- Я спешил увидеть вас, - продолжал граф, - и для этого приехал из Вены в четыре дня.
- Чтобы увидеть меня! - произнес со смущением Эверард. - И для того вы оставили Вену?
- Да, сын мой, три года я не виделся с вами, три года скучные политические занятия задерживали меня в Вене, вдали от вас. Но позвольте мне сказать вам комплимент: я оставил вас ребенком и теперь вижу прекрасным юношей. Ваш мужественный и приятный вид восхищает меня, мое сердце наполняется чувствами радости и родительской гордости.
- Граф, - сказал Эверард, - если бы я мог верить вам, ваши слова осчастливили бы меня.
Эверард не мог опомниться от изумления. Ужели в самом деле он слышал эти ласковые, нежные слова от графа Максимилиана? Но его сердце билось от какого-то зловещего предчувствия; он боялся верить искренности своего отца, который, со своей стороны, подмечал на лице молодого человека впечатление от своих слов. Странно было видеть, как эти люди, питавшие взаимную антипатию, обнялись друг с другом.
- Да, Эверард, - продолжал граф, вперив в своего сына испытующий взор, - вы не можете представить, с каким самодовольством я приближался к замку и с какою радостью увидел своего сына, к которому я был так несправедлив, но который, верно, простит мне это забвение, если узнает мое тяжкое горе. В своем уединении, Эверард, вы не могли познакомиться ни с науками, ни с людьми - я жалею об этом от всего сердца, но время еще не ушло. Вот, - прибавил граф, - знаменитый ученый Блазиус, которого я привез с собою из Вены; он поможет получить необходимое вам образование.
В эту минуту вошел в комнату человек высокого роста, сухощавый, с угрюмым видом. С глубоким почтением он поклонился Эверарду и пробормотал какие-то слова, из которых будущий воспитанник расслышал только "милостивый государь" и "преданность".
"А, - подумал Эверард, - им хочется узнать, остался ли я по-прежнему дикарем, невежею или, по какому-нибудь случаю, не сделался ли опасным для самолюбивых планов графа. Счастливая минута! Надо бросить искру подозрения и показать, что в случае нужды я могу идти наперекор их планам".
- Батюшка, - отвечал молодой человек, поклонившись графу, - примите мою искреннюю признательность за вашу родительскую заботливость о бедном отшельнике, который давно томится желанием быть посвященным в тайны науки.
- Этот упрек скорее должен пасть на меня, чем на вас, - возразил Максимилиан, - но все это можно поправить, не правда ли, доктор?
- Без малейшего сомнения, - отвечал профессор, - без малейшего сомнения, и мне в тысячу раз приятнее иметь дело с человеком, совершенно не посвященным в тайны науки, чем с людьми, напитанными ложными началами; мне надо будет все строить, но не перестраивать, а это уже много значит. Историю, языки, философию - все начнем мы с основных элементов.
- Чтобы не тратить времени, - возразил Эверард, стараясь прочитать на лице графа действие своих слов, - чтобы не тратить времени, мы лучше примемся за высшие начала, почтенный профессор. В истории, например, я, кажется, не имею нужды изучать факты, но с таким умным человеком, как вы, мне будет приятно проследить идеи, выражающиеся во всемирных событиях. В этом случае кому вы отдаете предпочтение, Гердеру или Боссюэту?
Максимилиан и Блазиус с удивлением посмотрели друг на друга.
- Что касается языков, - продолжал Эверард, - я порядочно знаю французский и английский, могу, по крайней мере, читать Мольера и Шекспира, но если вам будем угодно объяснить мне идеи этих великих гениев, познакомить меня с их духом, в таком случае обещаю вам, доктор, вы найдете во мне если не слишком понятливого, то, по крайней мере, самого усердного ученика.
- Эверард! - вскричал изумленный граф. - Кто научил вас такой мудрости в вашем уединении?
- Само уединение, - отвечал Эверард. - Да, я брал из нашей библиотеки книги, уходил с ними в лес и в каком-нибудь уединенном месте предавался чтению и размышлению. Без сомнения, мои успехи были сопряжены с большими трудностями, но терпение восторжествовало над всем. Я уверен, что могу явиться на испытание в каком-нибудь из наших университетов, и если бы даже осмелился явиться ко двору, не заставил бы вас, батюшка, краснеть, напротив, сделал бы, быть может, вам честь.
- Возможно ли? - вскричал граф. - Да это чудо, доктор, истинное чудо! Мне даже не верится. Спросите его о чем-нибудь, доктор.
Доктор Блазиус с важностью начал экзамен, но он тотчас заметил, что его ученик в некоторых предметах превосходил своего учителя. Эверард, вопреки своей привычной скромности, позволил себе несколько позабавиться над классическим педантизмом доктора.
- Это чудо! - сказал наконец профессор, желая скрыть свое замешательство. - Чудо, которое послало вам, граф, само Небо, конечно, не для вознаграждения незаменимой потери, по крайней мере, для утешения в вашей горести.
- Да, - сказал граф, - радость заставила меня на минуту забыть мое горе. Так, милый Эверард, узнай роковую новость: твой старший брат, мой бедный Альберт…
- Что вы хотите сказать? - спросил Эверард со смущением.
- Он умер, Эверард… Его убила в три дня жестокая горячка, тогда как перед ним открывалась блестящая будущность. Бедный юноша! Он имел столько талантов, так ловко умел держаться на скользкой почве придворной жизни, так искусно выпутывался из всех интриг! И смерть похитила его у меня, Эверард! Но судьба еще не совсем поразила меня; у меня остался другой сын, который так же как Альберт, достоин моей любви и милостей двора. Теперь ты единственный наследник Эппштейнов; для тебя начинается новая жизнь; забудем прошедшее, чтобы подумать о будущем; с этих пор положись на любовь и покровительство твоего отца.
Эверард был бледен; он понял, что роковая новость разрушит все его счастливые мечты.
- Эверард, - снова начал граф, - теперь ты австрийский офицер; вот твой диплом, но это еще не все.
Граф подошел к стулу, на котором лежала шпага, и подал это оружие Эверарду.
- Вот тебе шпага, - продолжал граф. - Верь, Эверард, что ты будешь осыпан милостями двора. Но мы поговорим об этом в другой раз; теперь я оставлю тебя с твоим учителем. Будь весел, милый Эверард, предавайся сладким мечтам; высокая судьба ожидает тебя в Вене, куда мы отправимся через несколько дней.
Граф обнял оцепеневшего Эверарда, кивнул головою доктору Блазиусу, который согнулся почти до земли, и потом вышел из комнаты.
- Через несколько дней отправимся в Вену! - повторил Эверард, бросив печальный взор на диплом и на шпагу. - Боже мой! Что скажет она, когда узнает это? - прибавил он и бросился вон из комнаты; доктор только успел закричать ему вслед: "Господин фон Эппштейн, не забудьте, что ваш отец ожидает вас к обеду".
Через несколько минут Эверард был уже в хижине. Бледный, усталый, он явился перед Роземондою, которая в то время прогуливалась в саду.
- Что с вами, Эверард? - спросила Роземонда.
- Что со мною, Роземонда? - сказал молодой человек. - Приехал граф и, как всегда, привез с собою несчастье.
- Что хотите вы сказать, Эверард?
- Посмотрите, посмотрите! - вскричал Эверард, подавая Роземонде шпагу и диплом.
- Что это значит? - спросила она.
- Вы не угадываете, Роземонда?
- Нет.
- Мой брат Альберт умер, теперь я наследник Эппштейнов, и мой отец, который привез этот диплом и эту шпагу, берет меня в Вену.
Лицо молодой девушки покрылось смертельною бледностью, тогда как на ее устах скользила улыбка.
- Дайте мне руку, Эверард, - сказала она, - и пойдемте в комнату.
Молодые люди вошли в домик. Роземонда села в кресло Джонатана; Эверард поставил свою шпагу в угол и бросил диплом на стол.
- Эверард, - сказала Роземонда, - нынче утром мы говорили об испытании, но только оно настало слишком скоро.
- Что за важность, Роземонда! - отвечал Эверард. - Ужели вы думаете, что я поеду?
- Без сомнения.
- Нет, Роземонда, я не оставлю вас никогда, я поклялся в том.
- Вы не имеете права не повиноваться воле родителя.
- Граф отказался от меня, он сам писал об этом; я ему не сын, он мне не отец.
- Так было прежде; но теперь Богу угодно было соединить вас опять. Вы должны повиноваться, должны ехать в Вену.
- Никогда!
- В таком случае я возвращусь в свой монастырь; я не хочу быть заговорщицею против вашего отца.
- Роземонда, вы не любите меня!
- Напротив, Эверард, из любви к вам я советую вам согласиться на предложение вашего отца. Есть обязанности, налагаемые на человека с самого дня рождения; им нельзя не повиноваться. Покуда был жив ваш брат, вы могли оставаться в безвестности; тогда не на вас лежал долг поддержать славу имени Эппштейнов, но теперь отказаться от наследственных преимуществ вашего рода было бы преступлением против ваших предков и потомков.
- Вы жестоки, Роземонда.
- Нет, Эверард, я говорю с вами, как будто я не существую более. В подобных случаях бедная девушка, как я…
- Но поклянитесь мне в одном, Роземонда.
- В чем?
- Если мне удастся уговорить моего отца отказаться от его намерения, если я поступлю на службу и стану свободным, буду сам располагать собою, поклянитесь мне исполнить ваше обещание.
- Я поклялась, Эверард, принадлежать вам или Богу; клянусь в этом еще раз.
- И я, - сказал Эверард, - клянусь могилою моей матери, что ни одна женщина, кроме тебя, Роземонда, не будет подругою моей жизни.
- Эверард!.. - вскричала испуганная девушка.
- Я дал клятву и не изменю ей.
В эту минуту зазвенел обеденный колокол.
- До завтра, - сказал Эверард и оставил хижину.
XIX
После обеда Максимилиан приказал Эверарду следовать за собою. Молодой человек с трепетом в сердце повиновался приказанию своего отца. Когда они вошли в красную комнату, Максимилиан указал своему сыну кресло; молодой человек молча исполнил это повеление. Граф стал ходить большими шагами по комнате, украдкой посматривая на Эверарда. Видно было, что он обдумывал, как начать разговор. Наконец он решился принять важный тон дипломата.
- Эверард, - сказал он, заняв место против своего сына, - забудьте на минуту - прошу вас об этом - во мне вашего отца и выслушайте государственного человека. Вы, Эверард, должны занять возле меня место покойного вашего брата; со временем вы будете управлять умами народов, но, вступая на это славное поприще, вы должны чувствовать, какие трудные обязанности налагает на вас судьба. Вам надо забыть свои интересы; вы будете жить не для себя, а для всех; надо отказаться от своих желаний и наклонностей, стать выше общественного мнения, выше систем и предрассудков, одним словом, бесстрастно исполнять свою правительственную обязанность.
Довольный этим величественным введением, граф остановился, чтобы прочитать на лице сына действие своей речи. Эверард казался внимательным, но не удивленным.
- Вам надо подумать об этих важных предметах, и вы, без сомнения, разделяете мое мнение, Эверард? - спросил Максимилиан, недовольный молчанием своего сына.
- Я согласен с вами, батюшка, - отвечал молодой человек, - и от всего сердца удивляюсь тем, которые так хорошо понимают свои достоинства, но я думаю, - и вы, конечно, согласитесь со мною, - что, жертвуя своими наклонностями и даже своим счастьем, надо исполнять долг, налагаемый совестью; что, отказываясь от тщеславия, должно хранить свою честь.
- Пустые слова, молодой человек, - возразил граф с презрительной улыбкой, - вы сами скоро узнаете ничтожество этих фраз.
- Быть может, батюшка, для людей, возвысившихся до известной степени, но для меня честь и добродетель дороже жизни. Батюшка, я боюсь обмануть ваши лестные надежды. Дикий питомец лесов и гор, я едва ли сумею подделываться под теории и правила света. Я знаю себя. После вольного воздуха лесов мне будет душно в городских стенах. Быть может, я погибну в какой-нибудь интриге. Умоляю вас, батюшка, откажитесь от ваших блестящих планов и для моего счастья возвратитесь ко двору один, а меня оставьте в моих лесах.
- Я думаю не об одном вашем счастье, Эверард, - возразил Максимилиан суровым тоном, подавляя гнев, который начал волновать его сердце, - я думаю и о славе нашей фамилии, которая, к несчастью, имеет в вас последнего представителя. Боже мой! И мне также приятнее было бы бродить и охотиться в своих владениях, чем надеть на себя ярмо государственных занятий, но мы не напрасно носим имя Эппштейнов. Мой отец принудил меня пожертвовать моими наклонностями, и я благодарю его за это, как вы будете благодарить меня. Не противоречьте мне, Эверард, не выводите меня из терпения; вы знаете, мой гнев ужасен… Впрочем, - прибавил граф, смягчив свой тон, - мне не нужно прибегать к угрозам, Эверард. Вы согласитесь на мои отеческие убеждения; довольно сказать вам одно слово: Эверард, вы нужны мне.
- Как, батюшка! - вскричал Эверард, тронутый притворным добродушием дипломата. - Я нужен вам?
Это выражение преданности не ускользнуло от внимания графа, и он решился воспользоваться им.
- То есть, - сказал он, взяв руку своего сына, - то есть, Эверард, вы необходимы для меня. Вы не знаете, как скользка дипломатическая почва и какие интриги ведут против нас. Два месяца назад одна интрига едва было не погубила меня. Преданность вашего брата могла бы спасти меня, но его похитила смерть. Тогда, Эверард, я вспомнил о вас и приехал сюда.
- Говорите, батюшка, говорите, - вскричал Эверард, - я сделаю все, что сделал бы мой брат.
- Надеюсь, Эверард, - отвечал Максимилиан. - Вы понимаете, что люди, назначенные по своему рождению к высшим государственным должностям, обязаны платить за эту славу полным самоотвержением и приобретать гордые титулы самопожертвованиями и страданиями. Зато, - прибавил граф с энтузиазмом, - цель так блестяща, что забываешь все эти трудности, которыми усеян наш путь.
На этот раз дипломат ошибся в своем расчете: Эверард хладнокровно слушал говор самолюбия и придумывал средство уклониться от предложения своего отца.
- Но, - продолжал граф, - несмотря на эти препятствия, ты, Эверард, играючи достигнешь своей цели. Все зависит от пустяков: тебе стоит только жениться.
- Жениться! - повторил Эверард. - Что вы говорите, батюшка!
- Понимаю, ты еще немножко молод, но это ничего не значит. Ты можешь удивляться этому, но ты будешь счастлив, за это я ручаюсь. Твой несчастный брат готов был вступить в этот союз, но я лишился его; тогда я подумал о тебе, потому что этот союз обещает славную будущность: он доставит тебе все милости двора. Ты молчишь, эта будущность не радует тебя?
- Батюшка, я никогда не мечтал об этом.
- Черт возьми! О чем же ты мечтал? Эверард, об этом союзе мечтали все придворные, самые высшие сановники оспаривали получить руку герцогини Д., но при имени Эппштейна все поняли, что надо было уступить.
- Кто эта герцогиня Д.? Я никогда не слышал ее имени.
- Герцогиня Д., Эверард, это все и ничто; это простая женщина, без имени, но ее знает один герцог… это настоящая королева. Понимаешь ли, Эверард, какое счастье жениться на ней?
- Нет, батюшка, - отвечал Эверард, - я не понимаю.
- Как, ты не понимаешь, что эта женщина свободно может располагать собою и что она для приличия должна выйти замуж! И ее муж может требовать всего! Подумай об этом и отвечай.
- Простите меня, батюшка, я не понимаю: это шутка или испытание.
- Эверард! - закричал граф, стиснув зубы.
- Да, батюшка, я не верю, чтобы вы говорили серьезно. Вы любите почести, титулы более, чем славу; это странно, но все-таки понятно. Но продавать имя детей - это унижение, которого я не могу объяснить себе. Я не узнаю в вас графа фон Эппштейна! Пусть я буду честолюбцем, если хотите, но низким человеком - никогда!
- Жалкая тварь! - закричал граф, побледнев от бешенства.
- Батюшка, если вам нужна моя жизнь, я готов жертвовать ею, но пощадите мою совесть, избавьте меня от унижения. Если вы будете настаивать на своем предложении, я скажу вам откровенно: граф, какое имеете вы право отнимать у меня честь? Я принадлежу к одной из благороднейших германских фамилий, и вы не можете считать меня ниже последнего крестьянина, который, по крайней мере, вполне разделяет свою судьбу со своей женою. Я не повинуюсь вам.
Эверард говорил с жаром. Граф смотрел на него испытующим, холодным взором и улыбался. Когда молодой человек окончил свою речь, Максимилиан взял его руку и с видом искреннего самодовольства сказал:
- Хорошо, Эверард, очень хорошо! Обними меня, прости, что я усомнился в твоем благородном сердце. Но я понял тебя только теперь. Я самый счастливый отец; я вижу теперь, что ты достоин этой прелестной девушки, которую я назначаю тебе. Она будет твоею, Эверард. Да, одна из самых благородных и богатых наследниц в Австрии, ангел невинности и красоты - Люцилия фон Гансберг будет твоею женою.
Эверард тысячу раз слышал об этой девушке от Роземонды.
- Как, батюшка! - вскричал молодой человек. - Люцилия фон Гансберг, эта прелестная девушка…
- Дело решенное: ты женишься на ней через месяц. Против этого союза, кажется, возражать нечего. Надеюсь, ты будешь благодарен.
- Да, батюшка, я благодарен вам, - сказал Эверард, поцеловав руку графа. - Я не нахожу слов, чтобы выразить свою признательность, но я не могу… я не смею… ни любить эту девушку, ни жениться на ней.
- Довольно! - закричал граф страшным голосом, встав с кресла и устремив на Эверарда сверкающие глаза. - А! А! Лицемер наконец вы попали в западню! Итак, не честь препятствует вам жениться на этой женщине, вам не нравится не женщина, а самый брак. Какая у вас безвестная красавица? А?
Комедия превратилась в драму. Эверард, бледный, трепещущий, не мог произнести ни одного слова. Граф положил руку на его плечо и отрывистым, повелительным голосом сказал:
- Слушай, Эверард, теперь я не прошу, а приказываю. Я дал слово герцогу, и дело решено. Если бы не мои пятьдесят лет, я обошелся бы без тебя, негодяй, но нужен был молодой человек; ты мой сын, и я предоставляю это счастье тебе. Ни слова больше, советую тебе. Ступай, до завтра я даю тебе срок на размышление. Ступай, и дай Бог, чтобы эта ночь внушила тебе добрый совет. Иначе оскорбленный отец будет неумолимым судьею. - Граф указал Эверарду на дверь. Гнев этого человека был ужасен: он топнул ногою, затрясся от бешенства, на его губах заклубилась пена. Эверард едва мог дойти до двери, его ноги дрожали.
Все это происходило за день до Рождества Христова.