– Мне лично ясно, кто тут свихнулся. И немудрено, если ты так пять лет мозги компостируешь. – Микки тяжело вздохнул. – Ну, всё. Пора кончать этот дурдом. – Света ринулась к двери. – Люся, – крикнула она в темноту, – идите сюда оба! Да, да! Пригласи товарища зайти.
И на английском с чудовищным акцентом:
– Идите сюда, молодой человек!
– Случилось что-то? – Встревожился Джерри, и они с Люсси поспешили к дому.
– Пап, с тобой всё в порядке?
– Насколько это возможно.
– Тетя Света так кричала, мы подумали, тебе плохо.
Микки пьяно улыбнулся:
– Мне уже намного лучше, исключительно благодаря тете Свете.
Светлана взяла Люсси за талию.
– Пойдем-ка дочка, покажи мне свою комнатку, поболтаем о своем, о девичьем.
– С днем рождения. – Джерри отдал Микки подарочную коробку.
– Что это?
– Открой, если хочешь. Вообще, это свитер. Надеюсь, он тебе понравится.
– Какая прелесть! Спасибо. Выпьешь чего-нибудь?
– Да. То есть, нет, рядом с тобой я и так, как пьяный.
– Вот это меня и тревожит, Джерри.
– А меня нисколько. Не надо, Майк, прошу, не бойся за меня. Честное слово, я в норме.
– Кажется, я здорово набрался. Слово за слово, бутылку бренди уговорили. Наверное, это ужасно непристойно смотрится. Извини.
– Не извиняйся, сегодня твой праздник, и ты так давно его не отмечал. И выглядишь ты прелестно.
– Голова кружится.
– Позволь, я тебя поддержу.
Ничего не подозревающая Люсси, стала спускаться по лестнице и вдруг застыла в изумлении при виде целующейся влюбленной пары. Стараясь не шуметь, она мигом влетела обратно в свою комнату.
– Как вы это сделали, тетя Света?! Как? Что вы такого сказали ему?
– С чего ты взяла? Я ни при чём. Сами разобрались.
– Они идеальная пара. Я уж и не мечтала. Вы добрая фея, тетя Светочка!
– У вас семейное помешательство. Он – злой волшебник, я – добрая фея. Пора с этим завязывать. Жили бы как люди.
– Я не прочь. А почему это он злой? Вы это видели? – Люсси растопырила пальцы. – Он лучше всех на свете. Я очень, очень хочу, чтобы он был счастлив. У меня никого нет дороже.
– Бедная, милая девочка.
– Я хотела уехать, чтобы не мешать ему, но теперь, когда они поладили, как вы думаете, могу я остаться?
– Тебе свою надо жизнь налаживать.
– А мне для него своей жизни не жалко.
– Дурочка, ему нужны мужчины.
– Ну, и пусть. Я бы просто рядом была. Ведь я ему не чужая.
Хлопнула дверь "родительской" спальни.
– Кажется, мы можем выйти. – Сконфужено заметила Люсси.
– Ой, ой, ой. За дядечку чужого он переживает. Жизнь боится ему поломать. А тут родной ребенок весь изломанный.
– Что вы! Он не виноват. И я вовсе не несчастна. – Люси всхлипнула. – Тетя Света, что мне делать?
– Уезжай, не думай даже. Живи своей жизнью. Хочешь, в Москву тебя увезу? Погостишь, посмотришь на историческую родину.
– Но почему я не могу жить с ним? Просто рядом. Помощницей, другом.
– Старой девой?
– Мне никто не нужен.
– Пять минут назад он говорил то же самое. Поехали-ка, деточка, со мной. Вашей семье Москва хорошо мозги прочищает. Посмотри другую жизнь, к старой всегда успеешь вернуться.
Они спустились в гостиную, разрезали до сих пор не тронутый торт.
– Ему теперь будет не до меня?
– Вот именно.
– А когда вы улетаете?
– Недели через две. В среду у дочки показ в Нью-Йорке. Поехали вместе? А оттуда сразу в Москву.
– Было бы здорово поехать с ним.
– О, господи! Ты как мужички завороженные.
– По крайней мере, я их очень понимаю.
Они посидели еще часа два. Выпили чаю, поболтали о том, о сём, собрались готовиться ко сну. Вдруг Света воскликнула нарочито громко, дабы заглушить очередной прилив откровений от Люсси:
– Мать честна́я! Мальчики! А мы на вас, вроде бы, уже не рассчитывали.
– Да, – откликнулся Микки, – мы решили поиметь совесть. Всё-таки праздник и гости.
– Ничего страшного, мы и без вас прекрасно время проводим, правда, Люсь?
– Что она говорит?
– Джерри, расслабься. Если будет что-то важное, я тебе переведу.
– Извини, папуль, но торт мы уже попробовали. – Зарделась Люсси. – Мы думали что…
– Спокойно! – Энергично вмешалась Светлана. – Сейчас мы его вот так подравняем, и будет почти как новенький.
– Круто! – Поддержал подругу Микки. – Ты прямо хирург по тортам.
– Скорее реаниматолог.
– А вот сюда воткнем свечу. – Подсуетилась в совою очередь всё еще смущенная Люсси. – Мы всегда ставим одну, символическую. – Пояснила она гостям. – Давай, папуль, загадай, чего тебе хочется.
Микки закатил глаза, помедлил пару секунд и дунул. Отрезал каждому по кусочку. Но только поднес ко рту первый ломтик, и тут же поднялся из-за стола:
– Пардон, ребята, мне нехорошо.
Джерри и Люсси одновременно вскочили:
– Тебе помочь?
От помощи Микки отказался. Но Люсси, всё-таки, не выдержала и через пару минут пошла за ним.
– Папочка, ты как? В порядке?
– Прости, малышка, перебрал. Давно не пил столько.
– Пустишь меня?
– Заходи.
– Хороший получился день рождения, правда?
– Неординарный, во всяком случае.
– Я безумно хочу, чтобы ты был счастливым! Я желаю, чтобы всё сбылось. Всё-всё, чего тебе хочется!
– Спасибо, доченька. – Он обнял её, погладил по волосам, по щеке. – Ты мой маленький птенчик, доброе, беспокойное сердечко. Благослови тебя Бог.
Глава 10
– Не психуй, возьми себя в руки.
– Почему меня не пускают? Не понимаю.
– Он не хочет. Что тут непонятного?
– Я должен его увидеть.
– Он так не считает.
– Бред! Идиотство! Чушь несусветная! Он с лишком пять лет не подпускал меня к себе, потому, что был слишком прелестен. Теперь он настолько же безобразен, видите ли! А мне на это плевать. Я тоже далеко не юноша и вовсе не Аполлон.
– Знаешь, что он мне сказал? Что если ты не подчинишься, я должна добиться судебного запрета. Он хочет, чтобы ты запомнил его таким, каким любил.
– Мне нужно его увидеть.
От обиды и бессилия Джерри чуть не плакал. Всё это походило на злой нелепый розыгрыш. Двадцать пять лет счастливой жизни с Микки, прожитые на одном дыхании, не подготовили его ни к чему подобному. Неделю назад он проснулся утром; не обнаружив обожаемого супруга подле себя, ничуть не обеспокоился – Микки частенько срывается к больным среди ночи. По мобильнику милый был не доступен, что тоже поначалу вполне укладывалось в естественные рамки. Так он успокаивал себя до вечера, пока не позвонила Люсси, которая объявила, что папочка у неё, и останется погостить, по крайней мере, на неделю. Сам "папочка" то ли не в духе, то ли не в форме и к телефону не может подойти. "Какой дурак! – Казнился Джерри. – Я должен был сразу сорваться к ним. Господи! Чего же я ждал?". Всю неделю он пытался дозвониться до друга, тот упорно не отвечал. А потом опять позвонила Люсси и выдала нечто ни с чем не сообразное: "Микки пожелал остаться в доме для престарелых".
– Нет, я в аду или во сне. Как ты могла допустить такое?
– Думаешь, я в восторге? Он ничего не хочет слушать, сам всё решил. Ему там нравится. По-видимому, флюиды всё еще в силе, потому что мальчики санитары с ним более чем любезны. Они его обожают. Он этим забавляется. Он говорит, что в этом пансионе чувствует себя настоящим стариком, от чего получает удовольствие. Я ведь тоже устроила истерику. Била себя кулаком в грудь, кричала, что мой отец попадет в богадельню только через мой труп. Но он меня переупрямил. И поверь мне на слово, лучше тебе его не видеть. Слишком велико потрясение.
– Он неузнаваем?
– Когда я в тот день открыла дверь, ни на секунду не было сомнения, кто передо мной. Но это было… нет, я слов не подберу.
Микки тогда проснулся чуть свет. Еле продрал глаза – так плохо он никогда себя не чувствовал. По привычке поплелся в ванную, надеясь облегчить свое состояние под душем. Глянул в зеркало и никогда не употребляемое русское ругательство, ужасно грязное, само из него вырвалось:
– П…ц! Портрет Дориана Грея.
Он постарел. Выглядел точно на свои восемьдесят. Сердце застучало так, что Микки испугался – сейчас оно выпрыгнет из груди. Он даже придержал его рукой. "Главное Джерри не напугать". Единственное решение созрело мгновенно. Он бесшумно и скоро оделся. Глаза очень плохо видели, поэтому пришлось воспользоваться рейсовым автобусом, чтобы потом пересесть в междугородний.
– А что ты думала, я вечный? – Сказал он вместо "здрасти" потрясенной Люсси. – Рано или поздно зацикленная программа нестарения должна была дать сбой. Только не предполагал, что это будет так. Думал, как все, начну стареть постепенно.
Идею с пансионом он родил в дороге, и по приезде стоял упрямо на своем. К Джерри возвратиться почему-то было немыслимо. А остаток жизни под опекой Люсси – тоже не слишком привлекательная перспектива. Конечно, она всю себя положит на алтарь его старости. Но ему ни к чему такие жертвы.
Джерри лучше написать прощальное письмо. Вот только собраться с духом и с силами.
Сил не осталось почти ни на что. Угасание прогрессировало буквально на глазах.
Периодически Микки впадал в приятное забытье. То ли дремал, то ли грезил наяву. Достоверные воспоминания смешивались с вымыслом. В безотчетных видениях Джо и Тедди сливались в одного человека, больше всех похожего на Джерри. Потом разъединялись на время, каждый становясь самим собой. Потом опять сливались, и тот единый, единственный, ласкал его, лелеял и нежил.
Заботливые санитары протирали усохшее тело Микки влажной губкой. А иногда несли на руках и окунали в ванную. Невыразимое блаженство.
– Я догадался! Ты ихтиандр. – Подкалывает Тедди. – По телеку говорили, есть медузы, что ли, двести лет живут и не старятся. Может, тебе вживили их гены?
– Похоже, так и есть. Детектив Левин! Вы раскрыли дело. Только человекомедуза не ихтиандр, иначе как-то зовется. В тебе погиб гениальный генетик.
– Мы должны задержаться еще здесь, в Москве. Я хочу расследовать, что стало с твоей матерью.
– Не нужно, милый. Я всё знаю. Она умерла вот так же, как я, от внезапной старости. Ведь я никогда не знал, сколько ей было лет. Такая молодая и красивая. Всегда.
Его комната в доме престарелых не слишком напоминала больничную палату, но Микки нравилось думать, что последнее его пристанище похоже на больницу. Он обожает больницы. Клиника его единственный истинный дом. Красота и молодость, и чрезвычайная привлекательность – всё это суета, не стоящая внимания. Главное, что он хирург.
– Ты классный хирург, – нахваливает Джо, наматывая на пальцы густые локоны, – за всю свою жизнь я не встречал подобного таланта. У тебя золотые руки. – Но это же Джо. Не может не сорваться на ласку. – И волосы золотые. Кажется, ты весь золотой. Драгоценный мой мальчик.
– Прости меня, Джо. Я не знал, что привлек тебя с помощью своего необычного дара. Видит Бог, я не подозревал о нём тогда.
– Мы, кажется, определили природу его флюидов! – Хвастается Джерри. – Несомненно, это мозговые волны. Представляешь, Люсси, во время нашей прогулки на яхте, он прыгнул в воду и поплыл. Никогда не догадаешься, что случилось! Откуда ни возьмись, дельфины окружили его. Они подплывали так близко, что я испугался. Пришлось дать гудок, чтобы их отогнать. Уверен, все они были самцы. Он и их привлекает!
А маленькая Люсси хохочет от души и тянет к папочке здоровые ручки.
"Люсси, Люсси. Мой единственный ребенок. Тех, других я не считаю. Кто здесь? Зачем её впустили? Какая неприятная".
– Вы не догадываетесь, кто я?
– Не трудно догадаться. Вы очень похожи на мою мать.
– И совсем не похожа на вас.
– Это точно.
– Скажите, вы не чувствуете ответственности за всех ваших детей?
– По вашему тону понятно, вы считаете, что должен чувствовать. Но нет. У меня, знаете, не было выбора. Вероятно, так же, как у моей матери. Как нет его теперь у вас, ведь в этом ваш упрек? Да, можно сказать, нас всех изнасиловали. Что ж, мы ничего не можем поделать, разве что расслабиться и получать удовольствие. Наслаждайтесь жизнью, деточка. Как можете. Не заморачивайтесь высокими материями о смысле вашего личного бытия. Оно закончится быстрее, чем вы рассчитываете.
Кстати об изнасилованиях. До Микки вдруг дошло: этот гостиничный номер, переоборудованный в больничную палату не покойное убежище для него, а грозящая опасностью ловушка. Вот он, тот самый, русский, что схватил его на пороге мотеля, затащил в машину, накачал эфиром. "Сейчас он станет тешить свою внезапную похоть. А я так слаб и беспомощен". Микки затошнило.
– Пожалуйста, отпустите меня, не мучайте.
– Простите, сэр, я вас не понимаю. Вам нехорошо? Скажите, пожалуйста, по-англиски.
"Не понимает по-русски? Ах, это Рони, санитар. Разумеется, никакой опасности нет. Я должен сосредоточиться, собраться. Негоже поддаваться этим несуразным галлюцинациям". Но в грезы его уже беспардонно вклинились те, другие, немилые. Худенький немытый Вадим, поскуливая, как щенок, горячо дышал ему в щеку, приговаривая: "это кайф, это кайф". А Микки, то есть, Саша, четырнадцатилетний, одинокий, растерянный Саша, впервые испытывал настоящее сексуальное возбуждение, но почему-то не радость ощущал, а тревогу. Тревогу, с которой ждал в своей каморке прихода Дмитрия. Странный страх. Суеверное предвкушение. И Дмитрий приходил. И молча, с сатанинской ухмылкой принимал от Микки его жертвоприношение.
– Ты очень вкусный, я съем тебя целиком. – Безапелляционно заявлял новый американский папаша. И в подтверждение своих намерений больно кусал за живот и задницу.
Микки закричал, но его никто не услышал, потому что, огромное брюхо худенького Вадима давило на грудь со страшной, непреодолимой силой.
Рони протер пылающее тело губкой со специальным раствором, дал подышать кислородом. Стало гораздо легче.
– Ко мне приходил кто-нибудь?
– Ваша дочь.
– Дочь? Высокая молодая блондинка?
– Высокая, скорей шатенка и не слишком молодая.
– Ах, Люсси. Да, это моя девочка.
– Вы спали. Она не захотела будить, оставила букет, сказала, что еще зайдет. И ваш друг сидит в вестибюле почти неотлучно, но вы же запретили его пускать.
– Да, да. И не вздумайте нарушить мой запрет. Никаких "одним глазком" и "на минутку, пока он спит". Ни в коем случае.
– Сэр, это не мое дело, но он очень расстроен. Лучше бы вам поговорить.
– А ты уверен, что он не расстроится еще больше, застав меня в таком виде?
– Не так уж вы и плохи. Я здесь, знаете, насмотрелся, совсем гнилые бывают старики. А вы молодцом. Худенький только очень, но мы вас подкормим, подпитаем капельницами, всё будет окей.
– А со скольки лет принимают в ваше богоугодное заведение?
– Не знаю точно. Лет с семидесяти, а что?
– Годится. Ему не исполнилось еще шестидесяти пяти. Я просто подумал, вдруг он пожелает занять соседнюю комнату.
"Мой милый, наивный идеалист Джерри. Разве не клялся ты, что, став слишком дряхлым, сам откажешься от меня. Не будешь истязать совершенное создание убогой жизнью с противным стариком. К счастью, я тебя опередил. И это справедливо. Не находишь? Всё-таки я тебя постарше. Оплакивать третьего супруга мне вовсе не улыбалось. Я и так уж чувствовал себя какой-то черной вдовой. В сущности, зачем тебе видеть меня теперь? Того Микки, которого вы все любили, больше нет. От ароматного банана осталась лишь черная, пожухлая кожура. Кто признает в этом мусоре прежний благородный фрукт? Разве, тот, кому расскажут, чем была эта шкурка раньше. И что тогда? Изумленное разочарование? Брезгливое сочувствие? Нет. Ничего такого не хочу прочесть на твоем лице. Впрочем, от тебя скорее стоит ожидать скорбного уныния, болезненной судороги скул, искренней крупной слезы на небритой щеке. Что я тогда скажу тебе? Как смогу утешить? Нет, дорогой, боюсь, тебе не станет легче от этой нелепой встречи. Жаль, что мы не старились вместе долгие годы. Однако ж, ничего не поделаешь. Постарайся не слишком горевать обо мне. Скоро сюда заглянет Люсси, и я продиктую ей нечто в этом роде. У самого, извини, болят суставы".
– Наконец-то никто не посмеет взглянуть на меня как на безумную, если я скажу, что ты мой папа.
– Мне всегда было приятно хоть чем-то, да доставить тебе удовольствие.
– Как ты себя чувствуешь?
– Вполне по возрасту.
– Ни скажи. Ты такой слабенький.
– До тебя вот тут санитар уверял, что я по сравнению с другими стариками просто орел. А те, которые бодро скачут и в девяносто, не расходовали ресурсы своих организмов так, как я. Не осталось больше ягод в ягодицах, извини, птенчик. Ну что, ты, дочечка, престань. По-видимому, я жестокий негодяй, но, признаюсь, всегда обожал твою заплаканную мордашку. Крошка Люсси такая милая и трогательная, когда плачет. К тому же, именно в эти моменты она больше всего любит своего папочку. Тише, тише, когда мой птенец ревет белугой, мне нравится гораздо меньше. Вообще совсем не нравится! Люсси! Ну, пожалуйста, возьми себя в руки.
– Папуля, милый! Как мы будем жить без тебя?
– Займись чем-нибудь необычным. Поищи приключений. Допустим, справки наведи о своих биологических родителях. А лучше еще, сама усынови ребенка. Скучать не придется, гарантирую. Я устал очень, деточка, иди домой.
– Спокойной ночи, пап.
– Слушай, а ведь нельзя сказать, что я не давал ему шанса?
– Шанса? Кому?
– Малышу Джерри. Ведь битых пять лет я был неприступен как скала. Не представляешь, каких усилий мне стоило держать дистанцию. Был же у него реальный шанс избежать неприятностей, чего-то такого, вроде теперешней ситуации. А так… не всё коту масленица, любишь кататься, и что еще? Вот тебе, бабушка, и Юрьев день.
– Думаешь я поверю? Эта циничная бравада – только прикрытие. Тебе самому и больно и страшно, и хочется его поддержки, его объятий и утешений. Зачем же упрямиться? Он может дать тебе всё это прямо сейчас. Он не испугается. Позволь, я приведу его?
– Нет, я действительно устал. Иди, малышка, до завтра.
Слабость не желала оставить его в покое. Даже после хорошего глубокого сна Микки чувствовал себя утомленным. Обезвоживание тоже не сдавало своих позиций. Он продолжал высыхать, не смотря на капельницы. И так во всех смыслах напоминал себе выжатый лимон. На смену Рони явился Барт. Он застал своего подопечного в непонятных конвульсиях.
– Доктор Эванс, вы меня напугали! Я подумал с вами припадок. Что вас так рассмешило, если не секрет?
– Дружок, я продиктую номер, набери, пожалуйста.
– Обещайте только, что не будете хулиганить и говорить непристойности в трубку.