- Я тебя и поддерживаю. Такое состояние, беременность, тебе, может, один раз в жизни дано испытать. Так вот и наслаждайся каждым днем по полной. А то можно подумать, без тебя на работе все колом встанет.
- На самом деле я хотела до сентября поработать и все. Месяц остался.
- Вот и правильно. Потом еще тяжелее будет ходить, зачем рисковать.
- Да, конечно. Тем более, я так чувствую, что мне лучше находиться подальше от общества. Раздражаюсь по любому поводу. Чуть‑что готова взорваться. Денису достается. Проснусь ночью и спать не могу, бессонница, понимаешь? А он спит, ему хоть бы хны. А меня прям это бесит. Вот он спит, а я не могу, - Юля устало села за стол и подперла рукой щеку.
Таня засмеялась, вытерла руки полотенцем и присела рядом.
- Ничего страшного. Покапризничай, беременным можно.
- У тебя тоже так было?
Таня задумалась, как будто вспоминая, потом пожала плечами:
- Да как сказать… Я почти всю беременность одна провела. Некого доставать было. Этот, - кивнула неопределенно, имея в виду мужа, - почти все время по командировкам болтался. Ну, братика достану, бывало. Но братик - это же не муж. Не было у меня возможности покапризничать как следует. Так что ты пользуйся возможностью, оторвись за меня, пусть Денис прочувствует.
- Хорошо, так и быть. Только ради тебя, - посмеялась Юля.
Юлька такая милая стала, уже заметно изменилась во внешности, как и все женщины, переживающие этот чудесный в жизни период вынашивания малыша. Губы у нее пополнели и лицо стало округлое. Сейчас Таня смотрела на жену брата и понимала, что в жизни у самой все было наперекосяк. Почему одни мужчины следят за каждым вздохом супруги, как, например, Денис, а другим наплевать если даже у жены появились проблемы со здоровьем? Трудно сказать, почему все тот же Денис, который всю жизнь утверждал, что детей иметь не хочет, сейчас вел себя как сумасшедший папаша и сводил Юльку с ума своим контролем, а Боря, чуть ли не с первого свидания заявивший о своей бесконечно любви к детям и желании их иметь, свою дочь с трудом переносил. Трудно сказать, да и не стоит об этом думать. В прошлом вообще копаться не стоит, тем более в таком далеком прошлом. Таня и не собиралась, просто Юля своими разговорами и трогательным волнением по каждому поводу вызывала в душе какую‑то щемящую тоску.
- Таня, а ты хочешь еще детей? - вдруг спросила Юля, и Таня покраснела, как пойманный за руку воришка, и сделала глубокий вдох.
- Я всегда хотела иметь не одного ребенка, - осторожно подобрала слова, - но хотеть - не значить родить. Я уже не в том возрасте.
- Как это не в том? Что за глупости…
- Потому что я тогда буду не то что старородящая, а древнеродящая, - засмеялась Татьяна. - Пойдем, а то сейчас муж твой принесется узнавать, что мы тут засели вдвоем.
- Только ты меня от мужа и спасаешь.
- Работа у меня такая - спасатель я, - снова засмеялась Татьяна.
11
Ехать на кладбище решили с утра, пока еще свежо и прохладно после прошедшего ночью дождя. Лёня встал раньше, ушел в душ, Таня еще повалялась в постели, а потом пошла на кухню готовить завтрак. Так у них повелось: Лёня всегда поднимался с кровати раньше нее. И так забавно он вставал: не маялся сонно, не сползал медленно, а открывал глаза, лежал с минуту и вскакивал уже бодрый, полный энергии. Вот откуда у него ее столько. Таких живых и энергичных людей Таня еще не встречала.
На завтрак сварила рисовую кашу, любит ее Лёнька. Таня и сама не против каши с утра, только вот что‑то сегодня не елось. Аппетита не было. От странного волнения, может быть, необыкновенного, будто не на кладбище едет, а на встречу с живым человеком.
- Посиди, я сейчас, - бросила Таня, когда Лёня, вышел из ванной.
Любила заходить в ванную после него, там так душно и плотно пахло мылом, и мужской косметикой. Им пахло.
Завтракали долго и задумчиво, в тишине, которая не то чтобы напрягала, но немножко давила не нервы. Тане, конечно, давила, не Лёне.
- Ну, чего ты вздыхаешь? - спросил Леонид, припадая к кружке с кофе.
Вместо ответа Таня снова вздохнула и тут же засмеялась своему вздоху.
- Цветов надо купить, - сказала первое, что пришло на ум, ибо на самом деле думала совсем не об этом.
- Купим.
Ехали быстро. Так и чесался язык попросить Лёню сбросить скорость, но не решилась, машина мчалась по омытым дождем улицам, почти не останавливаясь на светофорах.
Вошли в ворота кладбища, Таня немного растерялась и крепче ухватила Лёню под руку. Когда вчера уточняла у Дениса, где мать похоронена, он только назвал место, но больше ничего не спросил и не сказал. Глаза забегали по оградкам и памятникам, Татьяна затормозила, выискивая нужную аллейку, но Вуич знающе потянул ее дальше по дорожке. Таня двинулась уверенно, почти бегом, как будто сзади кто‑то подгонял. Какое‑то необъяснимое чувство мешало идти спокойным размеренным шагом. Не для прогулок же место, да и не за этим здесь она.
Подошли к могиле матери. Поначалу Татьяна думала, что ошиблись. Но нет. Имя - фамилия - отчество, годы жизни - все верно. Растерянно, как оглушенно, женщина смотрела на черную высокую витиеватую оградку, на аккуратный гранитный памятник. Внутри оградки чисто, ни сорняков, ни мусора, разве что несколько сухих листьев дрожали на надгробной плите. Таня повернулась и посмотрела на Лёню беспомощно, словно ждала от него какого‑то объяснения, но он шагнул вперед, сжал в кулаках металлические остроконечные пики и застыл. Чего угодно Татьяна ждала - полного запущения, креста без памятника и оградки, но только не этого блеска и чистоты. Не думала, что кто‑то ухаживает за могилой матери, не подозревала, вот и опешила поначалу. Потом взяла себя в руки, зашла в калитку, положила цветы, нетвердыми движениями смела с плиты засохшие листья. И все, делать больше нечего.
И вдруг накатило на Татьяну безудержное отчаяние. Пустое и безрассудное. Как при жизни не была нужна матери, так и сейчас. Нечего ей делать на этой могиле, не о чем думать, не о чем говорить. Только неловкость одна на сердце, что слова не идут и мысли не складываются. Постояла еще немного, но не от души, а скорее, для приличия, и молча взяв Лёню за руку, пошла обратно.
А дома разрыдалась. Так сильно, будто давно накопленные слезы прорвали какую‑то плотину. Почти с порога и разрыдалась. Еще что‑то говорила, но уже шмыгала носом, украдкой вытирая щеки, а как зашла в гостиную, упала в плаче на диван.
Леонид застыл в прихожей, глядя на Таню в просвет между белыми полками встроенного с простенок стеллажа, и впервые в жизни не знал, что делать. На душе стало тяжело и беспомощно, он вдруг понял, что никогда не видел Таниных слез. Никогда до этого момента. Да, все знали, что Таня плаксивая и чувствительная, и ей ничего не стоит заплакать. Она плакала, когда поздравляла родственников и друзей с днем рождения, плакала, когда принимала подарки, даже вчера у Шауриных за столом, когда узнала, что у них будет мальчик, пустила слезу от счастья. Но то все были другие слезы - горячей радости, а не горького холодного отчаяния, как сейчас.
И все же нашелся, твердой рукой оторвал Таню от подушки и прижал к себе, она даже не сопротивлялась, припала, схватилась за его рубашку, словно боялась, что передумает и отпустит. Плакала Татьяна не долго, но надрывно, оторвалась сама, когда опустошилась. Тогда села на диван удобнее, поджала ноги, обхватила колени руками и громко вздохнула.
- Успокоилась? - спросил Лёня.
- Угу, может, еще два дня пореву, - хрипло ответила, глуповато усмехнувшись. Потом отвела от лица выбившиеся из хвоста прядки, заправила их за уши и медленно дрожаще вздохнула, - вот так… - неопределенно подвела итог и вытерла мокрые щеки.
- Чай сделать? - спросил Лёня, уже напрягаясь, чтобы подняться с дивана.
- Сделай, - кивнула согласно, и Вуич порывисто вскочил с места. - И Лёня… - позвала, он приостановился, и Таня сказала, покривившись: - Сними эту рубашку…
На Вуиче были черные джинсы и черная рубашка, очень уместные для их утренней поездки, но теперь захотелось, чтобы он снял с себя эту черноту. Лёня и снял, у Тани в шкафу лежала пара его футболок. Он надел красную. Лёнька не стеснялся ярких цветов, как некоторые мужчины, не старался надеть что‑то серое и практичное. Ей это в нем нравилось. В жизни и так много серости, чего уж лишний раз ее на себя напяливать. Сама тоже старалась покупать вещи поярче, тем более сочные чистые цвета ей очень шли.
Холодными негнущимися пальцами Таня сжала чашку с черным чаем. Нужно что‑то говорить, только не молчать. Почему‑то именно сегодня ужасно боялась тишины, сегодня она какая‑то неловкая.
- Лёня, а почему ты с родителями не уехал в Германию?
Знала, что мать Леонида чистокровная немка, и его родители в девяностых эмигрировали.
- Зачем, - легко пожал он крупными плечами, - буржуям кусты подстригать? Меня и тут неплохо кормят. Я тогда уже с Шауром вляпался по самое не могу, куда уезжать.
- Да уж… Наш Шаур кого угодно сбаламутит.
- Да прям, я и сам рад стараться.
Родители его засобирались заграницу аккурат, когда сын из армии вернулся. Пока документы оформили, пока вызов ждали. Но Лёня отказался уезжать из России. Долго уговаривали единственного сына, долго спорили, но он ни в какую. У него к тому времени свои желания сформировались, свои вполне определенные цели, бросать все и ехать в неизвестность посчитал высшей глупостью. И до сих пор ни разу не пожалел о своем решении. Все у него в жизни сложилось. Все получилось. Почти.
- Ты говоришь по - немецки?
- Бегло. Моя мать учитель немецкого, сама понимаешь, выхода у меня не было, - усмехаясь, развел руками. - Теперь езжу к ним в отпуск, тренируюсь.
Таня понимающе качнула головой и засмеялась. Мокрые ее ресницы дрогнули, наконец‑то и щеки чуть зарумянились, она хлебнула чаю.
- Понимаю. Расскажи что‑нибудь про себя. Ты мне ничего не рассказываешь.
- А что рассказывать? - Сел чуть боком и, подтянувшись к спинке дивана, упер локоть в изголовье. - Говорю же, моя мать училка. Она очень серьезно подходила к вопросам воспитания и всеми силами старалась вырастить из меня приличного человека…
Так глаза у него при этих словах хитро блеснули, что Таня закономерно спросила:
- А ты?
- А я усердно этому сопротивлялся.
- Ну ты же учился в школе олимпийского резерва…
- Да, но это совсем не мешало мне сопротивляться, - улыбнулся он и потер кончик носа. Сам считал, что его улица вырастила, потому что, несмотря на все старания матери, никогда не был домоседом и пай - мальчиком, каким его хотели видеть родители. Мать, в основном. Отцу, кажется, всегда было все равно. - А вообще, я с детства был везунчиком. Пацаном всегда находил то деньги, то золотишко…
Всегда про него так и говорили, что везунчик он по жизни, все к нему с детства будто само в руки плыло, легко давалось. Удивлялись окружающие. Всегда Вуич знал, где, что и как достать, с какими людьми можно и нужно договориться. Никакая авантюра мимо него не проходила.
- И правда везунчик. А к нашему берегу то дерьмо, то щепки.
Лёня расхохотался. Таня сначала хихикнула, потом рассмеялась тоже, задорно так и весело, сбрасывая остатки утреннего напряжения.
- А чем ты увлекался?
Он легко пожал плечами.
- Спорт. Спорт, спорт… Не было у меня больше увлечений. Таких, чтобы я озаботился и дух захватило, не было.
- И бабы, - добавила Татьяна с ироничной улыбкой.
- И бабы, - мягко усмехнулся, - как же без баб…
Таня сделала медленный глоток и долго смотрела в его блестящие зеленые глаза. Потом обежала взглядом лицо: высокий лоб, твердые, четко - очерченные губы, чуть островатый нос, - да, у таких везунчиков, которые все знают и все умеют должен быть именно такой, чуть островатый нос.
- Лёня зачем я тебе? Ты увлеченный человек, с активной жизненной позицией. Зачем тебе такая нудная и скучная женщина, как я? - задумчиво спросила Таня, пытливо вглядываясь ему глаза.
Потому что люблю: хотелось сказать. Потому что любил, нужна.
Столько раз он произносил это слово. Бесчисленное количество раз. Всегда говорил, что любит всех женщин, ведь женщины для этого и рождены, ведь поэтому они, тонкие и слабые существа, сделаны из ребра Адама. И ведь любил каждую по чуть - чуть. Кого‑то за доброту душевную, кого‑то за сексуальность, кого‑то за вкусно приготовленное мясо. И только Танюшу свою - без меры. Давно уже любил ее без меры. И именно ей не мог сказать этих нескольких слов. Боялся. Страшно боялся, что не поверит и рассмеется в лицо.
- Таня, - издал мягкий смешок, - ты не представляешь, как мне не хватает в обычной жизни скуки. Я сам ужасно скучен и непривередлив в быту: ем все подряд, не разбрасываю носки по квартире, а после работы засыпаю перед телевизором.
- И тебя не раздражает, что я плачу?
- Нет.
- И мой бесконечный треп по телефону тебя тоже не раздражает?
- Абсолютно, - спокойно ответил Лёня.
Таня посмотрела на него с прищуром и тихо, но твердо сказала.
- Лёня, если я узнаю хоть про какую‑нибудь твою бабу, а я, будь уверен, все равно узнаю, то кончится твоя скучная и нудная жизнь. Устрою я тебе очень бурное волнение.
На это он усмехнулся и вздохнул, тронул ее нежное лицо.
- Ты меня понимаешь? - серьезно спросила.
- Я тебя понимаю, - так же серьезно он ответил. Только губы поджал, скрывая улыбку.
12
Таня застегнула пуговицы белого халата, шагнула к столу и, задержав руку на деревянной спинке стула, тяжело села. Все еще ошарашенно смотрела на Леночку и не могла поверить услышанному. Леночка же пока молчала. Исподлобья поглядывала на подругу, мягко усмехаясь. Наконец Татьяна выдохнула, чуть ослабнув на сиденье. И словно со слабостью в теле какая‑то заслонка упала, и в голову мысли всякие полезли, страхи и сомнения, которым раньше места не было.
- Ничего не понимаю, - пробормотала, скорее, чтобы просто что‑то сказать, прореагировать, нежели потому что на самом деле ничего не понимала.
- Ох, Танюша, - вздохнула докторица и, деловито поддернув белые рукава, уложила локти на столешницу. - Ты же знаешь, что самый эффективный контрацептив - это вообще не заниматься сексом. А в остальных случаях всегда есть вероятность забеременеть. И с презервативами беременеют, и с таблетками, и даже с внутриматочной спиралью, как ты. И ты, дорогая, на моей памяти такая не первая.
- Это точно? - спросила Таня, еще не до конца проникнувшись мыслью о своей неожиданной беременности. Хотя не сомневалась в поставленном диагнозе: Ленка врач опытный, с большим стажем и высокой квалификацией.
- Точно. Пять недель, Таня. Что делать будем?
- Как что? Рожать, конечно. Что за вопрос, Лена. Конечно, рожать.
- Да и правильно, - неожиданно сказала Леночка и тоскливо вздохнула. - Мужик у тебя нормальный, чего бы и не родить.
При этих словах пульс застучал в висках. Тонкой рукой Таня ухватилась за край стола, кажется, пол качнулся под ногами. Стыдно признаться, но до этого момента даже не подумала о Лёне, только привыкала к мысли о ребенке и уже планировала, как жить дальше. А теперь задумалась, как сообщит ему эту новость, и что в ответ услышит.
- Да причем тут мужик? - тем не менее внешне своей растерянности не показала, а отозвалась легко и уверенно. - Я для себя рожать буду.
- Так, ладно, - вздохнула Ленка, - давай тогда сбегай анализы сдай. Чего тянуть? Еще девяти нет - успеешь. - Хлопнула на стол бланки направлений на анализы и черканула на них пометки. Потом порывисто сняла трубку и набрала номер лаборатории крови. - Ларочка… - приветливо защебетала, - как там у вас сегодня?.. М - мм… Сейчас Танюша Шаурина подойдет… ага… - и положила трубку. - Ну все, беги.
Татьяна взяла со стола направления, вышла от гинеколога и поспешила на первый этаж в лабораторию. Сдала анализы и вернулась к себе. У кабинета ее уже поджидали пациенты.
- Минуточку, - сказала Таня вежливо и прикрыла дверь. Задержала прием, чтобы перевести дух и выбросить зажатую в сгибе локтя проспиртованную ватку.
Вату‑то она выбросила и вздохнула вроде глубоко, чтобы в себя прийти, но почему‑то эффект получился обратный: голова вдруг закружилась, и тошнота резко подкатила к горлу. Дрожащими ладонями Татьяна оперлась на стол, опустилась в кресло. Прикрыла рот пальцами, словно сдерживая рвотный позыв, и задышала часто. Смешно даже: только узнала про беременность и будто проснулись все ее признаки. До этого ни тошноты, ни головокружения не ощущала. Пару раз только, но все списала на усталость и нездоровое питание - то не вовремя поест, то тяжело. Тошнило ее после кладбища, да и тут думала: все от волнения. И к Ленке сегодня с утра забежала, потому что низ живота все выходные болел, так сильно, что забеспокоилась, уж не воспаление ли яичников. На все грешила, только не на беременность. На задержку не обращала внимание, потому что последние месяцы цикл сбился. А теперь такой сюрприз: она во второй раз станет мамой. Мамой… Господи!
Мысль эта, - о том, что внутри уже живет, растет крохотное существо, - будто прорвалась в голову, зажгла разум, и ее саму словно резким толчком с места подняла. Таня вскочила, судорожно прижала руки к животу. Так сладко ёкнуло сердце и понеслось вскачь. Но вслед за этим снова приступ тошноты.
- Я сейчас, - натянуто улыбнулась в коридоре и поторопилась в туалет.
Тошнота прошла часа через два, самочувствие нормализовалось. Только с аппетитом целый день были проблемы, ничего есть не могла. Это точно от волнения. Все думала, что нужно позвонить Лёне, и никак не могла решиться огорошить его этой новостью. Если уж ее как обухом по голове, то его и подавно; потому что не припомнила, чтобы Вуич высказывал горячего желания иметь детей и жениться. Кажется, вполне он доволен существующим порядком вещей и их легкими приятными отношениями. Вот почему мысль о ребенке, при всей ее сладости, немного горчила, - ибо когда появляются дети, кончается романтика и сентиментальность, и начинается жизнь обычная, рутинная. По крайней мере, в Таниной жизни все было именно так. Возможно, у кого‑то по - другому, но не у нее. Она всегда слишком большое внимание уделяла ребенку, ставя его интересы превыше своих, и уже не могла закрывать глаза на многие вещи, которые до рождения малыша спускала с рук.
Где‑то к обеду Лёня сам позвонил, но у нее не было возможности поговорить спокойно, да и у него, по всей видимости, день выдался суетливый, так что перекинулись парой слов и договорились созвониться вечером. К концу рабочего дня у Тани голова кругом шла от мыслей и волнения, снова задрожали руки, и ноги стали ватные, она, даже не задумываясь, правильно ли поступает, поехала к брату. Без звонка, без предупреждения, просто сорвалась и поехала к Денису на работу. Повезло, что он вообще был на месте. О том, что в такое время его могло и не быть в офисе, Таня совсем не подумала, что, впрочем, неудивительно. В таком‑то состоянии.
В приемной Таня задержалась, приняла из рук заботливой секретарши стакан прохладной воды.
- Подожди минутку, у него люди, - предупредила Лиза и усадила сестру шефа в кресло. Видно, что плохо той, от жары, наверное. Лицо бледное, и сама, кажется вот - вот в обморок упадет.
- Угу, - кивнула Татьяна и жадно припала к воде.