Девушка заканчивает школу, и начинается история ее непростых отношений и Алексеем. Любовь или болезненная привязанность, чем бы ни было ее чувство, - изживать его приходиться тяжело. Но это закаляет характер Марины, а вот Алексей считает ее жестокой.
Инга Сухоцкая
Современный любовный роман
Предисловие
- Я такое для тебя придумала! Такое! - ликует Соня на том конце телефонного провода. - Видишь, среди ночи звоню!
- Говори!
- Слушай, напиши о любви!
- О любви? Стоило из-за этого звонить! Да еще ночью! Ты же знаешь, - я бабских романов терпеть не могу.
- А кто говорил, что дело не в жанре, а в подходе? Дескать, Бунин, Куприн…
- Но я-то не Бунин!
- Так и я в литературе не особо… Просто про любовь люблю, - упорствует она. - И тебя люблю. И по юности нашей скучаю. Возраст, наверное. Ностальгия.
- Ну, если попробовать… И только для тебя, - эпизодик какой-нибудь… Теперь заснешь?
- Засну. Но ты обещала!
- Я сказала - попробую.
А дальше что ни день, - звонок: как героев назвала? сколько написала? как работается? Хоть ссорься. Или пиши. А что писать? Начала вспоминать, додумывать записывать… что-то сюжетное наметилось, герои нарисовались, оживать стали, разговаривать, чувствовать, со временем на волю попросились…
Написанное письмо кладут в конверт, предназначенный адресату и только ему, - оконченному роману требуется обнародование. Письмо Соне было бы простым исполнением обещанного. Публикация - это уже авантюра. Что ж, пусть авантюра. Но ради чего? или, говоря по-школьному, о чем думал автор, уходя (и уводя читателей) в мир своего вымысла и придуманных героев? Отвечу за себя: автор думал, что жизнь - штука увлекательная и благородная. Ощутим ли мы ее глубины или примем за пустышку, милую забаву, случайную декорацию к собственному существованию, - это кому как выпадет.
Часть первая. Встреча первая
Встреча первая. Глава 1. Дорога на кольцо
Мяч, ало сверкнув влажными щечками, взмыл в голубизну весеннего неба и завис над оживленно шумящим, многолюдным двором, дразня разгоряченных футболом мальчишек, млеющих на солнце мамочек с колясками, чинно прогуливающихся бабушек; раззадоренный весной, устремился в самый тенистый, дремуче зимний уголок, звонко шлепнулся о мерзлую землю, игриво подскочил к долговязой девице в сером, - но, смущенный ее невидящим взглядом, неуклюже плюхнулся на кочку, чубатую зимним сухотравьем, и потерянно завихлял по слякоти и ледовой крошке назад к стадиону. Обрадовано загалдели мальчишки, выдохнули мамочки, успокоились бабушки, а девица шагала все так же ровно и осторожно, - как слепая.
В прежней школе ее, веселую непоседу с раскосыми глазами и вечно растрепанными косичками, любили и ругали за живость характера, а в этой не сложилось. Марину избегали, слегка подтравливали, - она робела и уходила в себя от общей неприязни, от серых стен, болотно-зеленых досок и черных шкафов… Все, что радовало глаз, - цветы на окнах да небо за окнами, - сопровождалось одергивающим "хватит ворон считать! Смотрим в учебник!".
А как подготовка к выпускным началась, - вообще головы не поднять: - Не отвлекаемся! Помним об экзаменах!
О них забудешь! С утра до ночи: экзамены, экзамены, экзамены… Сами извелись, ученикам роздыху не дают, родителей накачивают…
Матушку Марины, Варвару Владимировну и накачивать не надо. Ее запальчивая, яркая, страстная душа без подвигов и героики жить не умеет, - им одним верит. А вот дочь - так себе человечек, заурядный да бесталанный, и, как ни влюблена она в мать, как ни старается заслужить ее благосклонность, - уж больно себе на уме. Как такой верить? С той же учебой: в будни и выходные до поздней ночи сидит, заучивает, записывает, - но огонька в глазах нет. Вот и горячится Варвара Владимировна, увещевая, на всякий случай, что образование и человеческое достоинство нераздельны, и дело не в институтах. Просто уважать личность непросвещенную и недоразвитую (тем более, дочь! - плоть от плоти), Варвара Владимировна никак не сможет.
Марине в этих увещеваниях все чаще пророчество слышится. Она вроде и старается как может: о Соне (подружке по двору), рисовании и других глупостях забыто, все силы на учебу брошены, с утра до ночи - тетради, конспекты, учебники да страх Варвару Владимировну разочаровать, недостойной дочерью оказаться. И все равно ошибки случаются, а дурные предчувствия только навязчивей становятся, разве что на обратном пути, по дороге из школы домой забудешься на время, унесешься куда подальше от неизбежного, хотя бы мысленно.
К счастью, дорога не близкая: почти час на трамвае, если без ЧП. Час свободы от мыслей и чувств! Пускай ничего не меняющей, бездумной, бестолковой свободы, уводящей от страхов и тревог в пустоту беспамятства, - но как же Марина упивалась ею! Еще до того, как сесть в трамвай, до того, как оказаться на кольце, едва выйдя из школы, она впадала в душевное, - вернее, бездушное, - оцепенение, и ни весна, ни мальчиший гвалт, ни мяч, упавший в ноги, не могли вернуть ее к реальности.
Лишь за несколько метров до кольца Марина "оживала", высматривая "свой" трамвай, и, заняв место у окошка, любовалась на знакомую до мелочей картину: в центре круглой асфальтированной площадки недвижным пауком темнела диспетчерская будка с недобрым взглядом грязных окошек, по кругу площадки серебристыми паутинками перемигивались рельсы, и, втайне ожидая свободы, толпились цветастые составы.
Через минуту-другую Маринин трамвай вздрагивал, трогался, осторожно и медленно, словно боясь встревожить диспетчеров; еле заметно выезжал с площадки; замирал перед поворотом, опасливо косясь на будку-паука; и, выпутавшись из паутины кольца, переехав проспект, вырывался на волю, - блестящий, звенящий, счастливый!
Встреча первая. Глава 2. Не спите в общественном транспорте
Час - это хорошо, это много: читай, зевай, смотри в окно… Главное, не спать, - некрасиво может получиться, некрасиво и невоспитанно. Впрочем, соображения этикета все чаще уступали силам природы, и только очнувшись, Марина понимала, что снова не заметила как заснула.
Вот и сейчас трамвай звякнул, подползая к булочной, а она только-только протирала глаза. Ничего, до дома - еще пара остановок: есть время очухаться, и даже подразмяться, если соседнее место свободно. Но нет, - дядька какой-то сидит. Свободных мест полно, даже сдвоенных, - чего не отсядет? Задремал что ли? Краешком глаза окинула джинсы, серебристо-серую куртку, черную сумку, и вдруг показалось, что он не просто рядом сидит, а потому что с ней рядом. Может, не проснулась до конца, - вот и мерещится всякое. Да что гадать, - не проще ль выйти?
Едва подъехали к остановке, Марина с заполошным "Чуть не проехала!" рванула на улицу, и для пущей уверенности скрылась в булочной, дождалась пока трамвай закроет двери, и лишь услышав уносящееся вдаль трамвайное "четче-звонче", "четче-звонче", облегченно выдохнула и даже обрадовалась: теперь и прогуляться можно, и, если мелочи хватит, - мороженого купить! Вон его сколько: блестящего, манящего, в рожках, брикетах, - только выбирай… А транспортная романтика не по ее части, если это вообще романтика.
- А я тебя потерял! Жду, жду… - в булочную, лучезарно улыбаясь, вошел мужчина в серебристой куртке, и прямиком к Марине: - Брать что-то будешь?
- Нет, - буркнула Марина, сердясь на себя, на него, на неповинных покупательниц. Они что? ничего не видят? Смотрят, как ни в чем не бывало, улыбаются, будто так и надо, даже вроде одобряют. От возмущения Марина споткнулась. А Этот, из трамвая, галантно под локоток ее подхватил, да так и повел на выход, как давнюю знакомую:
- И хорошо, а то я соскучился, - просиял он дамам на прощание, выводя неуклюжую, рассерженную спутницу.
"Сейчас развеселю", - вскипал в душе Марины огонь отмщенья. Но едва они оказались на крыльце, и Марина, оттолкнув спутника, раскрыла рот, чтоб разразиться гневной тирадой, из булочной вышла пожилая женщина, увитая гроздьями пакетов:
- Так, ребятки… - начала она что-то перекладывать, вытаскивать, прятать, то и дело поглядывая на парочку. - Весна, стало быть! солнышко… - а вы ссориться собрались. Не дело это! Ты, - обратилась она к мужчине, - проси прощения, а ты - (уже к Марине) - прости дурака. И смотрите мне! - добродушно пригрозила, и разобравшись с сумками, неожиданно легко зашагала прочь.
- Ну, прости дурака Алексея! - рассмеялся незваный спутник. Представился вроде.
Марина, ни красотой, ни богатством форм не отмеченная, навыков кокетства и общения с мужским полом сроду не имела, и чему радуется этот дядечка-шутник, не понимала. "А может, не шутник, а знакомый (мамин или еще чей-нибудь), ждет, когда я его узнаю", - Марина пригляделась: годами намного старше, ростом чуть выше, подтянутый… "Алексей", значит… скорей уж "Алексей Иваныч" какой-нибудь… Нет, ни о чем. Волосы темные, лицо открытое, глаза голубые, немножко глубоко посажены (от этого блеск еще заметней кажется), нос прямой. А губы… губы немного капризные. Вернее, самые уголки губ, чуть пухлые, по-детски очень… Точно запомнилось бы. Нет, никакой он не знакомый…
Алексей не торопил, ждал, когда Марина успокоится (во напугал!), и гадал, с чего б это девушки от него бегать начали. За ним - случалось, а чтоб от него… - странно это, да и девушка странная. Теплынь стоит! солнце печет! здесь, в центре и снега уже нет, милые прелестницы чуть ни в летнем ходят, - а эта: куртка глухо застегнута, сама бледная, измученная. В другой раз не заметил бы… Да и в этот не заметил, просто сел на единственно свободное место рядом со спящей пассажиркой, в который раз проклиная свою аллергию на косметику, осторожно вдохнул, но почувствовал только запах ветра и солнца. Вот тут и пригляделся внимательней: чистая, без косметики, кожа, спокойный ровный лоб, трогательно детские, нещипаные брови, нежно-розовые веки, серебрящиеся лучики ресниц, губы естественные, дышащие (целуй не хочу, никакая аллергия не помешает), удивительно счастливая, безмятежная улыбка, а глаза… - глаза, наверное, светлые-светлые, как весенний воздух. И то ли любопытство, то ли шальные мысли взыграли (весна ведь!), - да мало ли почему! - захотелось сам цвет увидеть: серые или голубые? Из чисто эстетических соображений захотелось. Вот и не спешил отсаживаться. А когда веки девушки распахнулись, - глаза оказались неожиданно темными, почти черными, огромными, раскосыми, - у него аж сердце екнуло. Еле успел следом выскочить, чтоб в глаза ей насмотреться. Блажь, конечно, но не все ж по уму жить!
- Испугал я тебя? - примирительно начал Алексей.
- А вы не тыкайте, - отпускал Марину испуг. (Чего ей бояться? - вон люди, вон окна, до дома рукой подать). Но нарастало раздражение: привязался ведь!
- А ты не выкайте! - веселился в ответ Алексей. - И скажи-ка, красавица, имя у тебя есть?
- А вам зачем? - недогадливый, что ли? или она все-таки чего-то не улавливает? - Марина…
- Красивое имя. Слушай, Мариночка, у меня сегодня со временем не очень. Давай завтра встретимся. И весь вечер - твой, ладно?
- Не ладно, - усмехнулась Марина. - Ни к чему это.
- У тебя кто-то есть? - (Наличие кавалера до сих пор было единственной причиной подобных отказов).
- Угу… Матушка, школа, экзамены…
- Что за экзамены?
- Выпускные.
Марина выглядела чуть старше своего возраста, иногда досадовала на это, но сейчас с интересом наблюдала, как поведет себя этот дядечка, узнав, что она еще школьница, ненадолго правда, но все-таки… Алексей, хоть и не ждал такого поворота, не особо смутился: девушки нынче развиты, а мимолетная симпатия и толика легкого флирта никому еще не вредили:
- Помню, помню: шпаргалки, записки, романтика… - продолжал он, излучая радость. - Значит, на выходных?!
- Нет, - как можно жестче отрезала Марина. Такой взрослый и такой непонятливый!
- Тогда вот, - он покопался в сумке, записал что-то на листке бумаге, и протянул его Марине. - Позвони, как сможешь. Только обязательно позвони, хоть завтра, хоть в выходные, хоть после экзаменов. Договорились?
Дошло-таки! - Марина небрежно сунула листок в карман (не забыть выкинуть! - не дай Бог, матушка найдет). Но Этот прощаться не собирался, тем более что девушка держалась спокойнее:
- А теперь, Мариш… Можно так? У меня к тебе вопрос… Один-единственный, но очень важный! Для меня важный! Только давай отойдем. Шумно тут.
"Шумно ему! - подозревала же нехорошее! - А если зря? Если человек - порядочный, просто она не все знает, вот и придумывает невесть что? Лучше разобраться", - и Марина направилась в сторону от проспекта, легким жестом пригласив Алексея присоединиться.
Встреча первая. Глава 3. На солнце и в тени
Они вышли на улочку, идущую вдоль проспекта и соединенную с ним проходными дворами. Здесь, в нескольких метрах от пыльного, ревущего центра было по-домашнему уютно. Жизнь текла тише и неспешней. Деревья отбрасывали ажурные голубоватые тени, пахло набухшими почками, влажной корой и ожившей землей, на газонах пробивалась первая травка, белели высаженные осенью крокусы, - готовая натура для съемок. Алексей для романтического героя - вполне… А вот Марина не тянула. Тут нужно было красавицу, - знойную, смелую, жизнелюбивую, постарше, поярче, - иначе убедительной завязки не получится. Хотя - кого и в чем убеждать?
- О! Кофеек! - свернул Алексей к небольшому киоску в кустах акации. Все живое тянулось к солнцу. В тени зарослей эти двое были единственными клиентами и скоро уже стояли со своими стаканчиками у одной из пустующих стоек: он, в распахнутой куртке и бордовом свитере, улыбающийся солнышку, сверкающим окошкам, хлопотливым синичкам, и еще бог знает чему, и она, - насупившаяся, укутанная в серое, высматривающая что-то на темной поверхности исходящего дурманом напитка.
- Итак… я вас слушаю, - вонзился в него взгляд Марины, такой серьезный, сосредоточенный, что Алексей невольно отвел улыбку: ну и глазища!!! Ясные, строгие! А ему б все играться, - пацан, да и только!
- Во-первых, не такой я и старый, и лучше на "ты", - с шутливой обстоятельностью отвечал он, - а во-вторых, скажи мне, Марина, - с заговорщическим видом подался он ближе к ней, чтобы снова удивиться отсутствию косметики, - что это тебе снилось? Там, в трамвае?
- Не помню, - выдохнула Марина: и это все?
- Жаль. Ты во сне так улыбалась… так спокойно и счастливо… Редкое сочетание. Интересное. Обычно, как счастье - так бури да восторги… А у тебя - умиротворенно так… Понимаешь?
- Нет. Я ж себя, когда сплю, не вижу, - слегка нахмурилась Марина. Трамвайные сны придавали сил, но не запоминались. А насчет улыбки, - ну, наверное, не всегда она так улыбается. Матушка, вон, бывает, будит среди ночи, говорит: выражение лица у тебя было плохое… угрюмое, кто ж так спит?
Не понравилась Алексею внезапная тусклость в глазах девушки. Глаза понравились, а сдавленная тревога, холодное мерцание во взгляде, - не дело это:
- Слушай, а давай в цирк сходим! В качестве извинения за мое нахальство! Как сдашь экзамены, так и сходим, - приобнял он Марину за талию, по-дружески легко и просто приобнял.
Та вздрогнула, отшатнулась, отвела его руку, но не отодвинулась. Его обаяние и доброта, конечно, обескураживали, но дело было не только в них.
Добрейшая, мудрейшая Анна Ивановна, любимая бабушка и лучший друг, в последнее время сильно сдала, часто болела, плохо спала, и, в основном, днем, - так что поболтать с ней случалось все реже, как и с Соней, и с другими подругами, охваченными предэкзаменационной лихорадкой. Варвара Владимировна самозабвенно утопала в собственных эмоциях и всевозможных сенсациях, изредка обрушивая на Мрыську страстные монологи о дочернем долге и высоких чувствах (не копаться же в Мрыськиных). Мрыська, слишком живо откликаясь на общие слова, болезненно, иногда до слез, переживала свое ничтожество, ненавидела самое себя, предчувствовала беду, и глубоко в душе все больше уверялась, что такая беда была бы единственно справедливой оценкой ее существованию. Но бывало, сердце съеживалось от такой справедливости, как червяк от укола, в глазах ее темнело, и душно становилось, - не продохнуть.
И вдруг Алексей, - понять бы, что ему надо? - беззаботный, улыбчивый, сияющий… Такие "солнечные" люди вообще редко встречаются. Варвара Владимировна, например, тоже веселиться любит, и смеется задорно, звонко, красиво, чуть запрокидывая голову, приоткрывая белые ровные зубы, - а только будто немножко рисуется, как перед зеркалом или камерой, будто не в веселье дело, а в портретной убедительности. Оно и понятно, - у красивых женщин свое noblesse oblige. Зато у Анны Ивановны все настоящее: мысли, чувства, жесты, и пошутить она может, и посмеяться, - но то ли ровный нрав, то ли сердечные печали, а в последнее время еще и болезни, будто сдерживают ее в моменты веселья. Да если б и были они такими же "солнечными", Марине ли греться в этом человеческом сиянии? Почему ж Алексей не видит, что не ту своим солнышком дарит? И как это у него получается? Откуда этот свет берется? Марина пытливо вглядывалась в его лицо, изучая, запоминая, запечатлевая…
Понятно, - никакого нимба нет. Ну, глаза смеются - несколько лучиков у век. Ну, выбрит чисто. Уголки губ едва подрагивают, забавно так, живо, - то ли рождая улыбку, то ли сдерживая ее. И на детских припухлостях блики играют, смешные, трогательные…
- Эй, что с тобой? - тихонько спросил Алексей, ожидая увидеть затуманившиеся глаза и разрумянившиеся щеки. (Неспроста ж девушка на губы его уставилась.) Но смутился, встретив отрешенно исследующий взгляд. - Что-то не так?..
- Да нет, - резко отстранилась Марина, испугавшись собственного интереса. - Все так. Отвлеклась, просто. О чем мы?
- В цирк, говорю, сходим? - он всегда тонко улавливал женские эмоции, но девичьих метаний не любил (да и не по возрасту уже!), и молоденьких барышень обходил стороной. А эта прямо зацепила: ладно, улыбка, ладно, глазища! Еще и без косметики. Но он уже улавливал тепло ее кожи, почти физически ощущал естественную живость губ, - а целоваться он любил и умел, - и снова испугал. Чем? И хотя ни азартным, ни упрямым Алексей не был, - точно знал, что судьба благосклонна к тем, кто умеет читать ее знаки и следовать за ними. Цветы лучше собирать там, где они растут, а не в дебрях комплексов и противоречий. - Ты в цирке-то что любишь?
- Зверей люблю, - неверным шепотом ответила Марина. В горле вдруг пересохло: узнать бы, какое оно на вкус, - это его солнышко.
- И зверей посмотрим, и фокусников, и клоунов. Да? - спросил Алексей, с такой теплотой и нежностью, что мысль о поцелуе казалась уже не такой страшной.