А прошлое у Наташи действительно было. Начать с того, что однажды, когда она была еще девушкой, она получила предсказание.
Глава 4. ПРЕДСКАЗАНИЕ
Это случилось, когда она приехала к родителям на каникулы, - бабушки Стужиной уже не было в живых, и в случае чего посоветоваться Наташе стало уж не с кем, - между вторым и третьим курсом.
Наташа, конечно, еще не знала тогда, что это лето - последнее лето и ее юности, и родительского дома - ранней зимой умрет отец, который всегда так баловал единственную дочь. Именно потому, что это лето оказалось последним, сейчас все и помнилось до каждой милой подробности. До запаха перегретой пыли на их улице Маяковского, до россыпей земляники вокруг столба - двадцать минут на электричке, - отмечающего границу Европы и Азии. До сарафанчиков с фестонами, которые бывали на ней и на Нельке, ее подруге с первого класса, когда они по вечерам отправлялись гулять в сквер у гостиницы Большой Урал - дразнили за эти фестончики друг друга Маша с Уралмаша. До сводящей ноги ледяной воды в Шарташе - несмотря на жару за тридцать, нередкую для Урала; до строчек одного модного тогда в городе поэта из Политехнического
Я сяду в трамвай номер десять,
Доеду на Ленина пять,
даже до горчинки холодного пива "Исетское", которое они пили с ребятами из их школы, теперь тоже студентами, - не поступивших призвали в армию, - в кафе, носившем такое же, что и пиво, имя.
Мальчики, впрочем, теперь держались с ними настороженно, восхищенно, почтительно. Что ж, Нелька была будущая артистка, со второго раза поступила в театральное училище. А Наташа и вовсе обреталась нынче в столице, и, шутка сказать, училась в Московском университете на историческом - туда и поступить-то невозможно… Наташа и Нелька важничали, строили из себя девушек высшего общества, никто и не думал за ними ухаживать, одни умные разговоры, это было и досадно, и смешно, а вот теперь вспоминалась уже как нечто восхитительное, потому, наверное, что никогда-никогда больше не повторится.
Не повторится и тогдашняя атмосфера отчего дома, тоже торжественная, потому что Наташа, очень повзрослевшая с прошлых каникул, отдалившаяся, вызывала и у родителей чуть ни благоговение. Наташа наслаждалась: она лежала по полчаса в ванне с разведенным в нем шампунем - пены для ванн тогда еще не продавали - и читала Огонек, что выписывал отец; прежде ей этого никогда не позволили бы, отец эти самые свои Огоньки аккуратно складывал стопкой на комоде, а теперь, подмокшие, со сморщенными страницами, они вряд ли годились в коллекцию; по ночам она не гасила свет долго за полночь, и была бы жива бабушка Стужина, она б тоже такого не попустила - относилась к электричеству и к счетчику с строгим повседневным вниманием и рачительностью; наконец, никогда прежде мать не кивала бы так согласно и покорно, если б Наташа отодвинула тарелку с недоеденным, а нынче, когда Наташа весело говорила берегу фигуру, мама, торопясь, частила
- Конечно-конечно, доченька…
Не повторится и встреча с их с Нелькой бывшей классной руководительницей, которую они обожали и которая тоже давным-давно умерла. Они любили эту, тогда уже пожилую женщину. И это несмотря на то, что она преподавала постылую неусвояемую физику. Нелька была не в состоянии выучиться даже дробям, а Наташа, из уважения к учительнице, была хорошисткой: и по электричеству, и по механике. Запомнилось, что когда они сидели за чаем с крыжовенным вареньем - предыдущим летом под Свердловском был отчего-то небывалый урожай крыжовника, - учительница спросила, шутя: что, все уж позабыли? И Наташа храбро сказала, что помнит кое-что даже из оптики: интерференцию и дифракцию.
- И чем они отличаются?
И Наташа бойко ответила, не ошиблась.
А вот теперь она, конечно, уже не помнила ни что такое дифракция, ни что такое интерференция…
В тот день - оставалось всего ничего до отъезда, и Наташе не сиделось, почти уж и не спалось, хотелось скорее вырваться в Москву, - она вызвалась сходить за молоком. И насилу уговорила мать, что ей это только в охотку - за молоком нужно было вставать спозаранку и стоять не меньше часа в пенсионерской очереди, ждать цистерну - в магазинах в те годы было шаром покати. Наташа и от денег отказалась, мол, не надо, мама, какие пустяки.
Их улица Маяковского, начинаясь от центральной Ленина, чуть скривившись, доходила до самой вокзальной площади. Причем Ленин стоял по обоим концам: в Центре большой, белый, у вокзала помельче, бронзовый. И по их району всегда шлялись цыганки. Чтобы достигнуть места, куда привозили молоко, нужно было миновать квартал и перейти на другую сторону улицы. И вот как раз у перехода цыганка Наташу и перехватила. Ох, сколько раз предупреждали Наташу, чтоб никогда не связывалась. Но утро было яркое, свежее, Наташа мыслями была уж в самолете, и на обычное дай, погадаю беззаботно ответила а что, погадай. И даже поставила на землю бидончик, протянула ладонь.
Потом она не раз вспоминала облик той цыганки, и всякий раз выходило по-иному: то цыганка казалась совсем нестарой, бойкой, а то помнилась уже пожилой, чуть не старухой. На пестряди звенели монисты, и пальцы были в золотых кольцах - видать, не простая была цыганка, уличные, грязные, цыганки, знала Наташа, с выводком замурзанных детей, в золоте по улицам не ходили. И первое, что услышала Наташа в быстрой речи цыганки: ты еще целая. Как она догадалась, ведь Наташа была развитая, с женской фигурой налитая деваха, никто не верил, что у нее еще не было мужчины.
Больше Наташа почти ничего не помнила: разве что поразило ее, что цыганка легко повела рукой, и у нее в пальцах оказалась прядь Наташиных русых волос: будто ножницами чикнула, - ведьма, колдунья, пронеслось у Наташи. И как отдала цыганке все свои деньги она тоже не помнила - и на молоко, и на самолет, и на первые в Москве расходы. Но вот что Наташа запомнила на всю жизнь, так это предсказание и будет у тебя один муж во всю жизнь.
Вот так, один муж, даже обидно стало.
Глава 5. ВИТЬКА
На самом деле, вопреки цыганскому предсказанию, полковник был первым законным Наташиным мужем. Но на самом деле, по большому женскому счету, это был третий муж.
Второй - Наташа об этом слышала, но твердо не знала, - кажется, спился, если судить по слухам, кое-что случайно от доброхотов доходило. Хотя совсем недавно ей попалась на улице на глаза афиша с объявлением о его персональной выставке. Имя и фамилия совпадали, да и род занятий тоже: живопись, графика.
А вот о первом муже Наташе вообще ничего не было известно. Да она, признаться, и не интересовалась. За годы семейных забот и ученых тревог Наташа всю эту полосу былой давней жизни выбросила из памяти, вырезала, как в компьютере, будто удалила навсегда. Во всяком случае, так ей временами казалось - сделалась эгоисткой, все для дома и для карьеры, и чтоб ничего лишнего, мешающего. На самом деле, она все эти воспоминания лишь сбросила в корзину. В корзину памяти.
Потому что хранились в Свердловске, теперь опять Екатеринбурге, в их старой квартире у старенькой мамы, оставшейся теперь совсем одной, письма и фотографии - в запечатанном старом, школьном еще, портфельчике. Но - иногда, всегда не вовремя, всегда некстати, подтолкнет какой-нибудь пустяк, случайное сходство, краем уха ухваченная старая песенка, - и вдруг что-то вспыхнет в голов, и помимо воли раскручивается старая лента, припоминаются подробности. И она, сердясь, обрывала себя. И только теперь, с возрастом, еще до всякого Указа, время от времени Наташа стала позволять себе - вспоминать.
Дело в том, что ее нынешний муж, - и единственный настоящий, как полагала Наташа, раз он отец ее девочек, - об этой, шальной, полосе ее жизни почти ничего не знал. Училась в университете, написала хороший диплом, потом поступила в аспирантуру, очень много занималась, готовилась к защите, встретила его, они полюбили друг друга - и поженились. Благо у молодого старшего лейтенанта, который учился в военной Академии - перед тем закончил МИИТ по специальности мосты и тоннели - была в столице жилая площадь, комната в малонаселенной коммуналке на Палихе.
Конечно, до него у Наташи был кто-то, все ж таки уже двадцать четыре. Кто это был? Да так, сокурсник. Но он оказался не способным, лентяй, Наташа в нем быстро разочаровалась… Эта немудрящая легенда давно стала полноценной частью жизни, и все реже обсуждалась, поросла мхом, укоренившись, - и теперь была окончательно забыта. Нынче вот у старшей уже романы, Наташа даже ревновала - молодые люди старшей дочери занимали теперь полковника много больше и живее, чем былая Наташина дамская жизнь…
А началось все с Витьки Щипицина.
Отец у того был генералом и начальником Наташиного отца. Служили по железнодорожному ведомству, важному в Свердловске - центральном узле советских стратегических перевозок. И жили обе семьи в одном дворе, офицерском, как его называли в округе, но генеральская квартира была попросторнее, конечно. И ходили Наташа с Витькой в одну и ту же школу, правда, тот учился классом старше.
Витька Щипицын был золотым мальчиком, как его звали в школе. Не в том смысле, что был отличником и претендовал на золотую медаль, а в том, что был невероятным шалопаем, единственным отпрыском генерала, маменькиным любимцем, которая спасала его от отцовского ремня. Пижоном и гулякой с младых ногтей. К тому ж, Витька был хорош собой, спортивно сложен, с обаятельной улыбкой актера Урбанского - и брюнет, как тот. Все девочки школы и окрестностей были в него влюблены. И Наташа, конечно, тоже.
Подвиги Витьки были упоительны.
С пятнадцати лет он гулял с развеселыми подружками, много старше его. С девочками из кордебалета Свердловского театра Музыкальной комедии. С цыганками из Цыганского поселка, что за Шарташом. Умел даже сказать на цыганском языке нежное мэ тут камам и совсем неприличное ха мэри минча. Оттого попадал в переделки. Однажды, когда провожал цыганскую подружку до дома, был едва не убит ее братом, который метнул в Витьку отточенный топор, пронесшийся у того прямо над головой и глубоко вонзившийся в столб электропередачи.
В другой раз он гулял с одной из своих пассий, известной оторвой, в единственном по тем временам в городе ночном ресторане в аэропорту Кольцово. Пили фирменный коктейль заведения - полстакана портвейна на полстакана водки, внутри плавали две дольки яблока. Девка, конечно, наклюкалась и по выходе на аэропортовской площади облюбовала милицейский автомобиль марки газон, взобралась на крышу и пыталась изобразить форменный стриптиз. Витька с дружками громко хлопали и пели хором для аккомпанемента популярную тогда песню Опять от меня сбежала последняя электричка. Компания была задержана патрулем, Витька вступил в нелицеприятную разборку с милиционерами, был арестован, в околотке его отметелили. Забирал его папин денщик. Милиционеры были уволены, сам Витька выдран ремнем.
Был и такой эпизод: в один прекрасный вечер нетрезвый Витька на спор повис на декоративном корне в вестибюле ресторана Кедр - это был спортивный восхитительный подвиг, поскольку корень висел под самым потолком. На сей раз его нашли в отделении лишь на вторые сутки, причем сам начальник поехал к Витькиному папаше с повинной. Начальник был прощен, Витька выдран.
На Наташу, конечно же, Витька не обращал никакого внимания: дурнушка, малолетка, к тому ж - вместе росли. Но однажды завалился-таки к ней, когда родители были на работе, часа два беспрерывно ее щупал, много позже Наташа узнала, что в сексологии это называется петтинг, заставлял смотреть на свой член - она видела эту штуку впервые в жизни - и кончил ей на трусы, которые она, хоть и была в ужасе, снимать ни за что не хотела, только кофту и юбочку. А Витька и не настаивал - прокурорский возраст, пятнадцать, а у него уж паспорт… Таков был первый Наташин сексуальный опыт.
Чтобы не потерять сына, как он выражался, сразу после окончания Витькой десятого класса и получения аттестата - тоже не без приключений, конечно, следил за ходом экзаменов все тот же денщик, - генерал Шипицын сдал сына в военное училище в Рязань: учиться уму-разуму и воспитываться на политрука. И в училище Витьку воспитали-таки.
Наташа после Свердловска видела его лишь однажды, мельком, заходил к ней в Москве по старой памяти в общежитие: по окончании своего заведения он следовал на побывку в родительский дом перед отбытием на постоянное место службы, куда-то под Ашхабад.
Витька разительно изменился. Он стал каким-то серым, с неухоженной огрубевшей кожей, ссутулился, мозолистые руки прятал от неловкости, лейтенантская форма на нем сидела, как на пугале, рукава, казалось, коротки по мослам. Витька очень заматерел и стал обычным некрасивым грубым мужиком, каких на улицах тысячи - и то сказать, генерал Шипицын был отнюдь не голубых кровей. К тому же, с собой он вез еще и толстую неопрятную жену, почему-то хохлушку - откуда хохлушки в Рязани, - и совсем деревенскую.
Но привел Витька к Наташе не только ее.
Был с ними и Валера Адамский, молодой врач-гинеколог, еврей, конечно, гинекология - еврейская специальность. Если можно было составить Витьке в тогдашнем его обличье, лейтенантском, полную противоположность - так это был Валерка. Холеный, нагловатый, сыпавший модными сленговыми словечками, франтоватый и привыкший не церемониться с женщинами. Что ж, он видел их десятками каждый день в своем кресле - изнутри.
Каким образом Витька и Валерий были знакомы, Наташа так и не уяснила - ни тогда, ни после. Кажется, оказались как-то, в одну из Витькиных побывок, случайными соседями по столу в ресторане - что ж, оба тогда были студентами… Витька Шипицын после того визита исчез из ее жизни - скорее всего, навсегда. А вот Валера остался, но о Витьке они никогда не вспоминали.
Глава 6. ВТОРОЙ МУЖЧИНА
Случилось это на последнем курсе университета, - Наташа не была уже наивной третьекурсницей, но и прожженной никак не назвать, была скорее осторожна. Происходило всё так: Валера стал захаживать к ней в студенческое общежитие - своей квартиры, как оказалось, у него не было, оставил кооператив в Чертаново бывшей жене, в компании которой продолжал пьянствовать: бывшая жена, ее любовники и ее подружки, богема, что поделать. Бывшая жена Валерки, перед ним была замужем за скульптором, съехавшим к тому времени в государство Израиль.
Наташе эти визиты поначалу казались странными. Во-первых, Валера был старше ее на целых шесть лет. Но даже не в том дело: ее отец был старше матери на целых восемь, и ничего - счастливо жили. Во-вторых, поскольку Валера уже был взрослый, водил хоровод, если не все в его словах хвастовство, с известными людьми, что ж такого интересного мог он услышать здесь, в комнате студенческого общежития, в компании с писюшками - так он называл малолеток, которые залетали иногда к нему на прием.
Нет, конечно, Наташа не была столь наивна, чтобы не понимать, что три молодых свободных девчонки, которые к тому же смотрят ему в рот, ловят каждое слово и с готовностью смеются после каждой его шутки, - находка для молодого одинокого мужчины. Отличный отдых и возможность покрасоваться и расслабиться… Но, все-таки, у него, при его-то профессии, никак не могло быть нехватки по этой части… Все было тем более загадочно, что держался Валерка хоть и непринужденно, но очень сдержанно.
Он приходил всегда с парой бутылок полусладкого советского шампанского, - Наташа тогда еще не знала, что такого напитка не бывает на белом свете, только в СССР - и с коробкой шоколадных конфет. Он развлекал Наташу и ее соседок рассказами из практики - в меру скабрезными, но подчас действительно уморительными. Скажем, он в красках и в лицах описывал ежегодный плановый повальный осмотр работниц фабрики Дукат.
Соседки таяли в присутствии Валерки, отчаянно завидовали Наташе, утверждая, что ходит он в общежитие исключительно ради нее. Да хватит вам, пристали, говорила Наташа, краснея, причем совершенно искренне: она совсем не так представляла себе механизм ухаживания. Ведь Валерка никуда ее не приглашал, ничего не дарил - даже букетика цветов, никаких намеков на то, что предпочитал ее остальным, не допускал, - держался ровно со всеми.
Одна из Наташиных соседок была удивительно красивая еврейка из Бобруйска по имени Полина: с дивными волосами, белокожая, с черными огромными глазами, очень чувственная, но свято хранившая свою девственность - говорила, для мужа. Самое удивительное, что потом она вышла-таки замуж девушкой, правда через месяц подала на развод, поступила в аспирантуру, вернулась в общежитие и стала отнюдь не такой строгой, какой было в девичестве. А потом вышла за Бог ведает где ею добытого американца, отечественного, впрочем, происхождения, - и покинула родные палестины. Но материнский завет Полиной был-таки выполнен. И Валера к этой ее слабости по части строгого соблюдения себя относился с полным пониманием, только чуть подтрунивал и говорил, что, как ее увидит, чувствует себя отполированным.
Другая соседка, напротив, была разбитная смазливая толстушка Верка - откуда-то из Средней полосы, из Воронежа, что ли. Верка имела одну особенность - очень быстро пьянела и утром никак не могла вспомнить, спала ли она с кем-нибудь из гостей. Или нет. Как правило, она спала, и выручало ее то обстоятельство, что у нее были больные придатки, и она никогда не беременела. Однажды - по ее просьбе - Валера сделал ей осмотр прямо в общежитской комнате, похвалил за сильную матку, но потом по секрету шепнул Наталье, что, скорее всего, у Верки никогда не будет детей. В чем дело, он не объяснил, но через несколько лет после окончания университета Наташа стороною узнала - связи они не поддерживали, - что Верка умерла от рака…
Наташа была знакома с Валерой уже больше месяца, но так и не понимала - нравится он ей или нет. Но точно знала, что спать с ним не будет. Пока. Но вышло так, что незаметно кончился семестр, и год подошел к концу. Под Новый год общежитие, как правило, пустело. Но Наташа никогда домой зимой не ездила: далеко, дорого, а на носу сессия - она ведь была отличницей и намеревалась поступать в аспирантуру. Но и сидеть с учебниками в новогоднюю ночь тоже было тоскливо. И тут эта самая Верка позвала Наташу на Новый Год на Никулину Гору - на дачу ее очередного хахаля: важные его папа с мамой куда-то сбрызнули, Валеркино выражение. И нарисовалась перспектива нескольких дней перед сессией вольного загородного житья на свежем воздухе, - это после общежитского-то многолюдья и спертости. К тому ж - с камином.
Но не одной же ехать. И Наташа, после колебаний, пригласила Валерку. Причем втайне страшно боялась, что тот откажется: наверняка у него было много куда более интересных приглашений. Но тот к Наташиной радости тотчас согласился, впрочем - от восторга тоже не прыгал, сказал только идет, покупаю. И ухмыльнулся.
Все и сегодня помнилось до мелочей. Скорые лихорадочные сборы: и где достать шашлык, и сколько брать водки, а сколько шампанского. И пива наутро - отполировать, ведь магазин первого числа наверняка будет закрыт. И как одеваться: ведь к полночи на ней должны быть и платье, и прическа. И взять ли мамины бусы, которые та вручила Наташе торжественно в последнюю их встречу: твое приданое. И не слишком ли эти бусы из огромных отшлифованных, размеров с добрую сливу, кусков желтого янтаря, старомодны…