В десять часов стали сходиться гости.
Я услышал, как Альфред спрашивает г-на де Шамбле:
- Неужели мы не увидим вашу супругу?
- Вряд ли, - откликнулся тот, - ей нездоровится.
Странная улыбка промелькнула на лице Альфреда, когда он произносил в ответ избитую фразу:
- О! Какое несчастье! Вы передадите ей мои сожаления, не так ли?
Господин де Шамбле поклонился.
Было видно, что он думает только об игре.
Я отозвал Альфреда в сторону и спросил:
- Почему ты улыбнулся, когда господин де Шамбле сказал, что его жене нездоровится?
- Разве я улыбался?
- Мне так показалось.
- Госпожа де Шамбле не появляется в свете, и по поводу ее добровольного, как я считаю, заточения ходят разные злые толки. Если верить пересудам сплетников, это не прекрасный и даже не удачный брак. Как утверждают, до свадьбы жених и невеста были одинаково богаты, но после женитьбы, сохранившей раздельными их имущества, господин де Шамбле промотал свое состояние и теперь якобы взялся за приданое супруги.
- Я понимаю: мать отстаивает наследство своих детей.
- Детей у них нет.
- Господин де Сенонш, вы не поставите против меня двадцать недостающих луидоров? - окликнул Альфреда г-н де Шамбле, уже державший в руках карты.
Мой друг утвердительно кивнул.
Затем, обращаясь ко мне, он произнес:
- Если только ты сам не сделаешь эту ставку.
- Я никогда не играю, - был мой ответ.
- Это еще одна из моих повинностей: играть и проигрывать. Видишь ли, если префект не будет играть или станет выигрывать, люди скажут, что он сделался префектом, чтобы жить безбедно. Вот ваши двадцать луидоров.
И Альфред отошел, чтобы положить деньги на стол.
Мой друг был светским человеком во всех отношениях: невозможно было устроить более радушного и изысканного приема, чем это делал он, поэтому во всех департаментах его ставили в пример, и матери мечтали только об одном: чтобы префект удостоил их незамужних дочерей своим вниманием. Каким бы ни было состояние девицы на выданье, Альфреду стоило только поманить ее пальцем.
Однако мой друг не упускал случая проявить свое пренебрежение к браку.
Роскошный пир продолжался весь вечер.
На ужине всего было вдоволь: мороженого для дам, пунша и шампанского для мужчин, а игра шла по-крупному для всех.
Около двух часов ночи Альфред сорвал банк в одной из партий в баккара.
- Вот так штука! - воскликнул он, а затем обратился ко мне: - Слушай, может быть, ты все-таки сыграешь раз в жизни со мной или против меня, хотя бы на один луидор, если только ты не зарекался играть?
- Я не стану этого делать, - ответил я с грустной улыбкой, вспомнив, с каким отвращением матушка относилась к игре.
- Господа, - вскричал Альфред, уже ощущавший на себе, как и другие, воздействие пунша и шампанского, - вот образцовый человек: он не пьет, не курит и не играет! Накануне Варфоломеевской ночи король Карл Девятый спросил у короля Наварры: "Смерть, месса или тюрьма?" Так вот, я тоже спрашиваю тебя, Макс, только несколько иначе: "Игра, шампанское или сигара?" Король Наварры выбрал мессу, а что выберешь ты?
- Я не хочу пить, так как не испытываю жажды, не хочу курить, так как мне от этого дурно, и не хочу играть, так как это меня не забавляет, - ответил я. - Но вот тебе пять луидоров: ты можешь поставить их за меня, когда надо будет пополнить недостающую сумму.
С этими словами я положил деньги в розетку подсвечника.
- Браво! - воскликнул Альфред. - Господа, я ставлю десять тысяч франков.
Он достал из кармана пять тысяч франков банкнотами и пять тысяч франков золотом.
Игра меня очень угнетала, и к тому же я не знал никого, кто сидел за карточным столом. Господин де Шамбле, игравший с неистовым азартом, перешел в один из павильонов.
Я попросил слугу проводить меня в мою комнату.
Альфред собирался заночевать в префектуре, и я решил никого не беспокоить среди ночи просьбой запрячь или оседлать лошадь.
Поэтому я сказал, что тоже проведу ночь здесь.
Меня отвели в спальню.
Устав от шума, окружавшего меня на протяжении шести-семи часов, я немедленно заснул.
Утром меня разбудил стук открывшейся двери и я увидел Альфреда, со смехом вошедшего в мою комнату.
- Ах, мой дорогой, - сказал он, - ты все спишь, а богатство само плывет тебе в руки.
Опустив уголки носового платка, который мой друг держал в руке, он высыпал на ковер целую груду золотых монет.
- Что это? - вскричал я. - Что за шутки ты себе позволяешь?
- О! Я как нельзя серьезен. Да будет тебе известно, любезный друг, что я обобрал всех своих гостей. Мне даже пришлось понизить ставку с десяти тысяч франков до трех тысяч. С этими тремя тысячами я предпринял последний налет. Все кошельки уже были пусты, как вдруг я заметил пять луидоров в розетке подсвечника. "Ах, черт возьми, - подумал я, - вот и настал черед Макса!" Я поставил твои луидоры и стал играть против тебя. И знаешь, что ты сотворил, упрямец? Ты сделал семь ходов подряд и на седьмом сорвал весь банк! Приятных сновидений!
Альфред удалился, оставив посреди комнаты груду золота.
V
Тщетно пытался я снова заснуть.
Часы пробили восемь.
Поднявшись, я пересчитал золотые монеты, разбросанные Альфредом на ковре: там было более семи тысяч франков.
Я положил эти деньги в бронзовую чашу, стоявшую на камине, а затем оделся. Спустившись вниз, я сам оседлал лошадь, так как хозяин и слуги еще спали, и отправился на прогулку верхом.
Вернувшись около десяти часов, я встретил Жоржа. Он сказал, что хозяин хочет поспать до полудня и просит меня расположиться в его кабинете и представить себя в роли префекта, если это может доставить мне удовольствие.
Завтрак был уже готов, и я позавтракал.
Я еще сидел за столом, когда мне доложили, что некая дама желает поговорить с г-ном Альфредом де Сеноншем.
Я послал слугу узнать имя посетительницы.
Вскоре он вернулся и сообщил мне, что женщину зовут г-жа де Шамбле и у нее есть какое-то дело к префекту.
Мне стало любопытно, ведь еще накануне шла речь об этой самой особе. Вспомнив, что Альфред передал мне на время свои полномочия, я велел слуге проводить г-жу де Шамбле в кабинет префекта.
Взглянув в окно, я увидел, что она приехала в изящной двухместной коляске, запряженной парой лошадей. На козлах сидел кучер в повседневной ливрее.
Покинув обеденную залу, я прошел через переднюю, которая вела в кабинет, и встретил еще одного слугу в такой, же ливрее, как и у кучера - он сопровождал свою хозяйку.
Карета, лошади и слуги - все свидетельствовало о том, что г-жа де Шамбле действительно приехала по делу, поэтому я счел, что не допущу бестактности, если воспользуюсь оказанным мне доверием.
Итак, я вошел в кабинет. Посетительница уже ждала, сидя против света.
Она была одета очень просто и в то же время необычайно изысканно: на ней было утреннее свободное платье из тафты жемчужно-серого цвета и соломенная итальянская шляпа с окантовкой из тафты того же цвета, украшенная колосками дикого овса и васильками.
Вуалетка из черного кружева наполовину скрывала ее лицо, которое она прятала от света.
При моем появлении посетительница встала.
- Господин Альфред де Сенонш? - спросила она мелодичным, как у певицы, голосом.
Я жестом попросил ее сесть и произнес:
- Нет, сударыня, я один из друзей господина префекта, и мне посчастливилось сегодня утром оказаться на его месте. Я буду всю жизнь благодарить судьбу, если смогу за этот короткий срок что-нибудь для вас сделать.
- Простите, сударь, - сказала г-жа де Шамбле, вставая и собираясь уйти, - но я пришла, чтобы попросить господина префекта (она сделала ударение на последнем слове) об одолжении, которое может сделать мне только он, если, конечно, захочет этого. Я загляну позже, когда он освободится.
- Ради Бога, сударыня, останьтесь! - воскликнул я.
Госпожа де Шамбле снова села.
- Сударыня, если вы пришли сюда с просьбой и мой друг может ее исполнить, почему бы вам не взять меня в посредники? Неужели вы сомневаетесь в том, что я буду настойчиво хлопотать по делу, которое вы изволите мне доверить?
- Простите, сударь, но я даже не знаю, с кем имею честь говорить.
- Мое имя вам ничего не скажет, сударыня, так как вы никогда его не слышали. Меня зовут Максимильен де Вилье, но, к счастью, я не совсем незнакомый вам человек, как вы полагаете. Вчера меня представили господину де Шамбле. Мы сидели рядом за столом и долго говорили с ним за ужином и после ужина. Он пригласил меня в ваше поместье в Берне на открытие охотничьего сезона, и, не решаясь нанести вам визит, я намеревался сегодня же иметь честь послать вам свою визитную карточку.
Поклонившись, я прибавил:
- Сударыня, господин де Шамбле - очень достойный человек.
- Да, сударь, очень достойный, вы правы, - произнесла г-жа де Шамбле.
При этом она вздохнула - точнее, у нее вырвался вздох.
Я воспользовался недолгой паузой, последовавшей за вздохом, чтобы приглядеться к просительнице.
Это была молодая женщина лет двадцати трех-двадцати, четырех; выше среднего роста, с тонким и гибким станом, угадывавшимся под широкой свободной накидкой ее платья; с синими глазами такого темного цвета, что на первый взгляд они казались черными; с белокурыми волосами, ниспадающими на английский лад; темными бровями, мелкими белыми зубами и накрашенными губами, подчеркивавшими бледный цвет ее лица.
Во всем ее облике чувствовалась некая усталость или печаль, выдававшие человека, который устал бороться с физической или душевной болью.
Все это внушило мне еще более страстное желание узнать, что привело эту женщину в префектуру.
- Сударыня, - сказал я, - если я стану расспрашивать вас о причине, по которой вы почтили нас своим визитом, вам, возможно, покажется, что я хочу сократить счастливые мгновения нашей беседы с глазу на глаз, но, признаться, мне не терпится узнать, чем мой друг может быть вам полезен.
- Вот в чем дело, сударь: месяц тому назад состоялась жеребьевка рекрутского набора. Жениху моей молочной сестры, которую я очень люблю, выпал жребий идти в солдаты. Это молодой человек двадцати одного года; на его содержании находятся мать и младшая сестра; кроме того, если бы ему не выпало идти в армию, он женился бы на любимой девушке. Таким образом, его невезение принесло горе сразу четверым.
Я поклонился, показывая, что внимательно слушаю.
- Так вот, сударь, - продолжала г-жа де Шамбле, - призывная комиссия, возглавляемая господином де Сеноншем, будет заседать в следующее воскресенье. Стоит господину префекту сказать хотя бы слово врачу, который будет проводить медицинский осмотр, и бедного юношу освободят от воинской повинности, а ваш друг осчастливит четырех человек.
- Однако тогда он, возможно, сделает несчастными четверых других, - ответил я с улыбкой.
- Каким образом, сударь? - спросила г-жа де Шамбле с удивлением.
- Это вполне вероятно, сударыня. Сколько молодых новобранцев требуется округу, где живет ваш подопечный?
- Двадцать пять.
- Есть ли у юноши какие-нибудь основания для того, чтобы его освободили от службы?
Госпожа де Шамбле покраснела.
- По-моему, я сказала вам, - пробормотала она, - что пришла попросить господина префекта об одолжении.
- Простите меня за прямоту, сударыня, но это не одолжение, а несправедливость, которая обрушится на какую-нибудь другую семью.
- Я вас не понимаю, сударь.
- Но это же очень просто, сударыня. Требуются двадцать пять новобранцев. Предположим, не отдавая никому предпочтения, что к службе годен лишь каждый второй. Таким образом, общее число молодых рекрутов возрастает до пятидесяти, а пятьдесят первому ничего не грозит. Вы понимаете меня, сударыня?
- Вполне.
- Так вот, если в качестве одолжения одного из двадцати пяти молодых людей освободят от службы, пятьдесят первый, находившийся под защитой своего номера, пойдет в армию вместо него.
- Это так, - вздрогнув, проговорила г-жа де Шамбле.
- Следовательно, сударыня, я был прав, когда сказал, что из-за счастья четырех ваших знакомых могут стать несчастными четверо других и что одолжение, которое мог бы сделать вам мой друг, возможно, обернется несправедливостью.
- Вы правы, сударь, - сказала г-жа де Шамбле, вставая, - мне остается только попросить вас кое о чем.
- О чем же, сударыня?
- Отнесите поступок, на который я некстати отважилась, на счет моей легкомысленности, а не слабодушия. Я просто не подумала. Мне важно было лишь одно: спасти бедного мальчика, необходимого своей семье. Нельзя так нельзя, давайте забудем об этом. В мире прибавятся еще четыре несчастные души, но этого никто не заметит.
Госпожа де Шамбле смахнула слезу, блестевшую на ее ресницах, словно капля росы, и, кивнув мне на прощание, направилась к двери.
Я смотрел, как она удаляется, и сердце мое болезненно сжалось.
- Сударыня, - обратился я к ней.
Женщина остановилась.
- Не будете ли вы так любезны тоже сделать мне одолжение?
- Я, сударь?
- Да.
- Какое же?
- Присядьте еще на миг и выслушайте меня.
Госпожа де Шамбле печально улыбнулась и вернулась на прежнее место.
- Я резко говорил с вами, сударыня, и было бы непростительно с моей стороны, если бы я не предложил вам способ все уладить.
- Какой способ?
- Сударыня, одни купцы торгуют мертвой плотью - они зовутся мясниками; другие продают живую плоть: их имена мне неизвестны, но я знаю, что такие люди где-то есть и у них можно купить замену для вашего подопечного.
Невыразимо грустная улыбка промелькнула на лице г-жи де Шамбле.
- Я думала об этом, сударь, - произнесла она, - но…
- Но?..
- Мы не всегда можем позволить себе такую роскошь, как доброе дело. Замена для новобранца стоит две тысячи франков.
Я кивнул.
- Если бы я располагала своими деньгами, - продолжала она, - я бы отдала их не раздумывая, но мое состояние принадлежит мужу, точнее, он им распоряжается, и я сомневаюсь, что господин де Шамбле позволит мне взять эту сумму, так как моя молочная сестра для него ничего не значит.
- Сударыня, - спросил я, - не могли бы вы позволить постороннему человеку совершить добрый поступок, коль скоро это не удается сделать вам?
- Я не понимаю вас, сударь, ведь я не допускаю, что вы предлагаете мне купить замену для моего подопечного, - ответила г-жа де Шамбле.
- Простите, сударыня, - настаивал я, видя, что она снова собирается встать, - и все же соблаговолите выслушать меня до конца.
Госпожа де Шамбле осталась на месте.
- Я никогда не играл, так как поклялся, вернее, пообещал своей матушке этого не делать. Сегодня ночью мой друг Альфред де Сенонш вынудил меня доверить ему сто франков, чтобы пустить их в игру. Поставив деньги на кон, он выиграл шесть или семь тысяч, часть из которых, вероятно, принадлежит вашему мужу. Утром Альфред вручил мне выигрыш, и я согласился взять его, заранее решив, что потрачу эти деньги на доброе дело или на несколько добрых дел. Бог прочитал мои мысли и послал мне вас, сударыня, чтобы я немедленно осуществил свое намерение.
Госпожа де Шамбле не дала мне договорить. Поднявшись, она сказала:
- Сударь, вы, должно быть, понимаете, что я не могу принять подобное предложение.
- Поэтому, сударыня, я делаю его не вам, - возразил я. - Вы лишь укажете мне, где болезнь, которую я могу излечить, или слезы, которые я могу осушить. Я пойду туда, чтобы излечить эту болезнь и осушить эти слезы - от вас же не потребуется даже благодарности. Вскоре, когда станут собирать пожертвования для какой-нибудь бедной семьи, деньги на восстановление храма или покупку места для погребения, я тоже приду к вам, сударыня, и протяну свою руку, а вы положите туда луидор. В таком случае, вы дадите мне больше, чем я даю вам сегодня, так как это будут ваши личные сбережения, в то время как я хочу вручить вам две тысячи франков, ниспосланные мне судьбой, а если вы их примете, то скажу - Провидением.
- Вы можете дать мне честное слово, - взволнованно спросила г-жа де Шамбле, - что получили эти деньги при обстоятельствах, о которых рассказывали?
- Клянусь, сударыня, я не стал бы лгать, даже ради того чтобы заслужить право совершить доброе дело.
Госпожа де Шамбле протянула мне руку, и я почтительно поцеловал ее.
Почувствовав прикосновение моих губ, женщина вздрогнула и слегка отпрянула.
- Я не вправе мешать вам, сударь, спасти эту семью от отчаяния, - сказала она. - Я пришлю к вам своего подопечного, а лучше - его невесту; бедный юноша будет счастлив вдвойне, если узнает обо всем от нее.
На этот раз поднялся уже я и сказал:
- Я задерживал вас дважды, сударыня, а теперь спешу вернуть вам свободу.
- Не сердитесь, если я воспользуюсь ею, чтобы поскорее сообщить добрую весть моим бедным страдальцам. Вы осчастливите целое семейство, сударь, и Господь воздаст вам за это!
Поклонившись, я проводил г-жу де Шамбле до двери прихожей, где, как уже было сказано, ее ждал слуга.
Когда я остался один, меня охватило необычное состояние духа, или, вернее, души.
Вернувшись в кабинет, я некоторое время стоял возле двери, не понимая, почему я продолжаю стоять, и не осознавая собственных мыслей.
Я лишь вспоминал недавнюю сцену, чувствуя себя во власти могучих чар.