4
- Моя дорогая… Моя нежная… Моя милая… Моя сладчайшая… Я весь горю… Я так жажду тебя… - шептал Жеордар прерывающимся от страсти голосом.
А Батистина, влюбленная, покорная, согласная на все, отдавала свое юное тело во власть ласковых рук супруга. Она тихонько постанывала от удовольствия. Жеодар склонился над ней, чтобы поцеловать, но черты лица его внезапно расплылись, и вот уже перед Батистиной незнакомец из леса. Он тоже сжал девушку в объятиях и зашептал ей ласковые слова. Батистина узнала его хрипловатый голос.
Всадник ударом ноги высадил дверь. В глубине темного алькова белела огромная постель с кружевными подушками. Батистина спрятала заалевшее, словно мак, лицо на мужском плече. Скоро, совсем скоро узнает она великую тайну. Вытянувшись на белоснежных простынях, она притянула голову незнакомца к своей груди, но того вдруг поглотило какое-то облако. Теперь она нежно ворковала под взглядом Эрнодана де Гастаньяка. Их губы соприкасались. Стыдясь и замирая от восторга, Батистина позволяла ласкать себя, испытывая неведомое доселе блаженство во всем теле, охваченном истомой.
Внезапно вдалеке послышался стук копыт. Кто-то гнал коня галопом. И этот кто-то, грозно сверкнув зелеными глазами из-под складок плаща, скрывавшего лицо, вырвал ее из объятий юноши и бросил поперек седла. Потрясенная Батистина издала крик ужаса. А зеленоглазый смеялся… да, он смеялся!
Обезумевшая от страха Батистина проснулась. Она заткнула уши - ей все еще казалось, что в комнате продолжал звучать сардонический смех.
Начинался новый день.
- А где же Жанна-Антуанетта? - спросила, спустившись вниз, Батистина.
- Ах, моя голубка, госпожа Ленорман уехала на рассвете!
Батистина вздохнула. Итак, ее дорогая подруга уехала, даже не попрощавшись.
- Она сказала, что ей нужно навестить мать, госпожу Пуассон, и что она вернется послезавтра, в день твоей свадьбы, - сказала Элиза. - Она ни за что не хотела, чтобы я тебя разбудила. И она была права. Ты неважно выглядишь сегодня, моя птичка. Ты что, плохо спала? - по-матерински забеспокоилась Элиза, обнимая и целуя воспитанницу.
- Да нет, пустяки, Элиза, меня мучили кошмары, - прошептала Батистина, хорошенько не зная, какими словами назвать то, что ей снилось.
- Ах, моя маленькая голубка, тебя волнует предстоящая свадьба, это совершенно естественно! Все девушки таковы! Да, твоя бедная мамочка чувствовала абсолютно то же самое за два дня до бракосочетания, - запричитала Элиза.
- А мой отец за ней ухаживал?
- Хм… да, да, конечно.
- Похоже, ты не очень-то в этом уверена…
- Знаешь, голубка, я постарела и не очень хорошо помню графа. Он умер так давно, - процедила сквозь зубы Элиза, явно желавшая прекратить разговор.
Батистина бросила на старую няню взгляд, способный проникнуть в самую душу.
- Забавно, Элиза, но ты, пожалуй, не слишком любила моего отца. Всякий раз, когда я завожу разговор о нем, у тебя на лице появляется такое выражение…
- Ну что ты там придумываешь?.. Послушай-ка лучше, что я тебе скажу, - заворчала Элиза, мгновенно переводя разговор в другое русло, - только что приходили господин кюре вместе с нашим славным Блезуа. Они готовят великолепную мессу в честь твоего бракосочетания. Ну еще бы! Ведь ты - мадемуазель де Вильнев-Карамей. Да, а еще я, старая дура, забыла о главном! Господин дю Роше прислал на рассвете лакея с запиской и подарками! Я все оставила в гостиной… Куда ты, ступай оденься сначала, простудишься…
- Нет… нет… уже весна! Тепло! - ответила Батистина и побежала в одной рубашке через вестибюль.
- Твой жених приедет к тебе сегодня после полудня с визитом. Бедняга просто с ума сходит из-за этого ужасного кабана. Он очень зол на себя за то, что не поехал нас провожать! - говорила Элиза, еле поспевая за своим "непослушным дитем".
Но Батистина ее не слушала.
- О, никогда, никогда я не видела ничего, что могло бы сравниться с этим великолепием! - вскричала девушка, открывая коробочки, ларчики, футляры и шкатулочки, громоздившиеся на столе. Она смеялась и хлопала в ладоши, как ребенок.
Три роскошных колье ослепительно сияли. Батистина не знала, на каком остановить взгляд: из рубинов, из изумрудов или из бриллиантов. В конце концов она выбрала третье и приложила его к себе.
- Я выгляжу как настоящая великосветская дама! - прошептала она, любуясь своим отражением в зеркале.
- Неужели ты не хочешь прочесть, что написал тебе господин Жеодар! - нежно упрекнула ее Элиза и протянула записку, лежавшую на круглом инкрустированном столике.
Батистина торопливо сломала печать, чувствуя угрызения совести из-за того, что первым делом бросилась к безделушкам, пусть даже и очень красивым.
- О, Элиза, он написал целую поэму и посвятил ее мне!
- Естественно, ведь он - жених. Все женихи так делают, - заявила Элиза безапелляционным тоном.
- А потом, когда мы поженимся, он тоже будет писать мне стихи?
- Хм… да… конечно, только, быть может, не так часто…
- Да? А почему? - искренне удивилась Батистина.
- Почему, почему… Он же будет видеть тебя каждый день, глупышка, так какая же необходимость будет у вас посылать друг другу письма?
- Жаль… а мне бы хотелось, чтобы он каждую ночь сочинял новое четверостишие и чтобы я находила его, когда проснусь…
Элиза только возвела глаза к небесам…
- Хорошо, голубка, ты сама ему об этом скажешь… Посмотрим, что он ответит!
- Я думаю, он будет доволен.
- Несомненно. А теперь прочти все-таки, что написал тебе господин Жеодар… Надеюсь, приличное для молоденькой девушки… - забеспокоилась Элиза, всерьез игравшая роль дуэньи.
Батистина подавила смешок: вот если бы Элиза узнала, что произошло вчера в будуаре.
- Да, да, Элиза, это в высшей степени прилично и очень красиво! Я так счастлива!
И Батистина принялась читать поэму про себя, время от времени цитируя некоторые строчки вслух. Разумеется, сочинение изобиловало словами: невеста, сердце, красота, несравненная, счастье, солнце и так далее.
- Омерзительно-с! Отвратительно-с! Ужасно-с!
Батистина с Элизой так и подскочили на месте, а насмешливый мужской голос продолжал:
- Простите, великодушно-с, мадемуазель, но это четверостишие-с совершенно ужасно-с!
Высокий мужчина, весь в черном, незаметно проник в гостиную и, оказывается, уже давно слушал их беседу, прислонясь к дверному косяку.
Батистина наморщила носик:
- Я вас узнала… Ведь вы господин… как бишь вас? Ну, да неважно… Вы были вчера в лесу!
Мужчина склонился в небрежном поклоне, выпрямился и высокомерно произнес:
- Позвольте представиться, Луи-Арман де Виньеро дю Плесси, герцог Ришелье, маршал Франции, племянник кардинала Ришелье и ваш покорный слуга, мадемуазель…
- Иисус! Пресвятая Дева Мария! Ступай скорее оденься, голубка! - воскликнула задохнувшаяся от волнения Элиза, в то время как Батистина, ничуть не смущенная тем, что такой знатный вельможа застал ее неодетой, сделала реверанс и вступила в препирательство с визитером. При этом она демонстрировала присутствие ума и тонкость суждений, что было весьма удивительно для молоденькой девушки, жившей до сей поры в полном уединении.
- Простите нас, ваша светлость, но мы, должно быть, не слышали, как звонил колокольчик у двери…
Герцог де Ришелье вновь поклонился. Казалось, он, как тонкий знаток, оценил этот первый укол, предвещавший яростную словесную перепалку.
- Дверь-с была приотворена-с, и я вошел-с. Ваш милый-с голосок привел меня сюда. Я имел-с несчастье-с вызвать ваше-с неудовольствие-с, высказав мое мнение-с об этой, так сказать-с, поэме-с…
- Действительно, ваша светлость, я нахожу ее превосходной… - твердо заявила Батистина, приготовившись к длительному сражению.
Герцог вздохнул, словно перед ним была упрямая четырехлетняя девочка. Он приблизился к Батистине, отвесил поклон и осторожно взял у нее из рук послание Жеодара.
- С вашего позволения, мадемуазель… посмотрим, посмотрим… Так, конечно, рифмы страдают… И какие банальные слова… В моей поэме, посвященной вам, скорее фигурировали бы выражения: "утренняя заря", "нежный подснежник", "душистая сирень", "несравненная жемчужина"… Что скажете, мадемуазель?
Батистина игриво усмехнулась.
- Должна признать, что, наверное, это было бы недурно, но… - Плутовка, видимо, решив окончательно вывести герцога из себя, улыбнулась. - Я предпочла бы текст без лишних "с" в конце каждого слова!
- Ах, Боже мой, без лишних "с"! Мадемуазель, пощадите! - с горечью простер к ней руки герцог. - Вы разбиваете мое сердце! Вы меня просто убиваете! Ведь именно по наличию в речи лишнего "с" и можно узнать хорошо воспитанного, светского человека! Именно в этом и кроется истинная красота нашего языка!
- Нисколько не сомневаюсь в правоте ваших слов, ваша светлость, - сказала Батистина, смеясь, - но все же осмелюсь вас спросить о цели вашего визита. Неужели вы пришли только затем, чтобы с раннего утра заняться обсуждением столь занимательной темы?
Герцог Вновь поклонился, признав, что стрела, пущенная столь юной, но уже весьма твердой рукой, попала в цель. Решительно, эта малютка была непредсказуема.
- Нет, мадемуазель. Какое бы несравненное-с удовольствие-с я ни получал от беседы с вами, я проехал восемь лье, чтобы увезти вас, ибо вас ждут с весьма понятным нетерпением.
- Что? Как? Ни за что! Ваша светлость! Это невозможно! Куда это вы хотите увезти мою голубку? - завопила Элиза, которую перепалка по поводу поэмы, красот языка и манеры выражаться оставила совершенно равнодушной. Но сейчас старая нянюшка, поняв намерения нахального непрошеного гостя, мгновенно вышла из оцепенения.
- Соблаговолите одеть вашу хозяйку, моя милая! - небрежно уронил Ришелье с высоты своего положения. - Я должен-с просить мадемуазель де Вильнев-Карамей проявить великодушие-с и сопроводить меня-с в Компьень, где Некто, как простой смертный, горит желанием-с ее видеть-с.
Батистина присела в реверансе.
- Я очень сожалею, ваша светлость, что вы проделали такой длинный путь напрасно.
Герцог вздрогнул от неожиданности:
- Простите, мадемуазель… Что вы хотите этим сказать?
Батистина улыбнулась и чуть жеманно пустилась в объяснения:
- Я так хотела бы поехать с вами, меня бы эта поездка очень развлекла, но я сегодня занята с полудня, ибо мой жених приедет с визитом.
Луи-Арман де Виньеро дю Плесси, герцог Ришелье и племянник кардинала Ришелье, с удрученным видом высоко поднял брови:
- Мне кажется, мадемуазель, вы меня не так поняли. Это не приглашение на прогулку, а приказ его величества, - сказал он, за руку подводя Батистину к окну. - Взгляните, мадемуазель, эта карета прислана за вами, а десять рейтар будут сопровождать и охранять вас. Его величество нисколько не сомневается в том, что вы будете рады оказаться перед его персоной, а также он ни на единый миг не усомнился в том, что вы - его верная подданная.
- Но это вы ничего не понимаете, сударь. Я умираю от страстного желания увидеть короля, ибо я действительно сошла бы с ума от радости, если бы встретилась с ним, но сегодня я и вправду занята. Быть может, я смогу выкроить время завтра, хотя и это непросто. Ведь послезавтра - моя свадьба. Нет, уверяю вас, лучше все же отложить до следующей недели! - с самым серьезным видом заявила Батистина, посылая в то же время привет корнету Эрнодану де Гастаньяку, который, видимо, командовал почетным эскортом и терпеливо ожидал около кареты вместе со своими людьми. Тот, кого юноша назвал Лафортюном, зевал так, что едва не свернул себе челюсть. Казалось, он так и не согрелся с минувшего вечера.
Выслушав ответ Батистины, герцог де Ришелье прищурился и оперся о камин.
- Тысяча чертей, мадемуазель де Вильнев, ни один из представителей рода Ришелье никогда-с не слышал-с ничего-с забавнее! Да и я тоже, хотя вот уже сорок лет нахожусь при дворе!
- Не вижу в этом ничего смешного! - столь же высокомерно заявила Батистина, пытаясь подражать тону герцога.
Ришелье вытащил часы из кармана жилета и сухо уронил:
- Ни одна добрая фея не позаботилась положить в мою колыбель в качестве подарка пылкое воображение, и я не могу представить себе, мадемуазель, как осмелюсь появиться перед его величеством и объявить августейшей персоне, что вы, может быть, будете свободны на следующей неделе. Но и не отличаюсь великим терпением… Сейчас половина девятого, мадемуазель, и, если вы не будете готовы к десяти, я прикажу этим людям завернуть вас в первую попавшуюся шаль и увезти вот так - в одной рубашке и с колье на шее.
Батистина внимательно посмотрела на Ришелье. По всему было видно, что тот и не думал шутить. Он явно с удовольствием выполнит свою угрозу.
- Пощадите! Смилуйтесь! Святой Иосиф! Пресвятая Дева Мария! Он хочет ее похитить! - завопила Элиза.
- Успокойтесь, моя милая, ваша молодая хозяйка очень скоро вернется назад, ей не грозит никакая опасность, к тому же она получит нечто весьма приятное.
- О, горе мне! Что я скажу господину Жеодару, - продолжала причитать старая няня.
- Послушай, Элиза, ты ему скажешь, что… хм… я решила поехать в Компьень, чтобы сделать кое-какие покупки… Ну же, идем, моя дорогая нянюшка, зашнуруешь мне корсет, и не делай такое лицо… Я постараюсь вернуться поскорее, - промолвила Батистина, обретя полнейшее спокойствие и направляясь к двери, чтобы пойти к себе одеться.
- Позвольте, мадемуазель де Вильнев, поздравить вас со столь верным решением, - небрежно бросил ей вдогонку герцог, опускаясь в кресло.
- Позвольте и мне сделать то же самое, ваша светлость, - лукаво улыбнулась Батистина, оборачиваясь и на секунду задерживаясь в дверях.
- А могу ли я узнать причину столь стремительной перемены, мадемуазель? - спросил герцог, скрещивая ноги.
- В чем причина… в чем причина… А в том, что вы вдруг перестали вставлять ваше несносное "с", ваша светлость! - заявила Батистина, исчезая за дверью. За ней семенила Элиза.
- Вот так штучка! Хитрая маленькая бестия! Кто бы мог подумать?! - брюзжал задетый за живое Ришелье.
Запряженная четверкой лошадей карета поднимала тучи пыли, кони неслись галопом. Батистина с восторгом наблюдала, как за окном мелькали поля, леса и деревни, да с такой скоростью, что ей это казалось почти сверхъестественным. Через каждые два часа карета и эскорт останавливались у королевской почтовой станции.
- Эй! Поторопитесь! Служба короля! - гордо кричал Эрнодан де Гастаньяк.
Батистина надеялась, что ей удастся выйти и немного размять ноги. Но об этом не могло быть и речи! Прекрасно вымуштрованные конюхи выбегали навстречу и за несколько минут меняли почти загнанных лошадей на свежих, приплясывавших на месте от нетерпения.
На одной из станций Батистина кокетливо потянула за шнурок, опустила оконце и шаловливо пропела:
- Добрый день, господин де Гастаньяк!
- Мое почтение, мадемуазель! - ответил рейтар, снимая треуголку.
- Должно быть, вы мало спали сегодня ночью, а то и вовсе не спали, господин корнет, - лукаво улыбнулась девушка.
- Вы правы, мадемуазель, но это неважно: я имею счастье видеть вас, сударыня! И день мне сегодня показался летним, а все потому, что ваша красота сияет ярче солнца!
- Пожалуй, только ему одному сегодня жарко! А по мне, так такая же холодрыга, как и вчера! - проворчал Лафортюн, не имевший столь веских оснований, чтобы пребывать на седьмом небе, как его командир.
- Довольно, корнет! Займитесь выполнением своих обязанностей! - зло оборвал юношу герцог де Ришелье, со стуком захлопывая оконце.
- О, пожалуйста, не браните господина де Гастаньяка, ваша светлость, он - мой друг! - запротестовала Батистина.
Луи-Арман де Виньеро дю Плесси, герцог де Ришелье, даже не соблаговолил ответить девушке. Батистина искоса взглянула на надутое спесью лицо и едва удержалась от смеха. Казалось, герцога неумолимо клонило ко сну. Он зевал, постоянно поправлял сползающий парик, клевал носом. В конце концов он достал лакированный, инкрустированный перламутром ларец и вытащил оттуда графинчик и два серебряных золоченых стаканчика.
- Клянусь костями моих благородных предков, я очень устал! Не хотите ли глоточек ратафии, мадемуазель?
Батистина не осмелилась признаться, что никогда не пила ничего подобного, а спросить, что это такое, постеснялась. Она решила согласиться и таким образом завоевать расположение герцога, у которого, похоже, был несносный характер.
- Охотно, ваша светлость! - воскликнула она, смачивая губку кончиком языка, как маленькая кошечка, желающая полакомиться чем-нибудь вкусненьким.
- Хм… хм… эта ратафия действительно лучшая из тех, что мне доводилось пить! - самоуверенно заявила она, отмечая про себя, что "это" было слишком приторно, пряно и противно.
Герцог внезапно посмотрел на нее с восхищением:
- Не правда ли, мадемуазель, эта ратафия способна воскресить и мертвого? Один из моих кузенов присылает мне ее из колоний, когда эти наглые проклятые английские разбойники соизволяют пропустить наши корабли.
- Ах вот как? - изобразила глубочайший интерес Батистина, в глубине души насмехаясь и над напитком, и над англичанами.
- Клянусь честью! О, прошу вас, мадемуазель де Вильнев, давайте станем друзьями! Подумайте, ведь я прибыл за вами в такую рань, не спал ночь. Мы можем очень помочь друг другу, дитя мое, вы понимаете? - сказал герцог, тихонько поглаживая плечико, покрытое тонкой бархатной накидкой. Девушка вздрогнула и инстинктивно отстранилась, подавшись поближе к дверце и не ответив на прямое предложение герцога.
- Ведь это уже Компьень, сударь? Я вижу солдат на маневрах!
- Так и есть, мадемуазель, - промолвил герцог, опуская руку, и сжимая девичье колено.
Возмущенная Батистина часто замахала веером.
- Какая тесная и неудобная карета! Похоже, вам не хватает места, ваша светлость! - бросила девушка со всей смелостью неопытной семнадцатилетней простушки.
"Забавно и странно, - подумала она про себя, удивляясь своей реакции, - мне было бы приятно, если бы это сделали Жеодар или Эрнодан. Так почему же мне не нравится, что этот…"
Никто и никогда еще не осмеливался так вести себя с герцогом. Он побледнел от бешенства и поспешно отодвинулся в угол, посматривая на Батистину со смешанным чувством тревоги, любопытства и восхищения.
"Надо, пожалуй, остерегаться этой маленькой бестии! Если наш "жеребец" действительно влюбится в нее, он станет игрушкой в ее руках. Королевская любовница должна быть моей креатурой. Почему эта маленькая нахалка меня даже не поблагодарила? Она должна была пасть передо мной на колени… или упасть в мои объятия… А почему бы нет? Было бы только справедливо - должен же я попробовать "овес", который жрет наш "жеребец"!" - прикидывал в уме герцог.
- Ведь это личный полк его величества? - поинтересовалась Батистина, с увлечением рассматривая войска и даже не подозревая о том, какие мысли бродят в голове герцога.
- Да, на королевском полигоне полк под предлогом обучения военным действиям его высочества дофина развлекает весь двор, - сказал герцог, задергивая с помощью тонкого шнура занавески на окнах.
- Но я хотела бы посмотреть, ваша светлость, - запротестовала обозленная Батистина.