Они долго смотрели друг на друга. Оба будут играть во взрослую игру по взрослым правилам. Оба согласились на это. Оба хотели этого. Это было им нужно. И все-таки Дори хотелось, чтобы у них было хоть чуть-чуть побольше времени. Пусть всего на несколько минут побольше. Почему-то она постоянно думала об этом.
Он сделал шаг вперед. Она бессознательно отступила назад, к лестнице, и как будто нажала кнопку "Говорить".
- Я… Я еще училась в колледже, когда первый раз это сделала, - пробормотала она. - Его звали Джерри Фельдман. Я очень долго ждала. Думала, что важно любить, а мы с ним безумно любили друг друга. - Она мягко улыбнулась. - Правда забавно, как это все бывает? А потом был Филлип. Мой муж. Мой бывший муж. Так что… сам видишь, у меня небогатый сексуальный опыт. Мне кажется, что такие вещи нам с тобой нужно обсудить, - проговорила она, глядя, как он делает еще один шаг, и отступая к перилам лестницы. - То есть, я хочу сказать, что, будучи врачом, я чувствую, что мы должны знать кое-что друг о друге.
- Полгода назад я получал ссуду на строительство и прошел полный осмотр всех врачей для страховой компании. Реакция была отрицательной, а с тех пор я ни с кем не спал.
- Прекрасно. Это очень хорошо. Я тоже. То есть, у меня тоже отрицательная реакция. - Она подумала и добавила: - Это ведь очень просто… в больнице ничего не стоит сделать анализы. А… а та кровь, что мне переливали после аварии была уже к тому времени полностью очищена. Сейчас ведь с этим очень строго.
Гил кивнул.
- Тебе, наверное, надо знать обо мне и другие вещи. - С этими словами она отступила и оказалась на ступеньке лестницы. Дрожащей рукой она взялась за перила, а он накрыл ее руку своей. Во рту у нее пересохло, а на глаза наворачивались слезы. Хотя плакать ей вовсе не хотелось.
- Какие? - Он склонил голову и посмотрел на поясок в нее на талии. Потом тихонько потянул за него, и узел развязался.
- Ну, например, через два года мне будет сорок.
- Мне тоже будет, но через четыре.
- Наверно, я должна рассказать тебе, почему от меня ушел муж.
- Ничего ты не должна. - Он видел, что ей не хочется этого делать, что это будет весьма непросто для нее.
- Я не могу иметь детей. - Она выпалила эти слова, как будто сдирала с раны пластырь, резко, чтобы боль прошла как можно быстрее.
Он собирался уже было последовать за ней, но остановился.
- Так поэтому он бросил тебя? Потому что у тебя не будет детей?
- Он хотел иметь детей.
- А ты нет? - Он вспоминал, как она смотрела на его сыновей, и что-то здесь не состыковывалось.
- Я очень хотела, но… Не могла.
- А почему было не усыновить ребенка?
- Он хотел своего собственного. - Гил вздохнул и опустил глаза, про себя ругая этого человека, которого, к счастью, ему никогда не доведется повстречать. - Я подумала, что тебе станет легче, если ты узнаешь.
Одним движением он резко бросился к ней и посмотрел ей прямо в глаза.
- От этого не становится легче, - ответил Гил, губы которого уже почти прикасались к губам Дори. - Но мне все равно. Очень многие женщины не могут иметь детей. Но еще больше могут иметь, но неспособны полюбить ребенка. - Он подумал о Джонс. - Ты можешь полюбить ребенка, Дори?
- Да, - прошептала она. - Всем сердцем, всей душой…
- Вот это и имеет значение, - проговорил он, приближая свои открытые губы к губам Дори, соблазняя и поддразнивая их. Взгляд его бродил по ее лицу. Глаза заглядывали в самую глубину ее сердца. Ладонь легко опустилась ей на грудь, а пальцы нежно поглаживали мягкую кожу на шее. - Только это и имеет значение.
Дори закрыла глаза. Дыхание их стало общим, все смешалось воедино. Губы играли друг с другом, языки тепло и жадно переплетались и снова освобождались, потом легко и беззаботно, безумно и нежно ласкали друг друга. Тело Дори задрожало от нетерпения. Ей страшно хотелось ускорить все события, но она сумела пересилить себя и еще раз отступила от Гила.
- Я еще должна предупредить тебя, - быстро сказала она, поняв, что он идет за ней. Шаг за шагом.
Мягкие складки пеньюара распахнулись, и из-под них стала видна зеленая пижама, под которой быстро поднималась и опускалась грудь Дори при каждом испуганном вдохе. Она была одета и скрыта от его жадных глаз с головы до ног, и все равно перед ним она была совершенно обнажена. Во всяком случае, так ей казалось. Это читалось в его взгляде. Он мог ясно рассмотреть все ее чувства в глазах. В них отражались незащищенная гордость, податливое мужество и бесстрашие, болезненное чувство собственного достоинства. Все это присутствовало в ней, и если бы ему захотелось, он мог бы с легкостью разрушить и уничтожить эти чувства, причем без особого труда.
- Предупреди, - ответил он шепотом, ощущая, как мучительно ей дается этот разговор. С плеч Дори соскользнул пеньюар, и Гил бросил - его на перила лестницы.
- Я не совершенна, - сказала она и подошла к двери, ведущей в спальню. Она все еще думала, что, может, не поздно остановиться и прекратить все это.
- Я тоже.
- Нет, я хочу сказать… У меня шрамы.
- Я знаю, - ответил Гил и провел пальцами по тонким красным линиям на правой щеке Дори, другой рукой поглаживая ее левую щеку. Он вдруг начал нежно целовать эти шрамы.
- У меня есть и другие шрамы и швы, - добавила она, и в голосе ее звучала паника. - Гораздо больше. И намного ужаснее.
- Покажи их мне, дай я посмотрю на них, - прошептал он прямо ей в губы, пристально глядя в глаза Дори, как будто вызывая ее на поединок - сумеет ли она побороть его?
Ее охватил ужас. Она стояла, прижавшись к стене и упираясь ладонями в стену. А что, если ее тело окажется слишком отвратительным? Настолько ужасным, что он и дотронуться до нее не сможет? Она, правда, видела, как он держит на коленях полуживого теленка, но вдруг ее тело куда хуже? Что, если она оттолкнет его? Что, если он отвернется сам? Что, если…
Он взял ее за руки и медленно повел в спальню. Босые ноги словно прилипали к холодному полу. Гил подвел ее к кровати. Потом поставил спиной к окну и лицом к свету и уселся на кровать прямо напротив нее.
- Покажи, - повторил он.
Она нервно сглотнула и посмотрела на горящую лампу. Вспомнила тот день, когда вставила лампочку поярче, чтобы читать в постели. Лучше бы она этого не делала.
- Где они? - спросил Гил, возвращая ее к настоящему. Она попыталась ответить, но не смогла произнести ни слова. - Тебе ведь делали операцию на ноге, правда? - Она кивнула, не отводя от него глаз. - Покажи мне этот шрам.
Она не могла ни согласиться, ни отказать. Она лишь закрыла глаза и разрешила ему делать то, что он считал нужным. Почувствовав движения его рук у себя на талии, там, где штаны от пижамы заканчивались резинкой, она глубоко вздохнула и, широко открыв глаза, уставилась на голую стенку прямо перед собой. Она почувствовала, как его руки скользят по бедрам, и углубилась в разглядывание резной рамки, обрамляющей фотографию каких-то предков Авербэков, глаза которых были очень похожи на Флетчера.
Когда мягкая ткань легла на пол у ее ног, она поняла, что уже поздно что-либо менять. Он видел безобразный красный шов на ее левом бедре. Слишком поздно пытаться спрятать его от этого взгляда.
Она чуть было не разрыдалась, почувствовав прикосновение его губ к бедру. Смотрела, как он нежно покрывает поцелуями всю эту страшную линию шва, очень медленно и осторожно, и всеми силами старалась не расплакаться.
А он всеми силами старался не рассмеяться. Ноги Дори были стройны и прекрасны, как только могут быть прекрасны женские ноги. Они были мягкими, нежными, утонченными - просто небесной формы: Треугольник темных волос между ними казался настоящим дьявольским искушением. Ну а шов? Шов был шириной с карандаш, темно-розового цвета и длиной всего несколько сантиметров. Он бы не заметил этот шов и не обратил бы на него ни малейшего внимания.
- Ты говорила, что был поврежден желудок, значит, там тоже должен быть шов, - сказал Гил, глядя ей в лицо и начиная расстегивать нижнюю пуговицу пижамы. - Давай посмотрим.
Она не остановила его, и он расстегнул вторую пуговицу. Но внутренне она очень хотела предупредить, предостеречь его, что из всех швов и шрамов этот, наискось перетягивающий весь живот, был самым отвратительным. Он был не таким широким, как тот, что на бедре, но гораздо длиннее, и еще не до конца зажил на обоих концах. Там все еще было воспаление. Он страшно ярко выделялся на фоне бледного тела как символ ненависти и жестокости. Она и сама-то не могла спокойно смотреть на него, внутри у нее все начинало чернеть. Каждый раз, глядя на этот шов, Дори ощущала приступ дикой злобы, как будто все шрамы на сердце вдруг раскрывались и начинали зудеть от гнева и горечи.
Он тем временем добрался до самого верха и стянул с плеч Дори зеленую пижаму. Она спокойно спустилась по плечам на руки, а потом тихонько легла на пол. Только тогда взгляд его переместился с ее лица и начал путешествовать по всему телу. Он впитывал в себя полные крепкие груди, ярко-розовые возбужденные соски, едва проступающие под нежной кожей ребрышки, тонкую изысканную талию, округлые мягкие ягодицы, правильной формы бедра. Гил с трудом перевел дыхание и сознательно вернулся к шву, наискось перерезавшему ее нежный плоский живот.
Конечно, шов был ужасен, но только тем, что, глядя на него, можно было представить, какую же боль пришлось перенести этой хрупкой женщине.
- Все еще болит? - Он осторожно провел по шву указательным пальцем.
- Нет.
Он заставил себя посмотреть на шов еще раз и стал размышлять, какими словами рассказать ей, что тело ее настолько прекрасно и женственно, что никаких швов и не видно на нем. Они даже несколько возвращали к реальности это абсолютно совершенное тело.
- Лучше бы он был молнией, - сказал он, размышляя вслух. - Тогда бы я расстегнул его и забрался внутрь. Представляешь, расстегнул бы тебя!
- Знаешь, иногда внутри тоже бывает не очень-то приятно.
Он снова посмотрел ей в глаза и медленно поднялся.
- Если - изнутри ты хотя бы вполовину так же прекрасна, как снаружи, мне бы ни за что не захотелось вылезать обратно. Я бы так навсегда и остался внутри тебя.
Боже, на это нужно ответить как-то остроумно, но ей ничего не приходило в голову. Острый язычок вдруг онемел. Зато глаза выразительно говорили ему, что лгать сейчас было бы слишком жестоко. И он понял, что вся ее надежда лишь на то, что он говорит искренне.
Единственным способом доказать свою искренность было поцеловать Дори, как если бы она была самой бесконечно красивой из всех красивых женщин, которых ему доводилось видеть за всю свою жизнь. А для этого даже и притворяться не нужно.
Он целовал все ее тело, снова и снова, зачарованно глядя, как в карих глазах загорается настоящий огонь страсти, как все тело начинает плавиться от этого жара. Она прикасалась к его телу, и он был готов упасть на колени перед этим прекраснейшим созданием. Утонченно крепкое тело согревало его ладони. Мягкое и бесценное. Он задыхался его ароматом, утопал в его очертаниях, замирал от ощущения, которые оно пробуждало в нем. Он жадно хотел слышать звуки наслаждения и удовольствия, вырывающиеся из нее.
Ее возбуждал его голодный язык. Он заставлял ее вспомнить давно забытую внутреннюю силу. Дори чувствовала, что всё ее существо стремительно перерождается. Кожа начинала наполняться новой энергией, доселе незнакомой ее телу. Груди окрепли от этого нового наслаждения жизнью.
Она притягивала его к себе, постанывала от безумного желания ощутить в себе этот жар и силу, почувствовать его ответ на ее страстное нетерпение. Она заставляла его руки пуститься в длинный путь поисков и открытий. Стремилась добиться довольных удовлетворенных звуков, исходящих из глубины его сердца.
Он мог бы овладеть ею сразу, быстро и напористо. Ему даже хотелось этого. Но почему-то столь же волнующе было мучить ее этим наслаждением, играть с ее телом. Все равно что держать в руках молнию. Стремительную. Обжигающую. Живую. Его. Принадлежащую только ему одному. Подчиняющуюся только ему одному. Дарящую наслаждение только ему одному!.. Ее нужно защитить и сберечь. Ею надо восхищаться.
Гил открывал в ней сокровища женственности и страсти, внутренней силы и свободы. А открыв их - предлагал ей в дар. Переполняясь благодарностью, душа ее с восторгом старалась снова найти им место среди других богатств и достоинств ее жизни. Ей недоставало именно этих качеств. И за то, что он сумел вернуть их, она наградила его местом в своем сердце. И наконец, почти в беспамятстве, он овладел ею, крепко держа в объятиях и шепча ее имя. Не было вокруг ни темноты, ни света, ни чувств, ни мыслей. Было лишь отстранение и удовлетворенность.
Неспособные размышлять, они спокойно лежали, тела их все еще были сплетены воедино порывом страсти. Весь мир свернулся в клубочек у их Ног, не смея потревожить. Довольно было того, что сердца их бились, как одно. Оба ощущали себя в безопасности. Можно было просто закрыть глаза и заснуть. И не видеть никаких снов.
Тепло уходило от нее. Дори почувствовала, что оно убегает между пальцами. Она протянула руку и наткнулась на пустые простыни, уже остывшие на прохладном утреннем ветерке.
- Ты куда? - сонно спросила она. Глаза отказывались слушаться и закрывались, хотя она и пыталась смотреть, как он одевается.
- Домой.
- Который час?
- Почти половина шестого. Мне надо быть дома к тому времени, как проснутся мальчишки.
- А как же Мэтью?
- А что Мэтью?
- Когда он встает?
- Да он, наверно, уже встал, - равнодушно сказал Гил, застегивая брюки и глядя на нее. Она, несомненно, была женщиной, да еще какой женщиной. Но сейчас, когда она лежала, свернувшись в комочек под одеялом и еще до конца не проснувшись, она казалось совсем малышкой, в ней было что-то очаровательное и вместе с тем обольстительное.
- Боже мой. Что же он подумает?
- О чем? - Он искал ботинки и как будто не понимал, о чем она говорит. Но на самом деле он слишком хорошо все понимал.
- Да о нас. О том, что ты заявляешься домой на рассвете, да еще с такой идиотской улыбкой на лице.
- Он просто позеленеет от зависти.
- Я серьезно. - Она приподнялась на локте.
- Да я тоже не шучу. - Он сел на кровать спиной к ней. - Мэтью давно уже знает, что я не мальчик, а взрослый мужчина. И мне не нужно спрашивать его разрешения, чтобы не ночевать дома. Меня не волнует, что он подумает и скажет. А тебя? - повернулся он к ней.
- Меня тоже, - Дори пожала плечами. - Не так, чтобы очень. Особенно если тебе самому все равно, - она улыбнулась. - Но, по-моему, он этого ждал.
Гил кивнул и ухмыльнулся.
- А как же дети? Они-то узнают?
- Как хочешь. Если тебе будет неловко…
- Нет. Просто мне кажется, что Флетчер что-то подозревает.
- Ты тоже заметила?
- Ну, он не очень-то силен в конспирации, - улыбнулась она. - Для подростка… весьма откровенен.
- Хочешь сказать, он не скрывает, что ему все известно? - Гил нагнулся, чтобы завязать ботинки.
- Я бы сказала так: ему нужно самовыражаться, и поэтому он старается найти человека, который будет его выслушивать и заботиться о нем. Вот это больше похоже на Флетчера. Задиристость - это от возраста, а не от характера.
- Слава Богу! - Он снова повернулся к ней и встал одной ногой на постель. - А скажите-ка мне, доктор, сколько эта задиристость еще продлится?
- Исследованиями доказано, что к двадцати пяти - тридцати годам он станет менее раздражительным и беспокойным.
- К тридцати годам? - Он хохотнул и наклонился над ней, опираясь руками на одеяло по обе стороны от ее груди. - А существует ли какое-нибудь сильнодействующее средство, которое поможет мне прожить столько лет? Пропишите мне его, доктор!
- Это невозможно без полного обследования поврежденной части тела, - сказала она всерьез и протянула руку, чтобы помассировать ту часть его тела, которая оказалась повреждена этой ночью. Массаж сработал даже сквозь джинсы.
Он озадаченно посмотрел на нее, а потом развеселился.
- Эй, да твоя догадливость просто шокирует! - воскликнул он, совершенно не выглядя шокированно.
- У меня еще и язычок ничего. Да и весь ротик тоже, - невинно парировала она.
- А еще классное тело. - И с этими словами он стянул с нее одеяло, начиная прокладывать дорожку из поцелуев вдоль ложбинки между грудями. Он совершенно не собирался этого делать, но не смог устоять перед искушением запечатлеть на ее теле еще несколько поцелуев и сладко пососать нежный розовый сосок. Она повернулась другим боком, и он бездумно продолжил ласки, попутно замечая, что тело начинает вновь возбуждаться. Он чувствовал, что она уже возбуждена, ее раздирает желание, и заставил себя отстраниться.
- Найдите-ка рецепт, доктор. Я вернусь часа через полтора, и мы проведем это обследование.
Он быстро поцеловал ее, поднялся, взял фланелевую рубашку и джинсовую куртку и, чтобы не передумать, выскочил за дверь.
- Надеюсь, у вас хорошая страховка, больной! - крикнула она вслед Гилу, улыбаясь при звуке торопливо сбегающих вниз по лестнице шагов.
- Да я и сам надеюсь!
Оба понимали, что предпринимаемая ими экспериментальная терапия - удовольствие дорогое и небезопасное. Однако, оценивая имеющиеся варианты, приходили к выводу, что стоит попробовать рискнуть. А что, если получится?
ГЛАВА 8
Жизнь в Колби, штат Канзас, приобрела для Дори весьма приятное звучание… а может быть, она просто чувствовала в воздухе приближение весны.
В последние денечки апреля ночи стали намного теплее, однако первые недели мая постоянно держался легкий ветерок, колышущий молодую пшеницу на полях.
Менялись цвета. За одну ночь весь огромный ландшафт превратился из темно-коричневого в ярко-зеленый. Немногочисленные деревья, растущие на равнине, простирали ветви как можно шире и очень быстро покрывались молодыми листьями. Уже были видны молодые побеги на стеблях кукурузы. Да и цветы на клумбах в саду миссис Авербэк подрастали и расцветали яркими желтыми, алыми, лиловыми и розовыми тонами.
Даже сам городок Колби, казалось, пробуждался и возвращался к жизни после долгой зимней спячки. Все больше и больше жителей выбирались из домов, оставляя их тепло и спокойствие, и подставляли свои тела солнышку. После Пасхи все зимние пальто сменились яркими свитерами и курточками. Даже Дори упаковала свои глухие свитера и джинсы, которые были ей нужны, чтобы полностью скрыть себя, и отправилась в ближайший магазин, чтобы подобрать хоть что-то из летнего гардероба. Удивительно! Люди повсюду улыбались. Как будто везде, куда не кинешь взор, были одни дети.
Все это так сильно отличалось от весны в Чикаго. А может быть, настоящая причина этого различия крылась в ней самой.
- Ладно, но если здесь есть задний ход, почему же тогда им нельзя пользоваться? - спрашивала она Гила. Она очень расстроилась сама, а он был просто взбешен.