- А на что ты хочешь?
Он недоверчиво уставился на нее. Она уже видела, как он мысленно пролистывает каталог всевозможных призов. Потом Гил огляделся и отчего-то покраснел.
- Так, ну что же. - Он увидел, что оба сына и дядя тоже стоят в толпе. Теперь это становилось делом чести. - Ты уверена, что хочешь этого, Дори?
- На что мы спорим? - спокойно и уверенно повторила она.
Он попытался прочесть на ее лице что-нибудь вроде "Вытащи меня отсюда", или "Помоги мне", или "Меня занесло". Но ничего этого не было и в помине.
- Слушай, Хаулетт, ну сколько можно тянуть? - прокричал Иван, сидя на своей ветке. - Давай же, скажи ей, на что ты хочешь поспорить. В школе ты не отличался особой застенчивостью.
Толпа расхохоталась.
- Ну ладно. - Он выпрямился. - Выходные в Канзас-Сити. Все самое лучшее - за твой счет.
- Это если я проиграю.
- Верно.
Выбирая нужную для броска позицию, Дори оглядела толпу и спросила:
- Может, кто-то купит его новенький комбайн? Этого как раз хватит, чтобы заплатить за поездку. А ему всего-то год.
Снова раздался хохот. Всех развеселила эта докторша из Чикаго, которая когда-то ходила в подружках у известного бандита, теряла сознание при виде новорожденного теленка, загоняла сеялку в канаву и каждую неделю пекла полтонны печенья. Она ведь всерьез полагала, что сможет выиграть у самого Гила Хаулетта!
С комическим апломбом она размахнулась, но вдруг остановилась.
- Выходные в Канзас-Сити. И это все?
Он усмехнулся.
- Я довольно дорого стою, - ответил он, замечая попутно, как неловко и неуклюже она держит мяч. Ему стало легче.
Едва взглянув на мишень, Дори бросила мяч и сразу отшагнула назад, чтобы не попасть под волну, вызванную падением Ивана в бочку.
Все женщины и большинство либералов-мужчин в толпе взорвались аплодисментами, бурно радуясь удаче Дори. Мэтью подмигнул ей, а мальчишки были вне себя от восторга. Гил, однако, выглядел так, как будто его здорово провели.
Дори пожимала руки и обнимала радостных зрителей. Когда она обернулась посмотреть на Гила, на ветке уже восседала женщина средних лет, а в очередь за мячами выстраивались школьники.
- Кто это такая? - спросила она Гила. На лице ее сияло выражение здорового самолюбия и удовлетворенности.
- Миссис Арис, - ответил он, досадуя на себя, что не смог позлиться на нее хотя бы несколько минут. - Любимая учительница Флетчера. Алгебра.
- А, вот оно что! Ну что, Флетч, если я попадаю, ты моешь машину, ладно? - Она взяла оставшиеся мячи.
- Заметано, - ответил мальчуган, широко улыбаясь.
- Эй, миссис Арис, - воскликнула Дори, прицеливаясь. - Одному моему приятелю пришлось здорово попотеть на ваших уроках алгебры в этом году, так что уж извините…
- Ну, и сколько еще разных фокусов у тебя припрятано? - спросил ее Гил. Они улеглись на одеяле, расстеленном в тени. Они слишком много съели и были просто не в состоянии перемещаться. Поэтому они спокойненько устроились в тенечке, закрыли глаза и стали слушать жужжание пчел.
- Даже и не припомню. Посчитай сам, ладно? - попросила она, лениво покачивая рукой.
- Хитрая задница, - пробурчал Гил и рассмеялся.
- А вот и нет. - Она лениво покачала указательным пальцем. - Я ведь говорила тебе, что хитрая у меня голова, язычок. А задница вообще ни на что не годится, разве что… - она умолкла, потому что он поспешно закрыл ей рот ладонью.
- Бога ради, Дори, мы же посреди парка.
Она пробежала по его ладони кончиком языка, и он отдернул ее, как ошпаренный.
- Ну вот, ты опять покраснел, - констатировала она, хитро усмехаясь.
- А ты для этого и несешь такую чушь, верно? Чтобы увидеть, как я краснею.
- Ну, в общем, да. И еще чтобы посмотреть, как у тебя округляются глаза, когда до тебя доходит, что именно я сказала.
- Ну и плутовка же ты, Дори Деврис. - Он снисходительно улыбнулся. - Ты готова лишить меня невинности.
- Нет, прямо здесь в парке - не готова. Тебе придется подождать до вечера, когда уложишь детей спать.
И они рассмеялись. Тут-то и раздался первый вопль. Как любая самка животного, способная отличить крик своего детеныша от криков всех остальных зверей, Дори и Гил одновременно сели и стали озираться в поисках Бакстера. Потом вскочили на ноги и внимательно прислушались, пытаясь определить, откуда доносится следующий душераздирающий вопль.
Они нашли его на боковой аллее, прихрамывающего, как старый пират, и орущего изо всех своих крошечных сил. Мордашка его была залита горючими слезами. За несколько метров Дори увидела кровь на коленке малыша. Увидела и встала как вкопанная.
Она почувствовала острый приступ тошноты. Гил встал на колени перед сынишкой и быстро осмотрел колено. Потом он обнял малыша и начал успокаивать его. Все это Дори видела как будто сквозь пелену. Руки у. нее дрожали. Бакстеру больно - это была единственная крутившаяся в мозгу мысль. Ее милому малышу больно. Больно этим блестящим голубым глазкам, больно улыбке этого чертенка, больно мелким веснушкам, рассыпавшимся по всей мордочке.
Она хотела что-то сделать, как-то помочь. Ей нужно было что-то сделать, просто обязательно нужно! Не как врачу, а просто как женщине, которая обязана прийти на помощь своему ребенку.
Гил обернулся. Во взгляде его читалась просьба о помощи. Она была мертвенно-бледной. Он все понял и обратился к какой-то стоящей рядом женщине:
- Найдите, чем можно промыть рану. Он разодрал всю коленку.
Сердце Дори заколотилось, когда она увидела, что эта женщина берет со стола целую пачку чистых бумажных салфеток и окунает их в миску с растаявшим льдом. Она уже подносила влажные салфетки Гилу, когда Дори остановила ее.
- Пожалуйста, - проговорила она, проглатывая комок страха в горле. - Дайте мне. Я должна это сделать, - и она протянула дрожащую руку вперед.
- Дори, ничего страшного нет. Не надо, это всего лишь царапины на коленке, - донеслись до нее слова Гила. Его самого она уже не видела.
Все внимание Дори были сосредоточено на маленькой костлявой коленке Бакстера, где уже засыхала серая от пыли сукровица. Она медленно встала на колени рядом с Гилом. Легко, почти невесомо касаясь ранки, она стала промывать ее, одновременно машинально прощупывая весь сустав. С облегчением Дори увидела, что кровь больше не идет. Все, что выступило на ранке, впиталось в салфетки. Руки у нее уже почти не дрожали. Дыхание снова возвращалось. Закончив, она не глядя вручила Гилу окровавленные салфетки и посмотрела в глаза Бакстеру.
- Здорово, Дори, - воскликнул он, глядя на нее сквозь последние капли слез. - И совсем не было больно, ну просто ни капельки.
- Ну, может, тебе и не было больно, сынок. - Гил не сводил глаз со смертельно бледной Дори. Она посмотрела на него и отвернулась, как будто смутившись. Потом встала. - Что скажешь, Бакс? Будем жить дальше или отправимся домой, так и не услышав музыку?
- Коленку жжет, папочка.
- Ладно. Домой так домой.
- Может быть, мороженое остудит ее?
- Ты так думаешь? - улыбнулся Гил.
- Никогда не знаешь заранее, - мудро ответил малыш.
- Тогда стоит попробовать, верно? Дори! Мы пойдем за мороженым. Тебе взять?
- Нет, спасибо. - Она улыбнулась и медленно побрела по аллее. Они двинулись в другую сторону. Женщина, готовая помочь, внимательно смотрела на нее. - Спасибо, что помогли, - сказала ей Дори.
Женщина по-доброму улыбнулась.
- Присядьте на минутку. Вы не очень-то здорово выглядите.
- Спасибо. Все нормально. Я… просто вернусь в парк и посижу там, - пробормотала Дори, чувствуя себя и глупо, и неловко. Она добралась до своего одеяла в тени. Конечно, во всей этой истории было и хорошее - по крайней мере, сплетники Колби будут относиться к ней по-другому, если она и впрямь решит остаться здесь.
Дори успокоилась и отстраненно наблюдала за разворачивающимися событиями. На летней эстраде выступили два городских хора. Потом играл оркестр - несколько старых шлягеров. Затем эстраду заняла местная рок-группа. По просьбам зрителей они исполнили знаменитые вещи - "Чувства", "Гордячка Мэри".
- Ты все никак не придешь в себя? - спросил ее Гил, усаживаясь рядышком на одеяло.
Она кивнула и сразу же покачала головой. Ей совершенно не хотелось обсуждать происшедшее.
- Я тобой горжусь, - сказал Гил. - Чтобы преодолеть страх, нужно немалое мужество.
- Гил, прошу тебя, не надо. Все совсем не так. Любой человек сделал бы то, что сделала я.
- Да, но не любой прошел то, что пришлось перенести тебе.
- Я-то думала, что все это в прошлом. Думала, что начинаю забывать. Становлюсь опять нормальным человеком. Начинаю чувствовать.
- Может быть, ты чувствуешь слишком многое. А еще… - Он замолчал, сомневаясь, стоит ли продолжать.
- Что?
- Может, не так уж и важно стараться забыть или оставить в прошлом то, что случилось с тобой. Может… может, было бы лучше помнить, размышлять об этом. Сделать это реальным происшествием, а не представлять его себе как жуткий кошмар, который просто не мог случиться на самом деле. Может быть, куда важнее сделать его частью теперешней, сегодняшней твоей жизни. Смириться с тем, что это часть тебя, постараться научиться жить дальше в согласии с собой.
Она подобрала колени, закрыла глаза и положила голову ему на плечо. Но ничего не ответила. А что, собственно, она могла ответить? Все, что он сказал, было правильно, особенно помня, что старый план, похоже, не срабатывал. Но как же может живой человек впустить такое зло и грязь к себе в сердце и превратить их в нечто доброе и красивое? Она не понимала. Разница между тем, что человек видит мост через реку и проходит по нему, заключается всего лишь в долгом мучительном падении в пропасть.
Музыка все играла, и они продолжали удобно сидеть и размышлять в объятиях друг друга. Гил уже думал, что лучше было бы ничего не говорить. Дори же размышляла, что лучше было бы, если бы он не понимал, о чем говорит… но он слишком хорошо понимал. Он представлял себе свою боль, висящую в красивых рамочках на стенах гостиной. Он видел ее в лицах своих сыновей. Он жил с этой болью каждый день, работая в поле.
- А что ты изучал в университете? - неожиданно вспомнила Дори. - Если бы ты не стал фермером, кем бы ты был?
- Ну, столько времени прошло, - неохотно пробурчал он.
- Это я знаю. Но что это было?
- Так, детская мечта.
- Ну, пожалуйста, Гил. Я хочу знать.
Он тяжело вздохнул и долго молчал, прежде чем ответил:
- Я хотел написать Великий Американский Роман. Пойти по стопам Стейнбека и Хемингуэя. - Она повернулась к нему лицом и внимательно посмотрела ему в глаза. - Если будешь смеяться, я еще раз сломаю твой нос, - торопливо предупредил он, хотя в жизни не тронул пальцем и мухи.
Она смотрела на него, открыв рот. Молчание длилось почти минуту.
- Почему это я должна смеяться? - возмутилась она. - И ты потерял столько времени! Гил, да ты же вполне можешь это сделать. Ты еще станешь Стейнбеком. Ты станешь лучше Стейнбека! Нужно просто сделать это. Написать этот роман.
- Дори, прошу тебя, не заводись. Уже слишком поздно.
- Да никогда не бывает слишком поздно! - Она выпрямилась и посмотрела ему в глаза. - Гил, если ты хочешь писать, ты просто обязан писать.
- Но у меня даже времени нет!
- Совсем не обязательно сесть и написать все за раз. Пиши, когда есть настроение. А лучше, пусть это будет одним из твоих проклятых дел, и тогда ты сможешь писать каждый день, хотя бы час или два. Для этого можно выкроить время. Для всего можно найти время, нужно только по-настоящему захотеть.
- Да ну, я уже слишком стар, чтобы начинать.
- Чего? - На лице ее отразилось небывалое удивление, и она упала в траву. - А я-то тут стараюсь, придумываю! Да ты прирожденный писатель, Гил. Как же можно не писать, это с твоим-то воображением!
Он привстал, оперся на локоть и склонился над ее лицом, грозя пальцем.
- А ну-ка прекрати этот балаган. Я не желаю об этом даже разговаривать. Все это в прошлом. Все кончено. Ясно тебе?
- Ясно, куда уж яснее.
- Вот и прекрасно. - Он отстранился, скрестил руки на груди и подумал, что хотя бы один раз последнее слово осталось за ним.
А через несколько минут Дори прошептала ему на ухо:
- Ты можешь это сделать.
Он уставился на нее, не веря собственным ушам.
- Можешь. Можешь!
Гил встал и отправился на поиски Бакстера.
Вскоре они вернулись вдвоем, держа в руках горящие бенгальские огни. Один из них Гил вручил ей, и они втроем размахивали этими сияющими огоньками, пока те не погасли. Потом они снова уютно утроились на одеяле. Флетчер с той девчонкой все еще разговаривали о чем-то, склонив головы и держась за руки.
А под конец дня был устроен грандиозный фейерверк.
ГЛАВА 10
Без всякого сомнения, начало июля стало самым интересным временем для Дори в Колби.
Длинные караваны сборщиков урожая постоянно прибывали в город и окрестности, и начиналась уборка морей золотого зерна.
Это были бригады приезжих рабочих, владеющих собственными комбайнами или нанятых большими компаниями по аренде комбайнов. Обычно они принимались за работу в середине лета. Убирали урожай озимой пшеницы, начиная с южной части Центральных Штатов, а потом постепенно перемещались к северу, и так до самой канадской границы. Сезон для них заканчивался поздней осенью, когда собирали последний урожай зерновых, посеянных весной или в начале лета.
Кое-кто приезжал на трайлерах вместе с семьями. Другие жили в кузове грузовика. Иногда бригады объединялись и снимали комнаты в мотелях.
Все они напряженно трудились и были не особенно общительны, убирая зерно с самой зари до поздней ночи, заканчивая работать в полной темноте. На элеваторы уходили один за другим грузовики отборного зерна. Там его взвешивали и оставляли на хранение или распределяли по окрестным мельницам.
Люди сами по себе были довольно интересны, но Дори была покорена огромными комбайнами. Машины были действительно устрашающими, особенно если шли по четыре в ряд, рядом друг с другом, по одному полю. За семь минут каждый комбайн мог убрать почти акр пшеницы. Дори не терпелось попробовать управлять такой машиной.
- Ну прошу тебя. Пожалуйста. Умоляю, - обращалась она к Гилу, который не обращал на нее ни малейшего внимания. - Ну другие женщины ведь водят комбайны, а я даже обещаю, что не стану захватывать углы. Не буду давать задний ход. Ни за что и никогда. Прошу тебя, Гил!
- Спасибо, все было очень вкусно. Увидимся дома.
- Гил Хаулетт! - Она чуть было не топнула ногой, но вовремя удержалась. - Покажи мне, как ездить на комбайне, а то… А то я попрошу вон того рабочего, его зовут Эд, и он покажет мне все сам.
Эд заметил, что Дори вертится вокруг и частенько висит на ограде, наблюдая за работой, И как-то раз остановился поговорить с ней.
- Я Эду нравлюсь. Он говорит, что я милая хрупкая дама.
- Если Эд посадит тебя к себе в кабину, я его уволю, - буднично произнес Гил. Он закрыл термос и отдал его Дори.
- Гил, ну перестань, прошу тебя. Ты же рассказывал мне, как работает сам механизм. Рассказывал про лезвия, про конвейер, лопасти, сборные отсеки. Надо перемещать ручку вниз-вперед или вверх-назад и работать педалями, как на обычном тракторе, это же не сложно! Я справлюсь.
- Дори, еще раз повторяю. Комбайн - это не игрушка. Зерно уже перезревает. У нас нет времени играть в детские игры. Не говоря уж о том, насколько опасны эти машины, если человек не понимает, что делает. - Она видела, что Гил абсолютно серьезен. Дело было не в том, что он, мужчина, не хотел подпускать ее, женщину, к серьезному делу. Нет, сейчас в нем говорила настоящая забота о ее безопасности.
- Хорошо, - сказала она наконец, сдаваясь. Поцеловала его в щеку, потрепала по плечу, чтобы показать, что понимает. Обернулась и пошла к дому. - Пойду домой и… наверно, надо связать что-нибудь.
Гил смотрел, как она уходит, безнадежно опустив голову и плечи. Даже если бы Дори умела вязать, подумал он, ей бы это не доставило ни малейшего удовольствия, так же как и домашнее хозяйство или готовка. То, что она интересовалась фермерством, шло вразрез с его представлениями о роли женщины в семье, но тем не менее это был ее интерес. Она любила машины, технику, ей было любопытно, как все это действует. Работая на них, она ощущала их силу и мощь. У этой женщины не могло быть обычных интересов, потому что сама она не была обычным человеком. Но ведь он-то и любил ее именно за это.
- Ну ладно, - сказал он наконец, чувствуя, что в очередной раз сдается. - Туда и обратно, а потом ты идешь домой.
- Гил, да ты просто самый лучший! - Она подбежала к нему и бросилась на шею.
- Кто самый лучший? - Про себя он подумал: дурак? идиот?
- Самый лучший мужчина, кого я встречала за всю свою жизнь. - Она крепко поцеловала его в губы.
Он терпел этот поцелуй минуту или две, потому что не хотел обидеть Дори и потому, что ему самому очень нравилось целовать ее, но потом отстранился.
- А ты - настоящая заноза. - Он надел рабочие перчатки.
Дори кивнула и улыбнулась.
Она залезла вместе с ним в кабину комбайна. Все было застеклено. Некоторые машины были совершенно открыты, но комбайн Гила был почти новый, оборудованный кондиционером. Во многих машинах даже были встроенные магнитофоны. Но только не здесь.
Она уселась поудобнее и постаралась успокоиться, а он встал в углу кабины, чтобы не мешать ей.
- Ручку на себя - и лезвия идут вверх, ручку вниз - и они тоже пойдут вниз, - повторил он.
- Сама знаю.
- Тогда заводи и поехали.
Да, эта игрушка была действительно огромна. С того места, где сидела Дори, лезвия выглядели просто смертоносными, они непрестанно двигались, срезая колосья. Опасная машина. Дори сосредоточенно старалась вести комбайн по прямой линии и не смотрела, что происходит с пшеницей, остающейся позади.
- Расслабься. Все нормально, - сказал Гил, одновременно наблюдая за ее лицом и за движением комбайна.
- Я не хочу ничего испортить.
- Не испортишь. Все классно.
- Мы так высоко сидим! Скажи, а эти лезвия сами по себе такие острые или они работают по принципу ножниц? Тогда там внизу должна быть какая-то деталь.
- По типу ножниц. Но лезвия очень острые.
- Выглядят они устрашающе.
- Они такие и есть.
- Ух ты, а вот и грузовик. Как мне высыпать туда зерно?
Гил помог ей справиться и с этой операцией. Все остальное прошло без приключений. Она смогла это сделать и была довольна собой. Наконец Гил остановился, чтобы высадить ее.
- Ну что, теперь ты счастлива? - прокричал он сквозь шум мотора.
- Что?
- Теперь ты довольна?
- Знаешь, а я не особо дергалась. Совсем чуть-чуть. Забавно.
- Что?
- Говорю, что все это забавно.