Две виолончели, альт, флейта и ещё несколько инструментов. Десять детей заканчивали арию, которая показалась ему прекрасной несмотря на то, что он услышал лишь последние ноты. За этим последовало долгое молчание. А потом перед хором запела женщина. На немецком. Напротив неё с улыбкой играла на органе старая учительница, так уверенно, словно это была самая простая вещь в мире. Неподалёку от неё другая женщина ласкала пальцами воздух, следуя ритму. Чуть дальше огоньки свечей, казалось, танцевали вместе с ней, и рисунки витражей будто внезапно изменили свой цвет, точно прогнали с неба тучи. Игра света и тени превратила атмосферу церкви в ещё более волшебную.
Erbarme dich, mein Gott, um meiner Zahren willen! Пожалей, Боже мой, моих слёз…
А потом вдруг, безо всякой причины, Танкреди обернулся. Он словно что-то заметил. Но ничего не было. Или было всё. В темноте, в нескольких шагах от него, в более плотной тени, она сделала шаг вперёд. И вдруг пламя свечей осветило её лицо. Танкреди, как заколдованный, открыл рот. Этот нежный профиль, эти глаза между синим и зелёным, эти лёгкие веснушки, эти каштановые волосы, которые казались светлее из-за отражений, эта женщина, эта красота, приоткрытые губы, идеальные белые зубы. Танкреди поморгал, словно не поверил своим глазам, словно это было лишь видение. Но в первую очередь он сильно удивился тому, что его сердце забилось чаще. Эта женщина была там, в нескольких метрах от него, в темноте церкви. Огоньки свечей танцевали и случайно освещали её, показывая всю полностью. Высокая и стройная; на ней была белая рубашка, а сверху синий жакет, джинсы и спортивные туфли. Танкреди попытался разгадать, откуда она вышла, кто она такая. Он посмотрел на её руки; на них были следы, они дрожали от холода или неизвестно из-за каких нагрузок. Но легко двигались в воздухе. Лёгкие, почти незаметные движения каждого пальца следовали ритму, танцевали в пустоте и идеально проигрывали каждую ноту. Скорее всего, она пианистка. Танкреди почувствовал себя заворожённым этими руками. Он снова посмотрел ей в лицо. Она с закрытыми глазами легонько покачивала головой вправо-влево под музыку.
Он вновь сосредоточил взгляд на её руках. Он искал обручальное кольцо, не нашёл его и впервые был счастлив. А когда пригляделся и увидел, то расстроился. И тут же подумал, что ничто не вечно, что он всё равно мог бы покорить её. Улыбнулся. И что за мысли приходят в его голову в церкви? Он смотрел на неё, не отрываясь. А если их взгляды пересекутся? Что он будет делать? Надо улыбнуться ей? Показать выразительным взглядом, как он хочет её?
И вот это случилось. Женщина медленно повернулась к нему, и её глаза встретились с глазами Танкреди. Она не отвела взгляда. И Танкреди показалось, будто глаза этой женщины проникли в его самую суть, в его сердце, в поисках древних сокровищ, которые он хранил, которые таились в спячке, как затворник в глубине тайного сундука. А она просто улыбнулась. Это была нежная и вежливая улыбка, улыбка женщины, которая просто разделила кое-что с этим мужчиной: страсть к музыке. Танкреди не смог ответить, не ответил на эту простую вежливую улыбку. Он отвернулся и сделал вид, что ничего не было: немного неловко опустил голову, сбитый с толку такой реакцией.
Вдруг музыка стихла. И Танкреди словно проснулся. Он обернулся. Направо. Налево. Обескуражено. Её уже не было. Тогда он услышал аплодисменты и смех. Он посмотрел в центр церкви: дети веселились вместе со своей учительницей посередине, а эта женщина присоединилась к ним. Он не мог ясно различать, что они говорили, но понял, что они, должно быть, знают её. Один вцепился в её жакет, другой смотрел на неё снизу; какая-то девочка улыбалась ей, а потом зевнула, чтобы привлечь её внимание. Тогда женщина присела, потрепала её по голове, и девочка крепко её обняла, несмотря на то, что её ручки не могли охватить даже половину её спины. Танкреди улыбнулся. Всё её любят. Ему хотелось бы быть одним из них. Он рассмеялся, представив, что сказали бы о нём его знакомые, если бы знали, о чём он думает. Ну, хотя бы так эта женщина подняла ему настроение.
София подняла Симону на руки; этой маленькой дьяволице было не больше шести лет, но в качестве компенсации она имела мелодичный и идеально поставленный голос.
- Итак... - сказала она с улыбкой, - у тебя чудесно вышло, как так получилось?
- Наша учительница Оля, - она подбородком кивнула на старую учительницу. - Это она научила нас всем трюкам...
София прижала её к себе.
- Но это не трюки. Нет никакого обмана в том, что ты делаешь, ты просто наслаждаешься своим мастерством, своими усилиями, подготовкой и страстью.
Симона обняла её, зарываясь лицом в её волосы.
- Да, но с тобой у меня получалось намного лучше…
София подыграла ей и прошептала на ухо:
- Да, точно, нам с тобой всегда было очень весело.
Потом она опустила её на пол. Симона снова побежала к группе детей играть.
Оля подошла к Софии.
- Я рада, что ты пришла.
- И я.
Она посмотрела на этих милых детей. У них были уникальные прямота, свет и чистота. Они пели до этого момента, и каким-то образом это их утомило, так что теперь они стали казаться взрослыми людьми, которые только и делают, что говорят о жизни. С одной только разницей: в них нет никакой хитрости.
- У них всех вышло очень хорошо. Вы исполнили хорал Баха... Не знаю, я была так очарована.
- Ага. Они могли сделать это ещё лучше. Мы все можем стать лучше. Именно Бах это и говорил всегда, - София притворилась, будто не слышала этого. Но Оля отлично её знала и решила, что это подходящий момент снова надавить на неё своим авторитетом: - Подумай о том, от чего ты отказалась. Если ты на самом деле не хочешь больше играть, я уверена, что ты станешь отличной матерью. Твоя жизнь снова заполнится.
Та не обернулась.
- Оля, моей жизнью была музыка. Игра на фортепиано была для меня тем, что я любила, люблю и буду любить, по этой самой причине я и решила отказаться от этого.
- Даже сегодня, после стольких лет, меня спрашивают о тебе многие известные маэстро. Им бы хотелось работать с тобой, ты могла бы давать концерты по всему миру. Они будут рады платить тебе, сколько пожелаешь.
- Да есть у меня деньги. То, в чём я нуждаюсь, не сможет мне дать никто.
- А в чём ты нуждаешься, София?
Тогда женщина посмотрела в глаза своей учительнице.
- В чуде.
После этого Оля не знала, что ответить. Она смотрела, как удаляется этот талант, эта девушка, это юное дарование, которое могло далеко пойти и вместо этого решило закрыться у себя дома. Она вздохнула.
- Ладно, ребята, давайте исполним последнее. Откройте страницу двенадцать, я хочу, чтобы на воскресной мессе все рты пооткрывали от "Ich will hier bei dir stehen".
На улице совсем недавно закончился дождь. София остановилась на лестнице, ведущей в церковь, и глубоко вздохнула. Она закрыла глаза и вдохнула запах сырой травы, земли, жизни. Да, жизни. А на чём остановилась её собственная? Её восторг, ноты её сердца? Когда она вновь открыла глаза, он был там, на расстоянии нескольких шагов. Она видела этого мужчину в церкви, и её удивило, что какой-то странный тип пришёл послушать хор, но она тут же забыла о нём. Она решила, что это один из тех туристов, которые совершают пробежки по Авентино и любят зайти в какую-нибудь церковь. Очень красивый мужчина, и он ей улыбался. В какой-то момент ей показалось, что она его знает. Однако, если подумать, она точно никогда его раньше не видела. Он вполне может оказаться иностранцем. У него синие глаза, тёмные, яркие и, если присмотреться, холодные. Одежда ей не помогала, потому как на нём только футболка и короткие шорты.
Ожидая её у церкви, Танкреди воображал их знакомство. Какая фраза может быть подходящей для такой женщины? Он абсолютно ничего о ней не знал; он не мог определить ни её социальный статус, ни в каких школах она училась, ни её происхождение. Если она римлянка, то из какого района, где работает? Он знал только, что она отлично знает музыкальные ноты. Да, она пианистка или дирижёр, может, виолончелистка. Но он мало разбирался в музыке.
Они молча стояли на лестнице у церкви. Небо прояснялось. Словно совсем рядом, между зеленью и небом, радуга ознаменовала конец дождя. Танкреди посмотрел вокруг: этот особенный свет, они вдвоём спокойно стоят на лестнице. Ситуация становилась неловкой.
- Мы похожи на картину Магритта. Ты знаешь Магритта?
"Итальянец, - подумала София. - И смелый".
Танкреди улыбался. София внимательно разглядывала его. Стройное телосложение, хорошо проработанное тело. Высокий и мускулистый, фигура пропорциональная. Он мог оказаться кем угодно, даже преступником. Однако его улыбка каким-то образом внушала доверие; то есть, было в нём что-то, что позволяло почуять его глубокие страдания. Она покачала головой в ответ на свои собственные мысли. Кажется, она насмотрелась фильмов. Он ведь не более, чем незнакомец, который хочет завязать разговор. Или того хуже – просто вор, который хочет украсть у неё сумочку, отвлекая её своей внешностью. Неосознанно она прижала к себе сумку.
- Да, я знаю Магритта. Но не помню ни одной картины, на которой двое персонажей попусту тратят время.
Танкреди вновь улыбнулся.
- Помнишь картину с трубкой? Он знал очень много людей. А сверху было написано: "Ceci n'est pas une pipe..."
- Что значит: "Это не трубка". Я немного знаю французский.
- Не ставлю это под сомнение, - снова улыбнулся он. - Ты не дала мне закончить. Этой картиной он хотел сказать, что всё, что есть в мире, на самом деле не то, чем кажется. Трубка – это что-то большее, это не просто трубка; это проекция, это мужчина или женщина, которые раньше курили; или просто известная картина. Вот и мы... - Софии было трудно следить за ходом его мысли, но его улыбка и красота заставляли её чувствовать себя неловко, - в общем, мы не просто двое персонажей, которые попусту тратят время. Если бы нас рисовал Магритт, наверняка мы стали бы чем-то другим, мы были бы на одной из его картин в одной из огромного множества реальностей... Мы могли бы быть двумя любовниками из прошлого при дворе короля, или двумя людьми, гуляющими по Парижу или Нью-Йорку, или на лондонском газоне, или в большом театре; он представил бы нас героями какой угодно эпохи. Почему ты увидела в нас лишь потерю времени?
Едва ли не опьянённая этими словами, София увидела в своей фантазии все эти картины, которые расписывал ей Танкреди. Они двое – модели Магритта... И этот мужчина всё улыбался и говорил, а она его почти не слушала, потерянная в его глазах, в его забавной убеждённости в том, что всё возможно.
- А ты могла бы играть, представь: ты – пианистка в каком-нибудь парижском зале, а я стою рядом и перелистываю страницы партитуры.
И этот последний образ стал словно толчком; он вернул её назад к реальности, к невозможности всех этих фантазий.
- У меня для тебя плохая новость, - Танкреди был слегка шокирован, весь его энтузиазм так и застрял во рту. - Магритт уже давно умер.
София оставила его позади себя и стала быстро спускаться по ступенькам. Танкреди тут же побежал за ней.
- Ты меня напугала. Да, я знал это... Но почему ты вот так убегаешь? Подожди...
Он остановил её в самом низу, когда она уже была готова уйти. София посмотрела на руку, которая схватила её локоть, но не испугалась. Наоборот. Она заметила внезапный трепет, новое, абсурдное ощущение. Там, на церковной лестнице, она стала принадлежать незнакомцу. Она устыдилась этого желания, желания, которое неожиданно вторглось в неё в этот момент. Её сердце сильно забилось. "Что же я делаю? Я сошла с ума? Что со мной такое? Да. Разрушу свою жизнь, займусь любовью сейчас, здесь, на этой лестнице, прямо здесь. Пусть он возьмёт меня прямо на сырой земле". Она даже не поверила тому, что только что пронеслось у неё в голове. Даже её дыхание стало прерывистым, быстрым. Она подняла к нему взгляд. Но Танкреди ничего этого не понял.
- Прости... я лишь не хотел, чтобы ты убежала, - он отпустил её руку. - Ты не думаешь, что всё происходит по воле случая? Сегодня просто ещё один день жизни. Я бегал, когда вдруг начался ливень, какого никто никогда не видел в наше время, и тогда я зашёл в церковь... Знаешь, как давно я не был в церкви? - Танкреди вспомнил о Клаудине, но всего на мгновение. - Почти двадцать лет... Мне нужно было встретить тебя, чтобы снова приблизиться к вере.
София улыбнулась.
- Не смешно. Такими вещами не шутят.
- Я видел, что ты улыбнулась...
- Ладно, я тоже ошиблась.
Танкреди остановился и стал глубоко дышать.
- Ты права. Начнём сначала. Разве это не может быть знаком судьбы? Ну, или чего-то ещё, что заставит нас двоих задуматься. Возможно, в наших жизнях не всё гладко, и мы должны начать всё сначала отсюда, с сегодняшнего дня... - София промолчала. Танкреди подумал, что, раз она не ушла и выслушала его, это уже маленькая победа. Он не должен терять времени, должен завоевать её в это мгновение. - Дай нам всего один шанс, давай узнаем друг друга получше, мы могли бы выпить по чашечке кофе в этом баре... - он указал на небольшой кафетерий неподалёку. - Проведём вместе немного времени... - он увидел, что женщина сомневается. - Час. Всего час. Мы поймём, если ничего не было, что не стоило и пытаться, что мы должны идти каждый своей дорогой. А если ты не дашь нам такой возможности? "Возможно, он милый. Возможно... Кто теперь знает, что он хотел сказать мне…" Ты будешь задаваться такими вопросами всю оставшуюся жизнь, и я тоже, но ответов мы уже не найдём, и эти сомнения останутся с нами навечно...
София на мгновение задумалась об этом. Новая жизнь... Она вспомнила о своих мыслях несколько дней назад, перед зеркалом на кухне, о своей усталости, течении времени, о движущемся мире и своей замершей жизни. Потом вспомнила о своём обете. Чёрт возьми, кто же такой этот мужчина напротив? Этот парень. Да, красивый парень... И что дальше? Парень, который ищет приключений, возможно, просто спонтанного секса. Парень, который украдёт у неё сумочку, если она отвлечётся, возможно, он нуждается в деньгах. Да, он хорошо говорил, но иногда слов недостаточно. Жизнь – это другое. Фактов тоже недостаточно. Нужно что-то строить. В другой жизни она была поверхностной, капризной, одной из многих. Но, к лучшему или к худшему, её жизнь изменилась. В этот момент София почувствовала себя важной для кого-то, для своего проекта, для Андреа и его лечения.
Она внимательней посмотрела на мужчину напротив. У него глубокие голубые глаза, полные надежды; словно единственное, чего они ждут, – это её ответ. Складывалось впечатление, что от её слов изменится направление жизни. Но София молчала и, сама того не желая, кусала губу. Он такой красивый, и эта уверенная улыбка нравилась ей, она была опасно привлекательной и даже до какой-то степени пугала её. И тогда она вдруг всё поняла. Этот мужчина был испытанием. Как и её продолжительное желание сесть за фортепиано и играть. Она глубоко вздохнула, восстанавливая равновесие и мужество.
- Мне жаль. Нам придётся жить в сомнениях.
Она пошла, спустилась с последних ступеней и подошла к машине. Танкреди следовал за ней, как разгромленный. Он в отчаянии искал то, что может остановить её, убедить её, разбудить в ней уверенность... Но ему ничего не шло в голову. Он ничего не знал об этой женщине кроме того, что она прекрасна, что она околдовала его, что никогда в жизни он не был так заинтересован, безнадёжно пойман, отчаянно увлечён. Он разыграл свою последнюю карту.
- Не верю, что тебе совсем не любопытно, что ты не хочешь дать ни малейшего шанса…
- Кому?
- Нам двоим.
София рассмеялась.
- Нам двоим? Мы с тобой никто друг другу.
- Ты не права, - Танкреди посерьёзнел. - Каждый раз, когда ты кого-то встречаешь, меняется твоя жизнь; и, нравится тебе или нет, мы с тобою встретились. Я вошёл в твою жизнь, а ты в мою, как эта музыка в церкви и твои руки, играющие в тени, и твои закрытые глаза... - София почувствовала себя встревоженной оттого, что он видел её. Танкреди продолжил: - Что это было? Шуберт, Моцарт?..
- Бах, "Страсти по Матфею".
- Отлично, этого произведения я никогда не слышал, даже понятия о нём не имел. Всё это – знак для меня... - София подошла к машине. Танкреди встал перед ней. - Тебе так не кажется? Это ведь должно что-то значить, нет?
- Да, - София села за руль. - То, что ты должен был познакомиться с ещё одним композитором.
Она завела мотор и уехала. Танкреди, оставшийся в одиночестве на улице, прокричал ей:
- Я согласен с тобой. Так и сделаю!
София посмотрела на него в зеркало и улыбнулась. "Ага, только мне не представится случая спросить тебя об этом..." Она и не подозревала, настолько ошибается. Танкреди увидел, как машина заворачивает за угол. Он порылся в карманах своих шортов. Пусто. У него ничего с собой не было. Для Грегорио Савини это будет лишь парой пустяков. Единственное, что ему нужно, – не забыть номер её машины.
12
Едва услышав звук открывающейся двери, Андреа тут же закончил писать и закрыл документ. Он был доволен; не хватало совсем немного, но выходило очень хорошо. София так удивится, что и рта раскрыть не сможет.
- Привет... - появилась она в дверях и улыбнулась ему.
Андреа поставил ноутбук на столик рядом с собой.
- Привет, милая. Я так по тебе соскучился.
София пожала плечами, уходя в ванную.
- Ты говоришь это каждый день... Я в это больше не верю.
- Но это правда.
Она начала мыть руки и повысила голос, чтобы он услышал.
- Но ты и вчера по мне очень соскучился... Так что получается – сегодня больше, чем вчера?
- Скажем так, это чувство экспоненциально... Как снежный ком, который начинает скатываться и наконец превращается в лавину.
София снова вошла в комнату.
- И что значит эта метафора?
- Что чем дальше ты, тем больше я скучаю.
- М-м-м, ты меня не убедил.
- Но ведь так и есть! - он решил, что игра достаточно затянулась. - Чем занималась сегодня?
- Ездила послушать Олю и её хор в одну церковь на Авентино...
- Красиво было?
- Да. Они всё лучше и лучше. И маленькая Симона, которая приходила сюда, к нам домой, я давала ей уроки – помнишь её? – стала настоящей артисткой…
Андреа понравилось, что они снова стали говорить о фортепиано. Но он знал, что София не хочет пересматривать это решение.
- Что они пели?
- Баха. Они приготовили два хорала "Страстей".
- Как здорово! "Страсти по Матфею"!
- Вижу, ты помнишь.
- Да. Он производит такой эффект, реально... пьянящий. Точно, более подходящего слова не найти. Как хорошее белое вино... Да, пьянящий.
- Хочешь? - София пошла на кухню. Чуть позже она появилась снова с двумя бокалами отличного "Совиньона". Она протянула один Андреа, отошла, повернула переключатель и погасила свет. Он удивлённо наблюдал за ней. Затем она вернулась к нему и подняла бокал. Андреа тоже поднял свой. Они чокнулись. Несколько секунд они молча решали, какой сказать тост, но София мигом нашла его.