Здесь было тесно, душно от ладана, жарко от свечей и шуб. Шла служба. Наташа перекрестилась на образа - не двуперстно, конечно, а как положено. Наташа всегда считала, что для счастья нужно не так много: быть любимой и самой любить, теплый дом и интересная работа, те сережки, что она видела недавно в витрине ювелирного магазина, двадцать четвертый Каприз Паганини, и природа. И капелька Бога… У атеистки Наташи образ Христа всегда лежал где-то на дне ее сердца, подчас шевелясь и вздрагивая. Евангельская история казалась ей прекрасной до слез: как бы там ни было, но тень Христа на кресте всегда падала на душу Наташи, потому что ее душа была христианкой. Конечно, она не ходила ни к исповеди, ни к причастию, но иногда ставила свечки за упокой бабушки, за здоровье своих девочек… Они купила свеч, поставила и за то, и за другое - под образом Богородицы. Неожиданно для самой себя поставила свечку и за здоровье Валерки.
Выйдя из церкви, она дошла до метро и вдруг купила на лотке дорогой Космополитен в целофановой обертке. Она не читала этот журнал после одного случая: однажды притащила домой номер - кто-то дал на работе - с надписью на всю обложку Все о его оргазме. И решила больше не прикасаться к гадости. Но на кухне за чаем все же развернула, стала читать - не без смущения и досады. Не заметила, как вошла старшая дочь, заглянула через плечо. И сказала: мам, что ты читаешь, это ж для молодых девушек. И Наташа тогда с раздражением журнал захлопнула, только и могла сказать: иди заниматься… А теперь вот купила зачем-то - разве что из упрямства. И поняла, что она - поедет!
Когда Наташа на что-то решалась - достать билеты на концерт, устроить дочь в нужную школу, получить автомобильные права - она сжималась пружинно, концентрировалась и мчалась, как на треке, и было ее не удержать. Вот так когда-то сорвались они с Валеркой к Нельке в Душанбе. Вот так и сейчас уже через полчаса, она оказалась в Агентстве горящих путевок - она была здесь в начале лета, нашла адрес по интернету, тогда срочно добывала тур в Анталию: Володе внезапно выпал отпуск. Прежде чем идти в Агентство, аккуратная и предусмотрительная Наташа открыла свой зарубежный паспорт - посмотреть, не просрочен ли, и увидела свою фотографию. На фотографии она себе очень не понравилась: мертвое казенное выражение лица. Даже хорошенькой не назвать. Какие-то смутные колебания испытала Наташа, глядя на свое изображение. Но - поборола себя. В Агентстве ей было сказано, что, приди она неделей раньше, ничем помочь ей не смогли бы, перед католическим Рождеством все было раскуплено. А сейчас - пожалуйста: курорт шесть дней, пирамиды ацтеков, до того два дня в Мехико, отель четыре звезды, бассейн, все включено - странно, разве она была похожа на пьющего человека; и дорога совсем недорога - по апексу, то есть с фиксированной датой возврата, восемьсот уе, баксов по-нашему. Визу ей сделают за три дня, триста долларов, дешевле никак нельзя, у нее ведь индивидуальный тур… Знаю, знаю, отмахнулась Наташа и бросилась ловить такси - ехать домой за деньгами. В такси она вспомнила, что еще ее спросили почему-то: вы же не будете посещать северные штаты? Наташа переспросила: северные штаты чего? Северные штаты Мексики. Нет, зачем мне, ответила Наташа, отчего-то чувствуя, что лжет. Зачем ей, действительно, какие-то северные штаты, думала она сейчас…
Две тысячи у нее были тайно накоплены, хранились на книжной полке в ее комнате, засунутые в Розу мира: таких книг никто в семье, кроме Наташи, не читал, - это как раз и на тур, и на расходы. Нет, мало, на всякий случай тысячу она возьмет у Аллы, у той богатый муж, правда скупердяй, иначе не был бы богатым, но наверняка у Алки есть кое-что в собственном загашнике… Теперь: что она скажет мужу. Как что? Скажет, мол, на работе дали почти бесплатную путевку. Профсоюзную. Он скажет: господь с тобой, Натка, какие теперь профсоюзы. А она: это у вас, у военных, ничего больше не дают, а у нас, у работников сферы образования… Нескладно, но ничего, что-нибудь другое придумает: мол, это историческая экскурсия для отличников образования - историк она, в самом деле, или нет, - своего рода грант. А купальник взять? Нет, он старый, не модный, купальник она купит на месте. Все на месте. И Наташа представила себя на пляже, на берегу Мексиканского залива. А что, фигура у нее еще вполне того, пляжная. И продают же, на самом деле, в стране Мексика приличные купальники-бикини…
Самолет улетал утром следующего дня. И в день перед отлетом Наташа опять была одна. Она бродила по комнатам, узнавая разные вещи, разглядывала их, как впервые. В комнате девочек она не задержалась - здесь она и так все знала наперечет, даже тайник за книгами, где старшая держала записную книжку с телефонами своих мальчишек. Погладила большую плюшевую обезьяну, что недавно сама подарила младшей - ведь будущий год обезьяний… В гостиной - так они называли большую, общую, комнату - тоже не задержалась, почему-то ей всегда бывало здесь неуютно и одиноко. Что-то чужое было в этом нагромождении техники, в большом фикусе на полу, который сама же и приволокла зачем-то: подружка дала черенок, Наташа ткнула в горшок с землей, а фикус разросся, стал давать ростки в разные стороны, ронял сухие листья, и, казалось, стал мешать дышать. И в их с Володей спальне она почувствовала себя сейчас так, будто случайно попала в незнакомую комнату. Здесь устроено все было так: помимо кровати и при кроватных тумбочек был устроен уголок для ее занятий, а его секретер - ближе к двери. Зачем-то она щелкнула замком, крышка секретера откинулась. Она не ждала найти ничего нового - какие-то военные издания, конспекты, которые остались после Академии, документы. Одну книжку она взяла в руки, оттуда выпала открытка. Наташа узнала свой почерк. Какие-то общие слова, поцелуй - когда же она писала ему открытки? Ах, да, был у нее однажды симпозиум в Симферополе. Но, боже, это ж было так давно: судя по штемпелю, одиннадцать лет назад. И все эти годы он хранил эти пустые, в сущности, строки. Наташа опустилась на краешек кровати, разглядывая вид симферопольского бульвара. И думала: что же я делаю, что же я…
Глава 14. ПОЛЕТЕЛИ
Наташа хотела было лететь по студенчески: с одной дорожной сумкой через плечо, как летала когда-то на свердловские каникулы. Только самое необходимое: косметика, белье, немнущийся сарафанчик, кожаные черные босоножки (Италия), а пляжные тапочки в последний момент выкинула, такая вот обуяла ее бесшабашность. Но в дубленой курточке: была предупреждена о перепаде дневной и ночной температур в стране назначения. Но сложила в последний момент все-таки несколько нарядов в чемодан, - и приличные туфли. И прихватила тот самый номер Cosmo, что купила по выходе из храма, целофан был еще не тронут.
В Шереметьево-2 в Duty Free хотела было приобрести пузырек Kenzo, но, примерившись к ценам, поняла, что даже в Митино в их большом универмаге цена ниже: везде обман. Да и зачем ей Kenzo, когда это вовсе не ее: она уже поменяла свои привычные Climat на Femmel, - на духи денег не жалела, если богатые подружки не догадывались во-время подарить на день рождения. Она, конечно, как все девушки ее возраста, миновав "Милого друга", вышла из Шанели № 5 - давняя острота Валерки, перефразировавшая Достоевского, что ли: Наташа не помнила, кто там из них, русских классиков, вышел из Гоголевской "Шинели"… Нет-нет, духи - в Мексике, быть может, она найдет там что-нибудь экзотическое. И никаких цацок, конечно, там она будет ходить, украсив себя перьями: почему Наташа в этот момент сочла, что мексиканцы украшают себя перьями, она и сама не сказала бы. Просто кураж пошел.
Вместо духов неожиданно для себя Наташа купила пластиковую фляжечку виски Jonni Walker - Red Lable и блок Malboro Light, хотя пила мало, а курила и вовсе лишь когда выпьет. И то, не вдыхая, так - набирала ароматного сладкого дыма в рот и с удовольствием выпускала струйкой - за всю жизнь так курить и не научилась. Зачем ей было покупать виски, она и сама толком не знала: говорили, помогает при взлете и посадке, чтоб не подступила тошнота.
Найдя свое место, запихнув куртку и сумку в пластмассовый багажный ящик над головой, Наташа сразу пристегнулась, чтоб к ней потом не приставали, и распаковала журнал. Не могла понять, куда девать пустой целофан, сунула в карман чехла впереди стоящего кресла. На обложке на этот раз ничего не значилось о мужском оргазме, но кое-что на схожую тему было: сорок пять мужских секс-грез. Наташа пролистала без интереса, удивилась инфантильности пожеланий. Что-то вроде: жена олигарха для него лишь красивая статуэтка, а для меня иное, и вот мы уже исступленно занимаемся любовью в кулуарах. Эти кулуары особенно Наташу развеселили, но, возможно, это у них, у молодежи, юмор такой. Или вот еще, под рубрикой историческое, почти по Наташиной части: прекрасная дама со словами я знаю, король был к вам несправедлив поднимает свою пышную юбку. Быть может, дочка была права, это журнал - для инфантилов, которые десятый раз перечитывают Трех мушкетеров.
Все пассажиры уже заняли свои места, но рядом с Наташей оставалось пустое кресло. Едва Наташа открыла статью Странные желания и прочитала подзаголовок он хочет, что ты на него пописала, как ей стало не по себе: неужели ее дочь тоже читает такое, ведь она сама в ее возрасте… Что ж, вот и вырастила дочерей. Да что там в ее возрасте, Наташа и в своем-то ни в чем подобном не созналась бы даже лечащему врачу. Однажды Валерка попросил посмотреть, как она писает и неожиданно сунул руку под ее струйку - тогда Наташа завижжала от испуга и неожиданности.
На соседнее кресло с каким-то костяным стуком бухнулась объемистая дама лет пятидесяти с лишним - скорее, даже ближе к шестидесяти, возраста было не понять, - с огромной колышашейся грудью, горбоносая, с вывороченными, в ярко-фиолетовой помаде, губами, одетая по-цыгански попугаисто: пестрая кофта, на ней другая - тоже пестрая, и в довершении дальтоническая шаль, устроенная, как перевязь шпаги - перекинута через правое плечо, а завязата узлом под левой подмышкой. В довершении пышные смоляные волосы были перехвачены надо лбом красной с зеленым банданой. И Наташа подумала так вот они какие, мексиканки.
Зажглись табло, включили магнитофоннную пленку, на котором стюардесса гнусавым голосом зачитала информацию по-русски и по-английски, а ее партнер - по-испански. Моторы уж гудели, лайнер дернулся и покатил по полю. Наташа отвинтила крышечку фляжки, глотнула виски, хотела предложить соседке, но постеснялась: та лежала в кресле, откинувшись и закрыв глаза, как мертвая. Наташа стала читать статью про ушедшего мужа… Суть статьи сводилась к тому, как повезло той несчастной, которую бросили, и от скольких напастей она разом избавилась: далее шло перечисленеие всех неудобств, исходящих от мужей. Наташу неприятно резанула неприязнь авторши к мужчинам, почти ненависть, и ей мужчин стало жалко. И еще она подумала, что, не дай Бог, есть на свете и такие же мужчины, которые могут так же мелочно и злорадно пересчитать все неудобства и неприятности, что может внести в мужскую жизнь постоянная спутница. Только, разве что, закоренелые холостяки и женоненависткини-неудачники. Наверное, авторшу бросил муж, подумала Наташа. И, пролистнув несколько страниц рекламы, наткнулась на некий материал под названием Свадьба бывшего мужа. Текст пестрел выражениями типа бессонница подарила мне вояж в прошлое, или звонкие обломки смеха, или из темных уголков прошлого выглядывают, как монстры, пугливые ошибки. Да уж, с пугливыми ошибками у нас все в порядке, усмехнулась Наташа про себя. И прочитала всю эту галиматью до конца, ради которого все и было сочинено: героиня опять выходит замуж за своего бывшего мужа… Больше ничего читабельного, как выражается ее старшая дочь, Наташа в журнале не нашла, одна только реклама, причем преимущественно мобильной связи. Наверное потому, что считается: женщины разговаривают по телефону много больше мужчин. Интересно бы посчитать. Наташа сунула журнал туда же, где лежал целофан, в который журнал был первоначально обернут - сунула небрежно, глянцевая обложка скомкалась, - и тоже опустила спинку кресла, откинулась, прикрыла глаза. Бывший муж, который женится на бывшей жене. Да, наверняка Валерка женат. На здоровье. В конце концов, она просто летит в Мексику. С дружественным визитом, если угодно. По индивидуальному туру. Коммунисты Сикейрос и Ривера, его хромая подружка: как ее звали, кажется Фрида. Да, Фрида Калло. Красивое имя. А потом она отдалась Троцкому - перед тем, как того шваркнули дедорубом по голове. И вообще, сейчас лучше об этом не думать… И, едва Наташа отдала себе такую команду, неожиданно ее охватило волнение, которое сама бы она назвала жутким. Скорее, это был необъяснимый страх, как если бы самолет сейчас начал падать. Страх этот носил характер именно что необъяснимый: ведь ничего, кажется, не произошло, ничего не случилось. Росла тревога, будто где-то что-то загорелось, обрушилось, где-то умер близкий человек, она потеряла дом и работу, можно было перебирать что угодно. Природа этого страха была животная, до спазм внутри, и тем хуже, что непонятно - откуда шла угроза. Это был истинный ужас, и Наташа судорожно принялась глотать виски. Как будто алкоголь мог ей сейчас помочь. Потом один раз и другой посмотрела на часы. Нет, время ее не интересовало, ей отчего-то показалось, что часы могли остановиться.
Тревожным взглядом Наташа стала оглядывать салон. Он был на треть пуст. Еще при посадке, в томительном ожидании в накопителе - изуверское словцо, как все в нашем сервисе, из концлагеря - после регистрации, она рассмотрела спутников. Летели преимущественно женщины - безошибочно российской наружности. Хорошенькие не попадались. Казалось бы - что всем этим женщинам разных лет, среди которых было мало даже просто приятных, в таком количестве делать в Мексике? И на что они надеются? Разве что на благополучную посадку. Нет, об этом в полете думают мужчины. А женщина в самолете думает о том, кто ее встретит! Меня не встретит никто. Куда я лечу?
- Что ж, давайте знакомиться, - услышала она низкий и хриплый голос. Ее соседка-мексиканка говорила на чистейшем русской языке. - Десять часов лететь рядом, будь они неладны эти перелеты. Я - Солвейг. Солвейг О’ Хара.
- Наташа, - скромно сказала Наташа.
- Вы не удивлены моим именем? Все удивляются - почему Солвейг. Что О’Хара, так это никого не волнует. Действительно, в этом мало интересного: мой муж мексиканец ирландского происхождения. Но Солвейг? А все очень просто: мама играла на рояле и обожала Грига, папа любил Ибсена и Блока… Тогда было модно давать детям… экзотические имена. - И соседка для убедительности, видно, постучала себе по колену. Раздался костяной звук - нога, видимо, была не настоящая.
Наташа чуть испугалась, и вдруг вспомнила - уж совсем ни к селу ни к городу, - что Валерка, тот да, писал на нее. А самой ей это и в голову не приходило.
Глава 15. СОЛВЕЙГ
Наташа не заметила, как задремала, а когда открыла глаза - стюардесса предлагала завтрак. Проснулась и Солвейг О’Хара, сказала хрипло доброе утро, детка, тяжело завозилась в кресле, устраивая тучное тело, подняла спинку, откинула на себя столик. Любит поесть, догадалась Наташа. И отозвалась: доброе. Они летели уже часа полтора, а в иллюминаторах стояло то же утро, и видны были те же облака, подсвеченные ранним солнцем откуда-то из-под хвоста самолета… Как же давно никто не называл Наташу детка.
Стюардесса выдала им по подносу с аэрофлотовским завтраком. Соседка деловито развернула аккуратный кирпичик, намазала разломленный пополам рогалик маслом, и ткнула рогаликом в Наташин скомканный журнал - латинские буквы Cosmo торчали наружу из кармана на спинке кресла.
- Зря ты, детка, это читаешь.
- Так, взяла в дорогу… посмотреть, - словно оправдываясь, сказала Наташа. Ага, ее сейчас будут воспитывать.
- Им кажется, что они вступаются за достоинство женщин. На самом деле приличную женщину вся эта галиматья только унижает. Ведь так? - Солвейг О’Хара разинула пасть - у нее во рту мелькнула сбоку внизу пара золотых коронок - и разом проглотила половину рогалика.
- Пожалуй, - неуверенно согласилась Наташа.
- И как ты думаешь, сколько мне лет? - спросила соседка без всякой видимой связи с предыдущим разговором и подступаясь к прессованной ветчине.
- Думаю, около пятидесяти, - аккуратно сказала Наташа, хоть и понимала - как минимум под шестьдесят.
- На следующей неделе исполнится семьдесят. И ты мне годишься в дочери, верно?
- Мне будет сорок пять.
- Вот об этом я и говорю! - удовлетворенно сказала Солвейг О’ Хара и подставила стюардессе, которая разливала аэрофлотовский кофе из пластмассового электрического чайника, свою чашку. - Этот, - она показала рукой в красивом чеканном серебре - это было одно изделие, браслет на запястье и четыре кольца, на идущих от браслета мелких тонких цепочках - показала куда-то по курсу, - этот у меня пятый. На двадцать лет моложе. Старше уже никак нельзя: старичок, как справит нужду, так утыкается в телевизор. И это еще хорошо, если хоть что-то может… - И Наташа с грустью призналась себе, что приблизительно таким манером и протекает ее супружеская жизнь: краткая любовь, вечный телевизор. - А у тебя есть муж? - спросила старуха.
Наташа очнулась и кивнула.
- Который?
Наташа не поняла.
- Который по счету?
- Второй. То есть третий.
Солвейг добродушно рассмеялась. - Что говорить, их бывает и не сосчитать. - И проглотила остаток рогалика. Она все больше нравилась Наташе: инвалидность, старость, а какое самообладание, какая сила от нее исходит… - Но отчего мы завтракаем всухомятку… Эй, сеньорита, - крикнула она стюардессе.
- Да, сеньора?
- Когда закончите со всем этим, - несколько брезгливо Солвейг обвела толстым пальцем с ярким, как сама, маникюром передвижной столик стюардессы, - принесите нам текилы.
- Какой, сеньора?
- Белой, только белой! И лайма, конечно. Ну, да вы без меня знаете.
- Си, синьора.
Наташа наблюдала всю эту сцену во все глаза. Попробуй она выкинуть что-нибудь в этом роде, как далеко, интересно, ее бы послали.
- Понимаешь, детка, текила тем и хороша, что можно пить ее всегда: и до, и после, и во время. Ты впервые в Мексике? Если собираешься замуж за мексиканца - не делай этого, возьми совет старой мексиканки… - Впервые она употребила не вполне русскую грамматическую конструкцию. - Эти мачо, бр-р-р… думают только о своем члене. Интереснее, чем их яйца, они уверены, на свете ничего нет. Или у тебя в Мексике уже есть муж? - И с притворным испугом Солвейг прикрыла ладонью рот - жест нянюшки-простолюдинки из мексиканского сериала. И Наташа вдруг узнала ее: конечно же, это та самая цыганка ее юности с утренней, но уже пыльной свердловской улицы. Не буквально, конечно, та самая, но как бы перевоплощение той… Отпираться было бессмысленно.
- Да, я лечу к мужу, - произнесла Наташа. И добавила: - Но он об этом не знает…