Я достала из сумки косметичку, зубную щетку с пастой и направилась в ванную. Свет зажегся сам, стоило только порог переступить. Меня окружил бежевый кафель. Кремовые полотенца. Большая душевая кабина, ванна и даже биде. Зеркальная полочка над умывальником была забита дорогой парфюмерией: баночки с кремами, лосьоны для тела и прочая дребедень, от которой у Алки глаза загорелись бы. Я вздохнула, вспомнив неугомонную подружку, и захлопнула зеркальную дверцу. После душа я почистила зубы своей щеткой, умылась и нанесла легкий макияж, без всякой "чертовщины" с зеркальцем.
В шкаф я даже заглядывать не стала, хоть и планировала, когда сюда попала, но после утренних новостей желания как-то не было. Я натянула свитер и джинсы, повязала голову платком, обулась. Разблокировав дверь, я шмыгнула в коридор как заправский шпик, по крайней мере мне так казалось.
- Госпожа, Алиса, - голос дворецкого перепугал меня до полусмерти. Кристоф будто материализовался из ниоткуда, и как я только его не заметила, вроде мужик немаленький.
- Да.
- Прошу следовать за мной. Завтрак ждет вас в малой столовой, - он направился в сторону холла.
Я пошла за ним, сверля взглядом его прямую спину. Как и у Зига у него была выправка военного. Мы добрались до мостика, пересекающего холл на уровне второго этажа. Сейчас здесь все выглядело по-другому. Купол был молочно-белым, едва прозрачным, потому отлично рассеивал яркий утренний свет. Черный мрамор пола поблескивал золотыми чешуйками. Вода в фонтане дробила свет в радугу. Красиво.
- А где Зигмунд? - спросила я дворецкого.
Он едва заметно вздрогнул, услышав это имя, но его голос остался невозмутимым:
- Господин в кабинете. Я провожу вас к нему после завтрака.
Я вздохнула с облегчением, рандеву с похитителем откладывалось. Хорошо, что завтракать придется одной, не думаю, что мне кусок в горло полез бы в его компании.
Малая столовая находилась в правом крыле. Здесь было светло и просторно, пахло хорошим кофе и выпечкой. Окно во всю стену, как и в моей комнате, выходило на лужайку перед домом. Круглый белый стол занимал весь центр. Сейчас он был накрыт на одного человека, но за ним легко поместилось бы персон двадцать, не меньше. Дворецкий любезно отодвинул для меня тяжелый стул, обитый кремовым бархатом.
На завтрак был подан превосходный омлет. Апельсиновый сок был свежевыжат. Круассанов мягче я не ела в жизни. Кофе крепкий, сваренный в джезве, такой, как мне всегда нравился, не люблю продукт жизнедеятельности кофе-машин. За такой завтрак я расцеловала бы повара. Вот только Кристоф постоянно маячил за спиной, подливая то кофе, то сок, чем изрядно меня нервировал. Я растягивала трапезу сколько могла, но в конечном итоге пришлось встать из-за стола и проследовать за ним в кабинет Тарквинова.
Мы вернулись в левое крыло, прошли мимо моей комнаты, спальни хозяина и остановились у следующей двери. Дворецкий открыл ее без стука. Я переступила порог с опаской, которую стремилась скрыть всеми силами.
- Доброе утро, Алиса. Как спалось? - Тарквинов встал из-за рабочего стола мне навстречу, как любезно.
Дверь тихо щелкнула за спиной, отрезая путь к бегству. Я подняла на него глаза. Сходство с Зигом было поразительным. Вчера ночью я могла ошибиться, плохо рассмотреть его в темноте, но сейчас, при свете дня, передо мной стоял Зигмунд, и никто другой. На какую-то долю секунды мне захотелось поверить, что тот звонок был только розыгрышем, но самообман ни к чему хорошему никогда не приводил.
- Отлично, - соврала я, проглотив подступивший к горлу ком. Лишь бы колени не задрожали.
- Ты выглядишь уставшей, - его печальная улыбка могла растопить сердце любой женщины - вот и первое отличие, Зигмунд так не улыбался. Кривая ухмылочка - да, широкий голливудский оскал - пожалуйста, но не так, обворожительно-печально и участливо-нежно.
- Я только из больницы, да и побег - по-своему стресс, - я опустила глаза, ибо было невыносимо лгать ему, когда он так на меня смотрел.
- Понимаю. Присаживайся, - он указал на одно из кресел у камина.
Я опустилась на самый краешек, рассматривая кабинет. Он был размером с мою спальню. Опять же окно во всю стену с видом на лужайку. Темно-зеленые портьеры были наполовину задернуты. Продолговатый урбанистический стол с офисными креслами. Во главе, у окна, место хозяина. Там же "Мак" последней модели в 27 дюймов. Сетевой лазерный принтер, сканер и ксерокс в одном "флаконе" помигивал лампочками индикаторов, видимо, только что завершив печать. Всю левую стену занимали полки, половина из которых была застеклена. На них, как на витрине в музее, стояли различные предметы. Мне некогда было их рассматривать, но по тому что я успела заметить, назначение некоторых из них могло поставить в тупик кого угодно. На открытых полках, тех, что ближе к окну, выстроились ряды офисных папок и книги, лотки с документами, чистая бумага для принтера и прочая канцелярская дребедень, которую можно встретить в любом офисе. Только сейф отсутствовал либо был спрятан.
Правая часть кабинета разительно отличалась от левой, будто комнату разделяла невидимая черта между прошлым и настоящим. Каменная кладка, имитирующей грубо-отесанный камень. Сводчатый потолок перетекал в подвесной. Полукруглый зев камина дарил тепло живого пламени. На полу лежала серая волчья шкура. По разные стороны от нее стояли два старинных кресла с резными деревянными подлокотниками и темно-зеленой обивкой, на краю одного из которых я сидела. На стене, между камином и окном, тускло поблескивала экспозиция средневекового оружия: сабли, мечи, моргенштерны, булава и тому подобные железяки. По другую сторону камина висело большое полотно, занимавшее всю правую часть стены. Оно было без какой-либо рамы и казалось продолжением комнаты.
В центре картины было изображено кресло, двойником того, в котором я сидела, только его занимал мужчина. У него были светлые волосы до плеч, аристократический профиль. Его черный камзол был прост, без каких либо изысков, на ногах высокие сапоги-ботфорты. В руке он держал серебряный кубок. Его поза была расслаблена, глаза полу-прикрыты, будто он дремал. Огромный серый волк лежал у его ног, поблескивая желтыми глазами. Казалось, что он следил за мной, впечатление было, прямо скажем, жутковатым.
Над камином висела еще одна небольшая картина, написанная в примитивной манере: то ли закат, то ли восход на лесной поляне. Мне посетило дежавю, показалось, что я уже где-то видела оба этих полотна. В памяти мелькнул лабиринт "живых" картин, и пропал.
- Это пан Станислав Тарквиновский, польский магнат времен Речи Посполитой, - хозяин кабинета указал на портрет. Он занял кресло напротив, вытянул ноги к огню. Его поза неуловимо напоминала ту, в которой сидел нарисованный пан, только кубка с вином не хватало.
- Твой предок? - вырвалось у меня прежде, чем я успела подумать. Надо же было так проколоться. Тарквинов и Тарквиновский - считай, одна фамилия, только на разный манер. Хотя этот магнат мог приходиться предком обоим, ему и Зигу, раз они так похожи.
- Не совсем, - Тарквинов улыбнулся, пристально глядя на меня.
В камине весело потрескивал огонь. Тепло разливалось по ногам. Хотелось расслабиться, но присутствие мужчины в кресле напротив не позволяло.
- А кто художник? - спросила я его, чтобы хоть как-то скрыть свой прокол.
- Я.
- Да ты мастер! - мое восхищение было абсолютно искренним.
- Это всего лишь хобби. Настоящий художницей была моя мать.
- Тогда ты унаследовал ее талант в полной мере. Пан прямо как живой, вот только волк, на мой взгляд, крупноват.
Уши нарисованного хищника дрогнули, будто он меня услышал. Я присмотрелась - нет, показалось. Что-то много мне всякого мерещится в последнее время: движущиеся узоры на потолке, шевелящийся волк на картине.
- Войцех такой и есть.
- Кто?
- Волк.
- Понятно. А это что за пейзаж? - я перевела взгляд на картину над камином, чтобы не говорить больше о портрете пана с волком. Чем-то он меня нервировал.
- Моя первая удачная работа, называется "Закат в лесу". Она дорога мне как память.
- А чем еще ты увлекаешься?
- Тебя, правда, это интересует? - он вскинул бровь, совсем как Зиг.
- Не особенно. Кстати, вчера ты обещал мне экскурсию по дому и саду.
- Тогда пойдем, покажу тебе здесь все, - он встал, протянув мне руку.
Пришлось ее принять. Его ладонь была горячей и твердой, сильной. Когда я поднялась, он не выпустил моей руки, выдернуть - не хватило наглости, а может, и желания. Мне понравилось его прикосновение, что пугало. Так, рука об руку, словно дети, мы покинули его кабинет.
* * *
Волк на картине приподнялся, потянулся всем телом, зевнул и спрыгнул в комнату. Цокая когтями по паркету, он неторопливо подошел к креслу, где минуту назад сидела гостья. Понюхал. Лег на волчью шкуру у камина, положив лобастую голову на передние лапы, и прикрыл глаза. Сторожить покои пана Тарквиновского входило в непосредственные обязанности Войцеха.
↑
Глава 26. Вовкулак
Квинт.
Поместье пана Тарквиновского недалеко от Кракова. 1653 год.
- Помогите! - чей-то далекий крик вторгся в привычные звуки леса.
Я остановил жеребца, напряженно вслушиваясь. Смеркалось, на небе уже поблескивали первые звезды, край полной луны показался из-за деревьев. Обледеневшие ветки потрескивали на ветру. Заухал филин.
- Что-то не так, пан Станислав? - спросил Зигмунд, мой фамильяр. Его гнедая остановилась рядом с моим вороным.
Лютик тихо заржал, приветствуя красотку Ветреницу. Моего жеребца так прозвали за любовь к этим цветочкам. Жеребенком он пасся на приречном лугу, полном лютиков.
- Кто-то зовет на помощь, - я продолжал слушать лес. Далекий крик повторился. - Вот опять. Слышишь?
- Нет, - Зигмунд пожал широкими плечами. Черный овчинный тулуп мехом наружу и такая же шапка делали его похожим на косматого зверя, взгромоздившегося на лошадь. - Где?
- Вон там, - я указал влево. Вопли несчастного снова коснулись моего чуткого слуха, теперь это уже был нечленораздельный крик боли. - Пойду поохочусь, а ты поезжай в замок.
Я бросил поводья Лютика Зигу и спешился. Он привязал их к луке своего седла и спрыгнул следом. Я уже избавился то плаща и камзола.
- Это может быть ловушкой, пан Станислав.
- Не, это всего лишь оголодавшие волки напали на какого-то смерда. Засаду бы я учуял, ты же знаешь.
Он кивнул, мол, вам виднее, вельможный пан. Что-то быстро он сдался. Зигмунд Ковальски частенько мне возражал, но не в бою, приказы он выполнял безоговорочно. Иногда мы даже спорили, не как слуга и господин, как друзья. Я снял пояс с оружием и передал ему. Он положил его в седельную сумку Лютика и стал собирать мою одежду в плащ. Последними туда отправились сапоги. Связав полы плаща, он приторочил получившийся тюк к моему седлу.
- Удачной охоты, пан Станислав, - Зигмунд запрыгнул в седло и тронул лошадь.
Норовистый Лютик заржал, не желая идти в поводу за Ветреницей, привык всегда быть впереди, жеребец есть жеребец. Я подошел, погладил его по морде, успокаивая. Он смирился и пошел следом за кобылой Зигмунда.
Я обернулся черной пантерой и поспешил на зов несчастного. Ночное зрение окрашивало мир во все оттенки серого. Тысячи запахов и звуков врывались в мое сознание и вели к цели.
На небольшой поляне стая волков рвала человека. Матерый самец, вожак, вцепился в жертву. Я прыгнул, перебил ему хребет и отбросил в сторону. Он заскулил. Я оскалился и угрожающе зарычал, обводя взглядом поляну. Самки и более слабые самцы пятились к деревьям. Ягуар для них был зверем невиданным. Четверо здоровых волков, окружали меня. Я прыгнул, не дав этой четверке напасть первыми. Мои клыки сомкнулись на глотке самого молодого и наглого из них. Рывок - сладкая кровь хлынула в пасть. Второй, воспользовавшись моей пирушкой, напал со спины. Я стряхнул его с загривка и отшвырнул в третьего. Тот ловко увернулся и прыгнул, целясь мне в глотку, но я отбил его атаку еще в прыжке. Он отлетел в сторону поднимающегося второго, повалив того обратно на снег. Прыткий четвертый ухитрился вцепиться в мою заднюю лапу, за что получил когтями по морде. Багровая кровь потекла из разодранных глаз и глубоких царапин - он заскулил и разжал челюсти. Третий улепетывал с поляны во всю свою побитую прыть. Второй полз в том же направлении, подволакивая задние лапы. Я догнал его и разорвал шею. Огляделся. Два серых трупа и обездвиженный вожак лежали на поляне. Остальная стая ушла, но недалеко, они выжидали с подветренной стороны к северу отсюда. Четвертый катался по снегу и жалобно скулил, прикрыв лапами окровавленную морду. Добив его, я подошел к человеку.
Деревенский юноша был еще жив, но без сознания. Его шапка откатилась в сторону. Светлые, стриженные под горшок волосы слиплись от крови. Левую щеку рассекали глубокие царапины. Старый овчинный тулуп пропитался кровью из ран на боку и бедре. Его сердце билось неровно - недолго осталось парню, самостоятельно он уже не очнется. Смерда этого я никогда не видел, но лицом он походил на Зигмунда: подбородок, скулы, нос. Слизнув кровь с его щеки, я убедился в правоте своей догадки, он действительно был сыном моего слуги.
Ковальски обладал особым даром, за который я взял его в свое войско. Он бил без промаха по любой цели, неважно, нож метал или стрелял из лука, результат один - в яблочко. Но и девки, как деревенские, так и дворовые, исключением не были: в их мишени он тоже не промахивался. По замку бегало с пяток его байстрюков, это тех, кто помладше. Сколько их было по деревням - никто не считал.
Что же мне с тобой делать, Зигов бастард? Бросить на съеденье ожидающей стае или сделать фамильяром, как отца?
Раненый вожак приподнял голову и завыл, моля о смерти. Меня осенила идея создать вовкулака. Местные селяне любили попугать друг дружку байками о волках-оборотнях. Россказни эти были отголосками экспериментов древних даркосов по скрещиванию человека с каким-нибудь животным, как правило, хищником. Однажды мне довелось повстречать берсерка, медведя-оборотня, порожденного магией Крови кузена Локки. Теперь его чучело стояло в охотничьей зале моего замка, нагоняя страх на гостей и прислугу.
Я подошел к вожаку. Он замолчал и снова опустил голову на снег, ожидая моего удара. Запах его мочи ударил в нос. Заглянув в желтые глаза, я впитал волчью сутью, она была нужна мне для задуманного. Быстро разорвав ему горло, я вкусил его крови, ибо ее образец тоже был необходим.
Я вернулся в человеческий облик, собрал разбросанный по поляне хворост и зажег костер с помощью Силы. Раздев смерда, я уложил его на окровавленный тулуп у огня. Он уже был на грани смерти. Я дал ему свою кровь. Его раны стали затягиваться. Дыхание выровнялось. Сердце забилось ровнее, а едва ощутимый пульс участился. Положив руку на бледный лоб юноши, я погрузился в пестрый водоворот его воспоминаний, мыслей и чувств.
Войцех, так его звали, родился семнадцать лет назад в одной из моих деревень. Его мать, Ганна, батрачила всю жизнь, пока не померла от грудной хвори в начале прошлой зимы. Он тоже работал на чужих людей, сколько себя помнил. Родители матери его не жаловали, но и куском хлеба не попрекали. Это для них он собирал в лесу хворост, когда на него напала стая.
Я разделил с Войцехом память вожака, оставив его в волчьих снах, которые он будет видеть до конца изменений. Выйдя из транса, я заставил свою кровь в его теле начать трансформацию. Почти час он бился в моих руках. На посиневших губах пузырилась пена. Я подпитывал его Силой. Дважды его сердце останавливалось, и дважды я запускал его снова. Когда конвульсии прекратились, а перестройка организма перешла в пассивную фазу, я растер его чистым снегом и завернул в тулуп. Погасив костер, я взвалил будущего вовкулака на плечо и побежал к потайному входу в замок.
Тяжелые тучи закрыли луну, ветер усилился. Мокрый снег повалил с неба плотной стеной. Я был рад разыгравшейся непогоде. К утру она скроет все следы на поляне.
Мой замок стоял на вершине холма, покрытого подлеском. Его толстые стены были напитаны защитной магией. Четыре башни смотрели темными глазницами бойниц во все стороны света. Их расположение не было случайным, оно помогало аккумулировать Силу Земли. В этом месте пересекалось несколько энергетических жил, что делало его идеальным для моего дома.
На склоне неглубокого оврага, в лесу, за восточной стеной, брал начало один из потайных ходов. Он был укрыт кустами можжевельника и заговорен от посторонних глаз. Отодвинув колючие ветки, я проскользнул в земляную пещеру через узкий лаз. Войцеха пришлось снять с плеча и втащить за собой. Потянув за нужный корешок, я открыл потайную дверь. Тьма подземелья окружила меня, но я сам прорыл эти туннели века назад, потому знал их как свои пять пальцев. Сложный лабиринт ходов опутывал весь холм, вел во многие помещения замка, к потайным лестницам и коридорам в толще стен. Здесь было немало магических ловушек для названных гостей. Иногда в подземелье терялись слуги. Им строго-настрого запрещалось спускаться сюда, но любопытные смельчаки неизменно появлялись в каждом поколении. Они искали панские клады - находили лишь смерть.
По потайным коридорам я донес Войцеха до своей опочивальни. Через неприметную дверцу за балдахином я проник в комнату. Уложив бесчувственное тело на кровать, я оделся в приготовленную камердинером одежду и заглянул в гостиную. Зигмунд развалился в моем любимом кресле у камина. Шевеля губами, он напряженно читал древнеримский трактат Цицерона "О дивинации". Меня радовала его тяга к знаниям - я сам обучал его грамоте и латыни.
Распахнув дверь, я быстро вошел. Зигмунд уронил тонкий фолиант на пол.
- Как поохотились, пан Станислав? - он поднял книгу и поставил ее на полку.
- Результативно, - я подхватил канделябр со стола и поманил его за собой в спальню. Поставив подсвечник на комод рядом с кроватью, я указал на спящего юношу: - Узнаешь?
- Да, - равнодушно ответил он. - Это Войцех, батрак с Выселок.
- И твой бастард.
- И что с того? - хмыкнул он. - Я им счет не веду.
- Тогда и возражать не станешь против его обращения в вовкулака.
- Да вы что, пан Станислав!
- Поздно, дело сделано. Правда, я пока не знаю, насколько успешно. Это мой первый опыт такого рода. Не бойся, с темным колдовством это не связано, чистая магия Крови.
- Я вас за темного колдуна никогда и не считал, пан Станислав. Просто зачем нам лишние слухи? До Кракова недалеко. Кто-то обязательно донесет. Иезуитское воронье спит и видит, как зажечь под вами костер.