Сидевший в конце стола Филипп по-прежнему держал на коленях служанку; не спуская глаз с Камиллы, он продолжал ласкать девицу, взвизгивающую от удовольствия, когда рука шевалье касалась ее груди. Не выдержав, юная принцесса встала, не считая более нужным скрывать свое возмущение. Глаза обольстительного шевалье удовлетворенно блеснули.
- Как, капитан, вы уже покидаете нас? - вызывающе спросил он.
Промолчав, она вышла, хлопнув дверью.
Камилла немного побродила по окрестностям, любуясь величественным зрелищем заката. Красота окружающего ландшафта вселила в нее бодрость, сгладила неприятные впечатления, полученные с самого приезда в эту гостиницу; с первой же минуты своего пребывания в ней ее не покидало ощущение чего-то грязного и низменного. Хотя, в сущности, что плохого сделали ее товарищи-офицеры? Они никого не насиловали, не убивали, не грабили. Воспользовавшись случаем, они, по словам де Троя, всего лишь решили повеселиться. Однако веселье это было такого рода, что Камилла заранее из него исключалась, и она со стыдом признавалась себе, что именно поэтому оно ей и не нравилось.
Не нравилось… А поведение Филиппа! И тут она тоже понимала, что, если бы она застала за подобного рода развлечениями только Ангеррана и Готье, она просто бы не обратила на них внимания и уж тем более не стала бы смущаться; эти дворяне - прежде всего солдаты и имеют право отдыхать так, как им нравится!
Но Филипп! Ей казалось, что он участвовал в этом застолье только для того, чтобы досадить ей и еще раз напомнить, что ее присутствие здесь для него нежелательно… Действия шевалье казались ей преднамеренными, а потому особенно оскорбительными; они жестоко задевали чувствительность молодой женщины. Погрузившись в свои мысли, Камилла бродила до самой темноты. Возвратившись в гостиницу, в темном коридоре она столкнулась с хозяйкой гостиницы. Приглушенно хихикнув, женщина приложила палец к губам, призывая таким образом Камиллу не поднимать шума, и легким неслышным шагом направилась к двери комнаты Филиппа. Тихо постучав, она, нисколько не стесняясь присутствия Камиллы, проскользнула в комнату шевалье.
Некоторое время Камилла в полной растерянности стояла посреди пустого коридора. Однако сегодняшние сюрпризы еще не кончились. Решив вернуться в свою комнату, она увидела, как дверь комнаты шевалье снова приоткрылась и оттуда выбежала та сама служанка, которая вечером сидела на коленях шевалье; испуганно озираясь, служанка бегом бросилась в свою мансарду.
Камилла устремила взор к небу: личная жизнь Филиппа, без сомнения, необычайно разнообразна, а его репутация дамского угодника, несомненно, заслужена! Свидетельство подобного избытка мужественности внезапно отрезвляюще подействовало на Камиллу. Стоило только ей убедить себя, что, в сущности, мужчины являются рабами своих любовных страстей в гораздо большей степени, чем женщины, как она тут же весело рассмеялась!
Уверенная в том, что лично для нее эти страсти не значат ровным счетом ничего, она облегченно вздохнула: любой ценой она сохранит свою - такую прекрасную - свободу. Сегодня вечером она впервые за долгое время легла спать вполне довольная собой.
48
Утром она проснулась в столь же превосходном настроении и, будучи в радостном расположении духа, отправилась поприветствовать Филиппа, возившегося в конюшне со своим конем.
- Я пришла пожелать вам доброго утра, шевалье, - любезно произнесла Камилла, подходя к нему. - Надеюсь, вы прекрасно провели ночь!
Филипп поднял голову, удивленный игривым тоном девушки.
- Гораздо лучше, чем вы можете себе представить, - насмешливо ответил он.
- Это меня и радует! - задорно воскликнула Камилла и тут же убежала, оставив молодого дворянина в полном недоумении.
Четверо офицеров выехали в Монмелиан рано утром. Крепость принадлежала французам, поэтому им пришлось остановиться в ближайшей деревне, именуемой Ла-Молетт; там они рассчитывали переночевать у кого-нибудь из местных жителей. На окраине деревни им указали на большой дом, принадлежавший папаше Люка, самому зажиточному крестьянину в округе. Узнав, что офицеры собираются заплатить звонкой монетой, папаша Люка с радостью согласился их принять; как и большинство его соседей, он боялся пускать на постой солдат, ибо те не только опустошали кладовые и не платили за ночлег, но вдобавок грубо обходились с хозяевами и слугами. Однако, увидев знатных вельмож, готовых к тому же платить вперед, крестьянин рассыпался в любезностях и заявил, что для него большая честь принять в своем доме таких великодушных господ. Впрочем устроиться на ночлег в крестьянском доме оказалось несколько затруднительно: хотя дом был и большой, в нем, гораздо меньше комнат, чем в гостинице. Сыновья папаши Люка уступили свои комнаты трем офицерам, а Камилле было предложено переночевать в комнатушке, занимаемой служанкой.
- Клер! - позвал крестьянин. - Проводи мадемуазель в свою комнату и помоги ей устроиться.
Явившаяся на зов необычайно красивая девушка повела Камиллу в глубь дома. Следуя за служанкой, девушка украдкой наблюдала за ней, пораженная ее изысканными манерами и тонкими чертами лица; у юной крестьяночки были длинные темно-русые волнистые волосы, маленький нос с небольшой горбинкой, четко очерченный рот и удивительные глаза ярко-зеленого цвета, придававшие ей сходство с таинственным и загадочным существом из семейства кошачьих.
- Вот, - произнесла Клер, входя в маленькую клетушку, расположенную прямо над амбаром. - Здесь не слишком просторно и удобно для такой знатной дамы, как вы, зато чисто.
Камилла окинула взглядом комнату. Стены были выбелены известкой; в углу стояла кровать, занимавшая почти треть всей комнаты; напротив кровати - сундук, заменявший в деревнях шкаф, а сверху лежали одеяла и немного одежды; эти вещи служанка тотчас же подхватила и куда-то унесла. В другом углу стоял маленький столик, на нем - тазик, кувшин с отбитым краем и маленькая корзиночка с засушенными цветами. Довершал обстановку плетеный стул.
И хотя комната была обставлена чрезвычайно скромно, тем не менее несколько мелких деталей - розовые занавески на окнах, изящное распятие, две гравюры с изображениями пастухов - делали ее весьма привлекательной. Камилла тут же почувствовала себя очень уютно; но она мгновенно засмущалась: ей показалось, что она вторглась в святилище!
Клер взяла кувшин:
- Наберу вам свежей воды.
- Подожди, я пойду с тобой. Так я сразу узнаю, где находится колодец. - По дороге Камилла спросила девушку: - А где будешь спать сегодня ты, если я займу твою комнату?
- Не беспокойтесь, я найду где переночевать! Господин кюре с удовольствием приютит меня, если я не найду иного места. Ведь это он воспитал меня, в его доме прошло все мое детство.
- Неужели? - спросила Камилла, в полосе ее звучал неподдельный интерес.
Она находила эту девушку необычайно привлекательной; она резко отличалась от большинства девиц, которых ей доводилось встречать в гостиницах. В ней не было никакой вульгарности, никакой угодливости. Улыбка ее была исполнена достоинства, а манеры отличались благородством и простотой.
Они подошли к колодцу, где как раз умывались трое офицеров.
- Черт побери, вот так красотка! - как всегда, не скрывая своих восторгов, воскликнул Готье.
Когда Клер подошла поближе, чтобы набрать воды, Филипп рванулся вперед и, как подобает галантному кавалеру, протянул ей полное ведро; пока девушка наливала воду, он пристально смотрел на нее своими пронзительными черными глазами, пытаясь поймать ответный взор зеленоглазой служанки.
Камилле был знаком этот взгляд завоевателя: мало кто из женщин мог устоять против него! Затем она взглянула на Клер, ожидая обнаружить у нее на лице то восторженное выражение, которое появлялось у всех жертв шевалье, когда тот удостаивал их чести выступить перед ними в роли соблазнителя! Однако, против всяческого ожидания, она не увидела на лице служанки ни восхищения, ни влюбленности; напротив, та тотчас же сурово нахмурилась.
- Благодарю, сударь, сухо ответила она, резко подхватывая свой кувшин.
Камилла была поражена: она впервые видела, как незнакомая ей девушка отвергла ухаживания Филиппа! Она перевела взор на шевалье, желая узнать, как он воспримет такой отказ. Кажется, он и сам растерялся, потерпев столь неожиданное поражение; однако не рассердился. Обернувшись к своим товарищам, он, насмешливо улыбаясь, сокрушенно пожал плечами, словно извиняясь за то, что не сумел завлечь в свои сети хорошенькую служаночку, и с притворным огорчением воскликнул:
- Ах, какая красотка! Но холодна, как ледник!
Камилла устремилась следом за служанкой и, нагнав ее, схватилась за край кувшина, чтобы помочь ей.
Клер стала сопротивляться:
- Оставьте, мадемуазель. Я донесу его сама.
- Не сомневаюсь, однако вдвоем не так тяжело, - настаивала Камилла. Убедившись, что к служанке вернулось ее прежнее хорошее настроение, девушка, окинув ее восхищенным взором, шутливым заговорщическим тоном произнесла: - Знаешь, что ты просто чудо? Мало кто может устоять перед взглядом шевалье д’Амбремона! Откуда у тебя такая твердость характера?
- Я не доверяю слишком красивым господам, - помрачнев, ответила Клер.
- Честно говоря, я тоже. А особенно этому сеньору! - воскликнула Камилла.
Девушки посмотрели друг на друга и улыбнулись. В одну секунду они стали самыми лучшими подругами на свете!
Застилая кровать чистым бельем, Клер объяснила, откуда у нее такое недоверчивое отношение к аристократам, особенно когда те хороши собой; ее мать стала жертвой страсти дворянина. Будучи совсем юной, она влюбилась в одного красавца-виконта, и тот сделал ее своей любовницей. Когда молодая женщина забеременела, виконт тотчас же расстался со ставшей слишком обременительной любовницей: благородный сеньор не женится на дочери кузнеца!
Покинутая своим возлюбленным, опозоренная, с младенцем на руках, мать Клер была вынуждена выйти замуж за первого попавшегося мужчину, согласившегося взять ее в жены; муж ее оказался угрюмым и жестоким типом; вскоре он завербовался в армию и отправился воевать против французов, успев, однако, перед отъездом сделать жене второго младенца.
Вот так появились на свет Клер и ее брат Ги. В конце концов их мать взял в услужение местный священник. Детство брата и сестры прошло под покровительством почтенного святого отца; кюре научил их читать и писать, дал им вполне сносное образование. Но, когда мать их умерла, обоим подросткам пришлось пойти в услужение, чтобы зарабатывать себе на хлеб.
- Здесь мне неплохо. Хозяин строгий, но справедливый человек и напрасно не тиранит своих слуг.
- Но твой отец… он жив? - спросила Камилла, взволнованная тем, что Клер сирота, как и она сама.
- Да.
- А ты видела его?
- Совершено случайно, просто так получилось. Наша деревня находится в его владениях.
- А он знает, что ты его дочь?
- Не знаю… А если бы и знал, что это меняет? Если он бросил мою мать, то с чего бы ему вдруг интересоваться мной?
- Он мог повзрослеть с тех пор. За двадцать лет человек набирается жизненного опыта, начинает размышлять. Может быть, увидев, как ты хороша, умна и воспитанна, он бы понял, что заблуждался, и признал тебя своей дочерью.
Клер печально опустила голову:
- Ваши слова свидетельствуют о вашем благородстве и честности, но ведь случай с моей матерью далеко не единственный. Молодых невинных девушек, поверивших прелестным речам красавчиков-аристократов, целый легион. И появившиеся потом на свет дети никогда не бывают признаны своими отцами. Никогда!
- Не говори так, твой отец жив! И, пока он жив, положение можно исправить. Необратима только смерть.
Удивленная пылом Камиллы, Клер осторожно начала расспрашивать девушку о ее семье и узнала, что та очень рано потеряла своих родителей. Растроганные взаимными признаниями, девушки почувствовали, как их взаимная симпатия еще больше возросла.
- Но как получилось, что вы стали офицером? - наконец спросила Клер. - Ведь это очень необычное занятие для женщины.
- Ты права. Но, понимаешь, король решил подвергнуть меня такому испытанию, чтобы позже доверить мне некую весьма важную миссию.
- А что вам предстоит сделать?
- Я не могу тебе этого сказать, не имею права. Впрочем, никто ничего не знает: замысел короля содержится в тайне.
- А не слишком ли трудно женщине постоянно жить в окружении военных?
- Я не всегда нахожусь среди военных; иногда бываю при дворе. Но, надо признаться, мне нравится такая беспокойная и боевая жизнь, я привыкла к ней с самого детства. К тому же у меня есть друзья.
- А те офицеры, что приехали вместе с вами, - тоже ваши друзья?
Камилла заколебалась. Она подумала о Филиппе: может ли она сказать, что он ее друг?
- Скажем… не совсем все.
Тут Клер окликнули, и она убежала работать. Но подруги пообещали друг другу встретиться вечером и продолжить разговор.
49
Пора было ехать в Монмелиан и узнать, не прибыли ли посланцы Франции. Старший офицер Форта, предупрежденный о секретных переговорах, сразу же заявил: никакого посольства, никаких посланцев не было и, судя по полученным сведениям, в ближайшие дни не ожидается. Филипп пребывал в растерянности: куда девались эмиссары Людовика XV? Увы, приходилось смириться и ждать известий.
Сообщив коменданту гарнизона, где они остановились, шевалье попросил его в случае каких-либо новостей тотчас послать к ним гонца. Сейчас же ничего не оставалось, как ехать обратно в дом папаши Люка.
Четверо офицеров возвращались на ферму, размышляя, как бы разнообразить вынужденный досуг. По дороге, что вилась вдоль забора, ограждавшего владения крестьянина, уже сновали стайки смешливых и привлекательных девиц; они пытались высмотреть блистательных королевских офицеров.
Маневры деревенских красоток не остались незамеченными. Кавалеры предвкушали приятные развлечения в их обществе. Не имея никаких обязанностей до прибытия французов, все трое мужчин явно решили провести неожиданно выпавшее им свободное время с наибольшей изобретательностью. Поэтому, прибыв на ферму, они сразу направились к колодцу и, сбросив мундиры, принялись плескаться в холодной воде, смывая дорожную пыль.
Камилла с удовольствием бы последовала их примеру, однако при виде своих товарищей, оставшихся лишь в узких панталонах, с видимым наслаждением подставляющих солнцу свои обнаженные мускулистые спины, внезапно засмущалась и подавила в себе страстное желание вымыться.
Зрелище обнаженного по пояс Филиппа необычайно взволновало ее: она даже не подозревала, какой удивительной гармонией отличалось его атлетическое тело. Никого не стесняясь, он потягивался, играя крепкими мускулами и позволяя любоваться золотистой от загара кожей, широкими плечами и могучей грудью. Сейчас он напоминал Камилле одну из тех греческих статуй, что украшали королевский сад в Турине; древний скульптор наделил ее всеми мужскими совершенствами. Капли воды, словно хрустальные шарики, скатывались по шелковистой коже Филиппа, обтекая выпуклые холмы его мышц. Камилла с таким самозабвенным восторгом взирала на шевалье, что он внезапно обернулся и, насмешливо взглянув на девушку, произнес:
- О, мадемуазель де Бассампьер, о чем это вы так задумались? Неужели вы впервые в жизни видите обнаженного мужчину?
Не удостоив ответом очередную колкость шевалье, Камилла развернулась и пошла разыскивать Клер. Ей очень хотелось привести себя в порядок и надеть что-нибудь более легкое, нежели офицерский мундир. Вскоре она увидела служанку: та, дружески улыбаясь, шла ей навстречу.
- Вы уже вернулись, мадемуазель? А я думала, что вы приедете из Монмеслиана только к вечеру.
- Произошли некоторые изменения… Послушай, Клер, нет ли у тебя лишней юбки и корсажа, а то в этих штанах и сапогах мне ужасно жарко; кажется, они просто прилипли к телу.
- Разумеется. Идемте со мной, я дам вам все необходимое.
Девушки направились к закутку Клер. Служанка открыла старый сундук и вытащила пышное крестьянское платье из черного сукна, украшенное искусной разноцветной вышивкой:
- Возьмите его. Это мое самое красивое платье. Я берегу его для праздников.
- О нет! Дай мне что-нибудь попроще, - поспешно ответила Камилла. Она знала, что подобные наряды зачастую являлись единственным сокровищем в гардеробе молодых крестьянок. Это было действительно дорогое платье, из тех, которые передавались из поколения в поколение; мать вручала его дочери, когда та входила в брачный возраст, уверенная, что когда-нибудь оно перейдет к ее внучке. Такие вещи становились своеобразным связующим звеном между несколькими поколениями одной семьи, страничкой ее истории, свидетелем маленьких радостей, скрашивающих небогатую развлечениями деревенскую жизнь. Камилла выбрала простую холщовую юбку и кофту.
- Вот и отлично, - сказала она. - В таком виде я вполне смогу помочь тебе в работе, не рискуя запачкать твое великолепное праздничное платье.
- Но вы же не собираетесь идти на скотный двор или в хлев?
- А почему бы и нет? Ведь тебе же приходится ходить туда. Работа спасет меня от скуки, потому что сейчас мне совершенно нечего делать. Мои спутники, полагаю, отправятся волочиться за девицами; я заметила, что вокруг дома усердно кружат целые тучи красоток. Или ты считаешь, что я пойду вместе с ними?
Клер лукаво взглянула на нее:
- А разве среди офицеров нет никого, кто был бы вам по нраву?
Невольно перед глазами Камиллы встал пленительный образ Филиппа, его безупречно сложенная мужественная фигура. Она вздохнула:
- Разумеется, есть. И ты наверняка догадываешься, кто он! Но он просто невыносим: это настоящий Дон Жуан, ненасытный, да к тому же еще презирающий женщин. Нет, поверь мне, от него лучше держаться подальше.
И с помощью Клер она приступила к своему нехитрому туалету.
- Я мечтаю принять настоящую ванну, - доверительно сказала она подруге.
Камилла поведала юной служанке о чудесных приспособлениях для принятия ванны, коими располагал особняк де Ферриньи, красочно расписала удовольствие, испытываемое при погружении в теплую, ароматную воду, и восхитительное, расслабляющее чувство, охватывающее тебя после этой удивительной процедуры.
- Конечно, здесь невозможно найти ванну, - ответила Клер, - зато я могу показать вам укромный уголок на реке, где вы могли бы спокойно выкупаться. Вода там не слишком теплая, зато место красивое.
- Договорились, завтра, как только освободишься, проводишь меня туда. А теперь идем, пора за работу: я не хочу, чтобы тебя бранили из-за того, что я отвлекаю тебя своей болтовней.
И, взявшись за руки, девушки отправились на двор. В одежде, одолженной ей новой подругой, Камилла чувствовала себя легко и свободно. Уже давно ей не приходилось носить таких удобных нарядов. Появляясь при дворе, она вынуждена была надевать жесткий корсет, а облачаясь в офицерский мундир - обматывать грудь широкой лентой.