Анастасия Григорьевна побледнела. С одной стороны, надо было бы гнать паршивого кобеля поганой метлой из дома: надо же, гад какой, откупиться решил! Сначала опозорил девку, а теперь… С другой стороны, жалко было терять такую возможность. Сами-то они с Алькой никогда в жизни на новый телевизор не насобирают. Да еще и 'Электрон'. Это ж самый хороший советский телевизор! Стояла, жевала тонкие бледные губы, но так и не решилась выгнать подлеца из дома вместе с подарком. В конце концов рассудила - а почему бы и нет? Нанес ущерб - пусть компенсирует. Это он еще дешево отделался. А то вот как подала бы на него заявление в милицию! Или как рассказала бы жене о его проделках! Вот и поделом, и пусть раскошеливается за распутство!
Дронов распаковал, наконец, телевизор, установил его, настроил. И все в обстановке тягостного молчания. Самому говорить было нечего, да и стыдно - жуть! А и чего еще говорить-то, и так ведь все понятно. Вот только очень уж неприятно и неуютно было под враждебным взглядом Анастасии Григорьевны. Все настроил, все проверил, и так же молча, как пришел, пошел обратно. И опять же - даже не попрощался.
Когда дверь за ним захлопнулась, Алькин взгляд зацепился за пакет. Схватила его, тут же выскочила на площадку, надеясь, что Дронов еще не зашел в свою квартиру. Тот и правда все еще стоял перед своей дверью, доставал ключи.
Алька протянула ему пакет:
- Вы забыли.
Словно забывшись на мгновение, дерзко взглянула в его глаза. И тут же смутилась, покраснела, отвела взгляд вниз. А сердечко опять забилось часто-часто, громко-громко. И почему-то так хотелось, чтобы Дронов услышал этот стук…
- Это вам, - тихо ответил Дронов и тут же скрылся за дверью.
Алька хмыкнула тихонько, и вместе с пакетом вернулась домой. Протянула его матери:
- Говорит, это тоже нам.
А сама вернулась в комнату. В данную минуту ее больше всего на свете интересовал телевизор:
- Ух ты! Новенький! Цветной! Ух ты!
Пощелкала кнопочками - каналы переключались легко, кнопки срабатывали от малейшего прикосновения, даже давить не надо было.
- Ух ты! - в очередной раз воскликнула Алька. - Класс!
- Иди сюда, - как-то глухо позвала ее мать.
Алька немедленно поспешила на ее зов. Старенький кухонный стол был завален какими-то свертками. В раскрытых упаковках белой вощеной бумаги лежали приличный кусок сыра с большущими, как в американском мультике про Тома и Джерри, дырками; пленительно благоухающий копченостью окорок; длинные тонюсенькие колбаски, почему-то названные матерью 'Охотничьими', больше похожие на сосиски; здоровенный кусок шикарного розовенького сырого мяса - с первого взгляда на него Алька поняла, что это и есть та самая заветная вырезка, о которой она слышала, но ни разу в жизни не видела воочию. А еще Алька не без труда обнаружила между торчащей в разные стороны упаковочной бумагой маленькую консервную баночку.
- Ух ты! - в очередной раз воскликнула она. - Икра! Красная!
Для нее это был не просто деликатес. Собственно, из перечисленных продуктов более-менее привычным, но не обыденным для них с матерью был разве что сыр, да и то не в таком количестве и уж совсем не такого качества. 'Охотничьи' не то сосиски, не то колбаски она видела впервые в жизни, как и натуральную вырезку. Окорок ела разве что на днях рождения у Жанки, раз в год. Икра же для Альки была самой настоящей, без натяжки, роскошью.
- Ух ты! - других слов в данную минуту Алька попросту не находила.
А на табуретке лежали не поместившиеся на столе коробка 'Птичьего молока' и банка консервированных ананасов. Надо же, и про десерт не забыл!
Мать с дочерью стояли и молча разглядывали нежданно свалившееся на их головы гастрономическое счастье. И это в самый разгар перестройки, на дворе - 1989-й, в магазинах - пустые прилавки. За несчастной вареной колбасой приходилось ездить в Москву, покупая сразу батонов десять - себе, друзьям и ближайшим соседям, чтобы и они не забыли Рябининых, когда сами поедут отовариваться.
Алька украдкой взглянула на мать. У той в уголках глаз блеснули слезы. А у Альки почему-то так больно защемило сердце: мама всю жизнь работает, как проклятая, а позволить себе может только салатик Оливье и тушеную со свининкой капусту, да и то раз в год, 'под елочку'. А тут… За минуту позора?.. Да и позора ли? Еще час назад Алька бы не назвала это позором. И только теперь стало по-настоящему стыдно. Если за то, что вчера произошло, заплатили так дорого - значит, это и в самом деле был позор. Самый настоящий позор. Непоправимый…
Бесконечно долгих три дня не происходило ровным счетом ничего. Едва отсидев ежедневных шесть уроков, Алька бежала на почту, хватала приготовленные телеграммы. Едва справившись с работой, тут же пулей неслась домой. На все Жанкины предложения погулять ли, сходить ли в кино или на дискотеку отвечала отказом. Впервые в жизни Жанна столкнулась с Алькиным упорством. Не объясняя причины, та просто отказывалась категорически. Произносила безапелляционным тоном твердое 'Нет', и тут же переводила разговор в иное русло. А то и вовсе вдруг замолкала, замыкаясь в себе.
Алька боялась пропустить очередной визит Дронова. Уверена была - он еще придет, он обязательно придет, он не сможет не прийти. Если он сумел уловить тайное Алькино желание еще до того, как она сама его осознала, значит, не сможет не уловить его теперь, когда вся ее душа только, кажется, об одном и кричит: приди, приди, приди!
За прошедшие дни Алька совсем запуталась. Теперь ей было жутко, просто таки невероятно стыдно за свое поведение, за тот свой не то вздох, не то стон. За то, что не прогнала вон, даже не попыталась прогнать, даже не произнесла сакраментальное 'Нет'. Ведь при всем желании ни один нормальный человек не принял бы сладострастный протяжный стон за категорический отказ. А даже если бы и засомневался в ее желании, то податливость ее тела, тот ее жуткий приглашающий жест… Даже нет, какой там жест?! Жест можно сделать рукой. В крайнем случае ногой. А так, всем телом… Вернее, филейной его частью… Ох, Боже, как же она могла так растаять-то, поплыть? Ведь и правда вела себя, как шлюха. Немудрено, что Дронов так себя повел с самого начала. Видимо, на расстоянии почувствовал в ней эту шлюховатость. И именно поэтому посчитал необходимым заплатить за сеанс. Как профессионалке. За неоконченный сеанс…
Боже, ужас-то какой! Как стыдно! Но почему-то более стыда Альку сжигало желание вновь увидеть Дронова. Пусть просто увидеть. Пусть как в прошлый раз, когда он даже не поздоровался, не попрощался. Когда обратился к ней лишь двумя фразами. Сухими, безучастными, безликими. И пусть сухими, и пусть безликими! Пусть даже и вовсе не скажет ни слова! Только бы увидеть, только бы хоть на одно мгновение взглянуть на него, столкнуться своим бесстыжим взглядом с его, жадным и раздевающим. И пусть не будет слов, пусть! Он ведь и без слов все поймет, Алькины глаза все расскажут ему, все-все! О том, как ей стыдно, о том, как, невзирая на оглушительный стыд, она рада тому, что произошло. И о том, что ей этого мало, бесконечно мало! О том, как жалеет она, что мать пришла в самую неподходящую минуту. О том, как хочет Алька снова почувствовать на своем теле его теплые требовательные руки…
А мать как будто забыла о том, чему оказалась невольной свидетельницей. Ни глядя телевизор, ни поедая драгоценные деликатесы не поминала ни имени Дронова, ни самого факта Алькиного падения. Как будто ничего и не было. Как будто все эти деликатесные блага свалились на них с дочерью просто так, словно бы случайный выигрыш в лотерею. И на Альку больше как будто не злилась. В доме все эти три дня царили мир да гладь, да Божья благодать. Ни дать, ни взять - примерное семейство.
А на четвертый день опять пришел Дронов. Алька оказалась права - он действительно уловил ее молчаливый призыв, он не смог не услышать ее немой крик, не почувствовать сквозь разделяющую их кирпичную стену Алькино желание.
Мать еще не вернулась с работы. К немалому Алькиному изумлению, последние три дня она приходила даже позже, чем обычно. Мало того, что не стремилась проконтролировать непутевую свою дочь, так даже словно бы дала ей молчаливое добро. Чем иначе объяснить ее поздние возвращения, если не нежеланием помешать?..
Едва услышав звонок в дверь, Алькино сердечко запрыгало от радости: 'Он, он, он!' Вприпрыжку бросилась к двери, едва справилась дрожащими от нетерпения руками с капризным замком.
На пороге стоял Дронов. На сей раз Алька не стала дожидаться, когда он ее попросту отодвинет с порога, сама сделала шаг назад, словно бы приглашая гостя войти.
Дронов, как обычно, забыл поздороваться. Молчала и Алька. Только не могла отвести от долгожданного гостя счастливых глаз. Но тот почему-то не смотрел на нее. Помялся секунду-другую, словно бы не зная, с чего начать. Алька пришла на помощь:
- Проходите, - и, повернувшись спиной к гостю, первой прошла в комнату.
В глубине души надеялась, что он прямо сейчас набросится на нее, как в прошлый раз, и уже ничего не нужно будет говорить. Он сразу все поймет. Потому что она наверняка снова издаст тот странный звук, сразу, лишь только почувствует на себе его руки. Она не сможет сдержать себя. Потому что не надо себя сдерживать. Потому что он пришел…
Но Дронов прошел за нею в комнату и присел на краешек дивана, даже не прикоснувшись к юной хозяйке. Еще пару секунд помялся, потом спросил неуверенно:
- Ну что, работает?
Алька радостно кивнула, уверенная, что Дронов спрашивает о матери. И только потом сообразила, что спрашивал-то он, видимо, о телевизоре. Смутилась, покраснела, едва слышно ответила:
- Работает, спасибо…
Дронов снова замолчал. Неловкость положения смущала обоих. Еще больше, пожалуй, смущало то, что говорить приходится о какой-то ерунде, а не о главном. А о главном ведь и говорить не нужно, обо всем ведь скажут руки Дронова и Алькины глаза. И причем тут какой-то телевизор?!
Дронов попытался сменить тягостное молчание деловым разговором:
- Там, - начал было он, но тут же запнулся. - Там… В общем, настройки там разные. Вот смотри, иди сюда.
Первым подошел к телевизору. Алька моментально оказалась рядом. Встала поближе, чтобы хоть чуть-чуть касаться дорогого гостя. Это ведь ничего, это ведь оправдано - а как же иначе она увидит то, что он хочет ей показать?
Дронов открыл маленькую крышечку на передней панели:
- Смотри. Вот этими колесиками будешь настраивать каналы. А больше ничего не трогай - а то собьешь настройки, сама потом не разберешься.
Алька помолчала немножко, не столько рассматривая колесики да какие-то маленькие ручечки непонятного назначения, сколько не решаясь произнести то, что так хотелось сказать. Потом на одном дыхании едва слышным от волнения голосом ответила:
- И правда не разберусь. Лучше вы к нам приходите, ладно?
И тут же покраснела, замолчала. Молчал и Дронов. Только смотрел на нее в упор сверху, видя одну только светлую девичью макушку. Потом взял ее за плечи, чуть отодвинув от себя, желая видеть ее лицо. Алька смутилась еще больше. Наклонила голову, пытаясь спрятать бесстыжий свой взгляд.
- Ты…
Дронов опять запнулся. Все слова куда-то подевались. И в горле что-то мешало. Продолжил хрипло:
- Я… В общем, ты… это… ты прости, не обижайся. Сам не знаю, как это…
Он откашлялся, и тут же продолжил, словно паузы и не было:
- Вышло. Вот. Я не думал, что ты такая маленькая. Мне показалось, ты… Черт! - ругнулся он.
Оторвал руки от Альки, как будто даже немножечко оттолкнув ее от себя. Отошел в другой конец комнаты.
- Сам не знаю. Черт попутал. Бес. Наверное…
Алька сжалась, как от удара. Она ему больше не нужна, он пришел только оправдаться…
- Уроки сделала? - вдруг спросил он излишне строгим голосом.
И Алька почему-то не возмутилась, только кивнула послушно.
- Врешь ведь, - ехидно заметил Дронов.
Алька не ответила. Конечно врет. Какие уроки в таком состоянии? Она вообще не слишком усердная ученица, а теперь… Когда все мысли - только о нем, когда невозможно сосредоточиться, потому что каждую секундочку только и прислушиваешься, а не позвонил ли кто в дверь? А не хлопнула ли дверь у соседей? И если хлопнула, то была ли это тетя Валя или Маринка, и еще есть надежда, или же это был он, и тогда надежды больше нет, по крайней мере, на сегодня?
- А ну-ка давай проверим. Неси дневник.
Кому другому Алька бы ответила так, что больше не посмел бы над нею подшучивать. У нее даже мать сроду уроки не проверяла, а тут пришел какой-то, дневник ему покажи… Но вместо того, чтобы рассердиться, Алька обрадовалась. Глупость, конечно, нелепица какая-то, ерунда. Разве Дронов нужен ей в качестве учителя? Но она с радостью ухватилась за эту глупость. И даже была уверена, что он-то эту глупость предложил тоже от безысходности! Может, и правда в прошлый раз случайно вышло, а теперь просто не знает, как себя с нею вести. Он ведь теперь думает, что она маленькая, что с нею можно только об уроках…
Послушно, как примерная ученица, принесла дневник, протянула Дронову, не смея почему-то взглянуть в глаза. Тот раскрыл его там, где лежала закладка. В графе оценок красовалась кривая двойка, на нижнем поле пестрело красным замечание.
- Так, - почему-то обрадовался Дронов. - Двойка по истории. Форму на физкультуру не носим. Отлично.
Альку от его радостного тона охватило возбуждение. Да, она оказалась права - он специально придумал с уроками, иначе говорить-то было не о чем, ему оставалось только развернуться и уйти. А так… Осмелилась поднять голову. Взглянула на него вопросительно, с неприкрытой надеждой.
- Я так понимаю, - продолжил Дронов, - Пороть тебя, видимо, некому. Не возражаешь, если эту почетную миссию я возьму на себя?
Алька едва заметно кивнула.
- Тогда будем исправлять двойку. Завтра к моему приходу чтоб все выучила, поняла? Буду проверять.
И Дронов развернулся на сто восемьдесят градусов и пошагал в прихожую. Алька нехотя поплелась за ним. Ее разочарованию не было предела. Завтра? Ну почему же завтра?! Зачем откладывать на завтра то, что обязательно нужно сделать сегодня, сейчас?!!
У самых дверей Дронов обернулся. Вновь взял Альку за плечи, долго-долго на нее смотрел, потом спросил:
- Почему ты такая маленькая? Зачем?..
И, как обычно, не попрощавшись, покинул гостеприимную квартиру.
О, как Алька ждала следующей встречи, как готовилась! И как проклинала капризное время, словно бы назло ей замедлившее свое течение просто до неприличия! Уроки тянулись выматывающе бесконечно. А потом ведь надо было еще идти на работу. Правда, все последние дни Алька ставила рекорды скорости доставки телеграмм, а потому была дома уже без четверти пять.
Кусок в глотку не лез. В животе что-то тихо шкворчало от голода, но есть в таком состоянии Алька не могла. Едва натянув на себя все ту же розовую майку (больше ведь ничего приличного, в чем можно было бы встретить Дронова, не было. Да и, как ни крути, а для 'этого' майка - самая подходящая одежда!), засела за уроки. Впрочем, уроки в этот день она решила ограничить историей. Все равно при всем желании на остальные ее просто не хватило бы. Алька ведь думать могла только о Дронове, о его предстоящем визите, который она воспринимала сугубо как романтическое свидание. И какие уж тут уроки?! Она историей-то занималась только для того, чтобы Дронов не подумал, что она совсем глупая. Хотя если честно, Алька действительно не понимала ровным счетом ничего, что было написано в учебнике. Какой-то бестолковый бессмысленный текст - разве можно из него вытянуть что-то важное, главное? Алька перечитывала его вновь и вновь, но смысл прочитанного категорически не желал раскрываться. И тогда она стала самым тупым образом заучивать текст, словно отрывок неудачной прозы.
Наконец раздался долгожданный звонок в дверь. Бедное Алькино сердечко едва не выскочило из груди от радости и предвкушения. Открыла двери, даже и не думая скрывать счастливую улыбку. Но Дронов, казалось, ее и не заметил. Прошел в комнату, сел на диван:
- Ну, что там у нас с историей?
Алька, по-прежнему не скрывая счастливых глаз, протянула ему дневник и учебник по истории. Дронов похлопал рядом с собой по дивану, словно бы приказывая Альке присесть рядом, при этом даже не посмотрел на нее - листал дневник, потом открывал учебник на заданной странице.
Как и было велено, Алька присела рядом с 'маэстро', поближе, потеснее, почти прижавшись. Выпалила на одном дыхании все, что удалось вызубрить. Ей так хотелось поскорее покончить с уроками и перейти к более приятному занятию, что выложила текст без запиночки, как завзятая отличница-зубрилка.
Дронов, прикрывая от нее раскрытый учебник, кажется, сверял услышанное с написанным. А может, только делал вид. По крайней мере, Алька была уверена, что он тоже хочет поскорее перейти к главному, ведь уроки - это так, ерунда, это всего лишь повод…
Однако стоило только Альке закончить ответ, как Дронов внимательно изучил расписание на послезавтра и распорядился:
- Завтра буду проверять литературу и биологию, готовься.
И, не добавив ни словечка какого-нибудь ласкового, ни взгляда влюбленного, оставил Альку в гордом одиночестве не солоно хлебавши. Та чуть не расплакалась от обиды. Как же так, ведь она так надеялась, она же так старалась! Это же несправедливо! Даже собак, и тех благодарят за проделанную работу кусочком колбаски или на худой конец сухариком. А Альке ведь даже сухарей не надо - только обними покрепче, только приласкай, прижми, награди за послушание…
Разочарованию Алькиному не было предела. Дронов приходил каждый день, не вычеркивая из графика посещений даже выходные. Пару раз в неделю приносил увесистые продуктовые пайки, иной раз усиленно пичкал Рябининых витаминами: таскал килограммами апельсины да дорогущие бананы. Строжайшим образом проверял уроки, предварительно усадив Альку рядом с собой так, чтобы чувствовать тепло ее тела, давал задание на завтра и исчезал за входной дверью, даже не одарив несчастную ласковым взглядом.
Алька извелась. Сначала каждый день ждала, что уж сегодня он точно не сдержится. После его ухода говорила себе: ладно, сегодня не случилось, но завтра… Завтра - обязательно, никуда-то он теперь от нее не денется! Но 'завтра' плавно перетекало в 'сегодня', Дронов вновь требовательно хлопал по дивану рядом с собой, выслушивал вызубренный материал - и был таков.
Напряжение росло. Вместе с ним росло разочарование. Она ошиблась. Она совсем не нужна ему, как женщина! Он видит в ней только ребенка, школьницу! Он на ней тренирует свои отцовские качества - ведь своих двое подрастает, надо выработать кое-какие навыки общения с детьми в подростковом возрасте!
Алькиному возмущению не было предела. Гад, сволочь! Однажды попробовала назло Дронову не выучить уроки. Просто сидела рядом с ним и молчала.
- Ну? - нетерпеливо спросил Дронов. - В чем дело? Я жду.
- А я не собираюсь вам ничего рассказывать! - дерзко ответила Алька. - Вы мне не отец, вы мне никто, вы мне не указ!
Дронов медленно закрыл учебник, погладил дешевую бумажную обложку крупной ладонью:
- Таааак. Я так понимаю, что делать мне здесь больше нечего. Завтра не жди, - резко поднялся и пошел в прихожую.