Дверь за ней закрылась, в комнате на минуту воцарилась полная тишина. Алекс понял, что Чёрчвад наблюдает за ним с непонятным ему выражением лица.
- Там было что-нибудь еще, мистер Чёрчвад? - вежливо задал вопрос Алекс.
- Нет, милорд. - Чёрчвад закрыл рот, и это было похоже на то, как захлопывается мышеловка.
- Мне кажется, - произнес Алекс, - что вы очень сочувствуете леди Джоанне.
Глаза адвоката сузились, выражая неодобрение. Он снял очки, протер их с большим усердием полой своего сюртука.
- Я непредвзято отношусь ко всем своим клиентам, лорд Грант, - произнес он. - Леди Джоанна всегда была ко мне крайне учтива, и взамен она получает мою полную и безоговорочную преданность.
- Очень похвально, - пробормотал Алекс. - А лорд Дэвид Уэр? Он также пользовался вашей безоговорочной преданностью?
Ответ Чёрчвада прозвучал почти мгновенно.
- Я служил лорду Дэвиду верой и правдой, - сказал он.
- Ответ - достойный адвоката, - усмехнулся Алекс. - Вам не был симпатичен лорд Дэвид?
Чёрчвад наклонил голову:
- Все знают, что лорд Дэвид был героем.
- Но я не об этом спрашивал, - возразил Алекс.
Адвокат не ответил. Дверь в соседнюю комнату была приоткрыта, и Алекс слышал голоса клерков, скрип перьев, но в рабочем кабинете мистера Чёрчвада царила напряженная тишина.
- Возможно, - наконец произнес Чёрчвад, - вы должны задать вопрос себе, почему мой ответ так много значит для вас, лорд Грант. - Почему вы спрашиваете? - Он поднял глаза и встретился взглядом с Алексом, бросая тому вызов. - Вы были лучшим другом лорда Дэвида Уэра, - сказал он. - Ваша преданность ему не вызывает у вас никаких сомнений? Рад был видеть вас, лорд Грант. До свидания.
И он открыл дверь, чтобы Алекс мог выйти, оставив вопрос без ответа.
Глава 4
Джоанна положила Макса на сиденье кареты, где он сразу и уснул. Она попросила кучера подождать ее и быстро пошла вдоль тротуара по направлению к гостинице "Линкольн-Инн-Филдс". Ей нужно было побыть на свежем воздухе, чтобы поразмышлять. Она не обращала внимания на толпы людей, которые проходили мимо, для нее они были просто цветным пятном. Шум голосов, крики уличных торговцев, кучеров и слуг были одной сплошной стеной, состоящей из звуков, солнце казалось ей слишком ярким и слепило глаза, ей было душно от запаха навоза, срезанной травы и цветов, их сладкие и горькие ароматы, казалось, душили ее. Джоанна шла не разбирая дороги, пока не нашла незанятую скамейку под большим вязом. Она села и внезапно почувствовала себя старой и смертельно уставшей.
Ее не огорчил тот факт, что Дэвид изменил ей. Эта мысль не пробудила никаких эмоций в ее душе. Это происходило так часто, что она уже давно не доверяла ему. Практически сразу же после замужества она поняла, что он просто не может держать брюки застегнутыми, не пропускает ни одной юбки. Но ей никогда не приходило в голову, что он может иметь ребенка от другой женщины. Когда она услышала от Чёрчвада, что у Дэвида есть дочь, она испытала сильнейший шок и не поверила ему, просто не смогла поверить. Весь ее мир, казалось, перевернулся и потерял все краски, кроме черной, которой не было конца и края. Она казалась себе наивной дурой, потому что считала, что, раз у них с Дэвидом нет детей, никакая другая женщина не сможет родить ему сына или дочь. В то мгновение ее желание и все ее надежды на материнство, которые она вынашивала, скрывая ото всех, рухнули. Она почти задохнулась от гнева и горечи, настолько сильным было ее чувство разочарования.
"Ты - бесплодная фригидная шлюха…"
Она все еще хорошо помнила каждое слово той последней ужасной ссоры, которая произошла у них с Дэвидом и которая закончилась тем, что Дэвид оставил ее лежать, истекая кровью, без сознания на полу. Он был вне себя от ярости, что после пяти лет супружества она не смогла дополнить его славу, родив ему сына и наследника, который бы пошел по стопам отца, путешествуя по миру.
Дэвид отсутствовал дома большую часть их совместной жизни, что, с точки зрения Джоанны, не способствовало деторождению. Он же, казалось, считал, что ему достаточно просто посмотреть на нее, и она тут же должна была принести ему тройню. А так как этого не происходило, его радость от встреч с молодой женой постепенно превращалась в нетерпение, а затем уже и в откровенную враждебность и злобу. Джоанна молча переносила его приступы ярости, обвиняя себя в том, что не способна выполнять супружеские обязанности.
Менструации всегда приходили регулярно, это позволило ей думать, что ее беременность - просто вопрос времени. Но через какое-то время все это превратилось в насмешку. Ее сексуальные отношения с Дэвидом сначала просто разочаровали ее, потом постепенно превратились в принудительную обязанность, а затем в нечто, чего она с ужасом ожидала, поскольку о любви там и речи не шло. Джоанна знала, что многие женщины не получали удовольствия от вынужденной близости и не любили эти чисто физиологические обязанности супружества, но она упрямо надеялась, что получит больше удовольствия, чем предполагало бессмысленное спаривание. Но этого не происходило. Она тешила себя надеждой, что ребенок станет утешением для нее, но, похоже, и этой надежде не суждено было сбыться.
Ее мать в последние несколько лет своей жизни посылала ей снадобья, мази и, конечно, советы, что со стороны жены викария было несколько странно. Она поучала дочь, убеждая ее, что та должна подчиняться мужу в постели, и Джоанна, соответственно, пыталась повиноваться. Но ни советы, ни лекарства не помогли произвести на свет наследника. А затем Дэвид, подогреваемый яростью и крушением своих планов, подошел к ее кровати однажды ночью и овладел ею, совершенно не считаясь с ее чувствами, а после набросился на нее, избил, и в конце концов ее чувство вины переросло в чувство ненависти к мужу.
Джоанна крепко обхватила себя руками. Отвратительные видения, ужасные воспоминания завладели ее мыслями, закрыв голубое небо и полностью заглушив пение птиц. Жгучая, резкая боль, яростные крики Дэвида, его тело, снова и снова касающееся ее нагого тела, беспощадное и грубое… Она всегда знала, что Дэвид стремился выставить напоказ свою абсолютную власть над ней, свое положение хозяина дома и повелителя своей жены, ее тела, ее духа. Он думал, что овладел всеми сторонами ее жизни, но он ошибался. Его порочность превратила его покорную провинциалку в совершенно иную женщину. О боже! Как она изменилась! После этого насилия у Джоанны полностью прекратились менструации, и она подумала, что наконец забеременела. Она страстно этого желала, каждой клеточкой своего тела, и хранила свой секрет, как настоящую драгоценность.
Но даже тогда она инстинктивно чувствовала, что не будет никакого ребенка. Она пыталась не обращать внимания на это навязчивое ощущение, но со временем оно становилось все более и более сильным. Она начала верить в то, что ненависть, которую она испытывала по отношению к Дэвиду, и была тем препятствием, той червоточиной, которая убила все ее возможности иметь ребенка. Такая же суеверная, как и ее мать, Джоанна подумала, что, подсознательно не желая ребенка от Дэвида, она сама сделала невозможным его появление, убила надежду. Когда несколько месяцев спустя у нее возобновились менструации, как будто ничего не произошло, она почувствовала себя опустошенной и лишенной всех надежд, теперь она была другой, бесплодной, как утверждал Дэвид, насмехаясь над ней.
Врачи качали головой и говорили, что ни в чем нельзя быть уверенным, но Джоанна уже знала.
Она открыла глаза. Прекрасное чистое голубое небо, казавшееся сначала слегка расплывчатым, постепенно приобрело четкие очертания. Джоанна почувствовала дуновение легкого ветерка. Снова услышала голоса, увидела богатство весенних красок вокруг себя. Джоанна глубоко вздохнула.
Стараясь убедить себя в том, что не имеет значения то, что у нее никогда не будет детей, что она - соломенная вдова Дэвида, покинутая им, она сама выстроила свою жизнь в высшем обществе, в то время как он путешествовал по всему свету. Ей нравилось ее красивое, стильное существование в красивом, стильном доме. У нее была работа, у нее были друзья. Джоанна уверяла себя, что это - все, чего она хочет.
Она лгала.
Дэвид знал, что она лжет себе и всем вокруг. И в каждом своем письме он выставлял напоказ ее фальшь, тщательно обрисовывая подробности.
"Я понимаю, что моей жене будут крайне неприятны те строгости, которые я накладываю на нее, но ее желание иметь ребенка настолько велико, что у нее просто не будет выбора и ей придется подвергнуть себя страшным опасностям и неудобствам, чтобы спасти мою дочь…"
Эти жестокие, бессердечные слова раскрывали подлинную сущность ее отчаяния и единственное желание - быть матерью! Джоанна чувствовала, как в горле у нее встал жесткий болезненный ком. Дэвид сделал все, чтобы обнажить ее слабость и уязвимость, до этого так тщательно ею скрываемые. Она не знала, поверил ли Алекс Грант словам Дэвида и тому, что тот хотел ими выразить, понял ли он, что муж ненавидел ее за то, что она не могла иметь детей. Все внутри ее перевернулось и превратилось в ком при одной только мысли о его насмешках.
Итак, Джоанна больше не могла себя обманывать. Ей больше нельзя было притворяться и утверждать, что ее жизнь дает ей все, что она желает. Правда причиняла ей невыносимую боль. Никогда раньше она не позволяла себе чувствовать ее так остро. Но ей был дан шанс. Она должна спасти этого ребенка, маленькую Нину-Татьяну Уэр, одинокую, никем не любимую, сироту, брошенную в монастыре где-то в ледяных просторах Арктики. Умом и сердцем Джоанна сразу же поняла, что должна будет заявить о правах на ребенка, и ее решительность была непоколебима. Несмотря ни на что, она должна спасти Нину, привезти ее сюда и воспитать как свою собственную дочь.
- Леди Джоанна!
В тот момент ей вовсе не хотелось, чтобы кто-то вмешивался и препятствовал ее переживаниям. Поспешно вытерев слезы со щек, Джоанна повернулась и увидела, как по усыпанной гравием дорожке к ней приближается Алекс Грант. Джоанна понимала, что не может сейчас говорить с ним. У нее как будто судорогой свело горло, во рту было сухо.
Но Алекс Грант ничего не сказал. Он сел рядом с ней и спокойно оглядел зеленую лужайку вокруг скамейки и дома, расположенные за ней. Они сидели молча. Было на удивление спокойно. Ветер слегка шевелил густую зеленую листву у них над головами и приятно освежал горящие щеки Джоанны. Городской шум был почти не слышен, как будто все жизненные тяготы и заботы внезапно исчезли.
Джоанна посмотрела на Алекса. Он сидел, расслабившись, его длинное тонкое тело было облачено в повседневную куртку и бриджи. Казалось, что он чувствует себя вполне комфортно в этой одежде. Джоанна вдруг поняла, что она недоглядела в нем что-то важное, когда они сидели в офисе мистера Чёрчвада. Там она смотрела на него с предубеждением, с обостренным чувством недоверия и беспокойства, которое ей причиняли каждый раз их встречи, но она была не права. Когда он пришел к ней в дом в парадной форме, он выглядел властным и могущественным. Но сейчас его властность не была выставлена напоказ. Так же как и Дэвид, Алекс Грант был физически очень развитым человеком, он обладал большой физической силой и способностью к сопротивлению. Тем не менее они были разными, и она не сразу смогла определить, в чем заключалась разница между ними. Вероятно, Джоанна неосознанно почувствовала, что, в отличие от своего покойного друга, Алекс никогда не станет пользоваться своей силой во вред другим. Но подсознание, напомнила она себе, было достаточно ненадежной материей, на которую нельзя полагаться. Однако, несмотря ни на что, Джоанна чувствовала себя уверенно и спокойно, когда Алекс вот так сидел рядом с ней, положив локти на колени, а его темные глаза смотрели куда-то далеко за горизонт, а не на нее.
- Я узнаю, какие корабли морского флота направляются в Арктику, и согласую с адмиралтейством свою поездку в Беллсундский монастырь, чтобы привезти мисс Уэр к вам, - сказал Алекс.
Чувство умиротворения, которое испытывала Джоанна, мгновенно испарилось. Джоанна ощутила, как чувство неприязни к Алексу снова переполняет ее.
- Напротив, - холодно произнесла она, - именно я зафрахтую судно с тем, чтобы отправиться в Беллсундский монастырь, чтобы привезти мисс Уэр домой.
- Это невозможно, - спокойно возразил Алекс, но Джоанна почувствовала, что он тщательно скрывает свои эмоции. - В Арктику нет регулярных рейсов, - объяснил он. - Вам не удастся найти кого-нибудь, кто бы взял вас на борт.
- Возьмут, если я заплачу хорошую цену.
Джоанна снова заметила огонек, промелькнувший в его глазах.
- Вы, должно быть, очень много зарабатываете, продавая модные безделушки и всякую мелочь в Тоне, если можете позволить себе зафрахтовать корабль. - Его слова прозвучали насмешливо, и она снова почувствовала, как в ее душе поднимается волна раздражения по отношению к нему. - Впрочем, я уверен, что вы и понятия не имеете, сколько это на самом деле стоит.
Джоанна и правда не знала, но ни при каких условиях не собиралась признаваться в этом.
- Я тронута вашей заботой обо мне, - произнесла она с иронией, - но ваши опасения безосновательны. Я уже говорила, что в дополнение к моему доходу от продажи безделушек я получила в наследство значительную сумму от тетушки год назад.
"Это было не совсем так - сумму скорее можно было бы назвать скромной, чем значительной, и она вся уйдет на оплату путешествия, - подумала Джоанна, - но Алексу Гранту вовсе не обязательно знать об этом". Их глаза встретились, ее - яркие, в которых отчетливо читался дерзкий вызов, его - темные, предвещающие бурю.
- Но вы не можете отправиться в Арктику самостоятельно. - Теперь в голосе Алекса явственно слышалась злость. - Сама эта идея - абсурдна. Я уже предложил сопроводить вас обратно в Лондон.
- Нет! - Джоанна не могла объяснить ему, что, как только она услышала о дочери Дэвида, она почувствовала всеобъемлющее острое желание объявить ребенка своим. Одна лишь мысль об осиротевшем ребенке, брошенном в монастыре на краю земли, пробудила в ней чувство более сильное, чем те, которые она когда-либо испытывала раньше, - она ощутила острое желание заявить о своих правах, защитить и поддержать девочку, оградить ее от всех возможных бед и невзгод. - Дэвид возложил эти обязанности на меня, - возразила Джоанна. - Я должна их выполнить.
- Раньше вы никогда не выполняли того, что требовал от вас ваш муж, - заявил Алекс таким тоном, что у нее перехватило дыхание от ярости. - Что же случилось сейчас?
- Просто потому, что я так хочу, - пояснила Джоанна. Будь она проклята, если станет объяснять! - Монахов гораздо легче будет убедить отдать ребенка мне, вдове Дэвида, чем вам, лорд Грант. - Она взглянула на него. - Вы не владеете искусством убеждения. Вам присущи прямые, незатейливые действия, насколько я могу судить. Не так ли?
- Я смогу убедить их позволить мне отвезти Нину домой, - сказал Алекс. Его лицо потемнело, но он не собирался сдаваться. - Мне знаком Беллсундский монастырь, монахи мне доверяют. - Он снова посмотрел на нее, оценивая, какой эффект произведут на нее его слова. - Честно говоря, мне кажется, что их будет очень сложно уговорить отдать ребенка вам, леди Джоанна. Одинокая женщина, вдова, вызывает сочувствие, но имеет, по их представлениям, сомнительный статус в обществе, а уж иностранка тем более.
Это был еще один подвох с его стороны, которого Джоанна не ожидала. Она не сомневалась в том, что Алекс говорит правду, так как в течение того недолгого времени, что она знала его, он был честен с ней до жестокости. Дэвид был другим, подумала Джоанна. Знал ли он, когда писал это свое дополнение к завещанию, что монахи могут оказать сопротивление и с большой неохотой позволят ей забрать Нину из монастыря? Не пытался ли он обмануть ее, отправив ее за семь верст киселя хлебать? Нет, он просто не мог быть настолько жестоким по отношению к ней. Тем не менее Джоанна не могла знать истинные намерения Дэвида и понимала, что у нее не было иного выбора, как только отправиться в монастырь и привезти ребенка в Англию.
Она тяжело вздохнула.
- Мне жаль, - сказала она наконец, - но я не могу позволить вам действовать вместо меня в сложившейся ситуации. И мне не совсем понятно, - добавила она, - что заставляет вас так беспокоиться обо мне и предлагать помощь.
- Я вовсе не горю желанием помогать вам, - заявил Алекс со свойственной ему грубой откровенностью. Он уже устал спорить с ней и был зол. - Дружба, которая связывала меня с Уэром, заставляет меня чувствовать обязательства по отношению к его ребенку, не более того. Если бы только я знал, что он оставил дочь-сироту в таком отчаянном положении… - Алекс резко замолчал, потом добавил: - Уэр назначил меня ее опекуном так же, как и вас. Жаль, что он так поступил, но я ответствен и, не обсуждая, принимаю эти обязанности и сделаю все, что могу, чтобы помочь девочке. Если для этого понадобится помогать вам - против моей воли, - я попытаюсь сделать это.
- Как любезно с вашей стороны. - Джоанна почувствовала, что ее силы тоже на исходе. - Что ж, мне не нужна ваша помощь, лорд Грант! Я сама смогу прекрасно добраться до Беллсунда.
Джоанна изо всех сил старалась, чтобы ее слова прозвучали уверенно, но сама прекрасно понимала, что испытывает совершенно иные чувства. Она содрогалась при одной только мысли о том, что ей придется совершить. Джоанна не была путешественницей, которая бесстрашно ищет новые земли и новые приключения. Будь на то ее воля, она бы не ходила дальше магазинов на Бонд-стрит.
Алекс наблюдал на ней, и Джоанне показалось, что она видит в его глазах не только раздражение, но и жалость к ней. Это заставило ее проявить твердость.
- Если вам больше нечего добавить по существу дела, - сказала Джоанна, - позвольте попрощаться с вами. Мне нужно сделать некоторые распоряжения. Я свяжусь с вами, когда вернусь со Шпицбергена с Ниной, чтобы мы смогли обсудить финансовые вопросы ее воспитания. Хотя к тому времени, - она позволила себе внимательно посмотреть на Алекса, - я полагаю, вы уже будете далеко от Лондона на пути к новым приключениям.
Алекс резко повернулся к ней, забыв о приличиях:
- Вы будете полной дурой, если даже просто подумаете о том, чтобы совершить такое путешествие, леди Джоанна.
- Благодарю вас, - усмехнулась Джоанна. - Я прекрасно знаю, что вы обо мне думаете.
Она попыталась было подняться, но он грубо схватил ее за руку.
- Вы действительно собираетесь отправиться в неизведанные земли, леди Джоанна? - Его взгляд буквально прожигал ее. - Мне кажется, вы не настолько глупы и упрямы.
Джоанна резко вырвала руку, оскорбленная его насмешками и той силой, с которой он сжал ее запястье.