- Что он сказал насчет того, что ты обо мне заботишься?
Он приподнял голову, отодвинувшись от моей шеи.
- Он ничего не знает. Он сказал уложить тебя в постель, и с тобой все будет в порядке. Он предложил мне воспользоваться твоим телефоном, чтобы позвонить твоей маме.
О, это было бы ужасно. Зная свою мать, могу с уверенностью утверждать, что она спросила бы его, когда он собирается сделать мне предложение сразу после того, как выяснила бы его имя.
- Но ты остался.
- Я просто не мог оставить тебя одну. Я сказал Эрику, что тоже плохо себя чувствую, и остался с тобой.
- Но почему?
- Тебе обязательно нужно спрашивать об этом?
- Да.
Я слышала тот его телефонный разговор несколько недель назад, слышала, как он сказал, что ему все равно, что со мной много трудностей. По какой бы причине он ни остался… Мне нужно было услышать это.
Он заговорил:
- Ну что ж, если мы делаем это, то я сделаю все правильно.
Он попытался сесть позади меня, но наше положение на диване было слишком удобным, и мы оба были еще немного слабы, поэтому все закончилось тем, что мы запутались, а он оказался практически лежащим на мне.
Я по-прежнему лежала на боку, придавленная его весом. Он попытался, извиваясь, слезть с меня, но лишь напоминал черепаху, опрокинутую на спину. В конце концов, он сдался и просто слегка приподнялся, чтобы я могла перевернуться на спину, а затем осторожно опустился на меня.
Несмотря на то, что в течение недели мы спали в одной постели, такая позиция все еще была интимной, волнующей и по-прежнему пугающей. Он попытался приподняться, как можно выше, опираясь на локти, но был еще слаб, поэтому все равно придавливал меня своим весом.
И мне это нравилось.
- Так, что я, значит, говорил? - спросил он. - Ах да, точно, что, кажется, я в тебя влюбился.
Я моргнула. А потом - еще раз.
Не знаю, сколько раз я моргнула, за считанные секунды пережив множество эмоций: потрясение, неверие, волнение, страх, желание, неопределенность, - и остановилась на чем-то… слишком большом, чтобы дать ему название. Внутри меня находилась целая галактика, сложная, бесконечная, чудесная и хрупкая. А в самом центре нее - мое солнце. Гаррик. Любовь. Теперь эти два слова были для меня синонимами. Он влюбился в меня? В меня?
Его прикосновение вернуло меня из этой вселенной в реальность.
- Таким молчанием ты могла бы свести мужчину с ума.
- Я тоже тебя люблю, - ответила я.
И тут до меня дошло, что он произнес не совсем эти три слова. Он сказал, что влюбился в меня. И, по-моему, там было еще слово "кажется". Вот черт.
- Я имею в виду… что должна была сказать, что чувствую то же самое. Я тоже влюбилась. Потому что уже любить тебя было бы слишком быстро. Это было бы сумасшествием. Чересчур, да? Чересчур. Слишком быстро. Так что… я не люблю тебя. Нет. Не то, чтобы тебя нельзя любить, просто есть разница между "влюбиться" и "любить".
И это ведь еще только начало, пока. Так что, я тоже, кажется, влюбилась в тебя. Вот, что я хотела сказать. Все, что хотела сказать.
Я разваливалась на части. Его взгляд был мягким и неменяющимся и ни о чем не говорил, что я списала на сумбурность своей речи. В конце концов, он быстро поцеловал меня, будто хотел прервать, будто я, наконец, могла перестать говорить.
Я вздохнула.
- Тебе нужно было это сделать прежде, чем я начала свою безумную речь.
Он засмеялся и снова поцеловал меня, на этот раз немного дольше.
- Мне нравятся твои безумные речи. Более того, я люблю твои безумные речи. Решено. Я уже не влюблен. Совершенно точно, я люблю тебя. Это ведь не чересчур, не так ли?
Его улыбка была ослепительной и такой насмешливой, что я молниеносно ущипнула его за руку.
Он даже не потрудился изобразить гримасу боли, а просто поцеловал меня, вжимаясь в меня всем своим телом, и это было самое лучшее "чересчур".
Я всегда слишком много думала, слишком много всего в моей голове, как сказал Эрик. Но с тех пор, как я познакомилась с Гарриком, у меня появилась неловкая тенденция не думать вообще. То, что в ответ выходило из моих уст, почти всегда звучало неловко, но иногда… это срабатывало. Иногда оказывалось очень полезно говорить то, что первым приходило на ум. Иногда "просто и честно" срабатывало лучше всего.
Я надеялась, что это один из таких моментов.
- Я девственница, - сказала я ему. - Вот, почему я убежала той ночью, когда мы встретились. У меня не было кошки. И я не была с Кейдом. Я просто боялась.
Он прервал поцелуй, его губы замерли на моей шее. Затем медленно, словно смещались тектонические плиты, он поднял голову. Гаррик уставился на меня, глядя внутрь меня, сквозь меня. Я подавила свой порыв спрятать лицо, убежать с криками или придумать нелепые извинения, привлекая к этому новые виды животных. Я прошептала:
- Этим молчанием ты мог бы свести девушку с ума.
Он отреагировал, едва заметно, слегка сведя брови вместе.
- Позволь мне уточнить… у тебя не было кошки? Ты достала ее лишь для того, чтобы не пришлось мне говорить, что ты девственница?
Я сжала губы, чтобы они не дрожали, и кивнула. Выражение его лица граничило между потрясением и весельем. Он был изумлен. Самое точное слово. Его чувство юмора каталось по полу от смеха, а разум застыл от потрясения.
- Ты сказал, что любишь мое безумие, - напомнила я ему.
- Люблю. Я люблю тебя. Это просто… честно? Это такое облегчение.
- Облегчение, что я девственница? А ты думал, что я распутница?
- Я никогда не думал, что ты распутница. - Уместно ли сказать, что то, как он произносил слово "распутница", казалось мне восхитительным? - Но я знал, что ты что-то скрываешь. Я волновался, что была какая-то другая причина, почему ты не хотела быть со мной. В течение нескольких месяцев я сходил из-за этого с ума.
- Сходил с ума? Я слышала тот твой телефонный разговор, когда ты сказал, что со мной много трудностей. Ты планировал сменить работу из-за меня. Я цепенела от ужаса при мысли, что, если задержу на тебе взгляд или выдам себя, как скучаю по тебе, ты соберешься и уедешь.
- О чем ты говоришь? Я никогда не планировал уехать.
- Я слышала тебя. В тот день, когда пришла к тебе в кабинет. Ты говорил по телефону с кем-то из Филадельфии и сказал, что покончил с этим, и что я доставляю тебе много трудностей.
Он поднес руку к моим губам.
- Блисс, вот теперь я прерву твою безумную речь. При том, что наше положение можно назвать каким угодно, кроме простого, ты сама никогда не доставляла мне трудностей. И даже если бы меня уволили, я не оставил бы тебя. Я был слишком влюблен в тебя.
Я подавила желание исправить прошедшее время в его фразе. Он влюблен в меня. Он любит меня. Боже, это так хорошо. Настолько хорошо, что я могла бы вытатуировать это где-нибудь на своем теле.
Он выдохнул, и тонкие пряди светлых волос над его лбом заколыхались в ответ.
- На самом деле, телефонный разговор был кое о чем, что случилось еще до того, как я уехал из Филадельфии. Это одна из причин, почему я покинул Филадельфию.
Я вспомнила тот далекий день, когда спросила, почему он покинул Филадельфию, и он весьма успешно сменил тему поцелуем. Тогда я не придала этому значения. Может, если бы была внимательнее, то все пошло бы по-другому. Гаррик отстранился от меня, снова улегшись на бок рядом со мной. Он едва взглянул на меня, произнеся:
- У меня была подруга, Дженна. Наши отношения были очень похожи на ваши отношения с Кейдом. Мы стали друзьями еще в аспирантуре, и, хотя я знал, что это плохая идея, но мы пытались сделать нашу дружбу чем-то большим. Я заботился о ней, но как друг, не более. Когда я решил прекратить наши отношения… в общем, это была катастрофа. Мы вместе работали над постановкой. Мы много работали в одних и тех же театрах, и, как на первых репетициях "Федры", разрушали все, что делали вместе. В результате у меня возникли проблемы с поиском работы, и большинство наших друзей приняли сторону Джен, поэтому, когда Эрик предложил мне выход, я сбежал. Вначале мне было так стыдно. Я ушел. Я сдался. И при этом я потерял хорошего друга. Телефонный разговор, который ты слышала, был о Джен. Вот с чем я покончил. И именно поэтому я набросился на вас с Кейдом. Я был в ужасе, что ты уйдешь к нему, хотя знал, что вы просто друзья. Я испугался, что ты совершишь ту же ошибку что и я. Мне очень жаль. У меня совсем не получилось с этим справиться. Может, если бы я ответил тебе, когда ты спрашивала, ты бы поняла…
Теперь настала моя очередь остановить его поцелуем. Я повернулась на бок и притянула его к себе. В этот поцелуй я вложила каждую неуместную эмоцию: мою неуверенность в его чувствах, страх из-за моей девственности, угрызения совести за все то время, что мы потратили впустую. Я позволила всему этому исчезнуть с поцелуем.
- Теперь я понимаю, - сказала я ему. - И это то, что имеет значение.
- Я люблю тебя, - ответил он.
Я никогда не устану от этих слов.
- Я тоже тебя люблю.
Тогда он попросил:
- Можешь повторить это еще раз? Чтобы я мог убедиться, что это не игра моего воспаленного воображения.
Я нежно поцеловала его. В нашем нынешнем состоянии мы могли позволить себе только нежность.
- Я люблю тебя, Гаррик.
Было поразительно, насколько эти слова меня больше не пугали. Больше нет.
Глава 26
Золотое ожерелье у меня на шее выглядело массивным и тяжелым. Прическа была уложена завитками и украшена драгоценностями, и, несмотря на свободный покрой и простоту платья, оно было тяжелым и пышным. Я сидела в гримерной, уставившись в зеркало, пока гримерша вносила последние штрихи в мою прическу, а я завершала нанесение грима. Сегодня вечер премьеры, и, несмотря на тяжелый костюм и украшения, я чувствовала себя так, будто уплывала.
Возбуждение разливалось быстрее, чем кровь текла по венам.
Мы здесь. Наконец. Премьера была отложена на неделю из-за распространившейся эпидемии, но, даже несмотря на это, я считала спектакль хорошим. Действительно хорошим. И в этом я была не одинока.
В комнату ворвалась Келси, чертовски прекрасная в образе Афродиты.
- Знаю, знаю. Не нужно так пялиться. Я знаю, как потрясающе выгляжу.
Я улыбнулась, просто обрадовавшись ее возвращению. Она единственная из моих близких друзей, кто избежала злосчастного мононуклеоза, что было невероятно жестоко, так как идея поиграть в бутылочку принадлежала именно ей.
Ко мне она заявилась в последний день весенних каникул с требованием "хватит быть жеманными девицами и давай уже помиримся", обнаружив меня с Гарриком, свернувшихся калачиком в постели. Она довольно быстро сообразила, что к чему и почему в ту ночь я не хотела идти танцевать, и с широкой ухмылкой попятилась из комнаты, говоря при этом:
- Не обращайте на меня внимания. Я ничего не видела. Мой рот на замке.
Сначала Гаррик сильно тревожился, но с того момента Келси, определенно, стала нашим союзником.
Она улыбнулась гримерше Меган, заканчивавшей мою прическу, и восхитилась:
- Выглядит здорово, Мэг! Ты супер! Кажется, ты была нужна для чего-то Алисе, так что ты, возможно, захочешь закончить побыстрее.
Меган кивнула, распылив на конечный результат своих трудов полфлакона лака для волос, а потом выскочила из гримерки.
Келси плюхнулась в кресло рядом со мной.
- Не за что. Во-первых, ты выглядишь великолепно. Я немного завидую. Разве у Афродиты платье не должно быть лучше?
Я закатила глаза.
- Ладно, все в порядке. Не важно. Во-вторых, сегодня ты будешь блистать. Серьезно. Буквально надерешь всем задницы. И, в-третьих, ни пуха ни пера.
Келси наклонилась и лизнула меня в щеку - некая странная традиция перед спектаклем, которую она соблюдала все то время, что я была с ней знакома.
- И последнее, снаружи еще кое-кто ждет, чтобы пожелать тебе удачи. У тебя есть пять минут до разминки. Я могу обещать вам уединение на три минуты, так что лучше пользуйся, пока есть возможность.
Она послала мне воздушный поцелуй в щеку, подскочила к двери и закрыла ее за собой, как только Гаррик проскользнул внутрь.
- Привет, - сказал он.
- Привет.
Он прошел дальше в комнату, а я встала. Наблюдать себя в дюжине зеркал по всей комнате было странно, так что я сосредоточилась на нем, что было не трудно. Он, как всегда, выглядел великолепно.
- Ты выглядишь…
Он замолчал, дотрагиваясь до моего искусно сшитого костюма темно-синего цвета.
- Если ты скажешь "мило", я сдеру тебя покусаю.
Он улыбнулся и притянул меня к себе. Осторожно, чтобы не смазать макияж, он поцеловал меня в шею, затем опустился ниже и запечатлел поцелуй над самым сердцем, чуть выше линии декольте у платья. Я вцепилась ему в плечи, почувствовав головокружение от его прикосновения.
Он продолжил:
- Я собирался сказать, что ты выглядишь невероятно сексуально. Рад, что ты не моя мачеха.
Я рассмеялась.
- Не уверена, что быть твоей студенткой намного лучше.
Он провел губами по моей шее и приблизил свое лицо к моему. Его голубые глаза практически соответствовали цвету моего платья, став темными и порочными.
- Один месяц, - сказал он.
У нас оставался месяц до того, как он перестанет быть моим учителем, а я - студенткой колледжа. Один месяц, прежде чем не будет иметь значения, что мы чувствуем, и кто об этом знает. Месяц до того, как мы планировали заняться любовью.
Этот план казался разумным, когда мы, больные, отсиживались у меня в квартире. Он дал мне необходимое время, чтобы унять свою тревогу, и имел смысл, так как позволял нам избежать неприятностей. Но чем больше Гаррик смотрел на меня так, как сейчас, и любил меня, тем меньше меньше меня волновало ожидание.
- Жаль, что я не могу поцеловать тебя по-настоящему, - произнес он, печально глядя на мои губы, полные и красные, благодаря слою грима.
- Сегодня вечером, - сказала я ему. - После вечеринки. У меня дома?
Он подался вперед, и в последнюю секунду, отклонившись от моих губ, поцеловал в то место за ухом, отчего, как он знал, у меня подгибались ноги.
- Это будет не скоро. "Горю неистовой любовью", - процитировал он одну из моих реплик из спектакля. И это напомнило мне о том, что наше время, возможно, истекало.
- Тебе, наверно, лучше уйти, пока никто не вернулся. Поблагодаришь Келси на обратном пути?
- О, обязательно. Самое лучшее, что когда-либо случалось со мной… это то, что эта девушка узнала про нас.
Я повернулась к зеркалу, убедившись, что макияж и прическа все еще выглядели идеально.
- Я сделаю вид, что не слышала, как ты только что сказал, что моя лучшая подруга - лучшее, что с тобой когда-либо случалось.
Несмотря на то, что ему нужно было уходить, он кинулся ко мне и заключил в объятия, обняв сзади. Поцеловав мою шею в последний раз, он сказал:
- Я люблю тебя.
Я взглянула на него в зеркало. Мы хорошо смотрелись вместе: он - в костюме, я - в изысканной греческой тоге. Все это еще казалось невероятным, то, что с нами происходило.
- Я тоже тебя люблю, - ответила я.
После того, как он ушел, я продолжала смотреть в зеркало, думая о том, что выгляжу по-другому. Не из-за костюма, прически, макияжа, а я сама. Я выглядела… счастливой.
Я услышала, как Алиса позвала всех на разминку, и сделала глубокий вдох, пытаясь успокоить бешено колотящееся сердце.
Сегодня был важный день.
Наш первый показ "Федры".
Последняя в моей жизни премьера здесь.
И если захочу, то ночь, когда я потеряю девственность.
* * *
В театре бывают моменты, когда все складывается именно так, как должно быть. Идеальные костюмы и декорации, восхищенная и благодарная публика, непринужденная игра.
Сегодня был один из таких вечеров.
Все актеры были в ударе.
А я… за эти два часа на сцене я прожила другую жизнь. Я пережила стыд. Знакомое мне чувство. Я ощутила надежду, когда пришла весть о смерти моего мужа. Мне пригрезилось, что, может быть… может быть, Ипполит мог быть моим. Я ощутила ужас, когда мои чувства оказались не взаимными, и когда узнала, что мой муж все-таки жив. Я испытала боль раскаяния, когда Ипполита убили из-за моих ложных обвинений. И, наконец, я почувствовала облегчение и избавление от своих преступлений и практически ощутила яд, который приняла Федра, растекающийся по крови, достигающий моего сердца. Лишь после того, как я рухнула на пол, Тесей произнес свои последние слова, и погасли огни, я смогла действительно выйти из роли.
Из темноты раздались аплодисменты, и у меня перехватило дыхание. Я боролась с подступающими слезами после того, как пережила нечто, настолько совершенное и мощное, каким и был этот спектакль. Это было именно то, чем был театр - своего рода переживанием. Мы никогда не смогли бы снова воссоздать это. Только люди, собравшиеся здесь сегодня вечером, могли знать, каким он был.
Театр может быть только раз в жизни… всегда.
Казалось, будто сошлись звезды, потому что внезапно так много вещей в моей жизни стали очевидными. То, что до сих пор ускользало от меня, встало на свои места. Все обрело смысл, и я не могла дождаться, чтобы увидеть Гаррика. Когда мы покинули сцену после финального поклона, за кулисами все зашумели. В коридоре, между дверью на сцену и гримерками, выстроились друзья и семьи. Эрик тоже там был, улыбающийся нам и гордый за поставленный спектакль. Я первой обняла его, благодарная за то, что он дал мне этот шанс и что в ту первую неделю, когда я отвратительно справлялась, не выгнал меня.
- Лучшая работа, которую я когда-либо видел у тебя, Блисс. Ты должна гордиться.
Я гордилась, Боже, я гордилась. У меня на лице расплылась улыбка.
Позади него стоял Гаррик, и, хотя это было рискованно, я обняла и его тоже. Он удерживал меня не долго, достаточно для того, чтобы лишь прошептать мне на ухо: "Превосходно".
А потом я слилась с толпой.
Я была скользкой от пота, а платье казалось таким тяжелым, словно на мне висел другой человек, но я наслаждалась изливавшимися на меня объятиями и поздравлениями.
А когда вернулась в гримерную…
Я танцевала.
Мы все танцевали. Келси врубила свой Айпод, и мы праздновали, стягивая костюмы слой за слоем. Наша гримерная была заполнена цветами, которые своим ароматом перебивали запах пота. Убрав костюмы и надев свою одежду, сняв грим и нанеся обычный макияж, мы решили перенести вечеринку в другое место. Мы направлялись в "СайдБар" - единственный бар недалеко от кампуса, куда допускались те, кому еще нет двадцати одного. А это было обязательным условием, когда собирался весь актерский состав.
Выйдя из гримерной, я удивилась, обнаружив ждущего за дверью Кейда. Он подошел ко мне.
- Эй, можно я поеду с тобой в "СайдБар"?
Это было удивительно, но, безусловно, приятно.
- Было бы здорово, но я планировала уехать пораньше. Сильно устала, - ответила я ему.