Он нажал на тормоз, машина снова резко остановилась, опять полетела вверх дорожная пыль.
- Ты повторяешься, - сухо сказала Ирина и открыла дверцу. - Слишком много спецэффектов. Как в плохом кино…
- И куда же ты, интересно, собираешься идти? До города двадцать километров!
- Дойду как-нибудь, не переживай.
- Попутного ветра! - донеслось уже из-за спины, и вслед за этим она услышала, как что-то шлепнулось на землю.
Оглянувшись, увидела полиэтиленовый пакет, который собирала для них в дорогу мама.
Машина, снова взвизгнув тормозами, умчалась вперед, утонув почти сразу в шлейфе пыли. Ирина подошла, подняла пакет с земли.
Ничего особенно ценного в нем не было - полотенце, разные бутерброды да котлеты. Только книга…
Книгу она сразу достала из пакета и сунула подмышку. Пакет с едой оказался достаточно тяжелым, но оставлять его на дороге было как-то обидно. Почти до слез обидно - за маму, за ее старания, за глупые надежды на то, что все будет хорошо.
"Не будет. Ничего и никогда уже не будет хорошо", - подумала Ирина и медленно побрела вдоль дороги назад, к городу. Ей почему-то даже в голову не пришло попытаться остановить попутную машину, несмотря на то, что кое-какие деньги в кармане куртки были. Просто не было желания видеть кого-то, слышать, разговаривать, коротая время в пути. Она решила, что дойдет потихоньку как-нибудь сама. Может, хоть к вечеру, но доберется. Зато не придется ничего придумывать, пытаясь объяснить маме причину своего раннего появления. Лицо под солнцем загорит, и мама подумает, что она и правда была на даче. К тому же…
Ирина внимательно присматривалась к обочине дороги, пытаясь отыскать выброшенную Андреем в порыве гнева кассету. Где-то совсем недалеко должно было быть это место, ведь проехать они успели не больше километра. Ну, может быть, двух…
"Два - это максимум, - рассуждала она, чувствуя, что прошла уже гораздо больше. - Наверное, проглядела. Не заметила, в такой-то пыли. Да ладно, что ж теперь поделаешь. Она, к тому же, наверняка сломалась. С такой силой швырнул…"
Впереди был виден поворот дороги. Она вдруг вспомнила этот поворот и то, что Андрей выбросил кассету чуть раньше, чем они повернули. Вздохнула почти радостно: может, отыщется все-таки? Пошла чуть быстрее, отмахнулась пренебрежительно от призывно посигналившего ей водителя белой "десятки", снова подумав о том, что не хочет ни с кем общаться. Только бы отыскать кассету, добрести до дома, упасть на диван - и слушать, до самого утра…
Ей даже показалось, что она снова слышит ту самую песню, которую так грубо оборвал Андрей. Слышит достаточно отчетливо, каждое слово, каждый перелив неповторимой мелодии - как будто оборвавшаяся песня вдруг ожила, воспротивилась грубому надругательству и воспарила в воздух, перестав быть зависимой от чьих-либо прихотей.
"Ну вот, старушка, чего ты добилась. Вот и поехала она, твоя крыша. Медленно, но в верном направлении…" - вздохнула Ирина и остановилась, полностью сконцентрировалась, превратившись в слух…
Но песня продолжала звучать.
Она слышала совершенно отчетливо, совершенно ясно - где-то совсем недалеко пела Эдит Пиаф. На мгновение ей стало немного жутко: вокруг были одни только не слишком частые лесопосадки, сквозь пожелтевшие листья просвечивало безбрежное пустое пространство. А музыка звучала…
Она вышла из-за поворота и вздохнула облегченно. Даже рассмеялась, поразившись простоте разгадки: неподалеку от поворота стояла машина. Над открытым капотом склонился водитель, очевидно не замечающий присутствия Ирины. Видимо, пытался разобраться с какими-то неполадками в двигателе. Музыка доносилась из салона, через распахнутую настежь дверцу.
И все-таки, это было невероятно. Встретить посреди трассы человека, который именно сейчас и именно здесь решил вдруг послушать Эдит Пиаф - странное, мистическое какое-то совпадение…
Ирина не верила в мистические совпадения. Никогда не верила, а потому решила подойти и поинтересоваться, не подобрал ли случайно незнакомец кассету, которая несколько минут назад вылетела на дорогу из проезжающей мимо машины.
Она сделала еще несколько шагов, подошла совсем близко. И вдруг вспомнила: не было никакой проезжающей мимо машины. В тот момент, когда Андрей вышвырнул кассету на улицу, машина стояла. И этой девятки цвета "баклажан" поблизости точно не было, совершенно точно…
Но было уже поздно. Он, видимо, услышал ее шаги и обернулся.
А она вдруг растерялась, не зная, что сказать. Так и стояла молча. Смотрела на него и молчала. И он тоже - молчал.
А через некоторое время она поняла, что они просто слушают музыку. Вместе.
Она была похожа на ангела, спустившегося с небес.
"На ангела", - подумал он и тут же возразил сам себе, что не бывает ангелов в джинсах и темных очках. Если только в плохом кино, но не в жизни. В жизни они не должны спускаться с небес в таком вот неподобающем для порядочных ангелов виде.
И все же, она была похожа на ангела.
А еще он как-то сразу догадался, зачем она пришла.
Она пришла просто послушать музыку. Спустилась с небес, услышав музыку, доносящуюся из его машины. Наверное, ей было скучно там, на небе. Потому что на небе такой музыки нет. Может, есть какая-то другая хорошая музыка, но не такая.
Она улыбнулась немного смущенно. "Зачем так смущаться? - подумал он, - ведь мне не жалко. Слушай, сколько хочешь. Мне даже приятно, что кто-то захотел послушать музыку вместе со мной".
Минуты летели. Он не мог оторвать взгляда от ее волос, которые блестели в лучах солнца. Отчаянно не хотелось называть этот блеск золотым, потому что слишком банальным, слишком ничтожным казалось ему это затасканное сравнение женских волос с куском металла. "Они блестели на солнце, как золото" - нет, не про нее это было сказано. Не про эти волосы, которые были прекрасны, и ни с чем невозможно было сравнить этот блеск.
Потому что он не повторял ни что и сам был неповторимым. Если только…
Какое-то смутное воспоминание промелькнуло и тут же исчезло.
"Ангел мой", - едва не сорвалось с губ.
Но она опередила его.
Снова улыбнулась, на этот раз уже без смущения, сняла темные очки и сказала:
- Здравствуйте…
"Если только…" - снова подумал он и вспомнил наконец ту прядь волос, выхваченную ветром из незамысловатой прически. А он ведь решил, что больше никогда ее не увидит…
- Здравствуйте, - пробормотал он, все еще не веря в невероятное совпадение. Все еще не в силах побороть странное оцепенение, виной которому были ее волосы, ее взгляд и ее голос.
- Вы только не подумайте, что я вас преследую. Для меня это тоже очень большая неожиданность. Я совершенно случайно здесь оказалась. Просто шла мимо…
Он наконец пришел в себя. По крайней мере, внешне сумел справиться с признаками растерянности. Улыбнулся ей:
- И часто вы такие вот прогулки совершаете?
- Первый раз, если честно.
- Понятно. А у меня вот машина сломалась.
Она почему-то рассмеялась в ответ. Но рассмеялась как-то по-доброму. Хороший был у нее смех, абсолютно искренний, не жеманный. Редко встретишь такой смех в наше время.
- Где же ваше пальто? Я вас сразу даже не узнала без него.
- Пальто, - он улыбнулся в ответ. - Это отдельная история. Только я не стану вам сейчас ее рассказывать.
- Почему же?
- Потому что она слишком грустная. А в ваших глазах и без того этой грусти полным-полно, несмотря на то, что вы сейчас смеетесь…
Она сразу стала серьезной, и он подумал, что напрасно напомнил ей про грусть.
- Вам показалось, наверное. У меня все в порядке, все замечательно, и для грусти нет ни малейшего повода.
- Вот как, - задумчиво ответил он. - Значит, вы счастливый человек. А вот мне почему-то кажется, что для грусти есть повод всегда.
- Нужно смотреть на жизнь более оптимистично, - сказала она серьезно. - Тогда и для радости отыщется повод.
- Вы правы, наверное… Только не всегда получается.
Она вздохнула.
- С вами не соскучишься! Давайте не будем о грустном. Кстати, раз уж мы снова встретились… Меня зовут Ирина.
- Никита, - представился он и вдруг, сам от себя не ожидая, добавил: - А я думал, что больше никогда вас не увижу.
- Вполне логично вы думали. Я тоже так думала… А что с вашей машиной?
- Понятия не имею, - он развел руками. - Честно говоря, я вообще не разбираюсь в машинах. Мотор заглох - и все. Два с лишним часа уже в нем ковыряюсь, а он все равно не заводится. Наверное, придется на буксире до мастерской тащить…
- Ну что ж, с кем не бывает. Ничего страшного, поможет вам кто-нибудь. Мир не без добрых людей.
- Вы правы, только сейчас, к сожалению, все добрые люди едут в противоположном направлении. Придется, наверное, ждать до вечера, когда, закончив свои пикники, они начнут возвращаться…
- Ну что ж, подождем. Если вы не против, я останусь здесь, с вами… Мы тоже могли бы устроить свой собственный пикник.
Она смотрела куда-то вдаль…
Он был не против, просто растерялся снова от внезапно нахлынувшей радости. Сердце даже замерло на мгновение, как в детстве, когда случалось что-нибудь долгожданное. Давненько с ним такого не бывало, и вот теперь вдруг снова - пыльная и пустая дорога, сломавшаяся машина, осенняя листва вокруг и эта девушка с золотыми волосами. То самое, долгожданное…
Наверное, он молчал слишком долго. Она повернулась, посмотрела внимательно в его глаза и повторила:
- Если вы, конечно, не против.
- Нет, что вы, - заторопился он, - я совсем не против. Мне будет очень приятно…
Она улыбалась чему-то. А может быть, снова смеялась над ним, над его неуклюжестью, мальчишеской растерянностью. Удивительная была у нее улыбка, лучистая, летняя какая-то. И совершенно невозможно было оставаться серьезным в лучах этой улыбки, и даже поверить было невозможно в то, что тебе уже за тридцать и ты давно уже миновал полосу радостных надежд, вступив в период горьких разочарований. Жизнь казалась прекрасной в лучах этой улыбки. Жизнь обещала - так много…
Они сидели неподалеку от дороги, в прохладной тени не успевших еще сбросить последнюю листву деревьев. Он отыскал в багажнике пляжную подстилку, которая провалялась там без дела все лето и вот теперь пришлась как нельзя более кстати. Получилось почти по-домашнему.
Она уютно устроилась, прислонившись спиной к толстому стволу дерева и вытянув ноги. Извлекла из туго набитого полиэтиленового пакета все его содержимое: внушительное количество бутербродов, аккуратно завернутых в непромокаемую бумагу, большие румяные котлеты в пластиковой банке, хлеб, полотенце, какую-то книгу.
Книгу быстро отложила в сторону, бутерброды развернула, разложила. Вздохнула:
- Жаль, всухомятку придется. Ни капли жидкости с собой не захватила…
- У меня тоже, к сожалению, кроме тормозной…
Она снова смеялась. Как будто знала, чувствовала, как необходим ему ее смех. Как он возвращает ему, вливает по капле - жизнь. Ветер опять играл с ее волосами, заставляя его завидовать черной завистью. Вот бы и ему сейчас - прикоснуться, почувствовать этот шелк, ощутить кожей эту золотистую нежность…
- Как вы оказались здесь, на этой трассе? - поинтересовалась она, с аппетитом откусывая большой кусок бутерброда.
- Я ехал к другу… - начал было он, но потом сразу поправил себя: - нет, не к другу. К приятелю, на дачу. Решил провести выходной день на природе, на свежем воздухе. Так и получилось. А вы?
Она не сразу ответила. Посмотрела куда-то вдаль, за облака, как будто подсказки ждала. Потом сказала тихо:
- Я же уже сказала. Просто шла мимо… Услышала музыку. Вам нравится Эдит Пиаф?
- Очевидно, нравится… Если честно, я очень давно ее не слушал. Я больше джаз предпочитаю, или что-нибудь тяжелое.
- А эта кассета - она у вас откуда?
Она спросила как-то странно. Как будто пыталась сделать вид, что вопрос для нее ничего не значит, но, видимо, перестаралась.
- Это не кассета. Это диск. Я его давно покупал, года три назад. Может, даже больше… Не помню. А почему вы спросили?
- Так просто. Такие вещи в наше время не продают на каждом углу. Раритет. Музейный экспонат, можно сказать. Кто сейчас ходит в музеи?
- Да, вы правы, - согласился он. - На каждом углу сплошная камерная музыка…
- Камерная музыка?
Он улыбнулся:
- Я имею в виду тюремно-камерную…
- Ах, да, - снова рассмеялась она. - Этого добра очень много. Один мой знакомый очень любит…
- А вы? - спросил он, в свою очередь пытаясь сделать вид вполне равнодушный. Но на самом деле этот вопрос для него значил очень многое. Известную народную мудрость "скажи мне, кто твои друзья…" они с Мишкой, исходя из собственного опыта давно уже переделали. Скажи мне, что ты слушаешь - и я скажу, кто ты…
"Кто ты?" - отозвалось внутри, встрепенулось.
Но она видимо почувствовала, что он пытается ее расшифровать, и воспротивилась этому, ответив достаточно неопределенно:
- Я больше классику предпочитаю. Кстати, вы, кажется, сказали в прошлый раз, что занимаетесь музыкой профессионально?
- Вы извините меня, я глупость тогда сказал. Совсем некстати, по-дурацки как-то получилось, не к месту… Это от неожиданности, наверное. А музыкой я, в самом деле, занимался раньше. Больше не занимаюсь…
- Отчего же?
- Не сложилось, - ответил он коротко и сразу же перевел разговор: - Послушайте, никогда в жизни не ел таких вкусных котлет. Вы просто гений кулинарии…
- Спасибо, - она улыбнулась, - только это не я. Это мама готовила.
- В таком случае передайте ей, что она готовит сногсшибательно.
- Обязательно передам. А может быть, нам перейти на "ты"? Кажется, мы знакомы уже достаточно давно…
Он вспомнил вчерашний вечер и удивился тому, что она показалась ему тогда вполне обычной. Только золотой завиток остался в памяти, а глаз ее - глубоких, синих - он как будто и не заметил вовсе. Неужели можно было быть настолько слепым?
Снова встретившись с ее взглядом - немного, где-то в самой глубине, насмешливым, но и грустным в то же время - он вдруг подумал о том, что уже больше никогда не сможет забыть эти глаза. Что бы ни случилось, как бы ни сложилась дальше жизнь - кто знает, может, и не увидятся они больше никогда? - он все равно уже никогда не забудет.
- О чем ты думаешь? - спросила она вдруг.
Он почему-то не смог соврать и сказал правду:
- Я думаю о ветре.
- О ветре?
- О ветре. Кажется, он уже давно с тобой на "ты"… Он твой давний приятель, знает тебя много лет… И я ему немного завидую и в то же время злюсь на него.
- А почему злишься?
- Слишком небрежно он с тобой обращается…
Она улыбнулась:
- Да ладно, не обращай внимания. Ему простительно, потому что он всего лишь - ветер…
Какая-то тень промелькнула в ее глазах. Или, может быть, ему показалось?
- Послушай, Никита, ты извини меня за вчерашнее.
- Ну что ты, совсем и к чему извиняться…
- Такой уж у меня дурацкий характер. Сказала - сделаю, значит, сделаю. Даже если понимаю, что делаю глупость - все равно… Вот и вчера как раз тот самый случай был. А ты просто стал невинной жертвой моего упрямства.
- У тебя сильный характер. Мне это знакомо. Знаешь, у меня был друг…
Он замолчал на некоторое время, отчетливо осознав, что впервые сказал вот так о Мишке: был. Был, а значит - нет больше… И снова воспротивилось все внутри этому неумолимому прошедшему времени, снова стало больно - больно почти так же, как год назад, в тот самый день, когда это чертово прошедшее время наступило.
- Никита?
Он поймал ее взгляд и тут же отпустил его, чувствуя, что выдержать будет слишком трудно. Если уж смотреть в глаза - придется рассказать. Придется говорить в прошедшем времени, никуда не денешься, а этого он даже представить себе не мог, даже вообразить не мог этого разговора…
Она вдруг прикоснулась пальцами к его ладони.
- Что-то не так?
Он все еще не решался. Знал заранее, точно уже знал, что расскажет, но начать все-таки не решался.
Она убрала руку, и сразу почувствовался холодок на том месте, где только что были ее пальцы. Смириться с этим было невозможно, не хотелось отпускать это тепло, которое, казалось, могло бы потихоньку пробраться к тому месту, где затаилась совсем уже обледеневшая, но все же еще живая - душа… Могло бы согреть душу. Он даже поверил вдруг в то, что это возможно.
- У меня был друг, который точно так же, как ты, знаешь… Скажет - сделаю, значит - сделает. С самого детства такой настырный был. Как-то поспорил со мной, что Волгу переплывет…
- Переплыл?
- Переплыл. Я же говорю, упрямый… Пришлось покупать ему два ящика шампанского. Проспорил, куда деваться.
- Зачем же ему столько шампанского понадобилось?
- Он жене своей потом ванну из этого шампанского сделал… Знаешь, он ее очень любил. Свою жену.
- А теперь?…
- А теперь его больше нет. Его убили год назад. Год и один день…
Сказал - и ничего не изменилось вокруг. Все те же облака, все то же солнце, тот же ветер. Он сказал - а все осталось по-прежнему. Вот, оказывается, как это бывает…
Впрочем, нет. Кое-что все-таки изменилось.
Ее рука снова накрыла его ладонь, и он слегка сжал тонкие пальцы.
Она тихо спросила:
- Расскажешь?
Он ответил почти спокойно, потому что знал теперь, как это бывает:
- Расскажу…
Он невзлюбил Мишку Лексина с первого взгляда.
Две полные противоположности - задиристый хулиган с жестким ежиком волос на голове и мальчик-поэт с тонкими чертами лица и нежным профилем. Уже тогда Мишка был поэтом, а Никита еще не знал о том, что станет когда-нибудь музыкантом.
Он воображал себя гонщиком, побеждающим на трассе "Формула-1". Или крутым байкером, как двоюродный брат Борька, думая, что байкер - это тоже профессия. Или, если уж не сложится судьба, то по крайней мере дальнобойщиком, как дядя Слава, Борькин отец.
Этот новичок, появившийся в середине второй четверти в классе, сразу показался ему достойным одного лишь презрения. После уроков он обкидал его снежками - чтобы знал свое место. На следующий день подошел на перемене и врезал с такой силой, что у Лексина быстренько под глазом стало фиолетово.
Но этот гадкий и странный Лексин отчего-то не заплакал. И даже виду не подавал, что ему больно. А когда учительница стала спрашивать, кто его ударил, он почему-то не признался. Сказал, что сам ударился. "Хорошо, - занервничала учительница, - тогда скажи, Лексин, о чей кулак ты ударился?" В классе засмеялись. И Лексин тоже отчего-то засмеялся, а потом ответил, что ударился нечаянно о парту. Учительница пожала плечами, отпустила Лексина и приступила к уроку…
Никита почти не слушал в тот день объяснений учительницы. Он думал о собственной трусости. Потому что осознал совершенно отчетливо: ему было ужасно страшно, что Лексин признается. Признается, что ударил его он, Никита Харламов, и тогда отца снова вызовут в школу, и он будет ругать его и не купит ему, как обещал, коньки. Получалось теперь, что Никита за коньки, которые ему купили через два дня после произошедшего инцидента, должен был благодарить Лексина. Странно как-то получалось…