– Мы справимся, вы должны нас отпустить, – бросила я куда громче, чем хотела. – Вы не имеете права требовать, чтобы мы выполняли все ваши причуды.
– Имею, если вы хотите оставаться со мной… как с врачом! – ответил он, испепеляя меня взглядом. – И вообще, иногда бывает достаточно просто все обсудить. Не стоит вытворять черт знает что. Я тоже чувствую свою ответственность… профессиональную.
– Я могу остаться, раз так! – воскликнула мама, и оба мы – и Андре, и я – посмотрели на маму так, словно она была случайным призраком в комнате. Затем я стушевалась, чувствуя, как задрожали мои руки. Он переживал из-за меня. Он злится. Он восхитительно серьезен, так напряжен, как опасный хищник перед прыжком. Я должна держаться подальше, мне не нужно было вообще приходить.
– Нет, мама! Ты имеешь полное право немного отдохнуть.
– Я отпускаю вас, – выдавил Андре и ядовито улыбнулся. – Я никогда и никому не навязывался. – Он повернулся к моей маме. – Приходите завтра к восьми утра, будет осмотр.
– Ты куда? – это спросила мама, глядя, как я подлетела к двери, неосознанно и совершенно бессмысленно пытаясь выбраться из комнаты. Мои щеки горели.
– Решили сбежать? – спросил Андре ледяным тоном. – Не стоит, я сам покидаю вас. До завтра, мадам.
Он кивнул маме и вышел, буквально отодвинув меня от двери. Для этого ему пришлось прикоснуться к моему плечу – буквально на секунду его пальцы впились в мое плечо так, что стало больно. Я вздрогнула и посмотрела на Андре. Он ответил на мой взгляд, смотрел, склонившись, чуть исподлобья, и продолжая хмуриться. Вертикальная линия на подбородке, нервно подрагивающая щека. Он выглядел так, словно имел что-то, что хотел мне сказать, что-то недосказанное или недоделанное, с чем ему теперь было сложно справляться. Он был небрит, возможно, не спал этой ночью, не заткнув малодушно свои чувства двумя таблетками транквилизаторов. Но он справился даже лучше меня и через секунду отпустил мое плечо, открыл дверь и исчез. Я моментально почувствовала себя так, словно потеряла что-то очень важное, необходимое мне, ключевое для того, чтобы я оставалась собой – единым целым. Я напоминала себе, что у меня ничего такого никогда не было, что мне нечего было терять, но единственное, чего мне хотелось – это побежать за Андре.
– Что это было? – мамин голос звучал как грозовая туча. Я забыла, что она была тут все это время. Впервые – безмолвный зритель на спектакле, безо всякой роли.
– Что было? – переспросила я, с трудом нацепляя сомнительную улыбку на расстроенное лицо.
– Даша! – интонация росла, мама поднималась на кровати. Потом она села и уперла свои руки в бока. Руки уже все знали.
– Мама, мне нужно… уйти… – Я буквально вытягивала каждое слово, как фокусник вытягивает платки изо рта. Бесконечность ушла на создание одного незаконченного предложения.
– Ты что, с ним спала? – спросила она, и ее слова оказались такими грубыми и прямыми, что я вытаращилась на нее в полнейшем шоке. Так неожиданно, что я не сумела наложить вето ни на одну из запретных эмоций. Правда так и сияла на моем пристыженном красном лице. Слезы навернулись на глаза, я едва дышала.
– С чего ты взяла?
– С того, что вы тут друг друга чуть не поубивали! – воскликнула она, развернув руки ладонями вверх и воздев их небу в ее любимом жесте "доколе".
– Мы никого не поу… ничего такого мы не сделали, – притворно возмутилась я.
– Да? Мы?
– Мама!
– Это мой доктор, Даша! Ты что, с ума сошла? Как вы вообще умудрились… когда? Где?
– Никак, нигде и вообще, даже если ты была бы права – если, мама, если! Все равно все кончено и не имеет никакого значения.
– Да? И завтра этот мужчина, которого ты, уж я не знаю как, обидела, задела, должен оперировать меня? Что, если он станет отыгрываться на мне?
– Он не станет! – замотала головой я. – Он не такой.
– Да? Ты что, уже стала экспертом по Андре Робену? Когда? Господи, Даша, ты же всегда была недотрогой. Ты же с этим своим… как его там зовут…
– Сережей, – продолжила я, поникнув. Я подошла к маминой кровати, взяла ее бутылку дорогой минеральной воды и осушила ее до дна – весь литр. Мама изумленно смотрела на меня.
– Даша, это просто неприемлемо. Ты не должна больше видеть его.
– Да, мама. Я и не собираюсь.
– Я не знаю, не знаю, что мне теперь делать, – помотала головой она, а затем встала и принялась расхаживать по комнате, сосредоточенно обдумывая ситуацию, в которую ее втравила я. Я! От которой никогда ничего такого нельзя было ожидать!
– Мам… – взмолилась я.
– Он что-то говорил обо мне? – ее голос был ужасно сухим, будто чужим.
– Что?
– Вы… как вы вообще нашли друг друга? Где? Впрочем, я не хочу знать. – И ее ладонь остановила меня на полшаге, когда я хотела ее обнять. – Видимо, мне придется поменять доктора. Но на кого?
– Я могу уехать завтра. Улечу! – Я чувствовала, что бегство сейчас будет самым лучшим выходом из положения.
– Оставишь меня тут одну? – Мама остановилась и резко развернулась ко мне. – Да, это отличный выход. Просто прекрасный. Можешь уходить хоть сейчас.
– Мама.
– Что, Даша? Что? Я просто не понимаю! Ты отворачиваешься от любых предложений, кто бы за тобой не ухаживал. Выбираешь своего этого ужасного…. Сашу?
– Сережу.
– Сережу. А потом вот такое? Ты должна поговорить с ним.
– Поговорить? – Тут уже моя очередь разворачиваться и вскидывать руки в небо. – Мама, мы не можем с ним поговорить. Все кончено. Это была какая-то чудовищная глупость, наваждение. Я не могу…
– Все кончено? И поэтому он тут чуть монитор не перевернул, когда тебя увидел. А на осмотре он словно мимо меня смотрел, теперь я хоть понимаю почему.
– И что я сделаю?
– Я не знаю! Переспи с ним еще раз. Он – лучший хирург в Париже. В Европе! Он должен улыбаться и щебетать от счастья, когда он будет надевать на меня маску с наркозом. Ты понимаешь, что ты натворила?
– Я не могу с ним переспать! – крикнула я.
– Да? Почему? – спросила мама, сознательно разделяя слоги. – Что тебе мешает теперь? Только не рассказывай мне про Сашу.
– Сережу!
– Все равно. Даша, ты это затеяла, ты должна все испра… – Она схватила меня за руки и вдруг заметила следы на моих запястьях. Она молча смотрела на меня, ее губы приоткрылись. Она долго не могла найти слов.
– Он что… заставил тебя?
– О нет! – Я замотала головой, села на стул и спрятала лицо в ладонях. – Меня никто ни к чему не принуждал.
* * *
Его телефон молчал. Я шла по улице и набирала его длинный французский номер с моего московского мобильного – снова и снова. Было ясно, что Андре просто отключил телефон, но я продолжала нажимать на зеленую трубочку на экране и слушала французский голос автоответчика. Я даже не знаю, зачем я звоню ему на самом деле. Я же не собираюсь, в самом деле, мириться с Андре по благословению моей неподражаемой маменьки? Кому еще так повезет, чтобы услышать от матери благословение на странную и аморальную и, скорее всего, опасную любовную связь только ради того, чтобы умаслить своего хирурга.
Но если ты не собираешься с ним спать, тогда что ты хочешь от него?
Я остановилась и с раздражением бросила телефон в рюкзак. Бросить ему в лицо обвинение в непрофессионализме? Залепить ему пощечину? Устроить безобразную сцену? Броситься ему на шею? Просто увидеть его красивое лицо, скрывающее за каменной маской бушующие эмоции. В том, что Андре чувствовал что-то, я не сомневалась. Это-то и заставляло меня искать с ним встречи. Он не был вежливым незнакомцем, коллекционировавшим ночи с малоизвестными девушками. Он был взбешен. Почему?
Телефон зазвонил, когда я меньше всего этого ожидала. Я не сразу поняла, что это за звук раздается из глубин моего рюкзака.
– Что ты хотела? – спросил Андре сразу, не снисходя до формальных приветствий.
– Ничего, – прошептала я, растерявшись.
– Именно ради этого ты позвонила мне двести раз за последние пять минут? – хмыкнул он, и мне показалось, что голос его чуть-чуть оттаял. – Где ты находишься?
– Я… – Мне пришлось потратить несколько секунд, чтобы оглядеться вокруг и понять, что я не особенно узнаю улицу. – Не знаю. Где-то недалеко от клиники, наверное. Мама, она поняла, что мы… ну…
– Интересно, что именно можно про нас понять, – задумчиво переспросил он, – если мы сами ничего не понимаем. Я, к примеру, ничего не понимаю про тебя. Почему ты вчера убежала? Ты что, думала, что недостаточно просто попросить меня уйти? Думала, что я заставлю тебя остаться со мной силой?
Я замолчала, не зная, что ответить. Я убегала не от него, а от себя. Еще пара минут, и вчера я бы сама потащила его наверх, протягивая ему руки, умоляя забрать меня себе и свести с ума.
– Я так и думал, – услышала я. Оказывается, я так и стою посреди улицы, с прижатым к уху мобильным, таращусь на прохожих. – Что ты видишь, Даша?
– Вижу? В каком смысле?
– В смысле вокруг. Может быть, где-то есть какая-то надпись? Кафе? Скажи хотя бы, с какой стороны от тебя наша разлюбезная башня.
– Андре…
– Ты всегда можешь убежать от меня, – бросил он мне, и в голосе отчетливо прозвучала горечь. Я задохнулась от одной мысли, что снова увижу его. Идиотка сумасшедшая.
– Тут какой-то каменный забор и гранитные башни. Кажется, это парк.
– Камни такие круглые, бежевые? – задумчиво уточнил он. – Разных оттенков?
– Да, а как ты…
– Это кладбище Пер-Лашез, Даша. Стой там, я заберу тебя.
– Стоять где? На кладбище? – перепугалась я, чем еще больше развеселила Андре.
– Стой где стоишь и не отключай телефон. Если ты, конечно, не решишь, что пришло время для очередного кросса, – выразительно добавил он и отключился. Я осталась гадать, как он должен найти меня на темнеющей улице, по которой бредут прохожие, вереницей едут машины. Забор был длинным и, я могу поспорить, простирался параллельно не одной улице, а нескольким. Наверное, ему нравится держать меня в неведении, чувствуя себя в своем городе, как рыба в мутной парижской воде, в чернеющей под мостами Сене, в лабиринтах улочек. Зная, что я стою где-то там, боясь сдвинуться с места и чувствуя себя совершенно глупо. Люди смотрят на меня с подозрением, я мешаю людскому потоку. Я смотрю на телефон – заряд почти сел. Что, если это такая месть со стороны Андре и он даже не собирается приезжать? Или, наоборот, он уже сейчас где-то тут, рядом, смотрит на меня и радуется моей растерянности. В конце концов, вчера я оставила его в совершеннейших дураках. Я хочу уйти, но не могу. Больше всего я боюсь, что заряд окончательно кончится до того, как Андре позвонит. Если Андре позвонит.
– Запрыгивай, птица! – слышу я откуда-то из-за спины. Я резко поворачиваюсь, практически врезаясь в бегущего в хорошем темпе вечернего спортсмена. Он отскакивает от меня, мужчина средних лет, в совершенно невозможных, дурацких трусах с разрезами по бокам и обтягивающей майке. Мужчина в хорошей форме, но смотрит на меня с возмущением. В ушах у него наушники.
– Даша! – Я понимаю, что голос Андре идет с дороги. – Давай быстрей, а то я всю улицу перегородил.
– Андре? – И тут я вижу его. И немею, у меня, как говорится, отпадает челюсть. Андре сидит в машине – открытом спортивном кабриолете, пижонистее которого, наверное, и представить нельзя. Лоснящийся от хорошего ухода автомобиль переливается темно-синим. Изящный "нос" машины сходился в серебристую букву V. Я не поняла, что за марка, я никогда не видела таких автомобилей.
– Даша, ты так и будешь там стоять или все-таки убежишь? – спросил Андре, нахмурившись. Кто-то позади него уже вовсю сигналил, и Андре недовольно оглянулся и склонил голову в ожидании. Забавно, что мне совсем не показалось, что он решил вот так "выпендриться" передо мной. Просто у человека такая машина, сказала я самой себе. Ты ничего о нем не знаешь. Такая машина, наверное, стоит кучу денег. Он – лучший хирург клиники. Он, наверное, богат. Ты даже не задумывалась об этом.
– Я не уверена, что все это – хорошая идея.
– Совершенно плохая, – кивнул он. – Но я уже здесь, и ты ставишь меня в неудобное положение, заставляя стоять тут на зеленый. Это Париж, и мне в итоге проколют шину. Впрочем, ничего. Стой там столько, сколько тебе надо.
– Издеваешься? – фыркнула я.
– Есть немного, – согласился он и улыбнулся. Это просто поразительно, насколько идет ему эта улыбка, такая неожиданная, как появившееся в небе солнце посреди пасмурного дня. Андре улыбался так редко, что каждый раз я замирала, наслаждаясь этим внезапным потеплением на его выразительном лице.
– А я думала, спортивные машины покупают, когда начитается кризис среднего возраста, – бросила я, чувствуя себя достаточно странно на кожаном сиденье его машины. Второго ряда сидений в машине не было, и места хватало впритык, хотя сидеть было вполне комфортно. Немножко непривычно, ощущение такое, что ты наполовину на улице. Люди скользят по тебе взглядами, все замечают Андре и его машину, оценивают его спутницу. Оценивают меня.
– Вообще-то их покупают, чтобы производить впечатление на женщин, – заявил он и насмешливо посмотрел на меня.
– Со мной это не сработает.
– Я знаю. Впрочем, в моем случае я ее и не покупал.
– Нет? – удивилась я. – Украл?
– Ты решила меня разозлить, да? – переспросил Андре, но голос был веселый, Андре наслаждался нашей словесной дуэлью. – Тогда, пожалуй, признаюсь тебе. Мне ее подарили.
– Ее?
– Мою птицу. – Андре пожал плечами, управляя быстрой, резкой на поворотах спортивной машиной с умением, выдававшим богатый опыт. Я среагировала невольно, из моих губ вырвался возглас, а перед глазами вдруг возникла – как вспышка – картина из позапрошлой ночи. Его лицо так близко, он смотрит, обжигая и не отрывая взгляда, а его член врывается внутрь меня. "Моя птица". Он сделал это сознательно? Хотел напомнить мне? Я уверена, что да.
– Куда ты хочешь отвезти меня? – спросила я, пытаясь унять сердцебиение. Андре не ответил – еще бы, такая интрига. Контроль в его руках. Он только скользнул взглядом по моим волосам, а затем включил магнитолу, и шум улицы смешался с тихим, ненавязчивым джазом. Его длинные пальцы крепко обхватывают кожаный руль. На Андре – светлая рубашка с закатанными рукавами, светлые брюки из легчайшей ткани. Ни на том, ни на другом ни единого пятнышка. Интересно, кто приводит в порядок его вещи, кто натирает до блеска его автомобиль.
– Ты голодна? – Это была единственная фраза за всю дорогу. Я покачала головой, хотя и не помнила, когда ела в последний раз. Рядом с ним аппетит пропадал, а мое тело начинало вести себя непредсказуемым образом. Гормоны? Я плавилась от сложной смеси чувств, острейшим из которых было простое осознание того, что Андре снова здесь, рядом со мной. И то, что я понятия не имею, что будет дальше. Мы летели по переулкам, поворачивая то вправо, то влево, и я полностью утратила направление.
– Что это за машина? Я никогда таких не видела.
– О, это просто причуда. Venturi Fetish, чисто французская штучка. Она, конечно, быстрая, симпатяшка, но мне преимущественно нравится то, что ее можно втиснуть практически в любую дырку на парковке. Впрочем, я не так часто на ней езжу.
– А обычно ты на велосипеде ездишь? – спросила я, смеясь, но Андре посмотрел на меня не совсем понятным мне взглядом. Только минутой спустя я вдруг подумала, что не имею никакого понятия о том, как он живет. Все, о чем я думала, это о том, какой наркотический эффект он производит на меня, как сходят с ума мои гормоны в его присутствии. Но ведь он действительно вполне может ездить по этому городу на велосипеде, может бегать, как тот мужик в ужасных трусах с разрезом. Бег трусцой сейчас такой модный. У Андре есть друзья, семья. Возможно, девушка. У него есть прошлое. Есть Venturi Fetish, есть престижная работа.
– О чем ты думаешь? – спрашивает Андре, с подозрением разглядывая мое полное мыслей и сомнений лицо.
– Я хотела спросить, а какой кофе ты пьешь? С молоком или без? – выдала я, сама не понимая зачем.
– Ты планируешь варить мне кофе? – удивился Андре. – Не пойми меня превратно, мне нравится ход твоих мыслей, но еще вчера ты сбежала от меня посреди ночи и в гостиничных тапках.
– Я бежала от себя. И, чтобы ты знал, я не собираюсь варить тебе кофе.
– То есть ты просто хочешь знать это обо мне? – кивнул он с пониманием. Да, мне хотелось знать о нем что-то еще, помимо того, как он обращается со мной в постели. Иначе мне так и будет казаться, что все это – какой-то сон наяву.
– Я люблю латте, – сказала я. – А ты?
– А я люблю твои руки. У тебя такие красивые руки, – прошептал Андре, останавливая машину напротив высоких кованых ворот. – Ты все время в движении, теребишь свою футболку, волосы, ты нервничаешь, у тебя подвижное тело. Я так и вижу, как мысли в твоей голове летают, как чайки над океаном. Видишь, как много я о тебе знаю.
– Мой любимый писатель – Толстой.
– Анна Каренина, не иначе? Оскорбленная любовь, разбитая о жестокую стену классовых предрассудков и предвзятости? Ты тоже хотела бы броситься под поезд, чтобы не принимать жизнь такой, какая она есть?
– А твоя любимая книга? Справочник по хирургии?
– Считаешь меня необразованным мясником? – рассмеялся Андре. Я заметила вдруг, что ворота почти открыты. Как тихо работал их механизм.
– Ты здесь живешь? – спросила я. – Это все твое? Ты – наследник какого-нибудь престола?
– Да, я наследный принц, но в свободное от монархической деятельности время я люблю резать людей и зашивать обратно. В детстве я видел, как моя няня вышивала крестиком, видимо, это сказалось!
Мы перебрасывались этими фразами-колючками, прикрывая ими бог весть что. Наверное, тот факт, что мы вдвоем поднимаемся по гулкой каменной лестнице на второй этаж дома, которому я даже боюсь предположить сколько лет. Там, в просторном холле, мы садимся в лифт, из зеркал которого на меня смотрит обескураженная напуганная девчонка.
– Еще мне нравится то, что ты никогда не причесываешься, – шепчет Андре, склоняясь ко мне, нависая надо мной.
– Я всегда причесываюсь, – отвечаю я возмущенно, хотя факты свидетельствуют об обратном. – У вас тут влажность…
– Это да, – улыбается Андре, прикасаясь тыльной стороной ладони к пряди моих волос. Он смотрит на меня, не отрываясь, и мы стоим так – я, прижавшись к зеркалу за спиной, он очень близко, прямо надо мной, глядя на меня сверху вниз – даже после того, как лифт остановился. Я еле дышу в ожидании поцелуя, но его не случается. Андре легко разворачивается, протягивает мне руку уже знакомым мне жестом. Он любит водить меня за руку, а мне нравится это невольное ощущение безответственности, которое возникает, когда тебя тянут, крепко удерживая ладонь. Его рука теплая, рукопожатие крепкое. Он поворачивается и шепчет мне на ухо: – Влажность у нас тут высокая.
– Почему-то я не думаю, что ты говоришь о Париже, – краснею я, и Андре хохочет и распахивает передо мной высокую белоснежную дверь.
– Добро пожаловать в мой дом.
– Дворец наследного принца? – Я стараюсь скрыть, как ошеломлена утонченной незнакомой роскошью светлого просторного помещения, в котором оказалась.