Я не стала вводить ее в курс дела прямо по телефону. Решила все рассказать на месте. Райка дежурила и оставалась в своем довольно спокойном отделении всю ночь.
Я приехала к ней в семь вечера. Какое-то чудо чистоты сидело, наклонив голову, за столом в коридоре и что-то старательно писало. Накрахмаленный колпак голубого цвета и иссиня-белый халатик оттеняли глубокое декольте цвета крем-брюле. Когда Райка подняла на меня черные и блестящие, как у индианки, глаза, я посочувствовала всем здешним пациентам и Райкиному мужу Паше в том числе.
– Гелка, зараза! – приглушенно воскликнула Рая, выскочила из-за стола и колыхнула богатым бюстом съедобного цвета. – Здорово, корова!
– Привет от быка! – закончила я наше детское приветствие, счастливо улыбаясь и целуя упругую щеку. На меня пахнуло лекарствами вперемешку с нежнейшими цветочными духами. – Какая ты важная, Райка! Прям, королева Виктория!
– Да какая королева Виктория! – польщенно отмахнулась Райка. – Тут у меня царство еще то. Такое впечатление, Гелка, что всем больным нынче в неврологии места не хватило. Во… Гляди, Левочкин ползет. Сейчас жаловаться начнет. – И сказала громко, как глухому, обращаясь к худому до дистрофии высокому старику в растянутых тренировочных и спортивной кофте: – Да, Николай Яковлевич! Что у вас опять, лапа моя, приключилось?
– Та, понимаешь… Больной этот… Ну как его! Рахмет этот. Или Рашид! Ну ты поняла…
Черномазый… Ну скажи ты ему! – старик прижал сухую руку к сердцу и дрожащим от подлинных эмоций голосом взмолился: – А то, понимаешь… Ну сколько можно. Сидит и сидит. Сидит и сидит.
– Да где сидит-то? – добродушно поинтересовалась Рая. – В туалете что ли? Не попасть вам?
– Да зачем в туалете? – рассердился Николай Яковлевич. – На койке он сидит.
– Так что ж, я его уложу, что ли? – беззлобно попыталась отделаться от деда Райка.
– Ты ему скажи, чтобы не пя-лил-ся! – из глубины души исторг дед. – Он сидит и лупает! У меня так язва откроется, я вам всем обещаю!
– Да не нужна мне ваша язва, Николай Яковлевич! И никому не нужна. Бог с вами! Вы успокойтесь, успокойтесь, голубчик вы мой. Пойдемте. Я ему скажу, чтоб не лупал. Тоже мне! Завели манеру на Николая Яковлевича нашего лупать!
И Райка, многозначительно на меня оглянувшись, приобняла за худые плечи несчастного старичка и повела его в палату. Я осталась стоять, прислонившись к стене возле поста. Райка вернулась через пять минут, возводя глаза к небесам.
– Пойдем в сестринскую. Я чайку поставлю. Замоталась уже. Там, представляешь, – она хихикнула, – мужик медитирует. Сидит на кровати в позе лотоса и смотрит. Не на Левочкина, конечно… Просто перед собой. А этот, дурак, весь извелся. Пять человек в палате – ужиться вместе не могут. Бегают, жалуются. Я тут как вожатая в пионерском лагере. Дурдом.
– Как Паша? Уже ушел? – спросила я, помешивая щедро насыпанный мне в чашку сахар.
– В пять часов понесся. Он сегодня Настасью из садика забирает. – Райка отпила сладкого чая и зажмурилась от удовольствия, как кошка.
– Забыла… Я же тебе шоколадку принесла, – я взяла из сумки шоколадку и положила на стол.
– Да ты моя лапочка… – умильно проговорила Райка и радостно зашуршала фольгой. – Ну так чего у тебя стряслось? Надеюсь, не заболела?
– Райка, ты еще не забыла, как гадать на картах? – начала я понемногу поворачивать в нужную мне сторону.
– Ты что, влюбилась? – насторожилась она и даже перестала жевать, как будто хуже этого со мной ничего произойти не могло.
– Да нет, – ответила я уклончиво. – Дело не во мне. Просто мне понадобится твоя помощь. Ты же на работе не каждый день?
– Сутки через двое, – ответила Райка.
– Вот и прекрасно.
Когда я поведала ей обо всем, что наобещал мне Антон, Райкины глаза загорелись.
– А что скажет Паша? – неуверенно спросила я. – Он не будет возражать?
– Гелка, ты неправильно ставишь вопрос. Не что скажет Паша, а что я скажу Паше! Но это я беру на себя. Ты когда мне в прошлый раз звонила и говорила, что этим занялась, я тебе прямо позавидовала. По-хорошему, конечно. И я ведь кое-что умею. Слушай, ну ты прямо так кстати с этой своей идеей. Я уж тут извелась. Денег не хватает. Перспектив никаких.
Пашка каждый день на отделении. Я уж думала сама дать объявление в какую-нибудь дешевую газетенку – гадание там, то да се. И тут ты! Вот это судьба!
– А как мы наш салон назовем? – спросила я воодушевленно.
– Что-нибудь из наших с тобой имен. Райский ангел. Или ангельский рай.
– Можно и фамилии задействовать. Плохо, что ли – Май и Райкина. Рай, труд, май! – засмеялась я. – Майский рай.
– Райский май, – прыснула Райка.
– Ангел&Рая, – изрекла я и подняла палец. Что-то со мной произошло. Я произнесла "ангел" и начала медленно, но неотвратимо краснеть. И никаким усилием воли затормозить эту странную реакцию у меня не получалось. Вот еще напасть…
– Впечатляет, – глубокомысленно согласилась Рая.
– Да, кстати, – небрежно спросила я. – А ты, случайно, не знаешь, как снимать приворот на крови с женатого? А то ведь мало ли кто к нам с какими проблемами пойдет. Меня тут спросили, а я не знаю.
– Бабка говорила. Я помню. Приворот на крови вырывается с мясом. Только с чьим, я не знаю. Я это для себя так понимаю: он связывает двоих, как веревка. Чтобы оборвать – или у него кусок мяса вырвется, или у нее. Но лучше в это не соваться. Я так считаю. И вообще, давай определимся, за что мы беремся, а за что нет. Я, конечно, кое-что от бабки помню… Но сама понимаешь. Такого можно наворотить!
Салон "АНГЕЛ&РАЯ"
Наш с Райкой совместный бизнес начался во дворе двухэтажного дома на Черной речке, построенного пленными немцами. Сначала офис наш представлял собой обшарпанную однокомнатную квартирку, которую мы за две недели превратили в довольно таинственное местечко.
Когда Райка знакомилась с Антоном, она меня сильно удивила. Глянула своими черными индийскими глазами и, не стесняясь моего присутствия, томно представилась "Ашварайя". Откуда она только это взяла?
Антон, утвердив Райкину кандидатуру, чрезвычайно настойчиво потребовал сделать все оперативно, прислал пару подозрительно молчаливых малярш и велел купить все, что надо для интерьера, и быстро занять свои рабочие места. Получив карт-бланш на насущные расходы, мы с Райкой поехали на улицу Комсомола в Дом ткани и накупили там километр лилового, пурпурного и черного шелка, беспощадно иронизируя по поводу примитивности человеческого сознания. Чтобы проникнуться, ему обязательно нужен спектакль.
Наша дизайнерская мысль была проста – в одно мгновение наша теперь уже чистенькая, оклеенная светлыми обойками квартирка превращалась в приют потусторонних сил. Карнизы висели не только над окнами, но и под потолком вдоль всех стен. А с них шикарными складками спадали закупленные оптом шелка, превращая комнату в коробочку для драгоценностей. Даже пол в комнате был закрыт черной тканью. Но это уже было вызвано необходимостью – множество ритуальных заговоров, которые были записаны в Райкином пухлом блокноте, обязательно надо было читать на полу, закрытом черным молитвенным полотном.
А потом по списку, составленному хозяйственной Раисой, были докуплены и принесены всякие магические инструменты. Тут были стеклянный графин, высокие стаканы, веник, вязанка церковных свечей, гвозди, иглы, серебряные ложки, соль и перец в количестве, подходящем для армейской столовой. А старые ржавые амбарные замки с ключами были планомерно скуплены за копейки у ханыг, разложивших свое барахло на газетках у входа на Сытный рынок.
Труднее всего нам пришлось с иконами. Надо было найти такие иконы, как Пресвятая Богородица "Неувядаемый цвет", "Мученица Анастасия Римлянина", Богородица "Толгская", "Господь Седмица" и "Ангел пустыни". У Райки все было записано. Ведь она начала помогать бабушке тогда, когда меня еще считали маленькой. Я этих тонкостей не помнила. Помнила только, что у бабушки было множество разных иконок. А какие для чего – не то что не помнила, просто не знала.
Обманывать будущих клиентов я лично не собиралась. Я считала, что могу оказать им посильную помощь – разобраться в причинах их трудностей, подсказать, на что обратить внимание. Все, чем я более всего хотела заниматься, было скорее из области психологии. При этом в моем арсенале была не только астрология.
Мне самой всегда было сложно принимать решения. Я поняла это давно и с детства обращалась к неведомым силам, чтобы они помогли мне определиться. Орел или решка? Петух или курочка? Любит, не любит. Плюнет, поцелует. К сердцу прижмет? К черту пошлет! А когда повзрослела, моей советчицей стала Книга перемен. Она никогда не берет на себя смелость решать за другого человека. Она только описывает ситуацию, сложившуюся вокруг тебя. Это похоже на помощь, которую способна оказать заплутавшему туристу карта чужого города. Но карта при этом тебя никуда не посылает, стрелочками маршрут не указывает. Ты можешь идти направо и налево, вперед и назад. Просто теперь тебе понятно, где ты есть. Над пропастью во ржи или в двух шагах от цели.
Гаданию на Рунах я научилась сама, перечитав в Публичке все, что удалось по этой теме найти. Я даже не думала, что в недрах серьезной библиотеки окажется так много материала. Меня завораживали уже одни колдовские имена рун – Эваз, Альгиз, Уруз и еще множество таких же таинственных звукосочетаний, несущих в себе неведомую силу. И потрясающие названия слоев сознания – Альфхейм, Мидгард, Свартальфхейм и воля Богов – Асгард.
Распределить наши обязанности мы с Райкой договорились так: моя специализация – гороскопы, астрологические прогнозы, гадания на рунах и Книга перемен. Райка прекрасно гадала на цыганских картах и даже на картах Таро. Этого я не умела. Карты Таро способны рассказать целую историю. Главное, уметь ее правильно расшифровать. А для этого нужен талант. Видимо, цыганские корни давали о себе знать. И Райка видела за картами всю ситуацию. Мне же гораздо сподручнее было выуживать смысл из сложнейших рунических раскладов.
Гадание на рунах – это для искушенных. Для тех, у которых известные слова "чем сердце успокоится" вызывают лишь снисходительную усмешку. Руны – это целая шахматная партия, в которой каждый план твоего сознания и души подвергается анализу.
Теперь у нас был целый ассортимент услуг. По обоюдному согласию мы решили сосредоточиться на гадании. И никакими манипуляциями с судьбой не заниматься. Даже хотели сделать на дверях надпись большими буквами "Приворот запрещен". Но потом раздумали, чтобы не привлекать излишнего внимания к этой теме.
Только заговоры на омоложение, похудение на убывающей Луне и женскую привлекательность. Снятие порчи – возможно. Но с большими предосторожностями. Райка активно не хотела этим заниматься. Да и я, честно говоря, тоже. Это все равно что врачом работать в инфекционном отделении. Велика опасность заразиться.
Салоном нашим Антон остался доволен. Только внес небольшие коррективы.
– Все ваши причиндалы должны быть закрыты от любопытных. Сделайте комнату поменьше. А у этой стены тряпками отгородите себе тайную каморку. И вам пригодится, и мне.
– А тебе-то зачем? – обеспокоенно спросила я.
– А я в ней сидеть буду, когда клиентов своих к вам подгоню. Знаешь, Лина, в исповеди бывает очень много ценной информации.
– В какой еще исповеди, Антон? К нам сюда исповедоваться никто не придет. Антон, давай сразу договоримся, – взмолилась я, – у меня за спиной ты сидеть не будешь. Если что – у меня есть диктофон. Я все тебе запишу. Только не надо этих тайн мадридского двора. Я с ума сойду.
– Там видно будет… – ответил он, как хозяин. – И еще! Это относится к вам обеим – я не хочу, чтобы кто-то узнал, что я к этому салону имею отношение. Это важно! Лина! Запомнила? Никому!
– Да кому я могу сказать?
– Мало ли… Девкам моим на работе. Или еще кому. Договорились? Никому!
– Договорились, – пожала я плечами.
– О'кей, завтра объяву опубликую. А телефон, Лина, укажу твой домашний. Здесь пока сидеть нечего. Если начнут звонить, вы их по записи принимайте, чтобы целыми днями тут не торчать. Но ты уж тогда, будь другом, сиди дома и отвечай на звонки.
А что делать, пришлось сидеть. Я и не думала, что в нашем двадцатом веке столько людей не справляется со своими проблемами без магии.
Я только и делала, что бегала и отвечала на звонки, поражаясь тому, что женщины, оказывается, так агрессивны. Движущей силой большинства из них была месть. Обиженные женщины представляли собой целое черное воинство. А сколько их ходит среди нас и смотрит нам в спины ядовитыми глазами! Мне казалось, что уже от одних этих звонков я должна была заболеть с пробитой в пятнадцати местах аурой. Ведь мне приходилось обижать их еще больше, отказывая в содействии извести, разлучить, проучить, наказать и наслать несчастье. Неужели ненависть действительно сильнее, чем любовь?
Через несколько дней я ужасно устала от таких звонков. И искренне обрадовалась, когда вдруг услышала голос Виталика Саца. В суете и хлопотах, связанных с открытием салона, я о нем совсем забыла.
– Геля, куда ты пропала? – спросил он меня нервно. – У нас не хватает материала. Спасай! Полполосы надо прикрыть. Мне нужно твое интервью. Какое бы оно ни было. Если что – я подправлю. К завтрашнему утру сделаешь?
– Постараюсь… – пролепетала я. – Но ведь надо же еще показать их пиарщице, Карине.
– В десять интервью должно быть у меня. Иначе кранты. Выручай! И потом, ты же сама говорила, что виолончелист этот на конкурс не поехал. Значит, и пиарщица перетопчется.
После этого разговора, я села на стул возле телефона и бессильно опустила руки. Чтобы выполнить это поручение, мне нужно было собрать всю свою волю в кулак. Прокручивать в голове историю с Туманским я была еще не готова. Я старательно покрывала свою свежую память толстыми пластами новых забот. Воспоминания о нем были похожи на зерна озимой пшеницы. Дать ростки они могли не раньше, чем по прошествии длинной и снежной зимы.
Поток моих мыслей прервала Лиля, решительно остановившаяся передо мной. Я сидела в темном коридоре, зажатая в узкой нише между шкафом и тумбочкой, на которой стоял телефон. А Лиля стояла передо мной с пылающим негодованием в широко открытых глазах.
– У меня к тебе очень серьезный разговор, Геля! – начала она клокочущим от переполнявших ее эмоций голосом. – Мало того, что ты потеряла мои любимые очки. Ладно… Бывает. Но теперь получается вот еще что – ты воруешь моих клиентов!
– Как это? – не поверила я.
– Уже два человека, которых ко мне направили по знакомству, попали не ко мне, а в магический салон "Ангелы Рая". Как я понимаю -это то, чем ты в данный момент занимаешься. Мне бы не хотелось, чтобы такое повторялось снова.
– Лиля, дорогая, это какое-то недоразумение, – я в искреннем порыве прижала руки к сердцу. – Я ничего такого специально не делала. Может быть, если кто-то с места в карьер начинает говорить, что его бросили и у него проблемы в личной жизни… Но если зовут тебя, я никогда никому не говорю: "Лучше обратитесь к нам". Ты же понимаешь… Это какая-то случайность.
– Надеюсь, что так. Но мне бы моих клиентов вернуть! Я на нашем с тобой соседстве теряю деньги! – четко сформулировала свою мысль Лиля. Я бы, наверное, так не смогла.
– Ну хорошо, хорошо… Я тебе двоих верну. Не уверена, что тех, кто звонил. Но кого-то обязательно. Черт… Надо было раньше об этом подумать. Я ведь столько народу послала, кто мести жаждал. А ведь это все твои потенциальные клиенты. Как ты, Лиличка смотришь на наше сотрудничество? А? Сферы смежные.
– Правильно Гелка. Ты мне – я тебе.
Бывают такие воспоминания, которые лучше до поры до времени не ворошить. Они как открытые раны. Пройдет время, и однажды, случайно позволив себе к ним прикоснуться, ты понимаешь, что они уже не болят. Не вызывают в тебе бурю эмоций. Ты можешь прокручивать их перед глазами, как снятое кем-то кино. Но для этого требуется срок.
Если бы не производственная необходимость Саца, я бы не решилась притронуться к диктофону и воскресить все то, что со мной произошло.
Я положила перед собой чистый лист. Взяла ручку. Но вместо того чтобы скрупулезно записывать каждое слово, так и просидела, не шелохнувшись, прослушав подряд обе стороны кассеты, периодически падая в черную глубину засасывающей меня горько-шоколадной воронки.
"По-моему, вы любите мужчин так же, как депутаты любят народ. А еще говорят, что женщины склонны к моногамии. Может быть, жизнь их уже исправила?"
Собственный голос я слушала с раздражением. Неужели же он у меня такой… Детский, что ли. Я даже не знала, как это назвать поточнее… Не роковой. Я была о нем гораздо лучшего мнения.
Потом мне пришлось вернуться к началу и слушать по фразам. Да еще и по нескольку раз.
"Вы уверены, что именно этого хотите?"
Каждое слово, сказанное пропадающим в конце фразы низким голосом, отпечатывалось в моем несчастном сознании, словно клеймо на плече у блудницы. Меня то и дело бросало в жар. И вся эта процедура становилась похожей на изощренную пытку.
Я уже не вдумывалась в сказанные им слова, машинально записывая их на бумаге. Я только вслушивалась в его голос и тонула в его волнах, не предпринимая никаких попыток выплыть.
"Я не могу сказать, что музыку я люблю. Это знаешь как… Вот у тебя волосы рыжие, а у меня виолончель. Примерно так… "
Изрядно попортив себе нервы, я настрочила целых пять страниц текста сомнительной журналистской ценности. Приняла душ, чтобы успокоиться. И стоя под прохладным потоком воды, все никак не могла понять, как так получилось, что мы расстались без всякого намека на продолжение. Разве такими вещами бросаются? Или для него это ровным счетом ничего не значило? Так бывает?
Мне захотелось немедленно все повторить.
Только не расслабляться и не давать волю своим чувствам. А планомерно влюбить его в себя, а потом чрезвычайно жестоко бросить. Пусть помучается так, как мучаюсь теперь я.
Мне казалось, что сердце мне зацепил рыболовный крючок, а не гладкая и прямая стрела Купидона. И к тому же от этого злосчастного крючка тянулась толстая леска. А леска была привязана к удочке. А удочку эту крепко держал в своей левой руке господин Туманский.
Заставить его страдать и бросить! Сладкое предвкушение мести разлилось по телу приятным теплом. В конце концов, можно воспользоваться и магическими приемами. Я знаю одно замечательное руническое заклинание на власть женщины над мужчиной. Можно на деле проверить, насколько оно эффективно. Что же я, сапожник без сапог? Надо только вырезать ножом на деревянном амулете руны Кеназ, Гебо, Лагуз и Вуньо. А потом закрасить ложбинки своей кровью. Да, кровью. Кровь в магических ритуалах всех времен и народов используется как чернила. Но в ней сила.
Стоп, стоп, стоп! О чем это я размечталась? Я же зареклась применять запрещенные приемы в личной жизни. С личной жизнью у меня и так полный бардак.
Боже! Как недалеко я ушла от всех тех, кто названивал мне в последние дни. И я еще смею кого-то осуждать! Да уж, справедливые слова -не суди, да не судим будешь.