– То, что сказал. Вы сами заявили, что вам ничего не нужно… и никто не нужен. – Глаза Гейба потемнели. – Вы словно до сих пор маленькая девочка, которая тянет за рукав деда, требуя его внимания. Без этого вы считаете себя никем.
Полли и не представляла, что слова могут так ранить, но каждое слово Гейба резало, как нож.
– Как вы смеете?..
– Он управляет советом, он управляет вами. Он играет на своем здоровье, чтобы вы не возникали и не волновали его. А его неодобрение вас сдерживает. Когда он сказал, что вы не можете руководить, то разве вы стали бороться, доказывать, что он не прав? Нет, вы сбежали.
– Я не могла остаться. Вы это знаете.
– Вы предпочли не остаться. – Он рассмеялся. Смех не был злым, но это не важно. Важно другое – невыносимое сочувствие на его лице. И слова. А они – жесткие.
И правдивые. Он видит ее насквозь.
– Вы навесили на меня ярлык труса, осудили меня. Знаете что, Полли? Вы правильно сказали, что мы похожи. Для нас смысл существования только в работе, а что у нас есть без работы? Мы кто? Ничто.
Полли стояла и смотрела на него. Она-то думала, что понимает его и что он начинает понимать ее. Возможно, что он понял ее слишком хорошо, понял, что она беззащитна.
– Уходите, – сказала она, гордясь тем, что голос не дрогнул. И что предательские слезы не покатились по лицу. – Уходите и оставьте меня в покое.
Он долго смотрел на нее. Очень долго. Она устояла.
– Полли, вам нужны союзники, – мягко произнес он. – Те, кто поддержит вас, несмотря ни на что. Выбирайте их с умом.
И ушел.
Слезы застилали глаза.
Она с трудом смогла выдохнуть – сильная боль разрывала грудь. Наверное, так же больно было Прометею с разорванной грудью. Она потеряла все. Деда. Гейба.
Но нет. Полли выпрямилась, и ладонь легла на все еще плоский живот. Не все она потеряла.
Она справится. Точно справится. Гейб ошибся. Во всем.
Полли медленно вернулась на кухню. Семья по-прежнему сидела за столом. Слава богу, что щеки у деда порозовели. Может, ей удастся все исправить. Она должна.
– Простите Гейба за то, что он сказал. – Она села и взяла стакан с водой. Хорошо хоть руки не трясутся. – Его это не касается.
Она опустила голову, ожидая новых злых укоров.
– Чарлз! – требовательным тоном произнесла бабушка.
Дед наклонился вперед и взял Полли за руку. Она не могла вспомнить, когда он дотрагивался до нее первым, – обычно это она почтительно целовала его в щеку.
– Прости, Полли. – Голос Чарлза Рафферти звучал немного нерешительно. У Полли сдавило горло. – Я был потрясен и повел себя не должным образом. Я сказал тебе ужасные вещи. Надеюсь, ты меня простишь, дорогая.
Извинение? От грозного Чарлза Рафферти?
– Ты меня тоже прости. – Полли сжала его пальцы. Какие они хрупкие! – Я должна была сказать тебе раньше. Мне понадобилось время, чтобы самой свыкнуться с этим, но все равно следовало прийти к тебе.
– Ты всегда была независимой, – сказал он.
Неужели это так? Или она всего лишь хотела считаться такой, и Гейб прав?
– Я не думала, что все произойдет вот так. – Полли смотрела на деда и бабушку – ей было нужно их понимание. Пусть они не идеальны, но они – близкие, родные люди. Они ей необходимы. – Я была в растерянности, и познакомилась с человеком, таким же одиноким, как и я. Он был очень милым и приятным, недавно развелся. Я пыталась отыскать его, но без фотографии или фамилии частный детектив не смог помочь. Через неделю работы он сказал, чтобы я не тратила зря деньги. Вы ведь знаете, как я горевала по папе, и мне было тяжело представить, что мой ребенок вырастет, не зная, кто его или ее отец.
– Полли, дорогая моя, – У бабушки подозрительно заблестели глаза. – Габриель что-то сказал про УЗИ? Я не знаю, есть ли снимок…
– Снимок есть, – ответила Полли. – Ты хотела бы его увидеть?
Глава 10
Полли отодвинулась от стены и взглянула на пятно краски.
– В банке это не выглядело таким темным, – сказала она. – Я не собираюсь растить ребенка гота.
– Когда высохнет, будет светлее. – Клара с сомнением посмотрела на стену. – Надеюсь… Ты действительно не хочешь, чтобы я нашла кого-нибудь, кто покрасит вместо тебя?
– Нет, я сама. Мой ребенок, мои стены. – Полли бросила взгляд на банку. – Называется сиреневое кружево, а получается темно-фиолетовое.
– Да, кстати… Ты говорила с Гейбом? – Клара произнесла это как бы между прочим, размеренными мазками накладывая краску на стену.
– Ну, мы с ним встречаемся.
– Спрошу по-другому. Вы были вдвоем, и разговор не касался электронных таблиц, бюджета и прогнозов?
– Это было бы неправильно.
Клара снова обмакнула кисть в банку.
– Полли, – медленно произнесла она, – мы с тобой давно знакомы, и мне хочется думать, что мы – друзья.
Полли закусила губу.
– Конечно, мы друзья, и я очень рада, что ты станешь моей сестрой.
– И тетей счастливого обладателя этих стен, – заметила Клара. – Поэтому не будешь возражать, если я проявлю немного любопытства и спрошу: что у тебя с Гейбом?
На это ответить легко:
– Мы коллеги.
– И все?
Полли со вздохом положила кисть на газету, которой прикрыла мебель, потом села на пол и обхватила колени.
– Мы целовались. Два раза. Ну, один раз случайно.
Но не второй. Нет, второй раз был восхитительный и совсем не случайный.
– И у тебя не вызвали отвращения те случайные поцелуи? – засмеялась Клара.
– Видишь ли, он оказывался там, где был мне нужен. И он был… такой замечательный, терпеливый, понимающий, заботливый. С ним и работать тоже хорошо… он зажигательный, полон новых идей, и он меня… подталкивает вперед…
– Звучит неплохо. – Клара продолжала красить.
Полли было легче говорить, обращаясь к ее спине, чем видеть сопереживание в глазах подруги.
– Да. Я знаю его всего-то пару недель, но мне кажется, что между нами существует связь. – Полли подергала пряди волос, убранных в хвост. – Это глупо. Видно, гормоны разыгрались, вот и все. Мы оба ничего не ждем, ничего не хотим. В другое время или в другом месте, возможно, у нас закрутился бы роман. Но время… неподходящее.
И она не хочет больше никакого "романа". Ни с кем. Особенно с Гейбом.
Всю свою юность она дорожила независимостью, способностью вот так взять и уйти. Но… сейчас это уже не представлялось ей большим достижением.
Клара провела по стене еще одну полосу краски и отошла, чтобы оценить эффект.
– Тебе не нужно ничего искать, – сказала она. – Я не искала специально, и Рафф не искал, но… любовь была слишком сильной.
Любовь? У Полли запрыгало сердце.
– Кто говорил о любви?
– Никто. Пока не говорил. Но ты же сама сказала, что связь есть: он тебя подталкивает, понимает тебя, да и поцелуев, оказывается, достаточно, чтобы у тебя дрогнул голос, когда ты подумала об этом.
Клара отложила кисть и села на пол рядом с Полли.
– Полли, может, это не любовь, еще не любовь. Но, по-моему, очень-очень близко. Я не знаю, почему ты его оттолкнула и почему он позволил тебе это сделать. Разве не стоит спрятать гордость?
– Мне его не хватает, – призналась Полли.
Она долго жила одна в этом большом старом доме и никогда раньше не чувствовала одиночества. А сейчас чувствует отсутствие Гейба в каждой комнате. Нелепость – он ведь почти не находился в доме.
И на работе происходило то же самое. Она поднимала голову от стола и смотрела на пустое пространство, где так недолго стоял его стол. Было непривычно тихо без громкого стука по клавиатуре компьютера, без его постоянных телефонных разговоров. Комната словно замерла без его хождений взад-вперед. Она ревниво прислушивалась к разговорам, когда упоминалось его имя: уж не флиртует ли он с кем-нибудь?
Но никаких пересудов по этому поводу слышно не было.
И она… одинока. Рафф и Клара старались не оставлять ее одну буквально ни на минуту: бесконечные обеды, визиты, приглашения. Полли была им благодарна, по-настоящему благодарна. Но… Рафф и Клара были вместе, и от этого ощущение одиночества только усиливалось.
Раньше находиться одной не угнетало. Или просто она не позволяла себе это допустить.
– Он пошел с тобой в больницу, помогал, когда тебя тошнило. С чего ты взяла, что ему не нужно большего? Ты его спрашивала? – не отставала от нее Клара.
Полли не стала возражать. Вот уже несколько недель последние слова Гейба не выходили у нее из головы. Она должна прояснить ситуацию для себя.
– Мне не нужно спрашивать. Он… – Полли подыскивала определение. – Клара, он сложный человек. У него замечательная семья. Они заботливые и любящие люди. Как и у тебя, только твою семью надо увеличить в три раза, уровень шума в десять раз, добавить целую ораву малышей и переехать во Францию.
– Выходит, у него такая семья, которую ты всегда хотела, – сказала Клара. – Так что я не понимаю, в чем проблема.
– Он был болен, серьезно болен в подростковом возрасте, и это едва не сразило его родителей. Я не знаю, винит ли он их за то, что они так страдали из-за него, или винит себя за то, что причинил им столько боли. Думаю, и то и другое. Его первая любовь умерла совсем юной девочкой… вот и получился из него эмоционально сложный человек.
– У нас у всех есть душевные раны, но люди от них излечиваются и могут жить дальше… вместе с тем человеком, который им необходим.
– Правильно. Но я неподходящий человек, Клара. Гейбу нужен тот, кто его понимает, у кого есть терпение, кто будет ему помогать. А я? У меня бизнес и ребенок на подходе. Я понятия не имею, как жить в семье. Я не смогу ему помочь! Он заслуживает лучшего.
Клара долго ничего не говорила, встала и подобрала кисть.
– Согласна – такой человек требует многого. Но ты никогда раньше не отступала перед трудностями. Если ты считаешь, что у вас с ним есть шанс, если думаешь, что все может получиться, что любовь вспыхнет, тогда ты должна рискнуть. Но, Полли, если ты отступаешь от страха, то ты сама себе вредишь, да и Гейбу тоже. Будь уверена, что поступаешь правильно, прежде чем дашь ему уйти.
* * *
У него до сих пор в кармане ключ, но воспользоваться им он счел неприличным – ведь ее автомобиль стоял у дома, а окна были распахнуты.
Гейбу даже хотелось, чтобы Полли не было дома. Тогда он мог войти, забрать свои вещи и снова уйти, не оставив следов своего пребывания.
Сделав глубокий вдох, он нажал на звонок. Почему это трудно? В конце концов, они видятся каждый день на работе, они обмениваются электронной почтой, встречаются на совещаниях.
Вежливо. Официально.
Раздался звук легких шагов, сбегавших по лестнице, и дверь раскрылась.
– Я не запирала специально, чтобы ты могла войти… Ой! – Полли сделала шаг назад и удивленно уставилась на Гейба. – Я думала, это Клара. Она помогает мне красить и вышла за сэндвичами, поэтому я подумала, я решила…
– Красить? – Его взгляд скользнул по ее фигуре: босая, длинные загорелые ноги в шортах из денима. Кто мог представить, что на элегантной Полли Рафферти могут быть старые и к тому же заляпанные краской вещи?
Майка спустилась с плеча, открыв тонкую бретельку лифчика сиреневого цвета.
Сиреневый. Возможно, на ней тот самый гарнитур, который он ей купил. Дыхание застряло в глотке, сердце забилось с бешеной скоростью. Он взял себя в руки.
Она стояла, вцепившись в ручку двери.
– Я крашу детскую в сиреневый цвет, но краска оказалась темнее, чем я думала. Больше похоже на публичный дом, чем на детскую.
– Когда высохнет, то будет выглядеть светлее. – Он переступил с ноги на ногу. Такой вот ничего не значащий разговор.
– Надеюсь, – сказала Полли.
Она все еще не пригласила его войти.
– Я хотел вернуть ключ и забрать оставшиеся вещи.
– А! – Она опустила глаза. – Конечно, входите. – Полли отошла в сторонку, пропуская его. – Ваша квартира готова?
Гейб поморщился.
– К сожалению, нет. Все затянулось из-за строительства подземного кинотеатра и спортивного зала, так что мой сосед-олигарх все еще оплачивает проживание в гостинице двум десяткам людей.
Он переступил через порог и остановился. Внутри все сжалось от тоски. Пахло свежими цветами, воском и еще чем-то пряным – здесь пахло… домом.
Но это больше не его дом. Да и не был никогда его домом.
Она была права, оттолкнув его. Что он мог ей предложить? Материальное обеспечение? У нее это есть. Нет, то, что нужно Полли, – это душевная стабильность.
Как раз этого он не мог ей предложить.
– У меня немного вещей. – Нужно сложить их и уйти.
Полли повернулась к нему, одной рукой она крутила волосы, собранные в хвост, другой теребила край потертых шортов.
– Гейб, простите, – сказала она.
– Нет, я должен извиниться перед вами. – Он прикрыл глаза. – Я был резок и несправедлив.
– Вы были правы. – Она вздохнула. – Вы сказали мне неприятную правду. Я не хотела слышать этого о себе, даже допускать не хотела. Но правда не перестает быть правдой, – усмехнулась она. – Видно, нас с вами это не останавливает. Мы говорим то, что думаем, и будь что будет. Я раньше никогда и ни с кем не была такой честной.
– И я тоже.
Она направилась на кухню.
– Хотите кофе?
Выпить кофе? Может, это просто знак примирения и ничего больше?
– У вас без кофеина?
– Беременность творит с женщиной странные вещи. Я пью кофе без кофеина, и у меня целый набор отвратительных травяных чаев, – усмехнулась она.
– Я мог бы приготовить вам смузи, – предложил он и рассмеялся, увидев ужас в ее глазах.
Напряжение пропало.
– Шпинат, свекла и жуткие семена? Я беременная, но не выжившая из ума. – Полли занялась кофеваркой, а Гейб облокотился на кухонный стол, наблюдая за ней.
Полли поставила перед ним дымящуюся чашку с кофе.
– Гейб… Я действительно очень вам благодарна. За все.
Он дернул плечом.
– Я был здесь. Любой сделал бы то же самое.
– Возможно, но вы помогали не один раз. Вы же не обязаны это делать.
Полли подвинула стул и села.
– Я последнее время много думала. О том, чего я хочу от жизни. Наверное, это из-за беременности, но дело не только в этом. Это вы заставили меня задуматься. О том, что я за человек, какой родительницей я хочу быть. Моя работа в "Рафферти" невероятно много для меня значит, но одной работы недостаточно. Я не хочу превратиться в женский вариант деда и поставить бизнес выше семьи, выше счастья. У меня будет ребенок. – Глаза Полли засияли. – И я хочу, чтобы у этого ребенка была семья. По-моему, глубоко в душе я всегда хотела иметь такую семью, как ваша. Смешно, правда? Вот вы считаете, что ваших родных слишком много.
– Обменяемся?
– Хоть сию минуту. Но не могу создать себе ни родителей, ни отца моему ребенку, но я хочу, чтобы он или она рос в любви, радости и был защищен. Клара и Рафф помогут мне, если я им разрешу. А я разрешу. Мне нужно начать это делать… допускать людей до себя. Поэтому спасибо вам. За то, что помогли мне это осознать.
– Не стоит благодарности, – выдавил он.
Полли улыбнулась ему, но улыбка получилась грустной.
– Я очень надеюсь, что вы найдете то, что ищете, – сказала она.
– Мне многого не нужно. Еще год прожить здоровым? Достигнуть еще одну цель? – ответил Гейб.
– Мне хотелось бы помочь вам, как вы помогли мне. Гейб, вы мне нравитесь. – У нее порозовели щеки.
А Гейб хотел сказать, что она уже помогла ему. Потому что рядом с ней он наконец выпустил на волю воспоминания, которые надолго запер в душе.
Надо сказать ей, что она тоже ему очень нравится. Что он ночью лежит без сна и переживает каждое мгновение того поцелуя, кожа у него горит в тех местах, где она касалась его.
Но он не знал, как сказать.
Полли тяжело выдохнула:
– Я не знаю, что такое любовь. Но мне кажется, что мы с вами близкие люди. Во всяком случае, вы мне близки. У меня такого ни с кем не было. Но я должна думать о ребенке. Сейчас ребенок на первом месте, и я ради него должна быть сильной.
Она взяла Гейба за руку. Он сжал ей ладонь, а она поднесла его руку к губам и поцеловала.
– Я верю, что есть на свете кто-то, кто покажет вам, что жизнь не постоянный вызов или цель, а благословение. – Полли зажмурилась, чтобы скрыть слезы. – Я должна признать, что немного ревную вас к этой неизвестной. – Она произнесла это так тихо, что Гейб едва расслышал ее слова. – Может, вы справитесь самостоятельно. Вы сильный. Вы справитесь и с тяжестью, которую носите, и с незаслуженным чувством вины.
– Со мной все в порядке. – Он вымученно улыбнулся. – Мне не нужно ничего менять.
Итак, все честно. А он… полностью раздавлен.
Дышать. Дышать. Дышать. Нелегко тренироваться для альпийского триатлона в таком деловом городе, как Лондон. Сначала у него был заплыв в озере, затем девяносто километров на велосипеде, а после этого марафонский бег.
Он хочет пройти путь в горах Тироля со временем победителя.
Гейб остановился и, прислонившись к дереву, глотнул воды. Да… физическая форма утрачивается, и даже десятикилометровая пробежка дается непросто. Надо вернуть ритм бега, снова достичь того блаженного состояния, когда чувствуешь только стук ног и биение сердца. Вместо этого он бежал под аккомпанемент голоса Полли, печального, покорного, смирившегося с поражением.
"Вы мне нравитесь".
А что сказал он? Ничего.
"Мне хотелось бы помочь вам, как вы помогли мне".
Ну разумеется, она хочет помочь. Она же все доводит до конца. Полли Рафферти не любит оставлять нерешенной задачу, она должна поставить галочку в списке необходимых дел. Она хотела бы, чтобы он смирился со своей семьей, распрощался с прошлым. А она была бы счастлива, потому что хотела для него именно этого.
Жаль, что жизнь не так проста.
Гейб вытер пот со лба и увеличил темп. Зачем ему счастье? Он его не заслужил.
Но она заслужила.
Она заслужила волшебную сказку. Париж у ее ног – вот что она заслужила.
Он надеялся, что она встретит кого-нибудь, кто поймет это.
Мысль эхом отдалась в мозгу, эхо звучало все громче и громче.
Встретит кого-нибудь…
Живот свело, и Гейб резко остановился и согнулся, вдавив руку в бок, чтобы снять спазм.
О, как же он хотел стать альтруистом. Но он не представлял, что пережил бы, наблюдая, как она смеется с другим мужчиной, обсуждает с ним автомобили, показывает винтажные рисунки.
Целуется с другим мужчиной.
Воспитывает ребенка с другим мужчиной.
Кто-то другой появится. Несомненно. А он? Он будет спокойно наблюдать?
Гейб выпрямился. Он не замечал людей, обходящих его.
Он не позволит никому к ней приблизиться!
"Вы мне нравитесь", – сказала она. А он не сказал ей, что она ему тоже нравится.
Пора это сказать.