Оля послушно делала все, что от нее требовали. Когда она приняла нужное для гипноза положение, подошел Фриц и, завораживающе глядя ей в глаза своим пронзительным взором, стал приглушенно и медленно говорить.
- Ты ощущаешь полный покой. Слушаешь только меня. Лишь меня, и никого больше. Все прошлое забыто. Ты ничего не помнишь. Люди из прошлого - это призраки. Призраки. Тебе незачем их знать.
Так, монотонно повторяя одно и то же ровным бархатным голосом, Ранке как бы втирал в память девочки то, что ему требовалось. Глаза у Оленьки были полузакрыты, и казалось, что она дремлет, но ее мозг впитывал внушаемую ей информацию. А он продолжал:
- Ты не можешь вспомнить, как тебя зовут? Запомни хорошенько. Тебя зовут Лена. Да, ты - Леночка. А фамилия твоя Шереметева. Ты - Лена Шереметева. Шереметева Лена. Тебя будут называть Оленька, Оля. Но ты - Лена, а никакая не Оля. К тебе придут злые духи. Очень злые. Будут говорить, что они - папа и мама. Но это не папа и мама. Ты гони их прочь. Вокруг тебя будут только злые люди. Ты не узнавай никого. Никого!
Разговаривая таким образом, Фриц, к неописуемому удивлению Фишера, да и Маккоуна тоже, добился результатов, которые превзошли все их ожидания. Решив, что пора предъявить продукт своего труда, Ранке оторвал свой взгляд от ребенка и бросил в их сторону:
- А теперь слушайте и удивляйтесь!
Снова повернувшись к Оленьке, он спросил:
- Так как же зовут тебя, девочка?
- Лена Шереметева, - открыв глаза, ответила Оля.
- Да ты можешь сесть, - сказал горбун и переспросил: - А разве тебя звать не Олей? Олей Юсуповой?
Оленька села и уверенно ответила:
- Нет, я - Лена Шереметева.
Ранке самодовольно ухмыльнулся и спросил, указав на Фишера и Маккоуна:
- А что это за дяди? Ты их знаешь?
Посмотрев на них так, словно видит в первый раз, Оленька отрицательно замотала головой:
- Нет, не знаю.
- И никогда не видела раньше? - сдвинув брови, строго спросил Ранке.
- Никогда, - испугавшись, ответила Оленька и заплакала.
- Ладно, не плачь! Можешь смотреть телевизор, - уже более мягко приказал ей гипнотизер и сделал знак Фишеру с Маккоуном, чтобы вышли.
По пути в гостиную, потрясенный увиденным, Фишер, не сразу придя в себя, с тревогой спросил:
- И как долго это будет с ней продолжаться? Лолита не заболеет?
- Через несколько дней все пройдет без следа, - успокоил его чародей Фриц.
- Однако до суда ее нежелательно беспокоить, - настоятельно порекомендовал он на прощание.
- Хорошо, я это передам жене и распоряжусь, чтобы Лолите ужин и завтрак принесли в детскую, - заверил его Фишер.
Очень довольный, он вышел проводить их на широкое крыльцо дома.
- Ценный субъект! - бросил он стоящему рядом адвокату, глядя, как маленький гипнотизер, открыв заднюю дверцу, садится в салон "кадиллака".
- Ты в этом убедишься завтра на суде! А еще, когда получишь от меня смету на оплату расходов, - самодовольно усмехнулся Маккоун, пожимая ему руку.
Большой зал с высокими окнами, где проходило заседание окружного суда, был набит до отказа. Это объяснялось тем, что еще задолго до него пресса проявила большой интерес к необычному процессу и оживленно комментировала его ход. Даже на телевидении ему уделили внимание в популярном ток-шоу, и видные политики и общественные деятели высказывали различные мнения.
К радости Генри Фишера, его опасения насчет единодушного порицания со стороны общества, как известно, питающего завистливую ненависть к богачам-толстосумам, не оправдались. Лишь в ряде газет благотворительного и церковного толка, появились статьи выражающие сочувствие пострадавшим родителям. Большинство же публикаций и выступлений осуждало полунищую Россию за торговлю детьми и выражало сочувствие американским гражданам, которым за свои добрые дела приходится расплачиваться судебными исками и другими неприятностями.
В своей пылкой, но немного занудной речи адвокат, представляющий истца, подробно рассказал залу историю похищения сестер-близнецов Юсуповых, не жалея красок на описание страданий маленьких девочек и их родителей, чем неплохо подогрел присутствующую на суде публику и журналистов. Следуя своему стратегическому плану, Гордон Смит особенно упирал на право удочеренной Фишерами Оли Юсуповой самой определить свою судьбу.
Умышленно не оспаривая это право, хитрый и коварный Дэвид Маккоун в своей речи, дабы сыграть на патриотических чувствах судей и публики, сделал акцент на неблаговидном поведении иностранцев, которые сначала, как кукушки, подкидывают своих детей богатым американцам, а потом сутяжничают, нарушая покой усыновителей и их воспитанников.
Оба адвоката были очень красноречивы, умели установить контакт с залом, и публика попеременно склонялась то в одну, то в другую сторону. Кульминация наступила, как и планировал адвокат Юсуповых, когда начался опрос главных свидетелей, и Гордон Смит попросил, чтобы была приглашена похищенная Оля Юсупова. Этому категорически воспротивился, тоже следуя своему хитрому плану, Дэвид Маккоун.
- Ваша честь! Мой клиент, как законопослушный гражданин, привез на суд приемную дочь, которая не является той, кого ищут наши истцы. Об этом убедительно свидетельствуют представленные суду документы. Поэтому, взывая к вашей человечности, он просит не тревожить несчастного ребенка, нервная система которого может не выдержать таких перегрузок!
- Эти бумаги - искусно сфабрикованная липа! - вскочив с места, заявил Смит. - Нами представлены подлинные документы Оли Юсуповой и письменные свидетельства того, что ее переправил в США по заказу Фишера ныне покойный Джеймс Ричардсон.
- Подделка наших документов не доказана, - возразил ему Маккоун. - Есть лишь ряд замечаний экспертов, но сомнения, а вам как юристу это известно, трактуются в пользу обвиняемых. Я категорически возражаю против опроса приемной дочери моего клиента!
- Вот видите, Ваша честь? - громогласно воззвал больше к публике, чем к судье адвокат Смит. - Этот отказ - косвенное подтверждение правоты истца. Они просто боятся, что девочка признает своих родителей, и все станет ясно. Я настаиваю на ее вызове!
Настроение зала резко качнулось в его сторону. Раздались возмущенные выкрики:
- Привести свидетельницу! Они боятся показаний ребенка!
Хорошо проплаченный Фишером судья бросил растерянный взгляд на его адвоката, и Маккоун величественно поднявшись с места, остановил шум жестом руки:
- Прошу успокоиться, господа! Мы нисколько не боимся показаний нашей девочки, так как истина на нашей стороне. Мы просто всерьез опасаемся за ее здоровье. Очень жаль, что ваше любопытство сильнее чувства гуманности, - мягко укорил он зал и с достоинством сел, театрально махнув рукой.
- Теперь все будет в порядке, - обрадованно шепнул Смит, обернувшись к сидящим за его спиной Юсуповым. - Нам только этого было и надо!
Все взоры обратились на двери, в которых показался судебный пристав, держа за руку стройную девочку с золотоволосой головкой и яркими синими глазами. Он подвел ее к свидетельскому месту, и сидевшая в первых рядах, очень похожая на нее красивая дама, не выдержав, воскликнула:
- Доченька! Родная моя! Неужели ты не узнаешь свою маму?
Девочка повернула голову на крик, но никак не отреагировала.
- Итак, как тебя зовут? - не скрывая своей радости, торопливо спросил ее судья. - Назови имя и фамилию.
- Шереметева Лена, - глядя прямо перед собой, произнесла девочка так четко, что слышно было в дальнем углу зала.
Сразу поднялся невообразимый шум. Светлане Ивановне сделалось дурно, и Михаил Юрьевич бросился к ней, едва успев подхватить на руки теряющую сознание жену. А Петр, вскочив с места, отчаянно крикнул:
- Как же так, Оленька? Ты не узнаешь нас, своих родных?
Девочка лишь отрицательно покачала головой, и, когда судья навел порядок в зале, расстроенный Гордон Смит сделал последнюю попытку спасти дело.
- Ваша честь! - заявил он судье. - Произошло непонятное. Похоже на то, что ребенка чем-то опоили. Я требую медицинского обследования свидетельницы! А пока, чтобы проверить подозрения, прошу привести к ней сестру-близнеца. Она очень любит сестру и непременно вспомнит!
- Защита категорически возражает! - немедленно заявил протест Маккоун. - Хватит с нашего ребенка испытаний! Всем уже ясно, что она не дочь истца, а лишь похожая на нее девочка. Надо уметь проигрывать, мистер Смит, - с фальшивым пафосом воззвал он к своему сопернику.
В зале раздались жидкие аплодисменты, и судья, пользуясь благоприятно сложившейся обстановкой, поспешно объявил:
- Протест защиты удовлетворяется!
Совершенно деморализованный Смит пытался еще возражать и сбивчиво приводил какие-то доводы, но всем присутствующим на процессе и ему в том числе, было уже ясно, что в этой тяжбе победил ответчик.
Траурная обстановка царила в роскошном номере Юсуповых, когда, немного придя в себя после суда, они решили все же обсудить свои дела и решить, что им делать дальше. Само собой, настроение было пессимистическое, так как законная попытка вернуть Оленьку кончилась неудачей, а о том, чтобы отобрать ее у Фишеров силой, нечего было и думать.
У Светланы Ивановны врач обнаружил гипертонический криз и немедленно уложил в постель. Наденька, которая не была посвящена в происходящее и лишь понимала, что поиски сестры идут неудачно, помогала отцу и брату ухаживать за больной мамой, а они сидели около ее кровати в мрачном раздумье.
- Да, Петя, сегодня мы убедились, что все наши надежды на американскую Фемиду были напрасны, - наконец удрученно произнес Михаил Юрьевич, как бы подводя итог затраченным усилиям. - Мы ухлопали уйму денег, но ничего не добились.
- Одна видимость у них, а не демократия. Не народ правит, а толстосумы и те, кто у них на содержании, а держат они их на коротком поводке.
- Ты прав, папа, - согласился с ним Петр. - Судья был явно ангажирован. Скорее всего подкуплен. Заметил, как он сразу свернул заседание, когда у них прошел фокус с Олей? Он и не пытался выяснить истину!
- Бедная наша девочка! Что же они с ней сделали? - всхлипнув, подала голос Светлана Ивановна. - Как бы это не отразилось на ее здоровье!
- Все-таки не похоже, чтобы ее укололи или чем-то напичкали, - задумчиво произнес Михаил Юрьевич. - Не чувствовалось наркотического воздействия, и речь была четкой. Поведение Оленьки мне больше напоминало людей, находившихся под гипнозом. Наша дочь вела себя, скорее, как зомби.
Опыт расследований помог ему разгадать тайну происшедшего с дочерью, и чем больше об этом думал, тем сильнее верил в правильность своего вывода. Явно воспрянув духом, он добавил:
- Если так, то действие гипноза скоро кончится, и, если мерзавцы его не повторят, Оленька непременно нас узнает!
- Но как тогда, Мишенька, мы сможем ее у них отобрать? Подадим жалобу в высшую инстанцию? - сразу оживилась и Светлана Ивановна. - Ты думаешь, у нас что-то получится?
- Вряд ли, хотя апелляцию подадим, - не стал обнадеживать он жену. - У нас нет ни таких капиталов, как у Фишера, ни его связей.
- Что же тогда будем делать? - вновь упала духом Светлана Ивановна.
- Я, кажется, знаю, что следует делать, - как бы пробудившись, неуверенно произнес Петр. - Оленька сама нам поможет!
Зная, что у сына в критические моменты часто возникают конструктивные идеи, отец и мать молча устремили на него глаза, в которых светилась надежда.
- Ну и что? - в один голос спросили они.
- Путь к успеху у нас только один: воздействовать на этих Фишеров через Оленьку! - коротко изложил Петр суть своей идеи. - Вы знаете, что у нее не по возрасту твердый характер. Куда сильнее, чем у Наденьки.
- Это так, - нетерпеливо перебила его мать. - Но что ты предлагаешь?
- Найти возможность сообщить Оленьке всю правду, а еще лучше нам с ней повидаться, - пояснил свою мысль Петр. - Тогда моя сестричка устроит своим приемным родителям такую жизнь, что они сами от нее откажутся! После этого, - уверенно закончил он - с ними без суда можно будет договориться.
Его родители приглянулись, гордясь сыном, и Михаил Юрьевич как глава семьи благодарным тоном заключил:
- Ну что же, Петя, ты, как всегда, подал нам хорошую мысль. Предложенный тобой план осуществить непросто, но это, пожалуй, сейчас наиболее реальный способ вернуть Оленьку домой. А на худой конец будем добиваться проведения анализа ДНК!
Глава 31
Месть Фишера
- Какие же подлецы эти Фишеры! Низкие эгоисты! Это надо же: внаглую отобрать у родных отца и матери их дочь! Наверняка купили ваших продажных судей! А вы еще кичитесь своей демократией: мол, Америка - страна равных возможностей, - вне себя от возмущения, заявила Даша Роберту, развернув газету и узнав из нее о решении окружного суда.
Они ехали после работы в его машине, собираясь пойти на вечеринку к приятелям. У Даши последние два дня были насыщены показом новых моделей одежды, и она не была в курсе дел. Сообщение о фатальной неудаче Юсуповых ее просто сразило.
- Но, насколько я знаю, Фишеры утверждают, что их девочка вовсе не дочь твоих бывших, - подчеркнул, сделав паузу, Роберт, - родственников. И сумели доказать это на суде. Может, оно так и есть?
- А я, по-твоему, слепая? Разве не говорила тебе, что собственными глазами видела их приемную дочь? Это Оля Юсупова! - рассердилась на него Даша. - Нельзя быть таким бесчувственным, Бобби! Неужели ты тоже на стороне этих подлых людей?
- Конечно, нет! Но все же это не твоя проблема, а твоих бывших родственников, - с досадой ответил Роберт. - Не возьму в толк, чего ты так переживаешь? Не о проблемах Юсуповых надо сейчас думать, а о том, как ускорить развод!
Наверное, ему не стоило в этот момент возражать ей. Даша с раздражением посмотрела на простодушное веснущатое лицо Бобби, невольно сравнивая его с Петром, и оно показалось ей совсем не таким симпатичным, как раньше. "Да он просто глуп, - мысленно огорчилась она, - раз не способен понять такие вещи. Куда уж ему тогда понять мою душу?"
- О каком разводе сейчас может идти речь, когда в семье близких мне людей горе, - с упреком ответила Даша. - Не думала я, Бобби, что ты такой черствый!
- А по-твоему, мне следует бросить все дела, забыть о себе и вместе с тобой переживать за родственников мужа, с которым ты разводишься? - разозлился Роберт. - Петр, наверное, не такой черствый, как я. Чего же тогда променяла его на меня?
Вот этого ему уж точно не следовало говорить!
- А что? Может быть, и зря, - вспылила Даша. - Надо об этом подумать. Пока же, Бобби, - надувшись, сказала она, - отвези меня домой! Никуда я сегодня с тобой не пойду. Нет настроения.
- Но как же так, Ди? Нас ведь ждут, - опешил Бобби.
- Ничего страшного. Извинись за меня, - Даша была непреклонна.
Насупившись, Роберт высадил ее у отеля и, не проводив, как обычно, тут же уехал. А Даша поспешно поднялась к себе в номер и сразу принялась звонить в Уэст-Палм-Бич Юсуповым. Телефонную трубку взяла Светлана Ивановна.
- Спасибо Дашенька! - надтреснутым от переживаний голосом поблагодарила она невестку за сочувствие. - Судьба продолжает преследовать нас, хотя и не знаю, за что. Но мы не думаем сдаваться! И не вернемся домой без Оленьки!
- Но что же можно сейчас сделать? - горестно произнесла Даша. - Добиться пересмотра решения суда? Неужели вы верите, что это реально?
- Мы тоже в это не верим. Но обжаловать его надо, а то ведь сочтут, будто мы согласны и отступили от своих требований, - ответила свекровь. - Наши надежды теперь связаны с другим.
Она перевела дыхание и продолжала:
- Ты представляешь, эти мерзавцы чем-то опоили Оленьку, а может, что другое с ней сделали, но только на суде она никого из нас не узнала! Она даже назвала себя другим именем, которое для нее придумали, когда документы подменили. Вот такие чудеса! Нас может спасти только разоблачение этого обмана. И Петя кое-что задумал.
Светлана Ивановна задохнулась от волнения и, отдышавшись, объяснила:
- Мы уверены, что затмение ума у Оленьки - явление временное и скоро пройдет. Необходимо, чтобы она узнала обо всем, что случилось! Моя дочь уже большая девочка, нас любит и не смирится с подлым обманом, - ее голос был полон надежды. - Характера у нее хватит!
- Ну конечно! - обрадованно воскликнула Даша. - Оленька никогда не согласится, чтобы ее разлучили с вами, когда узнает правду. Возненавидит Фишеров, если они будут ей препятствовать.
- Однако проблема в том, - со вздохом сказала Светлана Ивановна, - что к Оленьке нет никакого доступа. Фишеры об этом позаботились. Вот над этим мы сейчас ломаем голову.
- Да уж, видела это собственными глазами, - подтвердила Даша. - На вилле к ней никого не подпускают, кроме учителей. В школу возят под охраной и туда тоже посторонним доступа нет. Проникнуть можно только силой.
- Этот путь исключается! Мало того, что мы в чужой стране, но Фишер - страшный человек, Дашенька, - понизив голос, сообщила ей свекровь. - По его приказу уже убили двоих посредников, которые привезли ему Оленьку, а после решения суда он уничтожит всех, кто попытается добраться до нее насильно, уже "на законном основании".
Но у Даши возникла идея, как преодолеть это препятствие.
- А я знаю, как вам помочь! - заявила она довольным голосом. - Я дружна с одной знакомой супруги Фишера, - пояснила она, не раскрывая подробностей, - которая у нее иногда бывает и сможет увидеть Оленьку. Вот и поговорит с ней. Думаю, что теперь, после суда, это организовать будет проще.
- Но ведь Оленька может не поверить чужой женщине, - резонно усомнилась Светлана Ивановна. - Уж Фишеры постараются ее разубедить!
- Это так, - согласилась Даша. - Но она вполне может устроить, чтобы нас с ней пригласили к Фишерам вместе. Мне-то уж Оленька поверит!
- Сейчас нет моих мужчин, но я уверена, что это лучше всего, что только можно было придумать! - простодушно обрадовалась Светлана Ивановна. - Не знаю, как тебя и благодарить, Дашенька! Я тебе отзвоню, когда придут.
Бабушку Марию Игнатьевну долго убеждать не пришлось. Узнав от Даши, с помощью какого чудовищного обмана Фишерам удалось выиграть судебный процесс и отобрать Олю у ее родителей, старушка пришла в негодование.
- Мне говорили, будто они люди с темным прошлым, но я не знала, что такие подлые и бессердечные, - возмущенно сказала она. - Ну да Бог их за это накажет! Он все видит и не допустит, чтобы Фишеры построили свое семейное счастье за счет горя родителей этой девочки. Представляю себе, как они сейчас убиваются!
- Им сейчас очень тяжело, баба Маня, - печально подтвердила Даша. - Но они не сдаются и продолжают бороться за свою дочь. Надо помочь им добиться справедливости. Если согласны, то необходимо действовать!
- А я могу для них что-нибудь сделать? У тебя есть предложение? - проницательно глядя на Дашу, ответила Мария Игнатьевна. - Я всегда рада помочь своим соотечественникам, а в таком богоугодном деле тем более.