– По крайней мере, последние его два этажа, – кивает Андре, внимательно провожая меня глазами. Я растеряна. Теплый, цвета янтаря паркет сияет чистотой. Картины на светлых стенах производят впечатление оригиналов. На вешалке из темного дерева только один плащ, зато в изящной подставке на полу целый полк зонтиков на длинных ручках. Я слегка морщусь, среди зонтов несколько женских. Но ведь они могут же быть тут просто так, на всякий случай?
– У вас что, часто идут дожди? – спрашиваю я, сбрасывая с ног обувь. Сама идея ходить по этой квартире в обуви кажется оскорбительной. Я стараюсь не думать, какое мне дело до женщин в этой квартире. Я же не стану ревновать Андре? Это было бы абсурдом.
– Если только из слез. – Андре следует за мной, но на некотором расстоянии. Я не могу ничего с собой поделать, я хочу рассмотреть картины – по большей части современные работы или неоимпрессионисты. Меня так и тянет к книжным шкафам в гостиной, где стоят чьи-то фотографии. На них – неизвестный мне Андре, у него другое выражение лица, он – загорелый, только что с отдыха, он катается на лошади, он целует в щеку красивую женщину с темными волосами. Мне до смерти хочется спросить, кто она. На вид ей лет сорок пять, она старше Андре. Но я спрашиваю о другом.
– Ты хорошо разбираешься в живописи?
– Примерно как ты в литературе, – отвечает он. – Значит, ты любишь латте? Я должен признаться, что вообще не большой поклонник кофе. Ты же, кажется, хотела это знать. Но у меня есть эта штука, которая делает латте. Идем, я тебе покажу кухню. Я знаю, как в теории этот самый латте смастерить. Для него нужно молоко.
Я останавливаю его одним простым жестом, я кладу ладонь ему на плечо. Андре оборачивается и смотрит на меня пристально, прищурившись.
– Покажи мне спальню, – говорю я.
* * *
Я не заметила ее сразу, винтовая лестница, ведущая на второй этаж. Узковата из-за попытки сэкономить пространство – вписать ее в неровные контуры внешней стены. Дом Андре был старым, с историей, его множество раз переделывали, подлаживали под нужды нового времени. Даже окна различались по форме и рамам. С крученой лестницы можно было видеть мощеный камнем двор – из окна, похожего на бойницу. Словно ты попала в кино и где-то тут невидимые операторы снимают любовные сцены в исторических декорациях. Где-то в таких домах алхимики готовили порошки, от которых потом гибли короли.
– Я не могу перестать о тебе думать. – Я говорю об этом покорно, как об обстоятельстве непреодолимой силы. Андре не оборачивается, он идет впереди и тянет меня за ладонь. Ступени у лестницы металлические, тяжелые, перила кованые. Я цепляюсь ступней за какой-то выступ и чуть не падаю. Если бы не Андре, я бы слетела вниз по лестнице. Кто придумал такие дурацкие системы!
– Ты в порядке? – Андре смотрит на меня взволнованно. Я киваю, а он только качает головой.
– Я вообще всегда была ходячей неприятностью, – криво усмехаюсь я. Андре вдруг разворачивается ко мне, останавливается и садится прямо на ступени.
– Иди ко мне, – тихо говорит он. Теперь, когда между нами нет никаких преград и бежать мне некуда, мое сердце стучит, как сумасшедшее. Никакого прошлого, ни слова о будущем. Только настоящее. Я нерешительно делаю несколько шагов вперед, и Андре притягивает меня к себе, усаживает меня к себе на колени, как на стул, так, чтобы я смотрела вперед. Светлая гостиная залита ярким электрическим светом, умело запрятанным в лампочки-свечки. Ярко-красный диван, наверное, излюбленное место Андре, если он хочет поваляться и почитать. В ногах лежит плед. Сверху вид совершенно восхитительный, в таком месте хочется не просто жить, хочется наслаждаться жизнью. С чашечкой латте, от которой я так опрометчиво отказалась. Напротив того места, где мы сидим, видно большое окно со скругленным верхом. Через него видны камни старинной кладки дома напротив, окна которого темны.
– Какая красивая квартира, – шепчу я, чувствуя, как губы Андре нежно прикасаются к моей шее.
– Ты тоже очень красивая, – отвечает он, и я смеюсь. Он берет меня за подбородок и заставляет повернуться. – Что смешного?
– О, разве это не самый банальный комплимент? Я и так уже тут, ты можешь не растрачивать на меня слов.
– Твоя уверенность в своей правоте просто поражает. Значит, ты считаешь, что я сказал так, не считая так? Соврал тебе, да? И это – не красиво? – Андре вдруг потянул мою футболку вверх. Волосы поднялись вместе с ней, а затем опустились, наэлектризованные, мне на плечи. Я моментально вытянулась и одеревенела – так неожиданно было его наступление. Я даже попыталась встать, но Андре не дал мне, удержав за плечи.
– У тебя нет занавесок, – прошептала я. – Кто-нибудь увидит.
– И что? – удивился он. – Они позавидуют мне.
– Ты странный.
– Не странней тебя, – пробормотал он, с той же непробиваемой настойчивостью продолжая раздевать меня. Сначала он только запустил руки мне под лифчик, накрыл мои груди ладонями и слегка сжал их. От напряжения лента бюстгальтера впилась мне в тело, но я не шевелилась, вбирая по капле новые ощущения. Андре расстегнул застежку и аккуратно, неторопливо сбросил лямки с моих плеч. Лифчик упал мне на колени, и я осталась топлес, на его коленях, на его лестнице – напротив большого, овального окна.
– Вряд ли в доме напротив кто-то есть, если учесть, что там маленький музей живописи и он уже закрыт. Но ты только представь, что там прямо сейчас сидит какой-нибудь старый одинокий смотритель. Ты сделаешь его вечер ярким и незабываемым. Он смотрит на твои груди, они превосходны, полны, упруги, и ему хотелось бы прикоснуться к ним, сжать их – вот так! – Андре обхватывает мои груди снизу так, что соски остаются неприкрытыми, и приподнимает их вверх. Я ничего не могу поделать, мои соски набухают и твердеют, и я схожу с ума от возбуждения.
– Ему будет плохо видно, – отвечаю я и отмечаю, как плохо мой голос слушается меня.
– Хорошо, согласен. – Большие пальцы Андре скользят по затвердевшим бутонам, венчающим мои груди, и я со стоном изгибаюсь. – Он мучается, потому что ему не хочется отрываться, хочется смотреть, но у него в шкафу на первом этаже есть бинокль. И если сходить за ним, будет куда лучше видно то, что ты скоро покажешь ему.
– Но я ведь могу и уйти.
– Да, ведь ты можешь уйти наверх, в мою спальню, откуда ничего не видно. Что же делать? Он мучается от дилеммы, такой шанс выпадает раз в жизни. Возбужденная девушка с прекрасной грудью… – Андре провел ладонями по моим ребрам, притянул меня чуть ближе к себе, взял меня за запястья, развернул мои руки ладонями вверх и поцеловал в посветлевший след от его захвата. Затем он завел мои руки мне за голову, положил мои ладони на мои локти. – Так ему будет лучше видно.
– Думаю, он уже принес бинокль, – усмехнулась я.
– Да, конечно. Он задыхается от восторга. – Я почувствовала, как руки Андре прикасаются к застежке на моих джинсах, и это заставило меня замереть от страха. Андре рассмеялся. – Дыши глубже, птица. Приподнимись, пожалуйста, на секундочку.
– Что ты собираешься сделать?
– Не шевели руками, мне так нравится, как приподнимается твоя грудь, – его голос зазвенел уже знакомыми мне властными нотками. Его намерения были ясны. Он хочет раздеть меня полностью, прямо тут, напротив этого окна. Что, если там кто-то и вправду есть. Хочет, чтобы меня трясло от смущения и возбуждения. Я действительно дышала глубоко, но в каком-то рваном ритме, чувствуя каждой клеткой кожи свою наготу. Было прохладно. Я приподняла ягодицы, продолжая держать руки наверху.
– Так? – спросила я, и глубокий вдох сказал все за Андре. Он потянул расстегнутые джинсы вниз, стащив их почти до конца. Затем он приподнял меня и пересадил на ступеньку, а сам выскользнул и зашел на несколько ступеней ниже.
– Какая смышленая птица. – Он хищно улыбнулся и приблизился, поцеловал мой левый сосок, задержав его в губах на секунду.
– Я сейчас упаду, – пожаловалась я, но Андре только помотал головой и стянул с меня джинсы и носки. Я запоздало расстроилась, что не сделала педикюра, глупая курица. Хотела, но не сделала. Просто попилила все пилочкой, но до салона так и не дошла. И теперь, когда я осталась в одних только дешевеньких хлопковых трусиках со спортивной резинкой, я стала вдруг острейшим образом ощущать свое несовершенство. Андре спустился еще на несколько ступенек и смотрел на меня так, словно я была его личным произведением искусства.
– Я устала так сидеть, – пробормотала я раздраженно.
– Что не так? Ты вдруг решила стесняться? Поздно, птица, ты слишком прелестна, мое дикое создание. Впрочем, то, что ты стесняешься, совсем очаровательно.
– Снова скажешь, что я – почти девственница? – вспомнила я.
– Конечно! – кивнул он как ни в чем не бывало. – И я собираюсь это исправлять, по мере сил.
– Можно, я опущу руки? – попросила я.
– Нет, тебе должно быть некомфортно, а то ты кончишь слишком быстро.
– Кончу… – одно простое слово, но мое тело отреагировало со скоростью пули. Возбуждение пролетело по нейронным нитям, воспаляя, разжигая каждый нерв. Я сжала колени, чтобы подавить импульс между ног. Я не могу так кончить! Это что-то невообразимое!
– Какая же ты прелесть, – вдруг прошептал Андре, а затем склонился, помог мне приподняться, стянул с меня трусики, поднес их к лицу и глубоко, шумно вдохнул.
– Ты сумасшедший.
– Ты восхитительно пахнешь, – улыбнулся он, отбрасывая трусики вниз. – И выглядишь прекрасно.
– Ага. Попе холодно, между прочим! – брякнула я, пытаясь за дурацкой фразой скрыть полнейшее смущение и растерянностью.
– Попе холодно. – Он смаковал мои слова, как глоток вина. – Раздвинь, пожалуйста, ноги.
– Что? – вытаращилась я. Андре смотрел на меня с жадным ожиданием, он больше не улыбался, хотя остатки его насмешливой улыбки еще были заметны. Поскольку я не двигалась, он отступил еще на шаг назад, а его губы снова плотно сомкнулись. Он ожидает, что я беспрекословно выполню приказ. Больше того, чтобы это не было слишком уж легко для меня, он отодвинулся в сторону, чтобы не перегораживать вид придуманному нами смотрителю из музея.
Во всяком случае, я надеялась, что этот человек – вымышленный им образ, созданный только для того, чтобы пощекотать мои нервы. Что ж, если он хотел этого – он, безусловно, добился своей цели. Я чувствовала свое тело каждой клеточкой, и каждая из них полыхала. С трудом управляя своим дыханием, я не знала, послушается ли меня тело. Грудь поднималась и опускалась с каждым моим вдохом и выдохом, а от взгляда Андре по всему телу летела волна возбуждения и сразу за ней другая.
Я не могла поверить, сколько эмоций можно испытать обнаженной, просто сидя перед красивым мужчиной на лестнице, пытаясь раздвинуть колени в стороны. Я честно пыталась, но продвинулась только на пару сантиметров. Андре молчал, на его подбородке появилась еле заметная вертикальная линия. Я глубоко вдохнула и раздвинула ноги еще немного. Он кивнул.
– Продолжай.
– Еще?
– Попробуй достать коленями до лестницы, – предложил он. Я бросила панический взгляд на перила и металлические прутья лестницы, еще недавно казавшейся мне такой узкой. Если я достану каждым коленом прутьев, я раскроюсь… как книга в самой середине. Он хочет видеть меня такой? Острый страх смешался с наслаждением и чем-то еще, не вполне различимым. Я выпрямила спину, прикоснулась пальцами к "кошкиному месту", там, где кончается шея и начинается спина. Грудь приподнялась еще чуть-чуть, потому что я глубоко вдохнула и – одним резким движением раздвинула ноги. Промежность тут же ответила мне ярким всполохом, я почувствовала, как сводит от напряжения перевозбужденный клитор, а мышцы влагалища непроизвольно сокращаются. Это было почти как оргазм. Почти. Коленями я почувствовала холод металла лестничного ограждения.
– Так? – спросила я хриплым голосом. Андре кивнул, глядя прямо между моих ног. Так бесстыдно и с таким чисто мужским восторгом меня не разглядывали никогда.
– Ты так хороша сейчас, это восхитительно, – прошептал он, и мои губы приоткрылись от удивления и счастья.
– Тебе нравится? – Я улыбнулась.
– О, ты такая смущенная, беззащитная и возбужденная. Женщина моей мечты! – улыбнулся Андре и вдруг сделал шаг навстречу и сел на лестницу на несколько ступеней ниже меня, так, что его лицо почти поравнялось с моей "раскрытой книгой". Мне стоило огромных трудов не свести ноги вместе, но я понимала, что он будет недоволен, и я держалась. Клитор пульсировал, безмолвно требуя смиловиться над ним. У меня затекли руки.
– Я так хочу тебя, – прошептала я.
– Я знаю, птица, знаю, – улыбнулся Андре и вдруг прикоснулся двумя пальцами, указательным и безымянным, сомкнутыми вместе, прямо к пульсирующему бутону. – Я вижу.
– Ах, Андре. – Его короткий, неожиданный жест буквально свел меня с ума, и силы покинули меня, руки упали, я облокотилась на локти и закрыла глаза. Больше меня не нужно было просить развести ноги, я сама старалась открыться, тянулась к его рукам, как к живительному источнику, а лестница теперь даже мешала. Я приподняла ягодицы, а Андре, тихонько смеясь, ласкал меня пальцами, то приближаясь к пульсирующей верхушке клитора, то, напротив, погружая пальцы в мокрое, теплое влагалище. Я смотрела на него сквозь опущенные ресницы. Андре беззвучно шевелил губами, словно разговаривая с моим телом, он улыбался и еле заметно двигался вместе с движением своей руки.
– Так хорошо? – спросил он, раздвигая мои половые губы двумя пальцами. Затем он слегка зажал мой клитор между ними и снова отпустил. Раскрытая, я чувствовала клитором даже прохладу воздуха.
– Это… это нельзя описать… – из моего горла вырвался стон.
– И ты согласна на все, что я предложу? – рассмеялся он. – Готова показать нашему приятелю за окном, как ты кончаешь?
– Да, да! – крикнула я с поспешностью, которая окончательно развеселила Андре. Он принялся нежно, с легким давлением водить влажными пальцами – влажными от моих же собственных соков – вверх и вниз. Пальцы взлетали выше и опускались в самый низ.
– А потом я тебя трахну, – прошептал он. – Я буду трахать тебя всю ночь, до утра, птица.
– Да, конечно.
– Скажи, что ты этого хочешь, – приказал он, на секунду остановив волшебное, дразнящее движение.
– Да, пожалуйста, Андре. Трахни меня. Делай со мной все, что хочешь, пожалуйста. – Я была готова расплакаться, но Андре вдруг встал, склонился ко мне, и его губы нашли мои. Он впился в них с жадностью, с яростью, почти кусая, просовывал язык глубоко мне в рот, делал мне больно, зажимал то верхнюю, то нижнюю губу между своими губами. Я еле держалась, раскрыв рот и позволив ему разрывать его поцелуем, потому что его пальцы в то же самое время продолжили свою игру. Андре усилил давление, теперь его пальцы совершали мощные круговые движения вокруг моего клитора и прямо по нему, давая мне наслаждение такой остроты, что даже боль его сумасшедшего поцелуя была совершенно необходимой, чтобы я не обезумела от наслаждения, и я желала эту боль.
Я кончила прямо там, с его пальцами между моих ног, внутри моего тела, с его языком, командующим внутри моего рта. Я кричала и билась, потеряв все. Никакого контроля, никакого стыда, я забыла даже, где я нахожусь. Я забыла про яркий свет и про окно напротив, про то, что я совершенно обнажена. Мои мышцы сокращались вокруг пальцев Андре, я дрожала всем телом, цепляясь за плечи Андре, как за спасательный круг. Только когда пульсация стихла и я вся притихла, Андре поднял меня на руки, позволив уткнуться носом в его восхитительно пахнущую грудь. Я даже не заметила, как он отнес меня наверх, в свою спальню. Я только почувствовала, как нежные простыни окутали мое тело. Андре разделся и быстро лег рядом. Он развернул меня к себе спиной, притянул к себе за бедра, и через секунду я ощутила, как его член резко и безапелляционно прорвался сзади в мое сонное, нежное тело, побежденное и согласное на все. Ночь только начиналась.
* * *
То, что телефон промолчал почти до утра, меня не удивило – я не ждала звонков. Тот, чье присутствие значило для меня так много, лежал рядом со мной, и осознание этого простого факта делало меня совершенно счастливой. Я не хотела спать, проснувшись с лучами парижского солнца. Спальня Андре была просторной и светлой, обставленной с тем же вкусом и умением, что и остальная часть квартиры. Выбирал ли он сам обитые бежевым велюром мягкие пуфы, продумывал ли, как будет отражаться свет в большом зеркале на дверце шкафа?
Я не хотела думать об этом, но во всей продуманности стиля, в мягкости линий и уюте драпировок чувствовалась рука женщины, не мужчины.
Контуры мансарды были непропорциональными, геометрия нарушалась скосами и срезами стен, маленькими окошками, прикрытыми жалюзи. От этой несимметричности пространства становилось еще уютнее. В заниженных зонах у стен стояли сделанные на заказ, под размеры, шкафы и стеллажи для книг. Кровать, большая и упругая, с жестким матрасом, стояла напротив единственного большого окна со скругленным верхом – близнеца-брата того окна, напротив которого я вчера сходила с ума в руках моего чувственного, изобретательного любовника. С самого рассвета в окно проник яркий солнечный свет, он разбудил меня, и я лежала, наполненная усталостью и воспоминаниями о вчерашнем дне.
Андре спал, раскинув руки и ровно дыша. Его лицо, расслабленное и спокойное, казалось еще моложе во сне, и я еле сдержалась, чтобы не поцеловать его. Сейчас, в тишине солнечного утра, я не хотела начать новый раунд нашей сумасшедшей сексуальной войны, я хотела только вспоминать и смаковать каждую пережитую за эту ночь эмоцию. Осторожно, чтобы не разбудить Андре, я выскользнула из-под одеяла и подошла к окну. Забавно, как быстро привыкаешь к наготе – она меня больше почти не стесняла, а идти вниз и искать свою одежду я совсем не хотела. Встав у окна, я внимательно осмотрела старинное здание напротив, но оно не выдало своей тайны. Окна были задрапированы, и понять, что происходит внутри, было невозможно. Радовало хотя бы то, что кровать спальни никак не просматривалась ни через одно окно дома. Значит, если и был безмолвный зритель нашего безумия, то хотя бы того, что мы творили наверху, он видеть не мог.
Что, если там и правда кто-то был? Эта мысль сейчас заставила меня поежиться от дискомфорта. Что, если он стоял и смотрел на меня? Может быть, даже делал фотографии? Что, если Андре знал об этом и даже хотел. Я вполне допускала, что такое возможно, ведь можно со всей определенностью сказать, что сексуальные предпочтения Андре весьма необычны. Как и все, связанное с ним. Быть в его руках – это как лететь то вверх, то вниз в маленькой вагонетке по самому дикому скоростному аттракциону и молиться, чтобы ремни безопасности выдержали, не подвели.
Я прикусила губу, стараясь убедить себя не думать о всякой ерунде. А то, что кто-то мог видеть меня, мог сфотографировать меня, опозорить меня, запустить мои изображения в интернет – все это казалось полной ерундой в сравнении с тем, что я испытала этой ночью. Стоило ли это все такого риска? Что, если бы кто-то из моих знакомых увидел мое обезумевшее лицо, мою напряженную грудь. Жить где-то на порносайтах в графе "домашнее видео"? Я почему-то была уверена, что Андре не допустил бы такого. Но разве можно быть хоть в чем-то уверенной, когда речь заходит об Андре.