвезу.
– Мне бы не хотелось… – его взгляд стал напряженным, -…доставлять тебе лишние хлопоты.
"Доставлять тебе лишние хлопоты"! По сравнению с теми хлопотами, которые она ему уже доставила, этот аргумент выглядел весьма сомнительно. Сима прекрасно это понимала, и он тоже прекрасно это понимал, и от этого ей стало совсем неловко. Она отодвинула чашку и решительно посмотрела в глаза Илье. Сделать это оказалось непросто, а выдержать его насмешливо-понимающий взгляд еще тяжелее. Но Сима выдержала и даже не покраснела.
– Отвези меня к моему офису, – сказала она наконец. – У меня назначена встреча со следователем.
При этих словах лицо Ильи окаменело.
Придется ей сообщить. Лучше пусть она узнает от него, чем от совершенно чужого человека. Конечно, и он не самый близкий ей человек, но уж точно поближе, чем следователь.
– Сима, я должен тебе кое-что сказать.
Теперь окаменела она. Дальше последует: "Ты только не волнуйся…".
– Ты только не волнуйся. – Илья придвинулся к ней ближе.
Сима молчала, она готовилась к плохим, очень плохим новостям.
– Вадим погиб. В тот же день попал в аварию.
Она смертельно побледнела, даже синяк на щеке утратил свою яркость. На виске быстро-быстро забилась тонкая жилка, но Илье почудилась тень облегчения в ее широко распахнутых желтых глазах.
– Ты как? – спросил он осторожно.
– Это все? – Ее длинные пальцы нервно теребили салфетку. – Это все, что ты хотел мне сказать?
– Все.
Внезапно Сима закрыла глаза и устало откинулась на спинку стула.
– Я знала, – прошептала она совсем тихо.
– Что ты знала?
– Про Вадика, про то, что он разбился. Мне позавчера рассказал следователь.
Северин мысленно застонал. Вот скотина! А ведь обещал. Что ему стоило подождать!
– Я ничего не чувствую. – Сима открыла глаза и посмотрела на Илью потухшим взглядом. – Мой единственный брат погиб, а я ничего не чувствую. Даже жалости… Понимаешь?
Понимал ли он? Нет, не понимал! Он не понимал, как можно жалеть убийцу. Бедная девочка! Она еще мучается угрызениями совести…
– Ты не обязана ничего такого чувствовать, – жестко сказал он. – Твой… брат получил по заслугам.
– Да, – Сима кивнула, отложила измятую салфетку и встала из-за стола. – Наверное, ты прав. Знаешь, – она оперлась о спинку стула, – я ведь даже почувствовала облегчение, когда… Когда ты сказал про Вадика. Я ждала новых плохих новостей, а ты просто повторил старые.
Илья молчал. Он не знал, что ответить. Он не пытался ее утешить. Сейчас Сима не нуждалась в утешителе, она нуждалась в слушателе, ей было необходимо выговориться. И он стал тем, в ком она больше всего нуждалась…
Сима говорила быстро и сбивчиво, то и дело прикасаясь кончиками пальцев к кровоподтеку на щеке. Она начала говорить на кухне и продолжила в его машине. А Илья просто слушал.
На подъезде к городу Сима закрыла лицо руками и сказала:
– Прости, что загружаю тебя своими проблемами. Ты последний, кому я должна была рассказывать все это…
Машина вильнула и застыла на обочине. Симу швырнуло на лобовое стекло. Если бы не ремень безопасности, она бы обязательно ушиблась.
Илья сидел в расслабленной позе – полуприкрытые глаза, руки, нежно поглаживающие кожаную оплетку руля. Ничего хорошего эта видимая расслабленность не предвещала. Особенно в сочетании с только что совершенным маневром.
– Ты что? – спросила она шепотом.
– Я ничего. – Он криво усмехнулся и посмотрел на нее долгим, тяжелым взглядом.
– Извини, я не должна была…
– Что? Что ты не должна была?!
– Втягивать тебя в свои дела. Взваливать на тебя свои проблемы. Особенно после того, что между нами произошло.
– Ты имеешь в виду прошлую ночь?
Илья не ожидал, что ее реплика о том, что он самый последний человек, к которому она должна была обратиться за помощью, станет таким жестоким ударом по его эго. И вообще он хотел сделать все красиво – маленький ресторанчик, свечи, живая музыка, колечко с бриллиантом… А она все испортила. Оказывается, он последний человек, который ей нужен. Она, видите ли, наговорила лишнего в порыве чувств и теперь раскаивается.
Вот так-то! Осадили тебя, Северин! Твоя скромная персона больше не интересует великолепную госпожу Маркос. Ты отработанный материал.
Ну что же, с этим он сможет смириться. Но он ни за что не станет мириться с другим.
– …Я имею в виду то, что у нас с тобой было "до того", – после долгого молчания произнесла Сима. – То, что было у нас до сегодняшней ночи. То, что нас разделяет.
Так… Они вернулись на круги своя. Короткая вспышка страсти – вначале и неминуемое непонимание – потом.
У них снова не получилось вырваться из этого заколдованного круга…
– Разделяет? – Илья с силой сжал ее запястье. – А тебе не кажется, что есть одно обстоятельство, которое нас объединяет и даже, я бы сказал, роднит?!
– О чем ты? – Сима побледнела.
– Я о Максе, о нашем с тобой сыне.
– Кто тебе сказал? – Она даже не пыталась опровергнуть его слова.
– Ты сама и сказала. Я все слышал, тогда, на даче…
– И поверил словам, сказанным под дулом пистолета?!
– Я поверил словам, сказанным на пороге смерти, – мягко уточнил он.
– Я блефовала. Я пыталась спасти своего ребенка.
Он согласно кивнул:
– Да, такое возможно. Именно поэтому я сделал генетическую экспертизу. Максим мой сын.
– Что ты хочешь? – спросила она устало.
Раньше, каких-то пару минут назад, он ответил бы: "Я хочу жениться на тебе. Я хочу семью". Но тот ответ остался в другом, параллельном мире. А в этом мире Сима сказала: "Ты последний, кому я должна была довериться", – и поэтому он ответил:
– Я хочу, чтобы Макс знал, что у него есть отец. Я хочу иметь право общаться с ним и принимать участие в его жизни.
Она молчала долго, очень долго.
Он приготовился к отказу, к яростному сопротивлению, а она вдруг сказала:
– Хорошо, Илья…