Напоследок окатив себя ледяным душем, я потушила-таки костер своих пагубных мыслей. И, с остервенением глядя на себя в зеркало и вытирая мокрые волосы, подумала: какие же все-таки все мы циники. Двадцатый век все вывернул наизнанку. Мгновенное осуществление желаний – болезнь века.
С мужчиной мы начинаем с того, к чему в былые времена долго и трудно пробивались. Чего ж удивляться, что после этого сразу идут титры. Все заканчивается, едва начавшись! Жизнь изменила наше сознание – за колбасой уже давно никто не охотится. Ее не выслеживают, ее покупают в магазине при первых же признаках голода. Чтобы увидеть Индию, необязательно томиться полгода в изматывающем путешествии на Восток, можно просто включить телевизор. И совершенно равнодушно взирать на красоты Тадж-Махала с дивана, жуя бутерброд с "непойманной" колбасой. Нет радости! Все равно что получить олимпийское "золото" в качестве новогоднего сюрприза. За просто так. Разве эта радость сравнима с "золотом", выигранным в тяжелой борьбе…
Я полностью согласна с Антоном – чем дороже ты платишь, тем больше ценишь то, что получаешь. Он, правда, говорил о ценах на услуги магического салона. Но суть от этого не меняется.
Вот взять, например, Туманского… Я ведь досталась ему бесплатно. Сразу. Без охоты и долгого путешествия. Без томительного ожидания и сердечного мучения. Как рекламная закладка, засунутая в купленную книгу, – пробежать глазами и выбросить…
Вечером я позвонила в контору Дисса, чтобы попросить Нику пустить меня за компьютер. То, что я написала от руки, предстояло напечатать и отослать по факсу Виталику в пресс-центр.
Как мы и договорились, я приехала на свою бывшую работу тогда, когда там уже никого, кроме Ники, не было. Знакомый охранник приветливо кивнул, не обращая внимания на то, что мой пропуск не был продлен на этот год.
Ника очень нервничала. К деспотично-непредсказуемому характеру Дисса она пока что не привыкла. Хотя гарантии того, что она к этому когда-нибудь привыкнет, нет и быть не может. Люди вообще делятся на тех, кто Дисса превозносит, и тех, кто его терпеть не может. Я как могла Нику успокоила, пообещав, если что, разобраться с Антоном Альбертовичем лично.
– Не понимаю, Гелка, как ты вообще с ним могла работать. Он же ненормальный… – пожаловалась она мне перед уходом, надевая малиновую дубленку и заглядывая в зеркало. – Сатрап!
– Он же тебе вроде бы нравился когда-то? – невинно спросила я. – Кстати, хорошая дубленочка. Тебе идет.
– Спасибо. Мне тоже нравится. Дорогущая, зараза… А что толку? Он меня в упор не видит, – обиженно сказала Ника, поджав пухлые губки. И легкомысленно добавила, радуясь своему отражению в зеркале. – Голубой, наверное.
– А иначе ты это никак объяснить не пыталась? – усмехнулась я.
– Иначе это, Гелка, не объяснить. Мертвый бы давно уже все понял. А этот приходит с бодуна и давай всех строить. Или у него уже давно ни на кого не стоит. Поэтому и зверствует.
– М-н-да… – пробормотала я, невольно вспоминая опровергающие Никины слова обстоятельства. – Ну хоть зарплата-то тебя устраивает?
– Что-то же должно меня здесь устраивать, -недовольно сказала Ника. – Ладно, Гелка. Компьютер перед уходом выключи. Не забудь. Ключ на щит. Ну, в общем, ты и сама все знаешь. Да, кстати, ты сама-то как? Куда устроилась?
– Да вот… – я кивнула на свои бумаги, вовремя вспомнив о том, что о магическом салоне Антон просил никому не говорить. – Интервью для "Невского времени" печатать буду. Так… понемножку… Осваиваю смежные профессии. А вообще все нормально. Спасибо.
Я разложила бумаги возле компьютера и уже собиралась взять на клавиатуре первый аккорд, как вдруг взгляд мой наткнулся на фотографию в рамочке, стоящую на столе. На ней моя бывшая сокурсница Ника нежно обнимала за мощную шею отвратного вида собаку – бульдога со складчатой мокрой мордой. На верхнюю черную губу пса наползали убийственные желтые клыки.
Я нервно сглотнула. И мне показалось, что в горло случайно скользнула льдинка и холодной медузой растаяла в животе.
– Я не знала, что у тебя собака, – сказала я напряженно.
– Папа взял. У нас в позапрошлом году квартиру ограбили. Слава богу, дома никого не было. Папаша испугался и притащил этого ублюдка. Чтобы охранял. Так мы теперь дома книгу с полки взять не можем. Охраняет.
– А ты с ним гулять ходишь? – замирая от неприятных предчувствий, спросила я.
– Ты что! Только папа ходит. Это ж не собака, – засмеялась Ника, подходя к столу и любовно глядя на фотографию. – Это машина для убийства.
– Да? – ужаснулась я. – А как его зовут?
– Тефаль, – прыснула Ника. – Он всегда думает о нас. Ну все. Я побежала. А то совсем поздно будет. Счастливо.
Мы сентиментально поцеловались, вытянув губки трубочкой. И она убежала.
Я осталась одна на своем бывшем рабочем месте. Здесь было знакомо и привычно. Но от всего, что меня сейчас окружало, вдруг повеяло такими нервами и постоянным стрессом, что я еще раз поздравила себя с тем, что нашла-таки мужество все поменять. Ну если не все, добавила я про себя, подумав об Антоне, то почти все.
Я посмотрела на часы. Надо было быстро набрать текст. Потом быстро отправить факс и выбросить все это из головы. Я принялась перепечатывать текст интервью, стараясь делать это на автомате. Но голос Туманского врезался в мой мозг, как корабельный якорь в морское дно – надежно и крепко. И каждая фраза, которую я сама себе диктовала, звучала в моей голове на гибельно низких частотах.
Я уже собиралась уходить. И следила за тем, как последняя страница текста уползает в факс. И думала, что то, чем я занимаюсь в салоне "Ангел&Рая", очень похоже на принцип действия факсимильной связи. Неверующий не поверит, что лист, проглоченный и выплюнутый факсовым аппаратом, попал куда-то еще кроме твоих собственных рук. Никаких доказательств трансмиссии нет. Однако я знаю, что где-то в другом месте нашего города сейчас в темном кабинете, где уже давно никого нет, другой черный аппарат вдруг ожил и выдал целый рулон поступившей информации. Точно так же и магия. С той лишь разницей, что своему приятелю Виталику Сацу я завтра обязательно позвоню и узнаю, дошел ли до него мой факс. А в те инстанции, с которыми связываюсь я в рамках деятельности магического салона, позвонить и что-либо уточнить невозможно. Но ведь это не значит, что просьбы мои там не получают.
Мысли мои унеслись в те самые далекие инстанции, когда вдруг кто-то стал открывать ключом дверь приемной. Дверь я не запирала. Я точно помнила, что проводила Нику и вернулась к столу. Пойти самой сказать, что здесь открыто, или вообще спрятаться в шкаф? Но шкафы здесь все с полками. Я быстро оглянулась. Прятаться можно было только под стол. А надо? Я же ничего плохого тут не делаю.
Похоже, тот, кто хотел сюда войти, раньше эту дверь никогда не открывал. Судя по металлическому скрежету с той стороны, ключ к двери подбирали путем проб и ошибок.
Дисс-танционное управление
Наконец дверь распахнулась, и на пороге возник Антон Дисс в надвинутой на самые глаза кепке, в распахнутой кожаной куртке и с портфелем в руке. Не глядя на меня, он рванул к двери своего кабинета и опять надолго застрял возле нее с ключом. Я стояла и ничего не говорила. А он моего присутствия не замечал.
Он так долго копался, что я не выдержала и, слегка изогнувшись, заглянула через его плечо. Теперь он никак не мог попасть ключом в замочную скважину этой двери. Да… Дела…
– Кофе сделай мне, Ника! – оловянным голосом сказал он, в конце концов завалившись в кабинет. Дверь за ним захлопнулась.
Я покачала головой. Во как! Немудрено, что Ника никак не может достичь желаемого. Он просто в упор ее не видит. Лучшее, что я могла сделать, – это спокойно одеться и уйти. Даже если бы на моем месте была Ника, ее рабочий день уже давно закончился. И нести кофе нетрезвому директору никто в девять вечера не обязан.
Я постояла, постояла… Посмотрела с тоской на свое новенькое кремовое пальто… И пошла заваривать кофе. Мне, как всегда, стало ужасно жаль Антона. Ведь все нормальные люди уже разошлись по домам, растворились в другой жизни, в "личной", которая никого не касается, кроме них самих. А у этого безумца никакой личной жизни нет. Мы с Антоном оба несчастны. И я его слишком хорошо понимаю, чтобы тихонько дезертировать и оставить его даже без чашки кофе.
Кофе булькал в медлительной кофеварке, наверное, минут пятнадцать. Он выдавал себя по каплям. Надо бы и мне так научиться.
Я поставила чашку на поднос, положила на блюдце два куска рафинада. За время работы с Антоном я выучила его привычки наизусть. Он любил сахар вприкуску.
Когда я вошла, он не обернулся. Он говорил по телефону. Я уловила конец какой-то немецкой фразы.
Кепка и куртка валялись на полу. А сам он сидел на столе лицом к окну, спиной к двери. Спина его выражала полное осознание глубочайшего трагизма и тщетности бытия. Оказывается, спина может выразить и это. Я поставила поднос на стол, специально громыхнув им посильнее. Он медленно обернулся и посмотрел на чашку так, будто бы она звякнула из-за собственного скверного характера.
Я наклонилась чуть вправо, чтобы оказаться в поле его бокового зрения.
Он слез со стола, чуть заметно покачнувшись. С некоторым усилием сдвинул светлые брови. Засунул руки в карманы и стал по своему обыкновению перекатываться с носков на пятки, глядя на меня задумчиво, как памятник Маяковскому. Пауза затянулась, но за это время я так и не смогла для себя уяснить, отличает он меня от Ники или нет.
– Напомни мне… – он запнулся.
– Меня зовут Ангелина, – отрапортовала я. – Мы вместе работаем в…
– Лина, – с упреком протянул он и провел рукой по своей бритой голове. – Я еще не в таком состоянии, чтобы тебя не узнавать. Напомни мне – зачем ты здесь?
– Антон, я здесь по личному делу. – Он присвистнул. – Ну факс мне нужно было отправить. Я на минутку забежала. Сейчас уйду.
– А кто тебя сюда пустил, родное сердце? На фоне покрасневших глазных белков
Антона прозрачные радужки казались двумя морскими медузами. И эти медузы давили на меня так, как будто в каждой из них было по тонне воды. Взгляд его вообще особенно легким не бывал. А тут просто не взгляд, а пресс-папье.
– Ника, естественно, – пожала я плечами. – А что, ты хочешь сказать, что мне сюда нельзя?
– Я тебя не звал, – сказал он резко. – А эту вашу Нику надо к чертям собачьим уволить! Завтра же! А то распустились… Черт знает кого пускают, а сами уходят! Здесь же документы… Уроды и уродки.
– Ну чего ты буянишь? – сказала я мудрым уставшим голосом. – При чем здесь Ника? Кофе остывает. Пей!
Он уставился на чашку. Но стоял и не двигался. Вся его природа протестовала против такого акта вандализма – чтобы ему приказали "пей!", а он бы взял и подчинился.
– Хочешь текилы? – внезапно сменив тональность, спросил он.
– Выпить не с кем? – с большими сомнениями в голосе спросила я.
– Мне для этого компания не нужна, – он нетерпеливо рванул галстук на бычьей шее. – Хочешь – налью. Мне не жалко.
– Дрянь, наверное, какая-то… – пробормотала я.
Но он почему-то решил, что таким образом я выразила согласие выпить. На его рабочем столе появились стаканы и пузатая бутылка. Думаю, в этот момент как согласие он воспринял бы любой мой ответ.
– А тебе самому не хватит? – спросила я в меру сварливо.
– А тебя это, родное сердце, не касается! -Мне показалось, что слова эти он проговорил с каким-то патологическим наслаждением. -Не лезь, Лина, не в свое дело.
– Да… какая же ты все-таки… – с чувством сказала я. Продолжать не имело смысла.
– Какая есть, – привычно ответил он, разливая текилу по стаканам.
По его угловатым жестам я поняла, что выпил он крепко. Он двигался, как автомобиль, за рулем которого сидел новичок. Ну и еще неуловимые интонации… Не те. У него не заплетался язык, и говорил он вполне нормально. Но чуть цепляла слух какая-то узость диапазона. Как будто он боялся соскочить с одной ноты, чтобы не оступиться и не полететь под откос.
– Давай свою текилу, и я пойду. А то поздно. Ты же все равно меня не проводишь…
– Думаешь, со мной тебе было бы спокойнее? Ой, сомневаюсь…
– Что с тобой, Антош? – спросила я, приблизившись к столу и взяв свой стакан. – Ты мне что-то не нравишься!
– А я не водка, чтобы всем нравиться, – глубокомысленно изрек он и залпом выпил все содержимое своего стакана.
Я зачем-то тоже выпила залпом, как в зеркале. Мол, знай наших. Не лыком шиты. Тоже могем. Не сахарные, не растаем. На душе сразу стало легче.
И главное – голос Туманского, неотступно звучащий где-то на фоне нашей с Диссом беседы, стал потише. Я наслушалась его до одури. Что-то похожее случалось со мной летом, после того как целый день собираешь чернику. Вечером стоит только закрыть глаза, и видишь ее перед собой – и за листиком, и под листиком, и эдак, и вот так.
Антон, натыкаясь на углы, обошел стол и оказался со мной рядом. Теперь мы оба сидели на краю стола, молчали и смотрели в одну сторону, как будто ехали куда-то в метро.
– Ну ладно. Я пойду, – сказала я и слезла со стола.
– Останься, – неожиданно потребовал он и преградил мне путь. Обдавая меня парами крепкого алкоголя, он уперся руками в стол с обеих сторон от моих ног. Такая близость меня уже стесняла. Мне пришлось опять сесть на стол и отъехать поглубже.
– Поздно будет… – неуверенно посмотрела я на него. Все это никак не входило в мои планы.
– На ночь, – объяснил он, как будто это все меняло. Он сделал шаг вперед и, как ледокол, врезался в мои джинсовые колени. Я сжала их изо всех сил.
– То-то Ника утром обрадуется, – принужденно засмеялась я. – Нет, Антон. Это все глупости. У меня даже рубашки ночной нет. Нет. Я домой пойду.
– У меня есть рубашка, – заверил он меня, и взгляд его мне совсем не понравился.
– Какая рубашка? – тупо переспросила я, обдумывая пока что возможные пути к отступлению.
– Днем – дневная. Ночью – ночная, – сразил он меня железной логикой.
– Вот и спи в ней сам! Я-то здесь при чем? – Я попыталась освободиться, но он не отпускал.
– Тебе объяснить, при чем здесь ты? – на этот раз что-то в его голосе испугало меня не на шутку. Я с опозданием начала понимать, что в данный момент Антон Дисс вменяем лишь отчасти.
– Ты чего, Антон? – как можно спокойнее спросила я. – Это же я, Лина. Ты что, меня не узнаешь?
– Я не узнаю тебя, Лина, – свирепо сказал он и подсунул под меня свои лапы, подтащив по скользкому столу ближе к себе. Я уперлась ладонями ему в грудь, чтобы затормозить. – Я просто тебя не узнаю…
– Да что ты делаешь? Совсем с ума сошел! – отчаянно зачастила я у самого его уха. Но он меня не слышал. В такой скверной ситуации мне еще не приходилось бывать никогда. Он дернул меня под коленки, и я больно треснулась спиной о край стола.
– Господи, Антон! Ты же сам говорил, что больше никогда! Ты что, забыл?
– Я передумал! – сквозь зубы сказал он, одним движением накрутил на кулак мои волосы и попытался найти брешь в моей экипировке. Я попыталась остановить его руку. – И что ты кобенишься? Забыла, как меня уговаривала…
– Это было давно! – прошипела я, стараясь вывернуться. – Отпусти!
Ничего спасительного в голову не приходило. "Расслабься и получи удовольствие" -вспомнился гениальный совет для такого случая. Видимо, давал его тот, кто не имел никакого представления о том, как это происходит.
Одной рукой он крепко держал меня за волосы, а другой настойчиво пытался вытянуть мой свитер из джинсов, щекотно цепляясь пальцами за ребра. Я хватала его то за одну, то за другую руку, но бороться насмерть пока не решалась. Я знала его характер. Если я начну кусаться и царапать ему лицо, он уже не остановится ни за что.
То, что Антон принимал за водолазку и пытался вытянуть из моих джинсов, на самом деле называлось "боди" и было герметично, как космический скафандр. Судя по тому, как долго он возился с дверями, решить эту задачу ему было еще сложнее. Воспользовавшись заминкой, я набрала воздух и прошептала:
– Не так! Подожди! Подожди! Ладно… Только по-хорошему!
Я слабо верила в то, что это возымеет действие. А потому очень удивилась, когда медленно и с некоторым сожалением он отпустил мои волосы. Может, просто потому, что без посторонней помощи скафандр ему было точно не осилить.
Я села. Антон тяжело дышал. Чтобы усыпить его бдительность, я посмотрела на него снизу вверх самым призывным из своих взглядов и спросила:
– Знаешь, почему ты ко мне лезешь? – Я не успела продолжить.
– Потому что я собираюсь тебя трахнуть, – он смотрел на меня упрямыми красными глазами, уже прочно войдя в состояние бегущего паровоза. – А ты, интересно, что подумала?
– Думаешь, все так просто? Он собирается! Да это я тебя заставила! – Я вложила в свои слова всю силу убеждения, на которую была способна. – Это я тобой управляю! Я еще тогда тебя приворожила! Понял? Это приворот!
Я замерла в ожидании, пытаясь побыстрее понять, чего ждать от него дальше. Все это один к одному напомнило мне то, что однажды уже с нами было. Дисс неудобно опирался пальцами о стол с обеих сторон от моих коленей.
Видимо, до него дошло. И это был шок.
Мне показалось, я слышу, как скрежещут и искрят его тормоза, останавливая разогнавшийся паровоз.
Время растянулось.
Кажется, он резко протрезвел. Шумно выдохнул и тряхнул головой, старательно не глядя мне в глаза. Он сосредоточенно думал. И опять сокрушенно покачал головой. Прихватил одной рукой кисть другой и слегка ее размял. Пауза затянулась.
Когда он наконец глянул мне в глаза, я снова почему-то подумала, что так в глаза, наверное, смотрят на Лубянке.
– С тобой не соскучишься, – сказал он с фальшивым восторгом. – Все твои сюрпризы почему-то так не вовремя!
– Прости, так уж получилось, – бдительно за ним наблюдая, ответила я.
– Перебьешься как-нибудь без моего прощенья, – пробормотал он и быстро обошел стол, уже в который раз сильно ударившись об угол. Он сжал зубы и долго и свирепо смотрел в окно.
А потом одним яростным движением смел со стола все, что на нем было. С грохотом разбилась лампа, вспыхнув на прощание, как молния. Разлетелись бумаги. Телефон, хряпнувшись на пол, обиженно вякнул.
Я отскочила к креслу. Так-то лучше. Теперь моей задачей было просто переждать, пока громовержец отгромыхает.
– Неужели ты действительно думаешь, что можешь меня, – он ткнул пальцем себе в грудь, – заставить сделать то, чего я не хочу?
– Просто тебе теперь кажется, что ты сам этого хочешь, – тихо сказала я.
– Неужели ты веришь во всю эту мутоту? – он посмотрел на меня с презрительной жалостью. А потом совершенно другим, железобетонным тоном сказал: – Запомни, детка! Я все в этой жизни решаю сам! Тебе это понятно? Все, что я сделал, я сделал сам! И не надо тешить себя надеждой, что ты на что-то способна повлиять! Всю эту фигню свою забудь!
– Ну что ж… Теперь я не сомневаюсь, что и Туманского ты тоже сам вывел из строя! Надо же было подстраховаться! Что я со своей магией!
– Да! – заорал он на меня. – На тебя что ли, дуру, надеяться? Пошел и сломал ему руку! Что ты на меня так смотришь? Да, представь себе!