- Да ладно. Ладно, все! Я больше не буду, Илька. - Леся с трудом оторвала его от себя. - И правда, чего это меня понесло?.. Ты дай мне визитку, я потом этому мужику сама позвоню, поблагодарю за участие.
- Да не надо его благодарить. Он же не для благодарности. Он просто так, по-мужицки.
- Ну да… И мне он показался таким… порядочным, - тихо проговорила от двери Ритка и вздохнула и тут же вскрикнула испуганно, подскочив на месте: - Ой, чего я тут с вами стою! У меня ж свидание сегодня, в семь часов! А я и не одета, и не накрашена.
- А где свидание, Рит? Здесь, что ли? Дома? - осторожно спросила Леся, утирая остатки слез на щеках.
- Ну прям… Нет, мы в городе договорились встретиться.
- А кто он?
- Да так… Вдовец один. Правда, он старый… Но по телефону голос очень, знаешь, звучал бодренько! Танька, которая мне его телефон у знакомых вызнала, говорит, что он шесть лет уже вдовствует. Порядочный срок-то. Плохо.
- Почему плохо?
- А представляешь, как он за эти шесть лет насобачился в невестах копаться? Сейчас же на одного вдовца - десять холостых баб, если не больше. Так что пойду красоту наводить, и вперед! И вечный бой, покой нам только снится.
- Ага. Давай. Успехов тебе. А я буду макароны варить.
- А мне надо к контрольной по математике готовиться… - печально вздохнул Илька. - Терпеть не могу эту математику! Лесь, когда будет готово, позовешь? А потом чаю с конфетами попьем, ладно? - скосил он глаз на пакет с гостинцами.
- Хорошо. Попьем. Иди. Я скоро…
Завязав за спиной тесемки фартука, Леся засуетилась на кухне, готовя незамысловатый ужин и перекатывая в голове такие же незамысловатые мысли о перспективах сегодняшнего вечера. Перспективы были ясны и просты - вечер она проведет, листая кучу газет с объявлениями о работе, которые они прикупили с Илькой в киоске "Союзпечати", когда шли домой. Будет перелистывать страницы одну за одной, водить пальцем по строчкам, обводя карандашиком нужные варианты. Дай бог, чтоб они были, варианты эти. А завтра с утра будет звонить, лепетать вежливым голоском: добрый день, я по объявлению насчет работы. Ничего, прорвется. Как-нибудь.
Вздохнув, Леся усмехнулась про себя этому "прорвется" - вот же зараза какая это словечко! Уже и в мыслях проросло. Ну ничего, это, может, и хорошо, что оно там проросло. Это к добру.
- Лесь… Как я выгляжу? Только честно?
Леся вздрогнула от непривычно грустного Риткиного голоса, раздавшегося за спиной. Обернулась удивленно.
Ну что она могла сказать Ритке? Не песню же ей петь про "накрашенная страшная и не накрашенная страшная". Ну да, не красавица. Но и не хуже других, тех, которые по улицам города ходят. Сейчас на улицах вообще редко красивую женщину можно встретить - у всех лица практически одинаковые, долгим сидением за компьютером попорченные. Даже, говорят, синдром такой новый для женской изнемогающей красоты изобрели - компьютерное лицо.
- Нормально выглядишь, Рит. Только помаду эту убери, она тебе не идет. Ты смуглая, тебе светлый тон нельзя. А так - вполне даже ничего.
- Правда? - чуть оживилась Ритка, с надеждой глядя ей в глаза. - А то я сейчас марафет наводила, и такие меня мысли посетили непривычные.
- Какие, Рит?
- Да как тебе объяснить?.. Знаешь, так грустно стало! Вдруг увиделось мне, как этот вдовец ко мне на свидание собирается. Как старательно бреется, мягким кремом лицо мажет, как освежителем рот полощет. И я, стало быть, дома тоже вовсю шею мою. И придем мы друг к другу с чистыми шеями, нарядно одетые, парфюмом пахнущие… А говорить нам не о чем. Грустно, правда? Пойдут два одиноких человека вдоль по улице с чистыми шеями, будут изо всех сил напрягаться вынужденным общением… Зачем?
- Ну почему сразу - по улице, Рит? Может, он тебя в кафе пригласит?
- Как же - пригласит! Танька сказала, он жадноватый насчет кафе. Сказал, приглашает на прогулку.
- Так и не ходи, если не хочешь! Ты ж не обязана.
- Нет, что ты… Я пойду. Обязательно пойду. А вдруг что-то и склеится? О, а я опаздываю уже! - бросила она испуганный взгляд на кухонные часы.
Развернувшись, она промчалась в прихожую, пошуршала там, одеваясь, и через минуту хлопнула дверью. Макароны на сковороде успели окутаться в тонкие паутинки тертого сыра, запах чеснока аппетитно ударил в ноздри. Все, ужинать пора. Леся собралась уже было кликнуть из комнаты Ильку, как в коридоре раздалась громкая трель дверного звонка. Странно, они никого не ждут… Ритка, что ль, вернулась? Но она бы сама открыла.
Подкравшись на цыпочках к дверям и заглянув в глазок, Леся подпрыгнула на месте, радостно пискнула, торопливо распахнула дверь и кинулась в объятия к Татьяне Сергеевне Хрусталевой.
- Ой, здравствуйте, Татьяна Сергеевна! Проходите! Как же вы давно у нас не были! Илька, смотри, кто пришел!
- Здравствуйте, здравствуйте, дорогие мои! - затопталась в прихожей Татьяна Сергеевна, стряхивая снег с шубы. - Действительно, давно не была… С такими делами, какие у нас творятся, уж и не до вас мне было, дорогие мои… Ой, как вырос Илюсик-лапапусик, мальчик мой милый! А я и гостинчика тебе хорошего не принесла… Иди сюда, поцелую хотя бы!
- Лесь, а ужинать когда будем? - утопая в объятиях Татьяны Сергеевны, с тоской проговорил Илька.
- Сейчас и будем. Все втроем и поужинаем. Проходите на кухню, Татьяна Сергеевна. Хозяйки все равно нет.
Они дружно расселись за кухонным столом, радостно улыбаясь друг другу, как самые близкие родственники. Татьяна Сергеевна все норовила дотянуться рукой до Ильи, пригладить белобрысую челку, и он со смешливым испугом то отдергивал голову, то бодался игриво, одно-временно успевая запихивать в рот длинные спагетти.
- А синяк под глазом откуда? В боях получил? - грустно спросила Татьяна Сергеевна.
- Да если бы - в боях… - махнула рукой Леся. - Обижают его в школе, я прямо не знаю, что с этим делать. И меня он к этому вопросу не подпускает. Говорит, хуже сделаешь. А куда уж хуже-то? Правда, нашелся тут один благодетель.
- Ой, да ну их, этих благодетелей, Лесь! Не верьте вы никому! Мы вот всем семейством свою жизнь полностью на благодетеля положили, и дальше что? Знаешь, как он с нами поступил? Рассказать, не поверишь.
- А вы не рассказывайте, Татьяна Сергеевна. - Леся быстро опустила глаза. - Не надо. Мне тяжело даже мыслями туда возвращаться.
Татьяна Сергеевна осеклась, виновато прикусив нижнюю губу, потом слабо махнула полной рукой, подозрительно шмыгнула носом. Помолчав еще минуту, вздохнула:
- Лесечка, Лесечка, девочка ты моя ненаглядная. Прости ты нас, ради бога, что мы тогда так с тобой… Видит бог, не хотела я этого! Как я Лешу тогда уговаривала, если б ты знала! Чтоб он тебя простил… И Игорь его уговаривал, в ногах валялся. И кто тогда притащил эту дурацкую кассету, интересно? Кому это надо было?
- Ты поел? Иди дальше к контрольной готовься! - решительно перебила Леся Татьяну Сергеевну, поворачиваясь к Илье. - Иди, иди… Мы как чай станем пить, я тебя позову. Я помню про конфеты…
Чуть дождавшись, когда Илья выйдет из кухни, Татьяна Сергеевна нетерпеливо продолжила:
- Ты же знаешь, Лесечка, я всегда тебя любила! Жили бы мы с тобой душа в душу, и в горе, и в радости… Уж ты бы меня точно не стала обвинять, что я инфантильного сыночка вырастила. А эта его Ольга… Ходит по дому, нос задрав! То не так, это не этак… А тебя я все эти годы забыть не могу, и Илюсика тоже.
- Да, Татьяна Сергеевна, спасибо вам. Вы нам хорошо помогали.
- Ой, да что - помогала. Пустяки. А вот нам теперь вряд ли кто поможет. Живем с отцом, как неприкаянные, ходим по дому, стучим друг о друга лбами. Каждого шороха пугаемся, а вдруг выселять идут? Отлучил его хозяин от места-то.
- За что? - автоматически спросила Леся, вертя в длинных пальцах вилку и старательно накручивая на нее макароны, полностью сосредоточившись на этом занятии, будто важнее дела не было.
- Да ни за что, Лесь, ни за что! - воскликнула Татьяна Сергеевна. - Привел сыночка своего, а Лешу отодвинул.
- Какого сыночка? У него же нет детей.
- Так все и думали, что нет! А он взял и выискался на нашу голову! Тоже Андреем зовут, кстати. Второй Андрей Комиссаров. Командор большой и Командор маленький.
- Как? Как его зовут? - взметнула на Татьяну Сергеевну испуганные глаза Леся.
- Андреем… А чего ты так всполошилась?
- Да так, ничего. Просто… странно все это. Илькиного благодетеля с улицы тоже Андреем Комиссаровым зовут.
- Ну и что? Ясно же, что просто однофамилец!
- Да. Конечно, однофамилец. А только… Давайте больше не будем об этом говорить! Мне жутко неприятно, Татьяна Сергеевна. И страшно. Внутри сразу все трясется и холодеет. Давайте лучше чай пить.
- Ну что ж, давай… - грустно закивала женщина. - Я тебя понимаю, Лесечка, очень понимаю. Конечно, неприятно. Если б ты знала, как мне жаль… И какая все-таки сволочь окаянная тогда эту кассету в телевизор сунула?!
* * *
С устройством на работу сразу не заладилось, что было и неудивительно. Сохранившийся после первой кризисной волны работодатель стал на зарплату жадным, а новый наемный персонал принимал на работу слишком уж разборчиво, как богатая капризная невеста. Первый вопрос по телефону сразу в лоб: про наличие высшего образования. Странно. Зачем, скажите, простому компьютерному оператору нужно высшее образование? Для красоты статистики, что ль? Еще б наличие банковского счета потребовали да умение танцевать модную нынче сальсу. Сволочи несчастные. Акулы капитализма.
В очередной раз бросив на рычаг трубку, Леся сердито перелистала одну газету, потом другую, потом третью. Все, больше для нее ничего нет. Придется идти фасовщицей в магазин или в ночной киоск торговкой. На этой грустной мысли и застал ее звонок в дверь, и душа дрогнула предчувствием неприятностей. Потому что не зря говорят - где тонко, там и рвется. А еще говорят - пришла беда, отворяй ворота. А может, этот звонок по Риткину душу? Вон она как радостно бросилась на его зов, застучала пятками по коридору! Надо выглянуть на всякий случай.
Нехорошая была у Ритки привычка - всем дверь открывать. Глянет в глазок, удостоверится, что там не мужик с топором стоит и не смерть с косой, и распахивает ее на всю ивановскую. И сейчас так же распахнула, впустив в прихожую странного вида деваху. В том смысле странного, что смахивала эта деваха на пришпоренную и обалдевшую от быстрого бега лошадь - волосы дыбом, ноздри раздуты, бешеные круглые глаза чуть из орбит не выскакивают. И одета она была странно - дорого и несколько карикатурно одновременно. Будто на нее сначала в модные шмотки надели, а потом уже надули через трубочку до невероятно квадратных размеров.
- Тебя, что ль, Лесей зовут? - гостья пошла на Ритку полной грудью.
- Не-е-е… - испуганно проблеяла Ритка, вжимаясь в стенку и шустро показывая пальцем в сторону Лесиной комнаты. - Леся там…
- Ну, я Леся… А вы, собственно… - пришлось выйти ей на авансцену событий, но довести вопрос до логического конца она не успела.
То, что произошло в следующий момент, было для нее не то чтобы и неожиданностью даже. Скорее, это было переходом организма в новое состояние, совершенно незнакомое и наивно-изумленное. Оказывается, испытываешь особое чувство, сродни откровению, когда тебя по лицу кулаком бьют. Смесь удивления, боли и продолжающегося неверия в то, что это с тобой и только с тобой происходит. Оказывается, это твоя голова от удара в скулу запрокидывается резко назад, и твои зубы с противным лязгом хряпают один об другой, а затылок пребольно ударяется о стену с глухим и гулким звуком. Нет, Леся видела, конечно, как идет на нее деваха по узкому коридору, как она заносит внушительный толстый кулак для удара, но сигнала опасности организм почему-то не выдал.
- Э! Э! Ты что творишь-то, сволочь? - прозвучал волной визгливый Риткин голос. - Совсем рехнулась, что ли? Ты кто вообще такая?
- Я - кто такая? Это она - кто такая!
Леся увидела направленный на нее мелко дрожащий палец. Палец был очень выразительный - с ярким и длинно-красным ногтем, с красивым толстым кольцом.
- Она - моя жиличка! Что тебе от нее надо? Не смей ее трогать!
- Да она моему мужику на шею вешается, подстилка худосочная! Я думала, тут и взаправду баба видная.
- Какому мужику? Нету у нее никакого мужика! Одна она живет, с ребенком! Если б был, что бы я, не знала, что ли? - с обиженной уверенностью прокричала Ритка, будто возмущаясь самой возможностью присутствия в Лесиной жизни неведомого мужика.
- Не знаю ничего! Мне доложили, что мужик мой к ней похаживает! - отмахнулась от Ритки деваха и злобно: - Слышь, ты, малахольная… Еще раз чего услышу - все кости переломаю. Поняла? Остаток жизни на костылях проведешь. Учти, я баба отчаянная, за мной не заржавеет. Я своего Андрюху никому не отдам.
Леся хотела ей было ответить, что ни про какого Андрюху она и слыхом не слыхивала, но язык почему-то не послушался, будто в страхе присох к нёбу. Да и Ритка ее опередила, затараторила, поднимая голос до самой крайней визгливой ноты:
- Немедленно покиньте мою квартиру, женщина! Что это вы себе позволяете? А вдруг у нее сотрясение мозга? Да я сейчас милицию вызову!
- Ладно, не пищи, маломерка, а то по швам треснешь, - надменно проговорила незнакомка. - Ишь, разбухтелась. Нужна мне твоя квартира! А мозги я твоей жиличке и впрямь хорошо сотрясла, на пользу пойдет. Подумает вдругорядь, прежде чем на моего мужика вешаться да в гости его зазывать.
- Немедленно вон! - простерла руку в сторону входной двери Ритка. На фоне незнакомки она и впрямь смотрелась маломеркой, тем более заметно было, как она отчаянно трусила, прикрываясь праведным хозяйским возмущением.
- Да ладно… И без твоих указаний уйду. Не шибко бухти. Больно надо.
Цокая о паркет острыми каблуками, гостья медленно прошла к выходу. Леся отняла ладони от лица, стала смотреть туповато, как уплывают из ее поля зрения лаковые сапоги с оплывшими, будто приклеенными к ним сверху мясистыми коленками. С ее лицом происходило что-то нехорошее, словно тянулась одна его половина вверх, сама по себе, и трудно было моргнуть, распахнуть глаза шире, чтоб отвести наваждение. А вот и Риткино перепуганное лицо вплыло в оставшееся узенькое пространство поля зрения, и красивые Риткины глаза раскрылись испуганными блюдечками, брызнули сочувствием, сразу приобретя сходство с лучезарными очами толстовской княжны Марии Болконской.
- Рит… А что это такое было? - слабым голосом пролепетала Леся, дотрагиваясь до болезненного места на лице. - За что она меня… кулаком? Про мужика какого-то кричала… Я так и не поняла, Рит?
- Я так думаю, Леськ, это жена была. Того самого, который Ильке телефон принес и визитку оставил.
- А я тут при чем? Я его даже не видела ни разу. Что у меня с лицом, Рит?
- Обыкновенно, что. Фингал под глаз садится. Здоровенный. Надо бодягу приложить.
- А у тебя есть?
- Что - есть?
- Ну, бодяга эта.
- Да откуда? Что я, каждый день с женатыми мужиками якшаюсь, что ли? Ты бы вставала, Лесь… Подойди к зеркалу, сама посмотри. Давай руку, я тебе помогу.
Опершись на Риткину руку, Леся проковыляла в ванную, глянула в зеркало, с полминуты внимательно вглядывалась в свое отражение, будто не узнавая. Да, фингал назревал под глазом порядочный, тут Ритка была права. Но вовсе не в этом было дело. Лицо в зеркале было чужим. Еще утром, когда умывалась, там было ее лицо, а сейчас - чужое. Ушло из него выражение, которое бывает у задумчивых спаниелей, то есть выражение добродушной печали пополам с детской наивностью. Глаза смотрели пусто и зло, губы сжаты плотной старушечьей скобкой, и даже наплывающий фингал, казалось, в это новое лицо органически вписывался, был его безобразным, но абсолютно логическим продолжением. Что ж, надо полагать, она, молодая женщина, Леся Хрусталева, навеки кончилась? Последняя капля надежды выбита чужым толстым кулаком, и теперь надо начинать жить сызнова, и привыкать к лицу, выражающему одну только злобную безнадегу? А что, с таким лицом, наверное, жить легче. Потому что нету, нету больше никаких сил. И точка. Все. Хоть убейте.
Глубоко вздохнув, Леся в полном отчаянии схватилась руками за горло, то ли всхлипнув, то ли взвыв на одной короткой ноте и на подгибающихся ногах прошла из ванной к себе в комнату.
- Леськ, да чего ты?.. - испуганно затопала следом за ней по коридору Ритка. - Да будет тебе! Если из-за каждой идиотки так горевать, то и слез не хватит. Ну, Леськ…
- Оставь меня, пожалуйста. Дай пореветь спокойно, - собрав остатки последних сил пролепетала Леся. И закрыла дверь комнаты. Прямо перед Риткиным любопытным носом.
И впрямь - что за охота на чужое горе смотреть? Ясно же, что в таком состоянии человек ни жалости, ни утешений не принимает. Лишние они в таком состоянии, раздражают только. Бросившись на узкую тахту и зарывшись лицом в подушку, Леся, вся без остатка отдавшись нахлынувшей безысходности, зарыдала надрывно, до хрипа и до боли в горле. Сколько можно идти ветру навстречу и ставить для непролитых слез героические плотины? И хорошо, что ей по морде дали, нечего себя тешить обманной борьбой за место под солнцем! Ясно же как белый день, что не предусмотрено там для нее места. И пора уже с этим смириться. Пусть все в одну кучу валится, пусть! Никто не виноват, что у нее такая подлая сиротская судьба вышла - и семья по ее глупости-слабости не сложилась, и сестра Саша бросила, загуляв по просторам далекой страны Америки, и образования стоящего у нее нет, и квартиры своей нет, и работы тоже нет, и надо теперь ждать, когда пройдет фонарь под глазом, чтоб хотя бы иметь возможность из дому выйти… А как, как ждать-то? На какие такие средства она будет сидеть и ждать?
Точно так плакалось ей однажды в детстве, когда мама потеряла ее в большом гастрономе. Помнится, стояла она, Леся, в толпе, маленькая и дрожащая, терла кулаками мокрые глаза, звала маму, заходясь в безысходном плаче. А теперь и позвать некого.
Вскоре слезный поток иссяк сам собой, и тело запросило сна. Вытянув из-под себя плед, Леся едва укрылась с головой и тут же улетела в сон, будто спасаясь от безнадеги. Показалось ей, однако, что на грани наплывающего сна прошелестел над ухом тихий голос, очень похожий на мамин: спи, спи, доченька. Перед рассветом всегда самая черная ночь. Запомни, перед рассветом.
Как пришел из школы племянник, Леся уже не услышала. Ритка открыла ему дверь, скорчила упреждающую страдальческую гримаску - не шуми, мол.
- А что такое? - испуганно прошептал Илька. - Что-то с Лесей плохое?
- Да ничего. Спит она, я заглядывала. Представляешь, побили ее.
- Кто?!