Войдя в дом, ленсман заявил, что - ему надо поговорить с ней наедине, но потом вдруг присмирел и не мог подобрать нужных слов.
Тема была крайне щепетильная. Он не знал, как начать.
В конце концов он выложил все напрямик на грубом языке людской и стукнул кулаком по столу.
Взгляд Дины блестящим лезвием полоснул ленсмана. Он хорошо знал этот взгляд. И весь сжался.
По ее лицу он видел, что она уже составила план действий. Дина не стала ничего объяснять ленсману. Но открыла дверь в буфетную и велела служанке послать за Нильсом. Кроме того, она попросила прийти в гостиную Стине, Олине, матушку Карен и Андерса.
Нильс очень почтительно относился к ленсману.
Не чуя беды, он невозмутимо вошел в гостиную и, обменявшись с ленсманом рукопожатием, смиренно заложил руки за спину.
Нарукавники съехали ему на запястья, и он покраснел от смущения.
Дина смотрела на него чуть ли не с нежностью.
- Мне стало известно, что Нильс разнюхал кое-что обо мне и о Стине, - сказала она. - Будто мы с ней живем как муж с женой!
Нильс судорожно глотнул воздух. Его даже качнуло. Тесный воротничок душил его.
Смущен был не только ленсман. Все присутствовавшие не знали, куда глаза девать от стыда. Двери на кухню были открыты. Разговор вышел недолгий. Нильс все отрицал. Дина не сомневалась в его вине. И тем не менее выслушала Нильса, который назвал эти слухи злобной болтовней, пущенной для того, чтобы поссорить его с Диной.
Вдруг она наклонилась к нему и заглянула в его стеклянные глаза.
- Я вижу, злобы тебе не занимать! Ну что ж, посмотрим, чья возьмет! - Ее слова как плевок шмякнулись на его ботинки.
Нильс побледнел. Отпрянул. Хотел что-то сказать, но передумал. Все время он беспомощно переводил взгляд с Дины на ленсмана и обратно.
Нильс иногда захаживал в трактир. Будто случайно ронял то слово, то два. Истолковать их иначе, чем ему хотелось, было невозможно.
Ленсман пустил в ход весь свой опыт. И грехи Нильса тут же всплыли наружу. И его непригодность к работе в конторе. И отказ из трусости от отцовства. И жадность. И мечта прибрать к рукам Рейнснес со всем его богатством, женившись на Дине. И наконец, позорный для Нильса отказ Дины.
Когда все это было перечислено, песня Нильса была спета. Люди не понимали, как он мог после этого остаться в Рейнснесе.
Но между Диной и Нильсом воцарился мир. Это был уже неопасный противник.
Дина попросила Олине приготовить жаркое из баранины - хрустящая корочка и под ней нежное розовое мясо. Велела принести из погреба хорошего вина и пригласила всех обитателей дома и родственников из усадьбы ленсмана на обед по случаю примирения.
Нильс молча отклонил приглашение. Он просто не пришел.
Но прибор ему был поставлен. Дина показала всем, что не держит на него зла.
Нильс сидел у себя в конторе с трубкой и отказался идти на обед, когда за ним пришли.
Стине незаметно отнесла ему полную корзину всего, что было на кухне. Она не вошла в контору, но оставила корзину у двери.
Перед сном она зашла, чтобы забрать корзину, - все было съедено и выпито. Осталось лишь немного соуса, кусочки застывшего гарнира да капля вина на дне бутылки. Так же незаметно Стине отнесла пустые тарелки на кухню. Олине промолчала, лишь искоса поглядела на Стине и вздохнула, занимаясь своим делом.
Из гостиной доносились звуки пианино. В них слышалось торжество.
Однажды Дина и Вениамин помогали матушке Карен распутывать мотки шерсти, которые запутала Ханна. Они сидели в комнате у матушки Карен.
Вениамин посмотрел на портреты, что висели на стене, и спросил, где тот человек, который их сделал.
- Педро прислал два письма, - ответила Дина. - Он выставляет свои картины и вполне доволен.
- А где он?
- В Париже.
- А что он там делает?
- Пытается стать знаменитым, - ответила Дина. Матушка Карен сняла со стены портрет Иакова и дала Вениамину подержать его.
- Это Иаков, - торжественно сказала она.
- Тот, который умер, когда меня еще не было?
- Это твой отец, - взволнованно проговорила матушка Карен. - Я уже говорила тебе. Дина, какой был Иаков? - Когда матушка Карен волновалась, ей нельзя было доверять, лучше было обращаться к Дине.
- Иаков был самый красивый человек в нашем приходе. Он был мальчиком матушки Карен, хотя был уже большой и взрослый. Мы с ним были женаты. Он погиб в водопаде еще до того, как ты родился.
Все это Вениамин слышал и раньше. Он видел рубашки и жилетки отца. От них пахло табаком и морем. Так же, как от Андерса.
- Несчастный, так рано умер! - Матушка Карен всхлипнула в крохотный носовой платочек.
Вениамин не спускал с нее глаз. Когда она становилась похожей на маленькую птичку, ему тоже хотелось плакать.
- Умерший человек не может быть несчастным, - сказала Дина. - Несчастные - это живые.
Матушка Карен не стала говорить на эту тему.
Но Вениамин понял, что сказано еще далеко не все, и забрался к ней на колени. Чтобы утешить ее.
Дина вдруг показалась ему страшной, как темный чердак, и весь остаток дня он держался от нее подальше.
Дина никогда не разговаривала с Вениамином, когда он играл на полу со своими игрушками. Не звала в дом, если он бегал по саду. И не бранила, если он без разрешения убегал на берег.
Однажды летом, это случилось ночью, вскоре после разговора о несчастном Иакове, Вениамин увидел, что Дина сидит на высокой рябине.
Он проснулся среди ночи, и ему захотелось пойти посмотреть, снесли ли куры яйца, - было светло, и он решил, что уже утро.
Дина неподвижно сидела на рябине и не сразу заметила его.
Вениамин забыл про яйца и остановился у штакетника, не спуская с нее глаз.
Она махнула ему рукой. Но он видел, что она совсем не такая, как всегда.
- Почему ты залезла на дерево? - спросил он, когда она спустилась к нему.
- Я люблю лазать по деревьям.
- Почему?
- Это приятно… Залезть повыше… Поближе к небу… И голос у нее звучал не так, как всегда. Это был ночной голос.
- Матушка Карен говорит, что Иаков живет на небе. Это правда?
Наконец Дина посмотрела ему в глаза. И он понял, что именно этого ему и не хватало.
Она взяла его за руку и повела к дому. Край ее юбки отяжелел от росы. Тянул к земле.
- Иаков здесь. Он всюду. Мы ему нужны.
- Почему же мы его не видим?
- Если ты сядешь на крыльце, вот на это место, и прислушаешься, ты услышишь, что он рядом. Слышишь?
Вениамин сел, положил загорелые руки на колени и прислушался. Потом решительно кивнул головой.
Дина, очень серьезная, стояла рядом. Испуганный порыв ветра скользнул между ними. Словно дыхание.
- Дина, он бывает только здесь? На крыльце?
- Нет. Он всюду. Ты ему нужен, Вениамин, - сказала она и как будто сама удивилась этой мысли.
Потом отпустила его руку и медленно вошла в дом. И даже не сказала, чтобы он сейчас же лег в постель.
Ему сразу же стало недоставать ее.
Он босиком пошел через двор в курятник. Там пахло сеном и куриным пометом. Куры сидели на насесте, и он понял, что еще ночь.
В тот же день после полудня Вениамин стоял в кухне у окна и смотрел на поля. Вдруг он сказал Олине:
- Вон Дина. Скачет, аж чертям тошно! - В его тонком голосе звучала гордость.
- Мальчики, которые живут в Рейнснесе, не должны говорить "аж чертям тошно"! - сказала Олине.
- А Иаков так не говорил?
- Он был мужчина.
- Он всегда был мужчиной? - Нет.
- А он говорил "аж чертям тошно", когда был маленьким?
Олине растерянно вздохнула и вытерла о передник пухлые ладони. Потом отправилась искать матушку Карен. Там она торжественно объявила, что Вениамин - чистый язычник.
Олине подняла шум.
Она стояла на своем. Мальчику не хватает воспитания. Он настоящий дикарь. Как и его мать.
Прищурившись, она смотрела на Вениамина. Из-за этого ее лицо становилось похоже на высохшую картофелину со старыми белыми ростками, висевшими вдоль щек. У Олине из-под платка всегда выбивались седые пряди.
По ночам, в полнолуние, когда сон бежал от нее, Дина сидела в беседке и ждала, чтобы все успокоилось, чтобы мир скрылся за полосой, отделявшей море от неба.
Она сидела и гладила непослушные волосы Иакова. Как будто между ними никогда ничего не стояло. Говорила, что ей хочется уехать отсюда. За море. В сердце у нее кипела ярость. Иаков все понимал.
ГЛАВА 8
Вот, Бог велик, и мы не можем познать Его; число лет Его неисследимо.
Он собирает капли воды: они во множестве изливаются дождем;
Из облаков каплют и изливаются обильно на людей.
Кто может также постигнуть протяжение облаков, треск шатра Его?
Вот, Он распространяет над ним свет Свой и покрывает дно моря.
Книга Иова, 36:26-30
Матушка Карен датировала письма 1853 годом. Иногда далекий мир словно приближался к Рейнснесу. Это бывало в те дни, когда с пароходом приходили газеты. Людвиг Наполеон Бонапарт стал императором Франции. Монархисты, либеральные и консервативные бонапартисты объединились вокруг сильного вождя, чтобы "бороться с красным призраком". Революционная волна катилась от страны к стране.
Матушка Карен опасалась, что мир загорится прежде, чем Юхан успеет вернуться домой. В последние годы он доставлял ей много тревог и огорчений. Уж слишком долго он жил вне дома! Кто знает, чем он там занимается? Скорее бы уж он сдал свои экзамены! Скорее бы вернулся!
Письма его не приносили ей желанного покоя. Она читала их вслух Дине, чтобы услышать от нее слова утешения.
Но Дина не скрывала того, что думает:
- Он пишет, только когда ему нужны деньги! Юхан истратил уже в два раза больше того, что ему было положено из наследства. Вы его балуете, посылая деньги из собственных сбережений.
О том, что Юхан обещал ей писать из Копенгагена, Дина никогда не говорила. С тех пор прошло почти девять лет. Юхана можно было больше не брать в расчет. Оставалось провести его по графе "невозвращенные долги".
Сначала зима как будто ослабила хватку, и уже в апреле начало таять. Но вдруг за несколько недель землю покрыл метровый слой снега, и налетевший ураган унес в море все, что было плохо привязано.
На побережье появилось много вдов. Из-за того что после урагана начался мороз и снежные заносы стеной отгородили одну усадьбу от другой, покойники попали в могилы только в середине июня.
Мороз долго не отпускал землю. И дожди медлили, как будто не желали покончить с этой бессрочной зимой.
Ертрюд не показывалась всю весну. Дина ходила по морским пакгаузам. Часами. Пока мороз не забирался под волчью шубу и не стискивал ледяной рукой ее ноги так, что они теряли всякую чувствительность и признавали уже только один путь - домой, в тепло.
Но весна оказалась для людей и животных еще более трудной, чем зима. Она не приходила так долго, что в церквах уже стали служить молебны, - люди молились о дожде и оттепели.
Редко в молитвы вкладывалось столько души, они шли из самого сердца - в них никто не желал зла соседу.
Лето началось в середине июня. Наступившее наконец тепло потрясло все живое. Стройные белые ноги берез стояли еще в снегу. Распустившиеся листочки целомудренно прикрывали тонкие ветки.
Ночью задул юго-западный ветер, и березы встрепенулись. Они не могли устоять перед ним. И зеленели одна за другой, поднимаясь по склону. Трепетно вливались в великую бурлящую жизнь. Они так спешили. Так спешили.
В конце концов снег стал таять, и начался паводок. Вода затопила поля, шумела в расселинах. Она унесла с собой дороги и с грохотом летела по склону, где упали сани с привязанным к ним Иаковом.
Потом все успокоилось. Мало-помалу. И поздняя летняя страда испуганно подняла голову.
Люди и животные выбрались из помещений. Добрые летние звуки осмелели и раздавались повсюду. И наконец начались дни, напоенные солнцем, смолой и сиренью. Пусть и поздно, но все было необыкновенно прекрасно.
Я Дина. Звуки проникают в меня то далеким криком, то мучительным шепотом. А иногда мои барабанные перепонки пожирает оглушительный грохот.
Я стою у окна в столовой и смотрю, как Вениамин играет в саду с мячом. Меня затягивает водоворот Ертрюд. Быстро-быстро. И я не в силах противиться.
Лицо Лорка! Оно такое большое, что заполняет все окно, весь фьорд, весь горизонт. Вениамин лишь маленькая тень в зрачках Лорка. Как быстро он ими вращает!
Лорк спасен. Я впускаю его к себе. Сегодня 7 июля.
Цвела поздняя сирень, когда из Копенгагена пришло письмо. Оно было адресовано в усадьбу ленсмана на имя Дины. Красивый с наклоном почерк.
Ленсман переслал Дине письмо с одним из своих работников. Оно было короткое. Как будто каждую фразу с трудом высекали на камне.
"Моя дорогая Дина!
Я лежу больной в королевской столице. И скоро умру. Легкие мои источены. После меня не останется ничего, кроме добрых пожеланий тебе. Каждый день я раскаиваюсь, что покинул тебя.
У меня нет ни сил, ни денег, чтобы вернуться обратно. Но виолончель жива! Дина! Не могла бы ты забрать ее домой? Только будь осторожна! Она сделана великим мастером!
"Твой Лорк".
Дина ходила по морским пакгаузам. По всем трем по очереди. По всем ярусам.
Весь день она не замечала Ертрюд. Иаков был для нее лишь вихрящейся в луче пылью.
Она рыдала, тихо, про себя. Башмаки дробили часы на куски. Дневной свет был безнадежно вечен. Он протискивался в узкие окна и стлался по полу.
Дина ходила по царству мертвых. То приближаясь к солнечным лучам, то убегая от них. Это был и кошмар, и светлый сон.
Наконец Лорк приник к ее виску.
С тех пор она всегда встречала Лорка, когда нуждалась в нем, чтобы обрести покой.
Он и в смерти остался таким же, каким был при жизни, - застенчивым и веселым.
Каждый год, когда цвела сирень, он бродил по дорожкам сада, посыпанным песком, смешанным с ракушками. Среди клумб, обложенных крупной галькой. Море обтесало гальку, придало ей нужную форму и вернуло обратно.
Лорк был здесь. Всех их в Рейнснес привела Дина. И Лорка тоже. Он принадлежал ей. Эта мысль потрясла ее, как грохот океана. Грустные звуки виолончели. Басистый голос каменных осыпей и гор. Безудержная страсть и неволя.
ГЛАВА 9
На праздник же Пасхи правитель имел обычай отпускать народу одного узника, которого хотели. Тогда правитель спросил их: кого из двух хотите, чтоб я отпустил вам? Они сказали: Варавву.
Евангелие от Матфея, 27:15, 21
В газете "Тромсё Стифтстиденде" в списке пассажиров "Принца Густава" значился следующим из Трондхейма первым классом кандидат богословия Юхан Грёнэльв.
Матушка Карен не могла опомниться от радости, она то и дело вытирала слезы. В последние годы письма от Юхана приходили очень редко. Но родные знали, что он сдал свой последний экзамен.
За все эти годы Юхан ни разу не был дома. В письме матушке Карен он писал, что ему нужно пожить дома, чтобы все обдумать и отдохнуть после всех лет, что он провел уткнувшись в книги.
Если Дина и волновалась немного перед приездом Юхана, то хорошо это скрывала.
Богослов сообщил в своем последнем письме, что он, терзаемый сомнениями и сознанием собственного ничтожества, ходатайствовал о получении прихода в Хельгеланде. Но где именно, он не писал.
Дина считала, что ему следовало просить приход где-нибудь поюжнее.
- Там приходы богаче, чем у нас, - объясняла она, не спуская глаз с матушки Карен.
Однако матушка Карен не думала о богатых приходах. Она пыталась припомнить, как Юхан выглядел и как держался в последний раз, когда они виделись. Но мысли ее были скованы. Смерть Иакова затмила все. Матушка Карен вздыхала и перебирала письма Юхана, готовясь принять его таким, каким он стал. Мужчиной, богословом.
Я Дина, я знаю мальчика с испуганными глазами. На лбу у него было написано слово "ДОЛГ". Он не похож на Иакова. Волосы у него светлые и непокорные от морской воды. Запястья тонкие. Мне нравится его затылок. С впадинкой, не признающей долга на лбу. Входя, он надевает на лицо маску, чтобы спрятаться от меня.
Матушка Карен и Олине готовили праздничный обед. Был приглашен пробст. Семья ленсмана. Каждый, кто имел вес в приходе.
Собирались зарезать теленка и выставить лучшую мадеру. Готовили серебряные приборы. А также скатерти, салфетки и посуду.
Эти хлопоты радовали Олине. Ведь она готовила прием в честь сына Иакова!
Она учила Вениамина, как надо приветствовать старшего брата.
- Вот так! - говорила она, щелкнув пятками, как генерал.
И Вениамин серьезно и послушно повторял ее движения.
Матушка Карен следила за тем, как приводится в порядок мансарда, выходившая на юг, которую раньше занимала она сама. Для всех обновлений, задуманных матушкой Карен, времени осталось слишком мало.
Однако, несмотря на нахмуренный лоб Дины, она все-таки настояла, чтобы два стула, обтянутых тисненой кожей, перенесли из залы в комнату Юхана. И книжный шкаф с розеткой из слоновой кости вокруг ручек перекочевал из ее комнаты в комнату молодого богослова.
Перетаскивали мебель работники во главе с Фомой, а матушка Карен сидела на стуле в коридоре и тонким голоском руководила ими.
На вспотевших работников это действовало как удары кнута по шее.
- Осторожней, осторожней, милый Фома! Нет, нет, так вы можете повредить панели! Разворачивайтесь, только не спешите. Осторожней, не разбейте стекло!
Наконец все было сделано так, как она хотела. Дина помогла ей подняться наверх, чтобы она могла все увидеть своими глазами.
Может, виной тому был возраст, но матушке Карен показалась, что комната стала меньше и в длину и в ширину.
Дина же прямо заявила, что дорогая мебель, которая, по мнению матушки Карен, приличествует пастору, слишком громоздка для мансарды Рейнснеса. Для такой мебели мансарду следовало бы перестроить.
Матушка Карен прикусила язык и опустилась на стул, стоявший у двери. Наконец она проговорила еле слышно:
- Ему бы следовало отдать залу…
Дина не ответила. Подбоченясь, она оглядывала комнату.
- У него будет стол, что стоял в зале, и стул к нему. Их мы поставим рядом с книжным шкафом. А тисненые стулья унесем обратно туда, где они стояли.
Растерянный взгляд матушки Карен метался от стены к стене.
- Да, комната слишком мала.
- Так ведь он же не будет сидеть здесь все время. В его распоряжении будет весь дом. А здесь у него - книжный шкаф, стол, стул и кровать. По-моему, этого достаточно, если ему захочется поработать в одиночестве.
Так все и осталось. Хотя матушка Карен считала, что вернувшемуся домой богослову следовало отдать залу.
С юго-запада принесло дождь.
Четыре лиственницы, обступившие старую голубятню, пластали по ветру свои мягкие лапы.