- Мне всегда нравились машины. Разные механизмы, понимаешь? Я любила разбираться, как они работают. Мама однажды купила мне стеклянную музыкальную шкатулку. Она просто показалась ей симпатичной. А я влюбилась в нее. В ней можно было разглядывать, как крутятся колесики и шестеренки, как вращается маленький цилиндр с дырочками и звучит музыка. И с тех пор мне стало казаться, что сами люди и весь живой мир вокруг - все это похоже на огромную музыкальную шкатулку. Поверни одну детальку - случится вот это, или, наоборот, то, что происходит, случается именно потому, что ты сделал это и это. Потом я повзрослела, меня стали интересовать мировые проблемы. Я хотела что-то изменить. Но терпения у меня не хватало, чтобы ждать дальних результатов. Поэтому я не стала работать в области экологии или заниматься медицинскими исследованиями. А в больнице как раз можно изменять что-то и видеть результаты таких перемен.
- Ну, а теперь, тебе ведь все равно?
- Нет, не все равно. Но мне кажется, что можно что-то изменять и видеть результаты, занимаясь и другими делами тоже.
- Но уже не быть врачом.
- Нет. Гил, я правда хочу оставить все это в прошлом. Хочу начать все заново. Все сначала.
- И делать это ты собираешься здесь. - Фраза прозвучала как утверждение, а не как вопрос.
Она отвернулась в его объятиях и сомкнула руки у него за спиной.
- А тебя это беспокоит? - спросила она. - О нас уже и так болтают все кому не лень. Если я останусь, начнется пушечный обстрел. И весь Канзас взлетит на воздух.
Он рассмеялся.
- Вот уж на это надо посмотреть! - Он продолжал улыбаться, но во взгляде его появилась серьезность. - Дори, ты взрослая женщина и вольна уехать или остаться - как решишь. Выбор делать тебе.
- Если я останусь, пойдут разговоры.
- Да пусть идут. Им ведь тоже надо как-то развлекаться, - он усмехнулся и поднял брови. - А уж мы-то позаботимся, чтобы им было о чем разговаривать.
- А если я вернусь в Чикаго?
Веселье исчезло на его лице, он стал серьезнее. Внимательно смотрел на нее, будто стараясь запомнить мельчайшие детали ее облика. Затем взял ее лицо в руки и сказал:
- Если ты решишь вернуться в Чикаго, я буду по тебе скучать. Мне будет недоставать тебя.
Она отвела от него взгляд, чтобы не показать своего разочарования. До этой минуты она не отдавала себе отчета в том, что всей душой надеется услышать просьбу не уезжать. Она лишь мечтала, что он переступит эту черту и станет настаивать, чтобы она осталась, потому что он любит ее и не сможет без нее жить.
- Мы оба с самого начала знали, что это не может продолжаться вечно. Было бы прекрасно, если бы это было возможно, но… тебе выбирать, Дори. У тебя в Чикаго своя жизнь. Я понимаю. И постараюсь согласиться с любым твоим решением.
- Считай, что я уже решила, - я остаюсь, - упорствовала она, злясь, что он все так прекрасно понимает и предоставляет принятие решения ей. Что, разве он умер бы, встав на колени и попросив ее остаться с ним? Конечно, нет. Ничего бы с ним не случилось.
- Замечательно. - Улыбка на его лице вспыхнула, подобно огням Лас-Вегаса. - Я рад.
- Как ты рад?
- Очень.
- А что такое - очень рад? Как это?
Глаза Дори подзадоривали его, дразняще выглядывая из-под темных ресниц, на губах ее играла кокетливая улыбка, но в голосе слышался настоящий вызов.
Ну же, как будто говорила она, покажи, насколько ты рад, что я остаюсь. Покажи, как я сама обрадуюсь, что решила остаться.
Гил никогда не занимался самообманом. И не собирался начинать. Он знал, к какому миру принадлежит Дори. Знал, что когда-нибудь она захочет вернуться домой. Она все еще стремилась убежать от прошлого - это он тоже знал. Но все это не меняло его отношения к ней. Ощущения оставались теми же.
Несмотря на серьезное самовнушение, забыв о своих намерениях оградить сердце от проникновения этой женщины, идя наперекор обыкновенному здравому смыслу - он просто влюбился в нее, совершенно потеряв голову и разум. Он любил эту любознательность и желание попробовать как можно больше нового. Мягкость и нежность. Прямоту, с которой она умела выражать свои желания. Он даже подозревал, что стеснительность и ранимость были доселе незнакомы ей самой и что, как только все прояснится и утрясется, он не увидит больше в ней этих притягательных для него качеств. Она сильная женщина. У нее есть собственное мнение. Ему хотелось, чтобы именно такую женщину знали его дети, чтобы она могла оказывать на них положительное влияние, могла показывать, насколько мужественной и сильной бывает обычная женщина. Она принадлежала к тем женщинам, на которых мог положиться мужчина. Он мог бы рассчитывать на ее помощь, если вдруг жизнь подведет его.
Любить Дори - просто глупо, и он это знал. Это могло принести ему лишь боль. Но в тот момент, когда лицо ее было совсем рядом, а стройное крепкое тело прижималось к нему, он был спокоен и чувствовал себя совсем молодым и ожившим, счастливее, чем был за многие годы. В тот момент любовь к Дори была риском, на который он был готов пойти, даже хотел пойти. И неважно, какую цену придется заплатить за эту любовь. Это не имело значения.
- Очень рад - это значит, что я настолько рад, что хочу устроить праздник, - ответил он, быстро целуя Дори в губы. - Хочу выкинуть что-нибудь совершенно сумасшедшее, дикое.
- Например? - Она оказалась совершенно не готова к такой его реакции.
На нем были только джинсы, которые он натянул на голое тело, когда пошел искать ее. Она, нахмурившись и не понимая, смотрела, как он спускает их до колен и вышагивает из них.
- Давай побежим голыми по полям!
- Ой, нет, давай не будем…
- Обязательно. Ты и я. Голые и свободные. Будем любить друг друга под светом звезд.
- Да ты с ума сошел.
- Я чувствую себя немножко сумасшедшим. Это ты сводишь меня с ума. Отпусти одеяло.
- Нет. На мне ничего нет.
- Я знаю, - улыбнулся он. Поняв, что она и не собирается опустить одеяло, в которое завернулась, выходя на крыльцо, Гил покачал головой и решил пойти к той же цели, но только более длинным и хитроумным путем.
- Глупая вы дама, Дороти Деврис, - проговорил он, пропуская обе руки" в приоткрытое спереди одеяло. Пальцы его ласкали гладкую нежную кожу Дори.
- Ты просто сошел с ума, - повторила она. Тело ее уже начинало дрожать от предвкушения высочайшего наслаждения.
Он мягко целовал ее, покусывая нижнюю губу. Целовал в щеки, мочку уха, шею, снова возвращался к губам. Он обследовал все самые чувственные местечки ее лица. Сладкие, дразнящие поцелуи, от которых она начинала пламенеть знакомым ему жаром. Он опустил обе ладони на ягодицы Дори и придвинул ее поближе. Руки вновь побежали по спине, с каждым движением прижимая ее тело все плотнее и плотнее. Потом они успокоились на уже возбужденных грудях, поигрывая сосками. А губы его в это время опускались все ниже и ниже, вдоль хорошо знакомой тропинки. Она распахнула одеяло, чтобы впустить его язык в святая святых, откуда возбуждение уже добралось до всего тела. Ноги ее ослабли. Одеяло упало на пол, она закинула руки ему на шею и нежно целовала его виски и шею, а потом снова вернулась к губам. В этих поцелуях чувствовалась такая страсть, что он замер на месте.
Он понимал, что сейчас она полностью принадлежит ему, что она пойдет за ним в темноту ночи. И тогда он остановился и внимательно посмотрел на выражение желания и непонимания в ее глазах.
- Пойдем же, Дори! - прошептал он, нагибаясь, чтобы поднять упавшее одеяло. - Не станем бегать. Просто будет любить в звездном сиянии.
Зачарованно Дори протянула ему руку и пошла вслед за ним по ступенькам в сад. Трава была мягкой, влажной и прохладной под босыми ногами. С неба им улыбалась полная луна, и от этого все вокруг казалось волшебным и нереальным.
Он расстелил на траве одеяло, расположив его подальше от теней деревьев, на открытом месте. Обернулся назад, и у него перехватило дыхание. Дори купалась в лунном свете, как мифическая богиня. Само совершенство. Она была обольстительна и неприступна.
- Дори… - В его устах ее имя звучало как молитва. Тело его вдруг ослабело. Его стала бить дрожь, когда она сделала всего один шаг по направлению к нему. Если бы он мог сказать, насколько прекрасна она была в эту минуту! Если бы мог подобрать слова! Но не было слов, которые сумели бы описать ее великолепие. Она уже подошла совсем близко. И вдруг он испугался, что она сейчас исчезнет, испугался, что на самом деле ее здесь просто нет. Он замер и стал ждать, и наконец она сама прикоснулась к нему.
- Если бы ты только видел, - прошептала она. - Твое тело похоже на скульптуру, отлитую из лунных лучей. Так прекрасно!
Она положила руку ему на сердце, и рука горела, как раскаленное клеймо, как будто отмечая его на веки вечные. Он так много хотел рассказать ей, ему нужно было столько сказать… Все это вместилось в одно-единственное слово:
- Дори…
Они стояли друг перед другом в лунном свете, обожая, поклоняясь и служа своей любви. Они были богами, могущественными богами, которые могли держать в руках молнию, а в сердцах - бурю. Сама природа преклонилась перед ними. Они слились воедино, и уже невозможно было отличить одного от другого.
Заснули они в мягкой и ласковой ладони земли, завернувшись в покрывало любви и согревая друг друга. Им было спокойно и радостно.
ГЛАВА 9
К началу июня никто уже не удивлялся, видя Дори в сопровождении семьи Хаулеттов на празднике Наследников Прерий. Их уже видели в театре двойников и в кегельбане за последние две недели. Конечно, можно было бы предположить, что Хаулетты просто по-соседски приглашают Дори на семейные вылазки и экскурсии. Но в Колби было так мало слепых людей, что в библиотеке не нашлось ни одной книжки, напечатанной шрифтом Брайля, для слепых. А любой зрячий человек знал, что происходит… потому что просто добрососедскими отношениями всего этого не объяснишь.
Они совсем по-семейному стояли на тротуаре вдоль главной улицы Колби, по которой шел парад, состоящий почти из половины всего населения городка. Вторая половина наблюдала за этим праздничным действом. Члены торговой палаты приветствовали участников парада, стоя на белоснежном грузовике. Оркестр высшей школы Колби порадовал Дори, довольно сносно сыграв "Благослови Америку". Проехали по улице огромные сияющие пожарные машины, прогудев сиренами, - и Бакстер был вне себя от счастья. Даже местная компания, занимающаяся транспортными услугами, приняла участие - от них проехало несколько новеньких машин такси. Но самое главное во всем этом празднике было всеобщее веселье, радость, хорошее настроение.
На полях вовсю золотилась пшеница, был уже посажен и второй урожай. Казалось, весь город облегченно вздохнул, обнаружив, что все идет по плану. Торговцы с улицы Франклина широко распахнули двери своих магазинчиков. Кто-то торговал на улицах. Во многих местах началась распродажа. Повсюду лопались воздушные шары. На каждом углу продавали воздушную кукурузу, сосиски, разные напитки, печеные яблоки и почти все, что придет в голову счастливому человеку.
Дори и все Хаулетты проследовали за парадом вдоль улицы Франклина до самого городского парка. Они взяли с собой сумку-холодильник и лесную корзинку, битком набитую жареными курами, салатами и прочей снедью, решив провести этот теплый ленивый денек, болтая с соседями и сопровождая Бакстера от одного аттракциона до другого.
Дори всего лишь раз проехала на жуткой машине под названием "Почувствуй!", и за ней навечно закрепилась репутация трусишки. Да, она определенно подрастеряла детскую храбрость и бесстрашие.
Поэтому Дори стояла сейчас у ограды аттракциона и с ужасом наблюдала, как Бакстер совершает сложнейшие фигуры и петли. В спину ей жарко светило солнышко, небо над головой было ярко-голубым, а душа дышала неземным спокойствием и блаженством, доселе не известным Дори.
Она пришла к выводу, что Колби - типичнейший маленький американский городок во всей своей прелести. Это какое-то очень цельное и безопасное место, хорошее место. Она потихоньку успела привыкнуть и привязаться к его жителям, к этой земле, привязаться так же сильно, как к рыжеволосому малышу, повизгивающему от удовольствия на аттракционе.
Дори понимала, что очень сильно изменилась с того холодного февральского дня, когда впервые очутилась в этом городке. Изменилась не только физически, но и эмоционально, а может, даже и духовно, если, конечно, принимать во внимание возродившиеся в ней надежду и веру. Она чувствовала в себе прежние силы, но к ним прибавилось что-то новое, жизненно важное, что-то такое…
По другую сторону аттракциона Дори вдруг увидела Флетчера… с девочкой. Она вытянула шею, чтобы получше рассмотреть это существо, крепко вцепившееся в руку Флетчера.
- Привет.
- Привет, Гил. - Она автоматически ответила на его приветствие, не сводя глаз с девочки.
- Что случилось? У тебя такой вид, что можно подумать, кто-то увел твою самую любимую игрушку.
- Какая-то девица держит Флетчера за руку, - таинственно сообщила она, как будто речь шла о преступлении века.
Гил проследил за ее взглядом, а потом улыбнулся.
- А, Молли Лундгрен. Соплюшка.
- Что?
- Соплюшка, - повторил он, довольный произведенным эффектом. Затем поднял руки, как будто сдаваясь. - Не бей, я просто цитирую Флетчера.
- Гил, он держит ее за руку. - Она боролась с внезапным желанием немедленно отогнать девочку от Флетчера, да еще наподдать ей большой палкой.
- Он бы держал ее за руку еще в прошлом году, но тогда он был на четыре сантиметра ниже ее ростом. А в этом году он подрос и стал на пару сантиметров выше своей пассии.
- Ему же всего пятнадцать!
- В июле будет шестнадцать. И подозреваю, что, как только это произойдет, он начнет не только держать ее за руку. Боюсь, тогда я больше не увижу свой милый грузовичок, - задумчиво добавил он.
- Гил, но это же совсем не смешно. Флетчеру нужно учиться, путешествовать. Он должен посмотреть мир, сделать свой выбор. Ему еще слишком рано дружить с девочками:
- А вот и нет. Я бы даже сказал, что гормоны нанесли свой первый удар как раз вовремя, - гордо ответил Гил. И добавил, поразмыслив: - Хотя, в общем-то, самый первый удар они нанесли еще пару лет назад, и с тех пор бродили и набирали силу в его организме, пока парень не осмелел настолько, чтобы поддаться их воздействию. Но, по-моему, сейчас как раз самое время, чтобы в его жизни нарисовалась какая-нибудь девчушка. Бедный мой чертенок.
- Бедный твой чертенок?
- Ну, посуди сама - видишь, сколько времени понадобилось мне, чтобы встретить тебя. - Он широко улыбался, полагая, что очень удачно перевел разговор на другую тему. Обернувшись, Гил заметил нечто куда более интересное, чем невинное увлечение сына. Он обнял Дори, и они стали потихоньку удаляться от аттракциона.
Она все никак не успокаивалась.
- Ты хоть разговаривал с ним о девочках? Он знает, как предохраняться? У него есть… - Она оглянулась, чтобы понять, насколько громко прозвучали ее последние слова.
- Презервативы? - прошептал он ей в ухо, наклонившись всем телом вперед.
- Ну да. Гил, это вовсе не смешно. Ты даже представить себе не можешь, насколько мерзкими бывают эти девицы. И всегда в первую очередь они начинают гоняться за такими разумными, приятными и благополучными ребятами, как Флетчер.
- Раз уж мы заговорили о благополучии, - снова попробовал он отвлечь ее внимание, - вон там, впереди, я вижу Ивана Левича. Давай-ка подойдем поближе.
- Гил, ты совсем не слушаешь меня, а это важно.
Он остановился и повернулся лицом к ней. От неподдельной заботы и обеспокоенности, написанных у нее на мордочке, у него приятно закололо сердце. Он улыбнулся.
- Конечно, я тебя слушаю, - сказал он, протягивая руки и находя ее ладошки. Пальцы их естественным образом переплелись. - А знаешь, на кого ты сейчас похожа?
- На настоящую стерву?
- Да нет, вряд ли. Ты ужасно похожа на мать, которая не хочет потерять своего мальчика.
- Правда? - Он кивнул утвердительно. - О, извини, пожалуйста. Я… я просто подумала… прости. Я не имею права вмешиваться или учить тебя, как воспитывать сына. Извини, пожалуйста.
- Да не за что тебе извиняться. Ты просто выразила свою озабоченность и беспокойство за моего сына, и я тебе за это благодарен. Но боюсь, что он-то не поблагодарит ни тебя, ни меня, если мы попробуем влезть между ним и Молли. Он уже больше не маленький мальчик. Он - молодой человек, и настало время ему самому разобраться, насколько мерзкими бывают женщины.
- Но не все женщины таковы. - Она заняла оборонительную позицию.
- Ты только что сказала, что все.
- Нет, я сказала, что некоторые женщины бывают. - Она готова была продолжать спорить, как вдруг заметила искорку смеха в его глазах. Она шумно выразила свое недовольство и стала освобождать свои руки. - Ну, кто такой Иван Левич? О Господи! Бакстер все еще крутится на этой штуковине! Да у него же все мозги вывалятся! - Она снова обернулась лицом к аттракциону.
- Дори, его там уже нет, он сошел пару минут назад. Вон он, - и Гил кивнул головой, показывая. - На Колесе Фортуны.
- Неужели ему совсем не бывает страшно? - поинтересовалась она вслух, сама чуть живая от боязни за малыша. - И как это тебе удается не упускать его из виду в такой толпе?
- Опыт и практика. Пойдем же, пока никто не перехватил Ивана.
Оказалось, что Гил и Иван Левич выросли вместе, были старыми приятелями и иногда соперниками. Иван привлекал к себе всеобщее внимание из-за того, что работал теперь директором местной школы.
Он восседал на ветке дерева, под которым располагалась огромная бочка с холодной водой. Весь фокус заключался в том, что к ветке крепилась большая мишень, и если попасть в нее мячом, ветка освобождалась и сидящий на ней человек падал в ледяную воду. Гил купил Целых три мяча, но так и не попал в мишень.
- Мазила, - сказала Дори. - Дай-ка я попробую.
- Давай. - Гил выложил доллар и взял три мяча. - Но нужно бросать с силой. Не так, как вы, слабенькие дамочки, кидаете. Прицелься как следует и бросай со всей силы.
Такой совет как будто что-то перевернул в мозгу Дори. Дедушка Деврис ведь не только страстно обожал бильярд. Он еще курил длинные толстые сигары и беспроигрышно играл в дартс.
Дори бросила взгляд на мячи в руках Гила. Женская гордость прожгла в мозгу дыру. Парк вокруг издавал ароматы пива, жареных сосисок, воздушной кукурузы. Надо показать им всем, что такое правда, справедливость, типично американская гордость и самолюбие.
- Одним ударом, - сказала она.
- Одним? Ты шутишь? - На лице его появилось выражение серьезности.
- Одним ударом. Держу пари.
- Подожди, ты что, готова биться об заклад, что скинешь его в воду одним ударом? То есть, тебе не надо трех мячей, хватит и одного? - Он просто не верил собственным ушам.
- Все верно. - Она выпрямилась и высоко подняла голову. Вокруг них начала собираться толпа.
- Так… ну, и на что будем спорить? - спросил он.